Читать книгу Чисто в лесу - Артём Михайлович Караваев - Страница 5

Через три дня, в один из которых был успешно сдан очередной экзамен, я собрался с мыслями и позвонил Даре:

– Привет, Дара, – поздоровался я, – хочу пригласить тебя провести со мной время, у тебя найдётся для меня пара часов?

– Здравствуй, Артём, – ответил мне радостный, но сдержанный голос, – с удовольствием встречусь. Где и когда?

– Давай на речном вокзале, что на Набережной, причал номер один. Если тебя устроит любое время, то в 18 часов. – предложил я, ожидая, что она спросит, где этот самый причал номер один.

– Хорошо, – чуть помедлив, ответила Дара, – время мне подходит.

– Ну, договорились, – сказал я, не ожидая такого согласия. Никто из моих знакомых по городу не знает, как идёт нумерация пристаней. Наверное, Дара тоже куда-то путешествует на водном транспорте…

– Да, до встречи, Артём. – и Дара повесила трубку.

Честно говоря, я немного не подумал, что ворота на большой причал могут быть закрытыми, но тогда вряд ли девушка будет перелезать через забор, скорее всего, подождёт меня где-нибудь неподалёку, напишет сообщение и как-то предупредит, что не попала в нужное место. Однако мои опасения не подтвердились: я прошёл через ворота и отправился в самую дальнюю от берега часть большого причала – Дара была уже там.

– Почему это место? – сразу спросила она.

– С одного из этих причалов я каждый год почти на всё лето отправляюсь в свою деревню, что находится рядом с островом Кижи. Приятно здесь находиться, смотреть на воду и думать об отдыхе. – ответил я, обрадовавшись тому, что моя истинная задумка удалась.

На самом деле я хотел, чтобы она задала мне именно этот вопрос, тогда можно начать разговор об интересах, увлечениях и образе жизни друг друга.

– Значит, лето ты проводишь там? А сейчас что здесь делаешь? – спросила она, продолжая следовать моему коварному плану.

– Сейчас я сдаю экзамены, потом у нас будут сборы программистов от нашего университета, я с друзьями буду тренировать школьников решать задачи и тренироваться сам к предстоящим соревнованиям.

– Соревнованиям по программированию?

– Да, к ним, помимо лёгкой атлетики, я занимаюсь спортивным программированием, где нужно решать задачи на скорость, кто больше решит, тот побеждает.

– А где ты учишься? – продолжала спрашивать Дара, пока мы стояли на причале, глядя на воду.

– В нашем Петрозаводском университете, на математическом факультете, второй курс заканчиваю. – ответил я и спросил: – А ты?

– А я нигде не учусь. – сказала Дара и как-то так просто, без особого интереса посмотрела на меня. – Расскажи мне лучше подробнее о том, как ты учишься.

– Учусь на отлично, иных оценок не получаю в принципе. – начал я рассказывать о себе, чтобы произвести наконец впечатление. – Учёба даётся мне легко, но не то, чтобы совсем легко: я, конечно, устаю под конец семестра и напряжённо работаю на сессии. Просто я достаточно хорошо осваиваю предмет в течение учебного семестра, при этом у меня остаётся время заниматься двумя видами спорта: лёгкой атлетикой – на соревнованиях я бегаю, в основном, дистанцию в тысячу метров – и командным спортивным программированием. Если можно так выразится, то в университете есть своя элита, состоящая из успешных и продвинутых студентов, в которую я по умолчанию вхожу. Таким студентам многое позволено, например, мы часто ездим по всяким базам отдыха: Шотозеро, Урозеро и прочим, нам дают возможность ездить по России и представлять университет на различных соревнованиях по программированию. Иногда мы что-то да выигрываем. За всё это получаем дополнительную стипендию. Многие преподаватели относятся к нам с бо́льшим вниманием, чем к остальным. Некоторым даже прощают глупости на экзаменах, только не мне, потому как я глупостей не говорю. – к этому моменту мне показалось, что я себя явно перехваливаю, на чём и решил остановиться.

Дара слушала всё это без особого энтузиазма, и мне показалось, что она не разглядела явного отличия меня от значительной части представителей так называемой современной молодёжи. Посмотрев на меня спокойным и ничего не выражающим взглядом, она сказала:

– Пойдём потихоньку отсюда, я знаю одно место, уверена, что тебе там понравится.

