Читать книгу Условие - Артём Алексеевич Фроленков - Страница 4

«Шаг вперёд и два назад» – этим лишь выражением можно было охарактеризовать происходящее. Это было то место, где сплошь всё зелёное. Что люди, что местность. Всё одинаковое. И даже те, кто возомнил себя главным – всё равно остаётся зелёным. Потому что такой здесь порядок. Как зелёный остаётся зелёным, так и опытный здесь давно уж зелёный. Ведь положение обязывает. Камуфляж здесь повсюду. Без него здесь никак. То ли для напряжения. То ли атмосферы лишь ради.

Армия – дело странное в принципе. Палка с тремя концами. С одной стороны, дело хорошее. С другой – современные реалии вынуждают подумать в другом направлении. В третьем: о том, есть ли смысл там находиться как таковой.

Всем преодолевать распутье приходится. И не всегда это бывает легко. Однако есть люди, не особо задумывающиеся. Просто берут и просто делают всё. Прям как в казарме парниша. Стоит, о чём – то беседует с кем – то. Ближе чуть подойдёшь – сразу всё прояснилось. С сослуживцами парниша смеётся. Вспоминает, видимо, что – то.

Ясное дело. Срок то к концу уже близится. И нет причин им не радоваться. В конце весь срок вспоминается. Вспоминается весёлое, грустное. Страшное, и самое лучшее. И даже то, что вспоминать больше никогда не захочется. Всё равно вспоминается. Ведь это – конец. Даже у мужиков слёзы чуть ли не льются. ОТ радости.

– Да, да, естественно помню. Как же такое забыть? – отвечал товарищу один рядовой.

– По голове ему тогда знатно попало. И все даже смеяться боялись. Но ужасно хотелось. – отвечал тот самый товарищ.

– А помнишь, как ломом плац убирали? Дичь тогда тебя наградила. А что? Примета хорошая. Птица иногда умней человека. Оставила след на плече. Палка, две точки. Тебя с тех пор тебя лейтенант называют.

– Помню, как будто это было вчера. – усмехнулся другой сослуживец. Он, смущаясь немного, покашлял в кулак. Отвёл глаза в сторону. И, то ли от боли покашливая, то ли специально, сказал:

– Припоминаю. – и тут же постарался проскочить эту тему и ляпнул первое, что пришло в его странную голову:

– А помните, как в увольнение ходили на двадцать четвёртое? Столько интересного было…

Не успев сформулировать мысль, он понял, что загнал в могилу себя самого:

– Это ты когда флиртовал в кинотеатре? Да, ты потом носился как угорелый. Никому, правда, так и неясно, зачем после угроз её ухажёра надо было идти в туалет. Этакую встречу предугадать было нетрудно. Вот и бегай потом от него.

– Ага. Бежал чуть ни по улице. И даже чуть дальше – намекнул противный солдат. Трусливый солдат промолчал, но глаза опускать вниз всё же не стал. Только злобно на солдат посмотрел. Но тут один из них начал:

– А помните…

Но трус успел речь прервать:

– Естественно. – он ответил со злобой. И тут же предпочёл удалиться. Шагал он уверенно. Вдаль. Даже сам не зная куда. Лишь бы подальше ото всех остальных.

На следующий день он был не таким раздражённым. Высокий молодой человек продрал глаза раньше, чем дневальный скомандовал банальное «Рота подъём!». Он знал, что сегодня не будет занятий. Не будет рутинной работы. Не будет вообще ничего.

Его трясло прямо в кровати. Трясло так, что даже скрипы от кровати исходили сильнее обычного. Прошла пара минут, а он всё не мог себя контролировать. И так прошёл целый час.

Но дневальный всё ж объявил такой столь желанный «Подъём!». День шёл слегка даже аморфно. Солдату не верилось, что это конец. Думалось, что что – нибудь сейчас потеряется. Пропадут документы. Или забудут назвать. И служба продолжится.

Ощущение, что не было жизни до армии шагало с солдатом по роте. Не верилось, что наконец – то дала жизнь шанс его участи. Но все самые страшные мысли команда прерва́ла: «В строевую часть». Пошёл, документы всё же забрал. Штампы, деньги, свобода – всё с этой минуты было при нём. А самое главное – военный билет. В его глазах это была самая красивая и самая ценная вещица на свете. Двуглавый орёл смотрел в разные стороны. Не обычные запад, восток. Он указывал две тропы для дальнейшей всей жизни. Ему казалось, не так как у всех. Лишь у него все тропки прямые и ровные.

