Читать книгу Ты никогда не умрешь. Повесть - Артур Ктеянц - Страница 2

ТЫ НИКОГДА НЕ УМРЕШЬ.

1

Октябрь выдался на удивление теплым. Давно уже не было дождей. Полураздетые клены и кровли впитывают осеннее солнце. Скоро начнется долгая зима, но пока еще есть время насладиться сменой красок увядающей природы.

Я иду по улице, которая примерно через пять минут приведет к дому. Это не мой дом – он принадлежит редакции литературного журнала «Человековед». Думаю, что разделю мнение большинства читателей, если скажу, что название для литературного журнала, мягко говоря, странное. Скоро исполнится пять лет, как я работаю в этом журнале. Ничего особенного, самый обычный журнал, печатающий как начинающих, так и маститых авторов. За работу платят мало, но зато у меня есть крыша над головой. Для меня это очень важно, так как после развода с женой собственного жилья я не имею. Редакция находится в трехстах километрах от города С., в котором я живу, поэтому вся работа осуществляется с помощью Интернета. Авторы со всей России присылают на сайт редакции огромное количество файлов со стихами и прозой, часть которых впоследствии пересылается на мою электронную почту. Я, в свою очередь, руководствуясь исключительно субъективным мнением, отбираю «хорошие» работы от «плохих» и отправляю их Семену Райскому – так зовут главного редактора. Господин Райский отобранные мною материалы передает в руки своих коллег, после чего некоторые из них попадают в печать. Схема сложная, и, на первый взгляд, мое участие в этом круговороте поэзии и прозы не совсем оправдано, но это только на первый взгляд. Семен Райский, называя меня «фильтром первой степени», недалеко ушел от истины. На меня свалили работу, которой никто не хочет заниматься. Мое мнение не всегда совпадает с мнением коллег по цеху, но я избавляю их от чтения такого количества зарифмованных странностей и несуразных текстов, что в итоге они благодарны начальству за возможность оплачивать труд внештатного сотрудника. В списке редколлегии журнала нет моего имени, официально я не оформлен, но в этом есть свои плюсы. Гнев обиженных гениев не обрушивается на мою голову. Нет необходимости вступать в переписку с авторами, рукописи которых не прошли отбор, а опыт показывает, что чем бездарнее писатель, тем больше он недоумевает по поводу отказа, требуя детального объяснения: что не так? Ведь родственники и друзья называют его гением.

Подойдя к дому, испытываю странное чувство, как будто я что-то забыл, но вспомнить, что именно, не получается. Открываю дверь и сразу иду в рабочий кабинет – мое любимое место в доме. Не потому, что люблю свою работу, дело в обстановке: одна из стен состоит из стекла. Благодаря этой дизайнерской находке я могу круглый год любоваться природой, находясь при этом в рабочем кабинете, так как за стеклянной стеной расположился сосновый бор. Деревянный пол, стилизованный под старый паркет, картина Стивена Хенкса, на которой изображена девушка в белом платье, сидящая на берегу океана, и маленький спортивный уголок, занимающий не более шести квадратных метров. В кресле дремлет Дивуар – мой кот, делая вид, что не заметил возвращения хозяина. От меня ему нужна только пища, и он, паршивец, не скрывает этого. Это самый неласковый кот в мире. Гладить себя не дает, гостям не рад и вообще ведет себя по-хамски.

Сумерки уже спустились на наш маленький городок, когда я вышел из душа и откупорил бутылку пива. Короткие осенние вечера подкрадываются незаметно. Включив свет по периметру дома, я присел на ступеньки. Часы показывают 19:55, что-то я забыл… И вдруг меня осенило… Мила! Конечно же, Мила, ведь сегодня пятница, как я мог забыть? В ту же секунду свет фар осветил мою калитку. Черный «Mini cooper» припарковался у ворот, и из него вышла девушка, без которой я бы чувствовал себя одиноким в этом городе. Она уникальна: женщина-друг, женщина-брат, она не верит в любовь. Наши отношения можно охарактеризовать так: друзья, которые иногда позволяют себе выйти за рамки дружеского общения. Так продолжается уже больше трех лет.

– Привет, Матфей, опять без меня пиво пьешь?

– Привет, дорогая.

– Смотри, что я принесла, – сказала она, размахивая бутылкой вермута, – тоник есть?

– Лежит на месте.

– Тогда хватит музицировать на пороге, вечер будет прохладный, а ты в шортах.