Мы вышли с причала и пошли налево, в самое начало так называемой теперь Старой Набережной, ведь в прошлом году построили Новую – от белой ротонды напротив загса туда дальше, на северо-запад. Мы перешли через мост, вышли на проспект А. Невского и двинулись по нему вверх. Пока мы шли, я спросил:

– А почему ты не учишься?

– Мне не нужно иметь диплом о высшем образовании. – спокойно ответила Дара.

– Вот как? Но ведь сейчас на многих работах требуют наличие высшего образования. Ты работаешь? – удивлённо спросил я.

– Работаю. Требование наличия высшего образования оправдано сейчас лишь на очень незначительном количестве должностей. Умный и знающий своё дело человек всё равно покажет свой профессионализм в каком-то деле и работодатель захочет себе именно такого работника, а не человека, интеллект которого оказался слишком низким, чтобы понять, что он потратил 5 лучших лет своей жизни впустую и считает после этого, что больше достоин хорошего рабочего места, чем человек, догадавшийся не учиться всяким глупостям, а сразу начавший заниматься глубоким освоением полезных знаний.

– Почему же впустую, почему глупостям? – возразил я. – И как же ты нашла работу?

– Потому и впустую, Артём. То образование, которое получает большинство студентов, им совершенно не нужно, они учатся ради получения корочки, чтобы потом показывать её там, где попросят. Ещё раз говорю, что высшее образование – я имею в виду именно диплом, бумажку – не нужно большинству людей. Несомненно, нужно много знать и быть в высшей степени образованным человеком, но иметь для тех же целей формальный статус высокообразованного человека совершенно ни к чему.

– Допустим, – продолжал возражать я, – но учиться самому тяжело, многим людям нужно, чтобы их постоянно пинали, заставляли работать. Студенты не могут учиться без сессии, так как почти все они только на ней начинают открывать конспект и что-то читать. Не будь давления сверху, они вообще лежали бы на диване эти 5–6 лет.

– Мне тяжело тебе объяснить сейчас то, что я имею в виду, так как я вижу, что ты уже не понимаешь, что именно я хочу сказать. Представь себе на секунду такую картину: сверху над той элитой, о которой ты говоришь, есть другие люди, ещё более образованные, более всех остальных понимающие закономерности развития нашего мира. – Дара начала говорить достаточно увлечённо. – Так вот, эти люди, находящиеся на куда более высокой ступени социальной лестницы, наоборот, про человека, получившего высшее образование, скорее скажут, что такой человек им не подходит, чем про человека, который отказался его получать. Знаешь почему? – вопрос был скорее риторическим. – Потому что значительная часть студентов, выражаясь молодёжным языком, запорола простой тест на уровень интеллекта. Кто повёлся на массовое требование наличия высшего образования, на престижность работы, на будущую карьеру высокооплачиваемого специалиста, кто поступил ради этого в высшее учебное заведение, тот не прошёл тест. Такой человек своим выбором показал себя существом крайне ограниченным, примитивным, без наличия собственного мнения. Он подчинился стадно-стайной алгоритмике поведения даже будучи уже вполне взрослым. Эти люди почти автоматически не подходят тем, о ком я говорю. Наличие у них диплома – это как клеймо позора.

– Что же это за люди такие, более образованные? – осторожно спросил я, не понимая, что мне думать.

С одной стороны, звучало всё этот как бред, а с другой, я почувствовал, как пошатнулась моя уверенность в правильности выбора своего пути.

– Со временем ты всё узнаешь и поймешь, о чём я говорю. – загадочно ответила Дара.

– Не понимаю, к чему такие секреты. А что теперь, вузы вообще не нужны, всё это одна большая профанация? – с некоторой злостью спросил я.

– Нет, конечно, вузы нужны. Просто сейчас они потеряли свою истинную функцию, когда стали своего рода болотом… нет… стойлом для свиней, рвущихся в люди… но не понимающих, что такое быть человеком.

– То есть я – свинья? – нетерпеливо перебил я разгорячённую Дару.