А он – сам орёл. Две головы – два различных характера. И спорить с этим, пожалуй, бессмысленно.

Он сам так хотел, он сам делал так. Странный солдат. Тем лучше для него самого.

Под защитой орла самого солдатик стоит. В прямом и переносном смыслах – буквально. Откроешь страничку – а там младенец, будто только что вымытый. А выше подпись – Онегин Александр Романович.

После получения красного билета спасения, у солдата невидимый дым в голове разразился пуще прежнего, как говорится. Дальше была уже какая – то казарма, комната, завистливые взгляды салаг.

И, только лишь к вечеру ближе, он уже у ворот пропускного пункта с товарищами стоял. Все в парадке нарядные были. Попрощались с майором, ротным, уже как родным, какими – то ещё офицерами, да и пошли. Онегин хоть был лейтенант, а всё ж рядовой. По правде, не особо хотел с парадкой всей мучиться. Но убедили товарищи.

Но только вышли за пункт пропускного контроля, так не о парадке размышления были:

– Поздравляю, ребята, теперь мы свободны. – надменным и не таким уж строгим тоном всех поздравил сержант.

– Знаете, что интересное самое? Непонятно что делать. Радоваться, смеяться или плакать. В голову снова всё возвращается. А раз всё приходит, и плохое и хорошее. Эти чувства разрушают друг друга. А значит не остаётся вообще ничего. А мы называем это просто непонятные смешанные чувства. – размышлял маленький задумчивый уже не солдат.

– Иван, не начинать! – скомандовал, изменившийся в тоне сержант.

– Не сержант уже ты мне, Евгений. Ты сам сказал, что теперь я свободен. – посмел возразить маленький бывший солдат.

– Не ты лишь один, а мы все. Это во – первых. А во – вторых, с тобой тут согласен. Тебе я уже не сержант. Но будешь ли ты помнить меня как сержанта? Теперь, сомневаюсь я сильно – ответил сержант.

Маленький Иван приложил лишь руку к лицу. Над чем – то он думал. То ли над своими словами. То ли над недостойным, с его стороны, поведением сержанта.

– Ваня, ты что загрустил? Видать тоже тяжёлые мысли и к нему наконец – то нагрянули. – сказал один из солдат.

– Знаешь, тяжелее и некуда. Мыслить о важном – совсем уж непросто. Особенно если речь о выходе из этой деревни.

– Так, вон же автобус! – сказал лейтенант и указал пальцем на подъезжающий сельский дряхлый автобус.

Делать что было – особо неясно. Поэтому было без слов решено сесть прямо в автобус. Тем более, он как раз останавливался. Именно поэтому группа солдат и забежала в него. Повезло, что был вечер. Даже час – пик не застал их.

Там сидели бабушки. Великий вопрос был как никогда актуален. Они были настолько типичные, что всех даже заставляли задуматься. «Куда они сейчас едут?» – можно точно сказать, пронеслось у всех в голове. Солдаты смотрели по – разному, в силу характера, но один лишь Онегин смотрел на старушек с презрением.

На то две было причины: ему казалось одним унижением слушать их разговоры. Были лишь сплетни одни. Солдаты то ничего и плохого не сделали, а бабульки их уже осуждали. Онегин всё слышал. И, оттого, очень злился. И они ему казались сплошь неинтересными.

– Снова эти зелёные ряженые. Каждый раз, как их не встречу – всегда место лишь занимают. Сделали бы хоть что – то полезное, доброе… – слышалось от старухи одной.

Как всегда, Онегину совсем их не жаль. Он знал, что сами они виноваты в подобном бытии. А кого было не жалко, тех всегда его постигало презрение. Такие люди заставляли его всегда чувствовать гордо. Выше голову вверх поднимать. И ощущать себя совсем не последним человеком Земли. Ведь подобные поступки подобных личностей вызывали у него осуждение. И гордость от того, что сам не такой. Другие всё это видели. Но стояли, к счастью, дальше от бабушек, в отличие от своего сослуживца. Но они понимали Онегина взгляд. За год вполне можно человека узнать. И этот взгляд им уже давно надоел. По правде, не сказать вообще, что ребята дружили. Так, сослуживцы, не более. Друг другу за год давно надоели. Сержант на лейтенанта смотрел. А лейтенант всё подслушивал. Тешил своё самолюбие. Сержант это всё понимал. От поручни он отошёл, хотел будто невзначай к нему прикоснуться. Да тут шофёр внезапно скотовоз остановил. Уставшим голосом крикнул чуть позже: «Остановка «Вокзал».