– Вижу, и ты не по погоде…

Мила одета в голубые джинсы и легкий джемпер. Я смотрю на нее, в сотый раз убеждаясь, что в любой одежде она выглядит прекрасно. Светлые от природы волосы, опускающиеся чуть ниже плеч, карие глаза, которые как будто смотрят на тебя и видят твою суть. Во взгляде Милы всегда сосуществуют грусть и интеллект, в каком бы настроении она н находилась. Она похожа на человека, который минимум три раза в неделю посещает спортзал, сидит на диетах и тратит много денег на внешность, но на деле это не так. Мила ни в чем себя не ограничивает, не ходит в салоны красоты, не гонится за модой. Она всегда естественна, а вот что касается спорта, то здесь у нее есть небольшая страсть. Она неравнодушна к груше, которая висит в моем рабочем кабинете. В моем случае это своеобразная психотерапия. Когда эмоции зашкаливают, я надеваю перчатки и избиваю грушу до тех пор, пока силы не оставят меня. Мила подходит к груше только в хорошем настроении. В моем кабинете лежат ее перчатки в стиле смешанных единоборств. Смотреть, как Мила работает с грушей, – одно из моих любимых занятий. Надо сказать, что тренировки не прошли даром и для девушки: она обладает довольно увесистым ударом.

В моем доме нет зала. Кухня размером в 35 квадратов является по совместительству местом для встречи гостей.

Я сижу на полу, облокотившись на стену, и смотрю, как в противоположном конце кухни хозяйничает Мила. Она разливает вермут в высокие бокалы, разбавляя его тоником. Я чувствую, что немного захмелел, выпив пива на голодный желудок.

В памяти мелькают тени прошлого. Перед глазами встает такой же теплый осенний вечер трехлетней давности, когда, окончательно устав от работы, я отсутствующим взглядом смотрел сквозь стеклянную стену рабочего кабинета на сосновый бор. Благодаря наружному освещению видна была небольшая часть леса, но я смотрел в темноту. Она завораживала меня, иногда мне казалось, что темнота наступает на мой дом, сдвигая границу света. Не знаю, сколько времени я провел, уставившись в ночной лес, но дальше произошло событие, которое не позволило мне сохранять позицию стороннего наблюдателя. Перед домом появилась девушка. Упершись плечом в дерево, она что-то искала в сумочке. Было заметно, что ей тяжело держаться на ногах. Подойдя ближе к стеклянной стене, я увидел кровь на ее лице. Сложно было определить, где именно находится рана, кровь была размазана по щекам. Руки и волосы также были испачканы кровью. Видимо, не найдя того, что искала, девушка бросила сумку на землю и нетвердой походкой направилась в темноту, на которую я, словно завороженный, смотрел до ее появления. Я, как ошпаренный, вскочил с кресла, выбежал из дома, подобрал сумочку и догнал девушку. Она испугалась, увидев меня. В полной темноте она казалась ребенком, потерявшим маму.

– Не трогайте меня, пожалуйста, не надо, – процедила она сквозь слезы.

– Не бойтесь, я просто хочу помочь, у вас лицо в крови, – сказал я.

На девушке было маленькое черное платье, волосы были распущены. Она с трудом сохраняла равновесие, высокие каблуки проваливались в сырую землю.

– Кто вы? – спросила она, – и почему вы в тапочках?

– Это мой дом, – сказал я, указывая в сторону светящихся окон. – Меня зовут Матфей, я не сделаю вам ничего плохого. Пожалуйста, пойдем ко мне, вы умоетесь и вызовете такси или скорую помощь. Вы еле стоите на ногах.

Девушка не сдвинулась с места. Я протянул руку, не решаясь подойти ближе, чтобы не испугать ее. Несколько секунд спустя она уже опиралась на мое плечо, и мы вошли в дом. Никогда не забуду, как она дрожала.

– Может, скорую помощь вызвать? – предложил я.

– Нет, я в порядке. Где умыться можно?

Я проводил ее в ванную комнату.

После того как девушка смыла кровь с лица, на левой брови показалось свежее рассечение. Я спросил, кто это сделал, но она ничего не ответила.

– Дайте телефон, свой я разбила.

Я протянул ей мобильный.

Девушка уехала на такси, оставив в память о себе запах духов и бессонную ночь.

На следующий день к моему дому подъехал черный «Mini Cooper», за рулем которого сидела ночная гостья. В руке у нее была бутылка вермута.