– Нет, Артём, научись ты слушать, – одёрнула меня девушка, – есть лишь несколько профессий, в которых нужно иметь диплом о высшем образовании, подтверждающий наличие у тебя определённой суммы знаний, необходимых для работы. Подтверждающий, что ты провёл необходимое количество времени в среде, закаляющей в тебе будущего работника определённой сферы. Например, профессия учёного. Там есть научная карьерная лестница: магистр, кандидат наук, доктор. При этом можно идти дальше и стать не просто доктором, а академиком. Каждая ступень подтверждается дипломом, но диплом является лишь формальностью, важным является не он сам, а наличие знаний, культуры общения в среде учёных, которая прививается в университете, умение говорить на общем с учёными языке, работать в коллективе совершенно разных людей. Однако тут следует быть осторожным, поскольку современная академическая наука сейчас переживает сильный упадок, а нынешние учёные по своему уровню в целом не отличаются от обывателей. Разница только в количестве мусора в голове. В университетах осталось очень мало старых научных школ, которые помнят хорошие традиции. Поэтому проходить путь учёного, начиная его в университете, сейчас очень опасно, можно стать очередным бестолковым деятелем науки. То же самое можно сказать о профессии преподавателя: ему нужно пройти через эту среду, чтобы стать тем, кто будет обучать учёных и других преподавателей. При этом и здесь есть опасность быть зомбированным современными знаниями педагогики и психологии, чтобы потом калечить детей, а не обучать их. Аналогичное верно, например, для врачей, поскольку медицина прошла долгий и трудный путь развития, и обучение проходить лучше под контролем опытных специалистов – врачей-преподавателей, но никак не самому. Есть и другие профессии. Сейчас бо́льшая часть той культуры, о которой я говорю, была утеряна, и вуз уже со своей задачей не справляется. Значительная часть знаний и специальностей либо преподаются неправильно, либо являются глупостями сами по себе. Например, если бы к сотруднику, с которым я работаю, пришёл человек с высшим образованием и сказал бы, например, «у меня красный диплом социолога», то ему ответили бы: «великолепно, тогда принесите мне, пожалуйста, картошку фри и один гамбургер».

– Хах, – я весело рассмеялся, – сам испытываю подобные чувства к гуманитариям.

– Да, то же можно сказать про многие другие специальности, не только гуманитарные, но не буду их перечислять. Иными словами, – продолжала Дара, переведя дыхание, – есть чёткое разграничение между тем, когда высшее образование нужно, и когда наоборот, мешает, лишь отнимая время. Так вот, в нашем обществе более чем в половине случаев оно не только отнимает у человека 5–6 лет жизни, но и заставляет его поверить в то, что он после этого умный, образованный человек. На самом же деле, это неудачник, которого развели и кинули, причём настолько тонко, что он ещё этому и радуется, даже не подозревая, какие двери перед ним закрылись. В тех же случаях, когда высшее образование ещё приносит пользу, нужно быть очень осторожным, и в обязательном порядке доучивать материал, который плохо, безграмотно или даже неправильно дали современные горе-преподаватели. Но для этого нужно быть человеком достаточно умным и сообразительным, проникать в структуру знания настолько глубоко, чтобы постепенно научиться самому видеть, чего в этой структуре не хватает. Вот почему значительной части людей высшее образование только мешает. Они думают, что можно только ходить на занятия и сдавать экзамены, не понимая, что подавляющая часть знаний им не даётся. Они думают, что учатся, а на самом деле просто посещают занятия и запоминают, что на них было. – Дара, казалось, закончила, немного сморщила лоб, будто вспоминая чего-то и продолжила:

– Что касается людей, находящихся выше элиты высокообразованных инвалидов мозга, то они, разумеется, обращают внимание, какое именно образование получал человек, как он это делал и чем на самом деле занимался в университете. Как именно они это проверяют, я сказать не могу. – девушка закончила речь.

Я молчал. «Откуда она всё это знает? – подумал я. – Что за глобальный заговор, в котором людей отбирают по принципу кто, где и зачем учился, считая дураками значительную часть людей, получающих высшее образование? И куда их отбирают?». На миг я представил себе всю систему образования как один большой фильтр, в результате действия которого одни люди получают пропуск в желаемое для них будущее, являющееся на самом деле болотом потребительского существования, а другие получают доступ к каким-то тайнам мироздания, причём критерии выбора были совершенно непонятными. Наконец, я сказал:

– Так ведь сейчас как происходит: техникумы и профессиональные училища совсем непонятно кого начали выпускать, поэтому работодатели требуют, чтобы было высшее образование, чтобы хоть как-то обезопасить себя от халтурной рабочей силы, народ хлынул в университеты, качество образования упало.

– Да, Артём, но дело не только в этом. Во-первых, нет никакой гарантии, что человек с дипломом о высшем образовании будет качественным работником, поэтому работодатели всего лишь пребывают в иллюзиях. Напротив, как я уже сказала, получающий неправильное высшее образование будет ещё хуже нормального человека. Почти никто этого не понимает, оттого данная иллюзия и закрепилась в обществе. Во-вторых, люди рвутся на такие рабочие места, где не нужно заниматься трудом производственным, а можно только потреблять и паразитировать на неудачниках без образования. И всё это мешает современным абитуриентам сделать правильный выбор. Определяясь, куда пойти учиться после школы, они тут же и определяют своё будущее. Подчиняясь системе, поддерживая её работу, они сами же становятся жертвами творимой ими структуры, оказываясь всего лишь дровами в глобальной печи социальной гигиены.

