Читать книгу Шофёр. Назад в СССР - Артём Март - Страница 6

– Да он не поверил, – вздохнул завгар, – там в другом оказалось дело.

– И в чем же?

Федотыч помолчал пару мгновений, потом все же разлепил пухлые губы:

– Понимаешь, какое дело? В общем, стали к Ваське шоферы относиться с подозрением. Раз уж он на испорченном самосвале ездит, стало быть, и сам может неудачу навлечь. А шофер, он иной раз, что твой космонавт. На дальний рейс через плечо не поплевав, не выйдет. Ну и стали Васю сторониться.

– У Васи испортились отношения с коллективом? – Уточнил я.

– Не то, чтобы испортились, – поживал завгар губами задумчиво, – скорее, стали его тихонько сторониться. Лишний раз не заговаривают, сигаретку не попросют. Стал он навроде одиночки в гараже. Ходит все один да один.

– Чудно, – пождал я губы недовольно, – взрослые мужики, а как дети себя ведут.

– Ну так, – пожал плечами завгар, – народ простой, бесхитростный. Ну Вася не унывал. Казалось, только решительней изо дня в день становился. Ходит, брови к носу, сердитый. Но дело делает. Разговаривали мы с ним не раз на эту тему, – нахмурился завгар, – Вася считал, что поездит на Белке подольше. Все увидют, что нету в ней никакой опасности, ну и забудут потихоньку про это проклятье выдуманное. В этом я с ним согласился.

– Но, кажется, – глядя не на Федотыча, а на мельтешащую дорогу сказал я, – не получился его план.

– Не получился. Потому как возникла проблема там, где ее не ждали. Невеста Васькина взбеленилась.

Я сдержанно рассмеялся, понимая, к чему клонит завгар. Ох уж эти женщины с их трепетным, неспокойным сердцем! Ну и как же мужику, тем более молодому парню, спастись от женского беспокойства? Это сначала кажется, что пустяк. А когда прикипел к бабе душою, тут уж как ее слезы во внимание не принять?

– Закатила невеста Ваське скандал? – Спросил я, в общем-то, зная ответ.

– Ага. Етить ее… Девка суеверная. Дуреха! Сбила мужика с панталыку! – Зло расбухтелся Федотыч, – сказала, мол, бросай свою Белку! Бо замуж за тебя не пойду! Не хочу в первый год вдовая остаться!

Я снова засмеялся. Молодая кровь кипит, играет. Никуда от нее не деться. Тем более, молодому парняге-комсомольцу.

– Вот и доконала баба Василия. Вынудила написать в колхозе заявление, чтобы машину ему переменили.

– И ему переменили, – покивал я тихонько.

– Переменили. Скандал был в партийной ячейке. Отчитали Ваську страшно. Грозились из комсомолу попереть. Мол, что за дела? Комсомолец, а пасует перед суевериями! Но потом уж устаканилось.

– И хорошо, – сказал я.

Машина замедлила бег и тихо покатилась до перекрестка. Замигал желтый сигнал-поворотник. Я помнил этот перекресток. Тут, с улицы Ленина, нужно было свернуть на Карла Маркса. С нее на Кропоткина. А там уж и дом наш, Землицынский, стоит.

Как-то захватило у меня на миг дыхание. Я даже этому удивился. Почувствовал, что волнуюсь перед встречей с родными, для которых, впрочем, эта встреча – обыденность. Обыденностью она должна быть и для меня. Однако, молодое, играющее гормонами тело пыталось взять верх над холодным моим умом. Только я не дал ему этого сделать, быстро взял себя в руки.

Хотел я, было, попросить завгара остановить машину здесь, на перекрестке, но передумал. Решил довести разговор про Белку до конца. Возникла у меня одна интересная идея.

– И стоит Белка бесхозная уже третий месяц. Я, конечно, присматриваю за ней, – продолжал Михаил Федотович, – держу на ходу. Думал, будут просить с нее запчасти, а нет. Бояться, видать.

– Бояться, – кивнул я, – что проклятье, – я хохотнул, – перекинется на их машины.

– Ага. Взрослые мужики, – сухо плюнул он, – а как дети! Ей-бо! Я уж и закрашивал кузов еёшний. Думал, как слово “Белка” пропадет, так и забудут все про машину.

– Не помогло, – констатировал я.

– Закрасил, – кивнул завгар, – а толку-то? Ничего не помогло. На Белке, мелом, кто-то стал крестики ставить. Я устал смывать. А их ставят да ставят. Помечают, значить, порченую машину. А кто это делает – не признаются.

– Ну название на месте, – пожал я плечами.

– На месте, – закивал Федотыч, – Васька обратно его накрасил. Сказал, что надобно так оставить. Считал, что все видеть должны, что он на Белке ездит, и только тогда он докажет, что машина это – самая обыкновенная. Ну вот, накрасил, а потом все. Через неделю отказался от самосвала. Вот так она теперь там и стоит.

Немного помолчали.

– А сам-то ты, – спросил я, когда мы свернули на Кропоткина, – не боишься Белки?

– Я… – растерялся завгар, – я… не боюсь. А чего мне ее бояться? Я ж не пацан дворовый, чтоб в сказки верить. Не боюсь… – добавил он как-то неуверенно.

– Хорошо, – улыбнулся я. – Слушай, есть у меня идея.

– Какая ж? – Завгар удивленно поднял пушистые брови. Покосился на меня черным глазом.

– Выпиши Белку мне. А я уж остальным шоферам ум вправлю. Увидят, что нет в ней никакой опасности.

Завгар нахмурился. Поерзал на руле узловатыми пальцами.

– Хороший ты парень, Игорь. Говоришь со знанием дела. Не так, как Васька Ломов. Тот горел. Всем вокруг хотел доказать что-то. А ты не так говоришь. Иначе. Будто факт утверждаешь.