– Я пришла сказать спасибо, – немного смущаясь, произнесла она.

– Не за что, – сказал я.

– Мила, – представилась она и протянула руку.

– Матфей.

– Я помню. Это вам, – сказала она и положила бутылку на крыльцо.

Я предложил выпить вместе. Это был вечер пятницы. Мы проговорили всю ночь, как будто были знакомы тысячу лет, а утром она уехала. Ровно через неделю она появилась снова, и таким образом у нас зародилась традиция проводить вместе каждую пятницу. Мы вели себя, как дети: дурачились, ходили в кино, играли в боулинг, иногда вечерами просто бродили по улицам. Мила оставалась с ночевкой, и мой дом наполнялся светом и радостью. Она настолько красива, что иногда мне хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться в реальности всего происходящего. Часто, проснувшись среди ночи, я смотрел, как она мирно спит, и тогда мне хотелось, чтобы ночь длилась долго.

Голос Милы вернул меня в реальность. Картинки прошлого сначала потеряли очертания, а затем и вовсе растворились. Мы перебрались на диван.

– Как поживает редактор-невидимка? Судя по твоему взгляду, день сегодня был особенно насыщен искусством, – сказала она, протягивая бокал с вермутом.

– Ты угадала, сегодня я поработал на славу, но только с поэтами. Спасибо за планшет, теперь я могу брать работу с собой. В баре «Мёд» днем почти не бывает посетителей, там варят лучший кофе в городе и работается отлично.

– Поэты порадовали?

– Из пятидесяти авторов – только трое.

– Ты жестокий человек, – улыбнулась Мила, – сложно выжить под твоим редакторским скальпелем.

– Поверь, мне тоже нелегко. Кровь – любовь, плечи – свечи, никогда – навсегда, розы – слезы – это все преследует меня как минимум еще несколько часов после выключения компьютера. Все эти стихи о родине…. В них нет жизни, это не поэзия, и не надо быть редактором, чтобы понять это. Достаточно иметь голову и два глаза в этой голове, хотя можно и один.

– Я, конечно, рискую нарваться, но мне кажется, что настоящий поэт – это не тот, кто пишет хорошие стихи, а тот, у кого хватает наглости сохранить их или, еще хуже, – отнести в редакцию, считая, что его поэзия нужна людям.

– Может, ты права, я уже и сам не знаю. Среди присылающих рукописи – высокий процент пенсионеров. Видимо, не зная, куда деть свободное время, они начинают творить. Как правило, пишется у них много, и все на уровне семиклассника. Я лично не знаю ни одного поэта, начавшего писать в старости. Где-то к тридцати годам поэт приближается к вершине своего мастерства и всю оставшуюся жизнь поддерживает уровень, читает умные книги, впитывает в себя ту концентрированную истину, которая впоследствии прослеживается в стихах.

– Люблю, когда ты выходишь из себя, – сказала Мила и прилегла, положив голову мне на колени

– Вот почему ты спросила про работу?

Лукавая улыбка скользнула по лицу Милы.

– Расскажи о своей книге. Когда думаешь поставить точку?

– Сложно сказать. За год работы удалось написать больше половины задуманного. Я поставил перед собой задачу, с которой едва справляюсь. Иногда кажется, что я никогда не закончу ее.

– Ты справишься, я верю. Обещай, что я первая прочту.

– Обещаю. Хватит обо мне, ты как?

– Хорошо, только устала немного. Сегодня был сумасшедший день. Нам достался тендер на большой проект, в общем, как всегда: шеф добывает тендер, обещая клиенту в короткий срок за минимальные деньги сдать объект, спокойно отправляется отдыхать на какой-нибудь остров, а мы, в свою очередь, должны не уронить имидж компании. Вот она справедливость, Матфей: одни валяются на пляже, грея филейную часть на солнышке, а другие до потери сознания сидят в офисах.

Наступила тишина. Мила лежит на диване, я пью вермут и думаю о сегодняшнем дне. Через некоторое время дыхание Милы становится ровным, она спит. Стараясь не создавать шума, встаю с дивана, кладу ей под голову подушку и укрываю маленьким пледом.

2

Милы уже не было дома, когда я проснулся. Мы оба сходимся во мнении, что с восьми утра до двенадцати дня – оптимальное время для работы, и я уверен, что она сейчас трудится над новым проектом. Как всегда, она ушла не попрощавшись. Мы никогда не прощаемся.