– Социальной гигиены? – удивился я.

– Да, это процесс, в результате которого социальные элементы, не приносящие пользу обществу, изолируются, сдерживаются или уничтожаются тем или иным способом. Имеется в виду, что этим людям делаются недоступными инструменты, позволяющие быть по-настоящему свободными, творить и развивать себя и окружающий мир. Им закрыт путь к самореализации, и себя в этой жизни они не найдут. Эти люди находятся в одной большой резервации, выходом из которой может быть только наличие правильных жизненных устремлений и убеждений. В этой резервации находится и толпа, и элита, в ряды которых все так стремятся попасть, культ которой так подогревается современным обществом.

– Разве он специально подогревается? – я снова удивился.

– Конечно, – сказала Дара, – заметь, превосходство одного человека над другим по формальным критериям сейчас составляет чуть ли не главный способ сравнения людей: у кого выше образование, кто лучше учится, кто быстрее пробежал дистанцию, кто больше задач решил, кто больше общественных поручений выполнил, кто больше путешествовал, и так далее до бесконечности. Люди заменили истинный смысл своих дел набором формальных количественных оценок, сравнивая которые, они делают выводы друг о друге. Со временем эти оценки стали более изощрёнными и стали покупаться: дорогой автомобиль, крутые и сделанные под заказ часы, модный костюм, навороченный телефон. Многие люди уже сами не замечают, каковы истинные причины их поступков, направленных на самом деле на то, чтобы отличаться, а не чтобы приносить пользу. Чтобы чувствовать себя успешными и независимыми, доказывая, прежде всего, самим себе, что они чего-то стоят, не понимая, что настоящему человеку ничего доказывать и не нужно. Чувствуешь, к чему я веду?

– Да. – помедлив, ответил я, понимая, что речь идёт о моей собственной глупости, которая недавно выразилась в наивном самовосхвалении.

– Мы почти пришли. – сказала Дара посмотрев вверх на одно из достаточно высоких жилых зданий, находящихся на проспекте Александра Невского. Здесь я намеренно не буду говорить, что это за здание. – Идём туда. – она махнула рукой в сторону дома.

– Ты живёшь здесь? – спросил я.

– Нет, здесь есть то, что я хочу тебе показать. – ответила Дара, когда мы подходили к одному из подъездов дома.

Дара нажала нужную комбинацию кнопок на замке входной двери подъезда, мы вошли внутрь и начали подниматься наверх. На последнем этаже Дара, немного задрав штанину на правой ноге, достала из высокого, достающего до середины голени носка, два продолговатых предмета, похожих на короткие спицы для вязания, только тоньше. Одна спица была согнута ближе к концу под углом примерно в 45 градусов, и меньший конец, сантиметра три длиной, был сплющен, вторая спица была прямой и круглой в сечении, заострённой на конце.

– Это что? – недоумённо спросил я.

– Отмычки. – просто, как будто в этом нет ничего необычного, ответила девушка.

Я был крайне заинтригован развитием событий. Пройдя чуть по этажу, мы оказались у лестницы, ведущей к люку в потолке. Люк был закрыт висячим замком. Лишь только опережающая мысли догадка сформировалась в моей голове, как Дара начала забираться по лестнице, держа отмычки, прижатые большим пальцем к ладони правой руки. За лестницу этой рукой она хваталась только четырьмя пальцами. Поднявшись до потолка, Дара просунула руку между последней перекладиной лестницы и стеной, чтобы держаться за неё локтём и не упасть, вставила отмычки в замок, провозилась в нём с полминуты и откинула крышку люка. Мы оба молча поднялись на крышу.

– Где ты этому научилась!? – моему удивлению не было предела.

– Друг научил, он умеет. Работает в одной их таких маленьких мастерских, где делают копии ключей, могут починить зонтик или молнию.

Мы направились к краю крыши, но остановились, не подходя к нему близко, чтобы случайный порыв достаточно сильно дующего ветра не кувырнул кого-нибудь вниз.