Одумавшись, сержант скомандовал, чтоб все выходили. Когда пошагали все к выходу, на них пялились бабушки. Даже не особо приоткрывая глаза. Провожали глазами, на первый взгляд – безразличными. Но в душе было презрение.

Сержант вышел последним. Напоследок прокричал шофёру:

– Спасибо!

– Ну что, спасибо за службу, ребяты. Мне в направлении южном идти. – сказал один из солдат. Сержант тут же ответил:

– И тебе спасибо. Будь здоров. – они обнялись. Честь друг другу отдали. Позже, с другими слегка неловко обнялся. Да, и пошагал на вокзал направления южного.

– Пора и мне тоже домой. Соскучился я по родному северу… – сказал сержант и обнялся с оставшимися солдатами. Пожелал им добра, и пошёл, естественно, на вокзал северного направления.

– Остались с тобой вдвоём мы, Ванёк. Нам с тобой на запад. – сказал Онегин.

– Точно. Вот, только найти бы ещё нужный вокзал.

– Вон там, случайно, не наш? – спросил Онегин и указал пальцем на малюсенькое здание.

Малюсенькое здание, а за ним виднелась платформа, больше самого здания. А над входом небольшая потёртая табличка c еле – различимой надписью «Восточное направление».

– Точно. Наш. – ответил Иван.

Ребята зашли. На весь вокзал лишь касса одна. Да и в той снова бабка какая – то сидит.

Они спросили билеты. Ей потребовалось целых десять секунд чтобы поудобней усесться перед посетителями и отложить свой кроссворд. И ещё десять секунд на выслушивание. Позже целую минуту она болтала что – то про дембелей и про билеты. Правда, не вслух. Через минуту билеты были у парней на руках.

Пройдя на платформу, они стали провожать взглядом всю местность. Только сейчас они увидели её в полном обзоре. И почувствовали, наконец – то, свободу.

Но недолго длилось столь приятное чувство. Поезд был уже на подходе. Не успели парни оглянуться в другую сторону платформы, как поезд уже тормозил.

При заходе они снова испытали радугу чувств. Ваня, заходя в поезд лёгко вздохнул, а Сашка произнёс про себя:

– Прощайте, поля… Надеюсь, не встречу вас больше.

Поезд мчался достаточно долго. Дня целых четыре, а может и пять. Сколько всего солдатам удалось поведать. Пусть из окна, а за год в армии, всё же, столько всего не увидишь. Солдат преследовало чувство пустоты. Новое чувство свободы. Пред ними новое предстало совсем человечество. Ничего кардинально не поменялось. Но солдат удивлению предела не было. Почти всему они удивлялись. И даже на вопрос проводницы о чае каждый из них практически хором ответил:

– Так точно!

И также одновременно поняли, что сказали что – то не то. Но неловкую паузу проводница прерва́ла, прокричав им в ответ:

– Есть!

И тут же ушла. А солдаты переглянулись друг с другом, усмехнулись слегка, да и чуть под расслабились. Наблюдали какое – то время в окошко. А тут чай уже принесли. Солдаты продолжали наслаждаться чудесными видами. На скорости виды всё казались красивей. Речка красивей казалась. Ветки деревьев развивались в бесконечную даль. Простые каменные столбы пролетали быстро настолько, что глаз солдата не успевал их заметить. Плоские ущелья и ямы заставляли чувствовать добрую гордость. А на фоне возвышений, которые забирали лишь рельсы, пропадала вся гордость. Появлялся лишь страх небольшой. Но, в то же время, и всё любопытство из людей вылезало, ведь поезд всё поднимался. Скорость всё набирал, и, почти что в небо взлетал… И снова плоский участок земли. А потом пронзающее жужжание. И сине – зелёная муть прямо под ними. Это был мост над водой. Речка и без того широка была, но солдатам всё равно казалось, что никакое море её превзойти никогда и не сможет. А ближе к городу дорога становилась спокойней, ровнее. Пейзажи переставали быть таковыми. Белые берёзки превращались под в бело – серые стены каких – то построек. Поезд потихоньку уже скорость терял. А серо – белые оттенки стремительно принимали совершенно другие обличья. Сначала они становились коробками с дырочками – окошками. Потом и вовсе кончались.