Я сижу в баре «Мёд» за моим любимым столиком у окна, из которого открывается вид на оживленный проспект. Когда я вижу динамику дороги, наблюдаю за вечно спешащими автомобилями, то почему-то чувствую себя спокойно, оттого что мне никуда сейчас не нужно бежать. Я уже на работе, чашка кофе и планшет с файлами – мои главные инструменты.

«Мёд» – это бар моего друга Давида. Он профессиональный пасечник, или, как он просит себя называть, «пчелиный король». О пчелах Давид знает все. Мне кажется, даже пчелы не знают о себе столько, сколько знает о них Давид. Бар для него скорее увлечение, нежели бизнес, а настоящий источник заработка – это семьсот ульев.

Здесь для меня действует пожизненная скидка на все, но заказываю я только кофе, за исключением тех дней, когда мы с Давидом устраиваем коньячные посиделки. Это бывает довольно часто, и в свое оправдание скажу, что несколько раз пытался заплатить за выпивку, но ничего не вышло. Давид пригрозил, что если я хотя бы раз заплачу за что-то в его заведении, то он скажет охране, чтобы меня больше не впускали. «Ты – бедный писака, хоть и живешь в хоромах, а я – пчелиный король. Для меня большая радость, что ты приходишь сюда. Жизнь – штука непредсказуемая: может, завтра пчелы изменят мне с другим пасечником и улетят, тогда я стану банкротом и буду жить в твоей прихожей,» – сказал он однажды.

Я как раз собирался отложить повесть, которую читаю уже больше часа, когда в дверях появился Давид. Одет он в белый спортивный костюм. В гардеробе Давида можно насчитать великое множество спортивных костюмов, и почти все они белого цвета. Он принципиально не носит строгой одежды. Крепкое телосложение и своеобразная походка, выдают в нем спортсмена. В молодости, Давид сильно увлекался боевым самбо.

– Мое почтение, – сказал он и бросил зонт на стойку бара.

Бармен повесил зонт на вешалку и вернулся к работе.

– Привет, Давид. Ты почему не спишь в такую рань, да еще и в субботу?

– Старею, брат, старею. Тридцать шесть – это тебе не хухры- мухры, это, знаешь ли, возраст. Как известно, чем старше человек, тем раньше он просыпается по утрам.

– Антон, принеси нам, как всегда, – крикнул он бармену и присел за столик.

– С утра пораньше? – спросил я.

– Мы по глоточку, тем более что есть повод.

– Что еще за повод?

– Лера беременна.

– Ничего себе! Поздравляю, – воскликнул я и обнял Давида. – Ты же недавно говорил, что вы больше не планируете детей…

– А мы и не планировали.

– Только что жаловался на возраст, ах ты, старый пройдоха.

– Третий ребенок, брат. Мне самому не верится.

Антон принес закупоренную бутылку коньяка, плитку горького шоколада и два бокала.

– А Лера что?

– Ничего, – тяжело вздохнул Давид, – говорит, если буду себя плохо вести, бросит меня с тремя детьми.

– Смешно.

– Да уж.

Давид наполнил бокалы на одну треть.

– Крестным будешь?

– Буду.

– Ну и славненько. Твое здоровье, – сказал он и пригубил, – я не сильно мешаю тебе работать?

– Нет, я давно уже здесь, больше часа читал повесть.

Какое-то время мы молчали, наблюдая, как Антон старательно полировал стойку бара.

– Твои странные отношения с Милой еще продолжаются? – спросил Давид.

– Да.

– Она пугает меня…. Все девушки на свете хотят замуж, а Мила ведет себя, как парень- холостяк.

– Она не верит в любовь, – сказал я, – она другая.

– Я тоже не верю в любовь, но что делать с тобой?

– Я в порядке.

– Мне кажется, ты любишь ее больше жизни, Матфей, признайся, я прав?

– Ты же не веришь в любовь…

– Причем здесь я! Ты в нее веришь, значит, с тобой она может случиться. Прости, что вмешиваюсь, просто я переживаю за тебя. О ней известно только то, что она работает в строительной компании, одна воспитывает шестилетнего сына и живет с родителями. А, ну да, чуть не забыл, – ей 28 лет.

– Мне больше ничего не надо.