С крыши была видна значительная часть города: внизу как на ладони лежали другие дома, пониже, по тротуарам ходили маленькие люди, по дорогам ехали машины. Сверху это было похоже на суету в муравейнике, где каждый муравей знает своё дело и идёт одной ему понятной дорогой. При этом было достаточно тихо, шум машин, казалось, был в другой реальности и нас не касался.

– Вот. Смотри! – победно сказала Дара, охватив широким движением руки половину города.

– Что именно ты хочешь мне здесь показать? – непонимающе спросил я.

– Смотри внимательно на город, на людей, на машины. Сверху можно разглядеть гораздо больше, чем ты видишь, находясь на улице. Перед тобой наш город, который ты видишь в несколько необычном свете. Какие ощущения вызывает у тебя это наблюдение? Что ты видишь? Попробуй описать.

Я задумался, постарался выкинуть всё лишнее из головы и с минуту просто смотрел. Постепенно начало формироваться необычное понимание того, что город живёт в каком-то другом, ограниченном мире, а копошащиеся в нём люди как-то бесцельно существуют, не подозревая, что за ними наблюдают сверху.

– Мне кажется, – решил огласить я своё наблюдение, – что в жизни людей внизу нет никакого видимого смысла, машины только создают шум и загрязняют воздух, образуют пробки и заставляют нервничать и суетиться сидящих в них людей; люди, идущие по улицам, каждый день проводят одинаково бессмысленно и глупо, ничего не делая хотя бы даже для того, чтобы увидеть, что над ними есть другой мир, при наблюдении из которого суета людей кажется, по меньшей мере, нелепой. Хочется подойти к каждому и сказать, что его жизнь жалкая и никчёмная…

– Именно так, Артём. – поспешила перебить меня Дара, пока я окончательно не вошёл в роль тёмного властелина мира, испытывающего презрение к своим рабам. – Сверху ты видишь то, что тебе не так ясно было видно внизу. Внизу ты считаешь себя элитным студентом, многого добившимся, имеющим большой вес и снискавшим уважение в среде преподавателей. А теперь скажи: где твои друзья из студенческой элиты? Где твои награды, заслуги, твой опыт, где нужны твои знания? – спросила Дара и сама ответила: – Там всё это… – она подняла прямую руку, совершенно точно указывая пальцем по направлению к главному зданию моего университета, при этом даже не посмотрев в его сторону.

Я медленно повернул голову туда, куда указывал палец. Дара опустила руку, а я продолжал смотреть. Уверенность в том, что я действительно что-то значу в этой жизни, откалывалась от меня крупными кусками, но не падала на поверхность крыши, а, рассыпаясь, уносилась ветром куда-то вдаль. Поколебать мою уверенность ещё никому не удавалось. Я легко разносил в прах любые попытки показать мне, что я что-то делаю неправильно, но Дара… она заставила меня мысленно представить себя на месте других людей, на которых я совсем не хотел быть похожим, от которых я старался отгородить себя, жизнь которых в некоторой степени была мне даже противна.

Я стоял и смотрел невидящим взглядом в сторону университета – и моё положение в нём уже не казалось мне что-то значащим. Мне было неприятно, когда я вдруг представил себе процедуру награждения на подведении итогов очередного соревнования: «и больше всех задач решил…» Правда, а какое всем дело до того, сколько я или кто-либо из моих соперников решил задач? Какой толк от того, что на секунду быстрее кто-то пробежал эту несчастную тысячу метров? Какова цена всей этой суеты, наращивания себе какого-то элитного статуса, если я нахожусь всё в том же болоте, в котором копошатся те, над кем я считал себя выше и кого считаюсь умнее.

Дара смотрела на меня и ждала, а когда я повернулся к ней, продолжила спокойным, но более тихим и вкрадчивым голосом:

– Теперь представь, Артём, что точно также за нами наблюдают какие-то более высокоразвитые существа из своего космического корабля, что кружит около нашей планеты. Разумеется, существа эти умеют маскировать корабль так, чтобы наши приборы их не замечали. Вот они смотрят на возящихся внизу людей и думают, пытаются понять, что же именно мешает нам поднять голову и увидеть, что за пределами нашего мира есть мир другой, который ждёт нас, зовёт познать его, раскрыть его тайны, усовершенствовать его, наконец. Они смотрят и видят, как мы, копошась, съедаем и сжигаем все ресурсы планеты, тратя бесконечно мало из всего этого на освоение окружающего пространства. Уже столько ресурсов растрачено, а дальше Луны человек ещё не летал. Даже слетать на Марс – громадная проблема, хотя он не так далеко. Фактически в шаговой доступности, если говорить о путешествиях к звёздам. И знаешь, что эти существа думают, отвечая на возникающие у них вопросы, Артём?