– Ну? Ты согласен? – Я посмотрел на Федотыча с легкой улыбкой.

– А надо ль тебе это? – Как-то смутился завгар, – ты парень молодой. Только недавно в бригаде. Тебе б работать спокойно. А тут видишь, как будет: шоферы начнут сторониться. Станут смотреть с подозрением. Тяжело это одному-то. Я видел, как Ваське тяжело было. Короче, не нужно тебе это. Если ты решил так машину поновее получить, то не стоит оно того.

– Дядь Миш, – добродушно вздохнул я, – твое дело согласиться. Добро дать. А все остальное я уж сам устрою. У меня будет шустрая Белка, у тебя не будет машины в простое, а шоферы в себя придут. Увидят, что Белка – газон, да и только.

– Ну, – с сомнением произнес завгар, – это не только мое решение должно быть. Тут и в контору надо. Чтоб подготовили приказ.

– Ты сам говоришь, – сказал я, – что правление Белка, стоящая без дела, не устраивает. Так что они быстро согласятся.

– И то верно.

Завгар нахмурился. Его черные в темноте салона глазки потемнели еще сильнее. Над ними нависли нахмуренные брови.

– Ладно, – сказал, наконец, Федотыч, – завтра, как будет время, поеду в контору. Доложу, что нашелся шофер для Белки. Но только бумажная работа времени потребует. Так что ты, пока приказ не получим, ездий на своем старом, пятьдесят втором.

– Договорились, – улыбнулся я.

– Завтра получишь путевой на мехток. А к уборке уже за руль Белки сядешь.

– Может, и раньше, – сказал я, глядя, как мы подъезжаем к моему двору.

– Может, и раньше, – согласился завгар.

Когда копейка тормознула у зеленых, сделанных из узкой доски ворот моего дома, мы с Михаилом Федоровичем распрощались. Звонко щелкнув дверью его машины, я выбрался наружу. Посмотрел на родительский двор.

***

Станица Красная. Вечер того же дня.

Двор Ваньки Кашевого

– Больно ты, Ваня, добрый стал, – Серый посмотрел на Ваньку Игнатова по прозвищу Кашевой свысока, – я тебе что говорил делать? Или ты всю жизнь хочешь кашу свиньям возить? Что б тебя поэтому и дальше Кашевым прозывали?

– Нет, Паша, – поджав пухлые губы, Кашевой принялся разглядывать собственную обувь.

Пашка Серый отвел его на разговор, когда в восьмом часу вечера вернулся с работы. Кашевой к этому времени был уже дома, управлял скудную свою худобу, помогая матери.

Пашка Серый зашел к ним на баз, как к себе домой. Попросил Кашевого на разговор. Мать Ваньки – полная колхозница встретила Серого с улыбкой. В семье Кашевого Пашка Серый, их свояк, был на хорошем счету. Все его считали умным, толковым и добродушным парнем. А вот Кашевой знал, что был Пашка совсем не таков.

Когда они вдвоем зашли за угол и пошли по улице туда, где начинался “низ” станицы, Серый сначала протянул Кашевому сигарету с фильтром, спросил:

– Закуришь?

– Да не Паш, – отказался вежливо Кашевой, – не хочется что-то.

Кашевому хотелось. Очень хотелось, потому что Пашку он боялся, и нервы ходили ходуном. Но, в то же время, он знал, что за сигаретку потом придется расплачиваться. Не знал только, каким образом.

Когда они отошли подальше, Серый, убедившись, что на заросшей, малонаселенной улице нет лишних ушей, повел тот самый разговор:

– Больно ты, Ваня, добрый стал…

Дело, естественно, касалось того, что Кашевой взял на буксир Игоря Землицына.

– Ты думаешь, – надувал ноздри тонкого носа Серый, – это тебе все по доброте душевной? Пользуется он тобой! Посмотри на него! Молодой, только неделя в гараже, а уже че вытворил? Че учудил? А теперь еще и рисуется! Перед шоферами красуется! Слышал, че говорили? Что ставит Землицин на газон коробку в две руки! – Серый сплюнул, – это он землю, Ваня, роет, а нам – яму! Хочет с гаража повыше прыгнуть! Сегодня он видный парень на гараже, завтра комсомолец, а потом кто? Потом его уже направляют в политех армавирский учиться! А знаешь, что потом?

– Что? – сглотнул Кашевой испуганно.

– А потом, не успеешь оглянуться, как Землицын нам с тобой пальчиком указывает, а мы батрачим! Хочешь такой судьбины? Или…

В серо-темных сумерках предостерегающе запел сверчок. Засвистели сычи. Кашевой несознательно втянул короткую шею в плечи

– … Или сам ты хочешь указывать пальчиком? – Строго спросил Серый, – ммм?

– Конечно, Паша. Конечно, сам хочу!

– Тогда держись меня! А с этим, с Землицыным, не разговаривай больше! Ты пойми, что все вокруг только кажутся такими добренькими. А на самом деле, так и ждут, как бы тебя скинуть, да по голове твоей наверх!

– Угу, – растерянно поддакнул Кашевой.

– Вот и хорошо, – Серый окинул Кашевого взглядом жестких серых глаз, – надеюсь, понял умом. Будешь меня держаться – вместе поднимемся по карьере. А если не поймешь умом…

Он подставил Кашевому под нос тонкокостный, но сбитый кулак. Кашевой задрожал.

– Тогда уж дойдет по-другому. А если и так, не дойдет, – он снова сплюнул, – то через сестру. У меня дома все, и мать, и брат по струнке ходят. И сестра твоя ходить будет. Понятно?

– Понятно, Паша.

Кашевой, не в силах больше смотреть на страшное лицо Серого, опустил глаза.