– Ты до сих пор не знаешь, кто разбил ей бровь в тот вечер и как она оказалась возле твоего дома, – сказал Давид, наполняя рюмки. – Меня это просто с ума сводит. Ну, как так можно? Я бы уже вытряс из нее всю информацию за те три года, что вы знакомы. Когда она уезжает из города на несколько недель, я вижу, как ты скучаешь, хоть и стараешься не подавать виду.

– Все мои отношения с женщинами заканчивались одинаково. Сюда можно отнести и бывшую жену. Я не знаю, что делать, Давид, не знаю. Я просто импровизирую. Раньше я думал, что нужно быть прагматиком, планировать будущее, но на практике все рассыпалось на мелкие кусочки. Мне тридцать три года, а я до сих пор не нашел себя, не знаю, куда иду.

– Хорошо, почему вы видитесь только раз в неделю?

– Потому что у нее работа, ребенок и много других дел. Не забывай, мы не пара, мы друзья. Кстати, видимся мы чаще. Раз в неделю, точнее, каждую пятницу мы отмечаем день знакомства.

Давид смотрит на меня и слегка покачивает головой.

– Ладно, забудь. Обещаю больше не поднимать эту тему, – еще коньяка?

– Спасибо, я – пас, не то получится, как в той поговорке: утром выпил – весь день свободен. Я должен дочитать повесть.

– Читай, мой друг, читай. Я удивляюсь, как ты до сих пор не надел очки…

– Наследственность хорошая.

В куртке Давида зазвенел телефон. Несколько секунд он смотрит на экран, затем дает отбой и прячет телефон в карман.

– Лера, – тяжело вздохнул он.

– Почему не взял?

– А зачем, я и так знаю, что она скажет. Вот ответь мне на такой вопрос: что такое свобода?

– Не знаю. Ты ждешь, что я скажу – деньги?

– Неправильно! Свобода, друг мой, это когда при выходе из дома ты забываешь мобильный телефон. Мне пора домой, беременных нельзя расстраивать, – сказал Давид, вставая из-за столика. – Рад был повидаться.

Перед тем как уйти, он подошел к Антону и что-то шепнул тому на ухо. Антон кивнул, и они оба посмотрели в мою сторону.

Я вернулся к чтению повести. В баре необычайно тихо. Кроме меня, нет ни одного клиента. Я попросил Антона сделать еще один кофе и убрать коньяк.

– Вы согласны с ним насчет свободы? – спросил Антон, протирая стол.

– В каком-то смысле он прав.

– Нет, не прав. Свобода – это когда тебе ничего не нужно. Свобода начинается там, где заканчивается твое потребительское отношение к жизни.

– Сильно. Сам придумал?

– Нет, отец Алексей научил. Он заходил вчера выпить свой любимый молочный коктейль с корицей.

3

Дочитав повесть до конца, я решил, что буду твердо отстаивать ее перед Семеном Райским. Мне понравился стиль автора, целостность произведения и особенно концовка. Такие повести здорово поднимают настроение. Две вещи в моей работе поднимают настроение: день зарплаты и возможность хоть как-то помочь талантливому человеку с публикацией.

Я вышел из бара и направился домой, но по пути вспомнил об одном деле. Сегодня утром звонил Борис Авдеев – местный поэт, считающий себя живым классиком. Он уже несколько недель назначает мне встречи, а я всячески уклоняюсь, придумывая разные причины. К сожалению, сегодня утром он звонил с незнакомого номера и застал меня врасплох, так что я не успел придумать себе срочное дело. Идти к Борису не хочется, но придется. Живет Боря в пяти минутах ходьбы от моего дома. Борис давно и успешно занимается бизнесом. Он владелец сети магазинов по продаже бытовой техники. Человек веселый, добрый и необычайно сильный. Рост примерно сто девяносто сантиметров и богатырское телосложение. Когда я смотрю на него, сразу вспоминаю Урса из экранизации «Камо грядеши?». Человек этот любит устраивать застолья, на которые приглашает литераторов нашего города и просто знакомых. Приглашает Боря только тех, кто его хвалит, а таких, надо сказать, много. Некоторые всерьез считают его поэтом, кому-то неудобно сказать правду, а иные просто боятся его, потому что всем известно, как Боря реагирует на критику.

Ни один серьезный журнал еще не напечатал ни одного его стихотворения, но зато у Бориса в свои 38 лет есть три сборника стихотворений, выпущенных на собственные деньги, и эти сборники он втюхивает каждому. С людьми, которые осмелились назвать стихи плохими, Борис перестал здороваться, обвинив их в зависти. Наслушавшись комплиментов, он вообразил себя великим поэтом и теперь обвиняет в зависти еще и журналы, не желающие его печатать.