– Не знаю, Дара, даже не представляю себе. – растеряно и задумчиво ответил я.

– Они думают, что нас ещё нельзя выпускать за пределы той сверхмалой резервации, которую мы называем Солнечной Системой. Нельзя выпускать человека даже дальше Луны, настолько он не готов ещё прикоснуться к тайнам, ожидающим его дальше нашего спутника. Они думают, что оказывать нам помощь в технологическом отношении будет большой ошибкой, так как со столь низким уровнем нравственности, со столь низким уровнем понимания окружающей реальности, со столь фальшивой системой ценностей нас просто нельзя выпускать из этой тюрьмы. Мы начнём так же всё портить за её пределами. Представь, что эти существа дали нам много тысяч лет назад возможность разрабатывать ресурсы и дали нам знания, позволяющие со временем придти к правильному пониманию вещей, и освободиться от оков гравитации и ограничений скорости света, построить правильную систему отношений и правильное общество. Количество ресурсов ограничено, и время нашего существования на этой планете тоже ограничено: рано или поздно климат будет меняться, и суровые природные явления, вроде очередного ледника, сметут всё на своём пути. Сейчас, завтра, через десять тысяч лет, не важно, но это произойдёт. Цивилизация будет уничтожена, если продолжит безудержно потреблять ресурсы, вместо того, чтобы пытаться вкладывать их в развитие. Ещё раньше может произойти другая катастрофа: гибель цивилизации из-за неправильной системы отношений – люди просто перебьют друг друга или вымрут. Это логично, ведь никому не нужны глупые создания, живущие в своё удовольствие. Это паразиты, механизмы ограничения, а затем, возможно, истребления которых являются частью социальной гигиены. Перед гибелью, правда, люди будут думать, что во всём виноваты какие-то объективные законы развития материи и будут оправдывать своё положение прочим наукоподобным бредом, но это будет уже не важно. – Дара говорила всё более горячась и усиливая голос.

– Артём, ты понимаешь, что происходит? – выразительно спросила она, ставя ударение на слове понимаешь. – Вот представь теперь человека, которого высадили в шлюпке посреди океана, положили в шлюпку ограниченное количество еды, которой хватит, скажем, на год или даже больше, не важно; дали вёсла, даже запасные положили; снабдили компасом и картой, в которой отмечено его текущее местоположение на момент высадки. А чтобы не скучно было, и чтобы одиночество не свело с ума, дали каких-нибудь книжек или бумагу и ручки с карандашами, чтобы записывать что-либо.

– И вопрос в том, что этот человек будет делать? – догадался я.

– Именно! Один человек сядет, и будет кушать и загорать, ничего больше не делая. Рано или поздно он всё съест и потом умрёт, ничего не добившись. Другой тоже будет кушать, но потом до него вдруг дойдёт, что потом еда закончится, и в связи с этим нужно уже сейчас что-то делать. Начнёт грести, но, во-первых, к этому моменту его уже сильно отнесёт ветром и течением, поэтому он не будет знать, где сейчас находится, чтобы как можно более точно проложить курс, а, во-вторых, часть еды уже съедена, и хватит ли ему до берега – большой вопрос.

– Ну а третий, – продолжал я её мысль, – сразу прикинет то, сколько у него ресурсов, на что он может рассчитывать, если будет систематически грести, попытается обучиться методам определения времени и текущего положения по Солнцу и звёздам, выберет направление, прикинет по карте расстояние и будет придерживаться принятого плана.

– Почти так. При этом его лодку будет сносить ветром и течением, есть риск промахнуться мимо берега из-за плохого владения навигацией, попасть в сильный шторм или быть отнесённым в суровые льды, где можно замёрзнуть. В конечном итоге, всё дальнейшее будет зависеть от того, насколько грамотно человек сможет разобраться в ситуации и почувствовать её. Что он сможет из неё извлечь, к чему в конечном итоге придёт, чего добьётся. Ведь он может и не доплыть до берега, зато в его силах сделать какие-то важные записи, которые рано или поздно смогут обнаружить другие люди, что-то из них извлечь… В целом, несмотря на очень сильную искусственность и оторванность от реальности этого примера, ты видишь, что я хочу сказать?

– Я вижу, Дара, что ты хочешь сказать. – ответил я. – Я скажу даже больше. По жизни мне встречаются люди, которые говорят, что хотят пожить для себя, прежде чем заведут семью и детей, хотят нагуляться, повидать всё, потратить лучшие годы своей жизни на то, что им нравится, а не на то, что было бы полезным. Так вот, они не понимают, что время их жизни ограничено, их возможности вполне конечны, их силы даны им для того, чтобы совершить что-то важное и полезное, по-настоящему заслуживающее внимания и продвигающее нашу цивилизацию дальше в своём развитии. А они считают, что часть отпущенных им сил дана для получения удовольствия. Вот они и тратят эти силы, вместо того, чтобы строить фундамент, на котором с позиции полученного опыта они будут действовать наверняка, зная и понимая, что и как делать. А так, когда часть их жизненной силы уже ушла, они, во-первых, не имеют опыта, так как совсем не знают жизнь, ничего не понимают, так как не развивали это понимание, ничего не умеют, так как не развивали умения, а во-вторых, у них уже нет того стартового потенциала, чтобы начать всё сначала. Пытаясь начать делать что-то полезное, они с ужасом обнаруживают, что уже ничего так хорошо не получается, а время упущено. Знаешь Дара, я сейчас начал хорошо понимать, о ком ты говорила, когда вела рассказ про шлюпку. Ты говорила о тех людях, которые прожигают свою жизнь с мыслью «я молод и полон сил, у меня ещё всё впереди».

– Да, почти верно. Пример со шлюпкой пусть будет про таких людей, а пример с инопланетным кораблём – это про нас всех в целом. Только эти примеры связаны. Люди на этой планете как раз находятся как будто в шлюпке, плывущей в океане космоса. Рано или поздно жить в Солнечной Системе станет невозможно тем способом, каким сейчас живут люди на Земле. Следовательно, нужно искать варианты переселения человечества. Но хватит ли времени и ресурсов убраться отсюда до глобального кризиса экосистемы Земли? Хотя, живя таким способом, люди могут и не дожить до кризиса, вымрут раньше… – Дара задумалась, а затем продолжила:

– А теперь, Артём, давай вернёмся к этим высокоразвитым существам. Точнее, я теперь хочу, чтобы ты представил, что их нет вовсе, а вместо существ у нас Вселенная. С большой буквы. Представь, что Она вечная, бесконечная… и живая. Но не в биологическом смысле, а в том, что Она стремится к упорядочиванию занимаемого Ею пространства, к усложнению, расширению и развитию. Каждая клеточка этой Вселенной должна помогать Ей развиваться и приходить к гармонии. А если клетка начинает есть сама себя, другие клетки, разрушать всё… организм ограничивает её влияние на себя или просто убивает. Артём, ты понимаешь, о чём я? Нам Вселенная не даст ключи познания, пока мы не покажем Ей, что готовы их получить.

Я молчал. Мне нечего было сказать. Моё сознание было взорвано изнутри нарисованной мне картиной. Я закрыл глаза и представил себе жёлтую почти невидимую точку на воображаемой карте нашей галактики. Точка была еле-еле уловима, почти невидима. Затем я мысленно удалил жёлтую точку. Никакой разницы. Галактика осталась, а в ней ещё миллионы таких точек – и сколько рождается и умирает каждую вселенскую долю секунды (что составляет вечность по нашим меркам), поэтому исчезновение одной жёлтой точки, которой мы дали название Солнце, осталось незамеченным. Я отодвинулся в своих мыслях ещё дальше, чтобы можно было увидеть несколько галактик сразу, затем ещё дальше: вот тысячи галактик уже уменьшились до размеров точек. Потом ещё… А потом всё исчезло.

Я открыл глаза и увидел Дару. Она смотрела на меня своим глубоким и мудрым взглядом, постарев снова на пару десятков лет. Дара понимающе улыбнулась, не отрывая от меня глаз. Затем глубокая пропасть в её глазах затянулась, и Дара снова стала юной, девятнадцатилетней девушкой. «Кто она такая?» – подумал я, полностью теряя ощущение реальности. Я даже не заметил, как мы сели на этой крыше и сидели друг напротив друга. Я вообще забыл, что мы на крыше здания.