Я догадываюсь, зачем он хочет повидаться. Несколько раз Борис отдавал мне свои стихи, я читал их, затем выкидывал в урну. Отправить их в редакцию – это все равно что подписаться в своей некомпетентности. Вот что я недавно прочитал у него: родина ты моя, родина- матушка, так я люблю тебя, что сердце все в катышках. Если я отправлю это в редакцию, у Райского начнется приступ истерического смеха. Моим мнением относительно своего творчества Борис не интересуется, и это хорошо, иначе список завистников пополнился бы еще одним человеком.

Двери открыла жена Бори – главный ценитель и критик творчества своего мужа. Я прошел в огромный зал и присел на диван. Скоро появился хозяин. Боря в белом халате, босиком, а волосы аккуратно уложены гелем. Мне почему-то сразу захотелось домой или куда-нибудь еще, главное, подальше отсюда.

– Привет, Матфей, как ты? – спросил он, протягивая мне свою огромную руку.

– Хорошо, работа…. дом….

– Чай будешь?

– Нет, спасибо.

– Как у тебя со временем?

– Через час надо выйти на связь по скайпу с редакцией, – соврал я.

– Отлично! – обрадовался Боря. – Я займу минут сорок твоего времени.

Только сейчас я заметил, что Борис пьян.

– Что-то случилось?

– Да. У меня случилась большая радость. Сегодня мне позвонили из союза писателей. Я принят….

– Куда? – спросил я не своим голосом.

– В союз писателей России, – невозмутимо ответил Боря.

Изо всех сил я пытаюсь не показывать своего удивления, но, видимо, получается у меня неважно.

– Что у тебя с лицом? – спросил Боря. – Ты не рад за меня.

Меня как будто обухом оглушили. Как Бориса могли принять в союз писателей России? Это уму непостижимо. Ни один редактор ни одного издания не принял его стихов. Один раз в жизни Борю напечатали в местной газете, только потому что он знаком с главным редактором. Это стихотворение висит теперь в прихожей, чтобы каждому входящему в дом было видно: здесь живет поэт.

Я кое-как оправился от шока. Пытаюсь сделать вид, что рад за Борю.

– Подожди минуту, – сказал он и поднялся по лестнице на второй этаж.

Я снова остался один в огромном зале, внутри которого с легкостью поместился бы еще один дом. Желание уйти усилилось. В таких хоромах я чувствую себя некомфортно, а еще и новость, которую сообщил Боря, все еще звучит в голове. За деньги можно купить многие вещи, но читателя не обманешь. Впрочем, это не мое дело.

За спиной послышались торопливые шаги – это Боря спускается по лестнице. Он успел переодеться в серые брюки и рубашку лососевого цвета и сразу стал похож на чиновника местной администрации.

– Это моя поэма! – торжественно объявил он, показывая какие-то листы.

– О чем она? – спросил я.

– О России. О том, что жить так дальше нельзя, о маленьких пенсиях, о том, что довели народ до жалкого существования.

Я смотрю на этого великана, с трудом сдерживая смех. Дом, стоимостью восемь миллионов рублей, автомобиль от известного немецкого производителя, недвижимость в Сочи и сеть магазинов, – и вдруг проснулся голос сострадания…. Лицо Бориса заметно порозовело, видимо, он выпил еще для смелости, когда поднимался за рукописью.

Я обреченно устраиваюсь на диване, понимая, что быстро уйти не получится.

– Слушай, – говорит Боря и начинает читать.

Борис решил наказать меня искусством по полной программе. Он начал проявлять актерское мастерство, жестикулировать, всячески обыгрывать свой текст. Напустив на лицо мировую скорбь, Боря показывает, что печалится не только о России-матушке, но и обо всем человечестве. Промелькнули строки, в которых он обозначил проблему бедности во всем мире.

Я посмотрел на часы. Борис читает всего двадцать минут, но как будто прошло больше двух часов. На мое счастье, зазвонил телефон.

– Ответишь? – спросил он.

– Извини, Боря, – это важный звонок, – сказал я.

Звонила Мила:

– Ты где? – спросила она.

Борис терпеливо ждет, когда я закончу, свернув рукопись трубкой.

– Что! – возмутился я, – неужели это не может подождать?..

– Все понятно, – сказала Мила, – ты от кого-то хочешь отделаться.

– Не кричи в трубку, я хорошо тебя слышу, – негодую в манере плохого актера.

– Завязывай, Мэл Гибсон, тебя могут раскусить, – рассмеялась Мила.

– Ладно, сейчас приеду, жди, – сказал я и дал отбой.

Я смотрю на Борю. Он сидит в кресле напротив и пытается продырявить меня взглядом.

– С кем ты говорил? – спросил он недобрым тоном.

– Прости, Борис, это личное.

– Я слышал смех, у тебя хорошие динамики. Человек, говоривший с тобой, смеялся, а ты делаешь вид, что тебе звонили по срочному делу. Я все понял – ты, такой же, как и все…

– Какой? – спросил я, почувствовав себя неловко.

– Завистливый. Не бойся, я не стану просить тебя напечатать мою поэму в вашем паршивом журнале, – сказал Борис, поднимаясь с кресла. Ты – литературная крыса, ничего не понимающая в искусстве.

Я почувствовал, как адреналин заиграл в моей крови. Боря подошел вплотную, ткнул меня пальцем в грудь и сказал:

– Признайся, хоть раз в жизни скажи правду: тебя жаба душит?

Я поднялся со своего места, и теперь мы стоим с Борисом так близко друг к другу, что практически соприкасаемся лбами.

– Успокойся, здоровяк, и аккуратнее со словами, – сказал я.

Я прекрасно понимаю, что спорить с пьяным Борисом – дело не- благодарное. Если в трезвом состоянии он плохо воспринимает критику, то сейчас тем более не стоит ничего говорить. Это его коронный номер: сначала наговорит всякой гадости на пьяную голову, а на следующий день будет извиняться, сваливая все на водку. Кстати, я сам не раз поступал так же.

– Пока, Боря, – сказал я, направляясь к выходу.

– Мне показалось, что смех был женский, неужели коза твоя звонила? – не унимается Боря.

От нахлынувшего гнева у меня закололо в спине. Я поворачиваюсь к Борису, и он сразу замечает, что попал в точку.

– Что с тобой, Мотя?

– Во-первых, не называй меня Мотя, жирный кабан. Во-вторых, для тебя она – Мила Сергеевна.

Борис побагровел. Он стоит посреди зала, вытаращив красные глаза. Я чувствую, что какая-то часть меня рвется в бой.

– Не боишься, что я тебя размажу как соплю об стену? – спросил он, сквозь зубы.

За спиной Бориса раздался испуганный женский голос:

– Можно тебя на секундочку….

– Уйди отсюда, – заревел Боря, и женщина быстро ретировалась.

Сейчас мне нужно просто открыть двери и уйти, но я не могу. Во мне горит желание отомстить этому самовлюбленному барану. Я настолько зол, что не могу сформулировать ругательство, которое бы задело Борю как можно сильнее.

– Как ты думаешь, чем она заработала на такую машину? – спросил он, ехидно ухмыляясь. У меня, Мотя, есть один вариант, но озвучивать не стану, вдруг обидишься.

Боря нащупал мое больное место и теперь давит на него с особым удовольствием.

– Я много чего не знаю, Боря, но одно я знаю точно: ты – самый бездарный поэт на планете. Твои стихи – это не просто дерьмо – для них даже не существует определения в русском языке. Слушать тебя невыносимо…. Перестань писать, сжалься над людьми, которые страдают от твоего литературного террора.

Борис бросил на пол распечатанную поэму и медленно зашагал в мою сторону.

– Сам напросился, скотина, – сказал Боря, и лицо его озарилось искусственной улыбкой злодея из советских мультфильмов.

Когда расстояние между нами сократилось, я понял, что, если ничего не предпринять, Боря сотрет меня в порошок. Он примерно килограммов на сорок тяжелее.

Борис размахнулся своим богатырским кулаком, но я успел отскочить – так что удар на себя приняла входная дверь. Алкоголь притупил реакцию, и это спасло меня, судя по тому как хрустнуло дверное полотно. Это был мой шанс. Стараясь вложить всю силу в удар, я пустил правый боковой в ухо Бориса, но это не принесло результата. Мой удар еще больше разозлил его, и, немного замешкавшись, я допустил ошибку, позволив сопернику войти в ближний бой. Теперь и без того небольшие шансы на победу резко сократились. Борис схватил меня за шею, и мы рухнули на пол. Я оказался под ним, лишенный возможности двигаться и защищаться, в плену клаустрофобии, злости и жировых складок необъемного тела поэта.

– Слабо бьешь, – ликовал Боря, забираясь на меня и усаживаясь удобнее.

Он сидит на грудной клетке, и я чувствую нестерпимою боль в правом подреберье.

Вид у Бори ужасающий. Правое ухо надулось и стало фиолетовым, глаза налились кровью. Мне каким-то чудом удалось высвободить левую руку, и я пытаюсь ударить в челюсть, но он готов к этому. Отбив удар, Борис своим огромным кулаком разбил мне нос, и теперь я чувствую, как теплая кровь растекается по лицу. Я не могу оценить силу ударов, но понимаю, что нос, как минимум, сломан. Борис нанес еще несколько ударов, но и они показались какими-то ватными. Боль в ребре усилилась.

Внезапно я почувствовал тонкий запах духов, и на глаза упала какая-то ткань. Это юбка Юлии, жены Бориса. Юля не кричала, не плакала – она просто вцепилась в своего мужа, обхватив его голову двумя руками. На мое счастье, Боря не пытается прогнать ее.

Когда Борис встал с меня, Юля так и осталась висеть у него на шее. Он обнял ее, поцеловал в макушку и опустил на пол. Я встал на ноги и тут же почувствовал головокружение и тошноту. Каждый вдох отдавался болью в ребре.

Выхожу на улицу и ковыляю в сторону дома, благо, что идти недалеко. Сейчас я не думаю ни о чем и ни о чем не жалею. Полная опустошенность…. Прохожие смотрят на меня, как на инопланетное существо. Подойдя к дому, понимаю, что не могу больше двигаться. Если бы мой дом находился метров на сто дальше, пришлось бы ползти…. Открываю дверь, и мне навстречу бежит Дивуар, он трется о ноги и громко мурлычет. Это значит только одно: он голоден, но, боюсь, придется немного потерпеть.

Вымазанный в крови свитер бросаю возле стиральной машины и наполняю ванну прохладной водой.

Вода немного вернула меня к жизни. Настало время оценить ущерб. Подойдя к зеркалу, вижу не такую уж страшную картину, как ожидал: под глазами отеки. и нос увеличился втрое. Скорее всего, он не сломан, так как перегородка не смещена. Небольшая гематома на левой брови и царапина на лбу в виде буквы С. Все это исчезнет через две недели. Вот бы еще и ребра не были сломаны, тогда можно сказать – отделался легким испугом, учитывая габариты соперника.

Ложусь на диван и ищу позу, в которой бы ничего не болело. Ко мне сразу прыгает Дивуар. Он делает круг по дивану, затем, свернувшись клубком, засыпает, приятно согревая ноги.

4.

Сквозь стеклянную стену рабочего кабинета я вижу, как ветер раскачивает сосны. Ночью был дождь, и это утро возвращает меня в календарную реальность. Такая погода навевает грустное настроение на подавляющее большинство людей. Если утром включить телевизор, можно услышать множество рецептов от осенней хандры. Кто-то из великих сказал: «В такую погоду опасно быть не поэтом». Как же он прав….

Быть поэтом не в традиционном понятии – быть им по сути. Можно не написать ни одной строчки – и быть поэтом. Эта особая нервная система. Миниатюрные рассказы Леонида Енгибарова – это стихи, вырвавшиеся за пределы поэтических форм и рифмы. Он был поэтом без стихов.

С литературной точки зрения, люди делятся на поэтов и не поэтов, и это вполне конкретное разделение, без условностей и исключений.

Я работаю над книгой, радуясь любимому времени года. Этой зимой я планирую закончить роман. Он вымотал меня, но я люблю эту рукопись, где герои живут своей жизнью, не обращая на меня никакого внимания. Я придумал их, наделил характерами, слабостями, недостатками, талантами и теперь они не нуждаются во мне. Они удивляют, расстраивают, смешат. Они живые, и какое счастье, что они есть. Жить одновременно в двух мирах, пожалуй, одно из главных преимуществ писательской деятельности. Пока ты пишешь, никто не сможет отнять у тебя счастье творчества, никто не сможет ворваться в придуманный тобою мир. Потом уже начнутся отзывы, критика, а может быть, и полный разгром твоей долгой, кропотливой работы, но сейчас ты свободен и полон решимости написать что-то стоящее.