– Я не ответила на один из твоих вопросов, – вдруг сказала она, – ты спрашивал, где я работаю. Так вот, я работаю на тех людей, принципы и ценности которых лежат далеко за пределами вашей толпо-элитарной структуры общества. Вообще я историк, точнее археолог. Только работаю я не на академию наук, а на людей, находящихся гораздо выше. На самом деле, мы не сравниваем людей друг относительно друга, как это делаете вы, поэтому слово выше я произношу только для того, чтобы тебе́ было понятнее, чтобы подчеркнуть, что эти люди мудрее и нравственнее вашей элиты, то есть выше не в социальном плане, а в духовном. Разумеется, живу я внешне так же, как живут остальные люди. Так же ем, сплю, покупаю продукты в магазине. Никаких внешних отличий. Только цели у меня иные, и деятельность обычному человеку непонятная. Я сейчас больше не хотела бы говорить с тобой на тему моей работы. По разным причинам, только ты не обижайся. Поверь мне, так будет лучше. Может немного расскажу позже, но не сейчас.

– Я не знаю, что сказать, – ответил я, затем подумал немного и продолжил: – ещё некоторое время назад я был уверен, что завоюю твоё расположение к себе, рассказав о том, какой я умный и хороший. Теперь я начал сомневаться. Вернее, я не начал сомневаться в себе, а начал скорее в тебе. Ты хочешь показать никчёмность моих устремлений и глупость всего того, что я считаю ценным. Но ты знаешь, я подобным образом думаю о других людях, на которых не хочу быть похожим, о людях внизу, о тех, кто не хочет использовать свои способности для достижения чего-то большего, а просто бесцельно существует. При этом я не верю тебе. Не верю, что я такой же, как все, и так же глупо проживаю свою жизнь. Я гораздо умнее и гораздо правильнее живу, чем многие люди. Мне кажется, что я вернусь домой – и будет всё как раньше, а рассказанные тобой истории так и останутся обычной сказкой на ночь. Ты говоришь убедительно, но реальность, которую вижу я, реальна – и она несколько иная. Она никуда не денется, когда мы спустимся вниз. А если я буду говорить на эту тему с другими людьми, они только рассмеются и покрутят пальцем у виска.

– Рассмеются, Артём, ещё как. Тебя будут всеми силами тянуть в вашу элиту, высмеивая любые попытки, направленные на подрывание основ сложившейся системы отношений, поскольку такая система им нужна, она позволяет безразмерно владеть рабами и ресурсами планеты, потребляя их в своё удовольствие. Им нужны талантливые люди, чтобы они отдавали свой талант системе, рабами которой они являются. За тобой следят те, кто хочет взять тебя в свои ряды, обещая те вещи, что являются для тебя ценными. Эти ценности тебе дали взамен тем, что ты не принимаешь, чтобы усыпить твою бдительность и убедить тебя, что ты делаешь полезные дела, а не то же самое, что глупые обыватели. И ты пойдёшь за ними, так как других ценностей у тебя нет, ты искренне веришь, что выбранное тобой направление ты выбрал сам, что оно оригинально, что ты выше по статусу, чем другие люди, что ты свободен поступать так, как тебе хочется. Но ты не знаешь, какие у тебя есть варианты за пределами вашего болота, – говоря это, она сделала упор на слове за, – тебе дали, вбили в голову ограниченное количество направлений движения, и ты выбрал одно из них, считая свой выбор свободным и наиболее в твоём понимании нравственным. На самом деле ты мог выбрать любое – никакой разницы бы не было. Ты мог бы стать алкашом, а мог бы стать вором, бизнесменом, профессиональным спортсменом, двоечником-разгильдяем. Никакой разницы, Артём. Любой из этих выборов был бы одинаково несвободным, так как ты выбираешь из некоторого количества заранее предложенных тебе системой вариантов. – Дара уже буквально вбивала в меня слова, а не просто говорила в своём обычном стиле.

– Как это никакой разницы? – возмутился я. – И как это не свободный выбор, ведь я сам так решил?

– А так, что для управления вами, вам дают несколько ложных вариантов, из которых, как вы сами думаете, вы выбираете один, наиболее подходящий, не подозревая, что истинных вариантов в списке предложенных нет. Так, вам дали материализм и идеализм, атеизм и теизм, капитализм и коммунизм, сюда же можно отнести деление людей по отношению к музыке, видам искусства, любимым жанрам фильмов и так далее, даже деление на быдло и небыдло, интеллигенцию и чернь – всё это одинаково ложные противоположности, никакого отношения к реальности не имеющие. – Дара опустила на секунду глаза, задумалась и продолжила: – Привожу более сложный пример: девушка может продать себя за деньги богатому мужику, или даже нескольким, чтобы купить дорогие шмотки с побрякушками, а может устроиться на работу, например, в банк, в офис, ещё куда-нибудь перекладывать бумажки с одного стола на другой. Ты думаешь, что второй вариант честнее и правильнее? Нет, Артём, никакой разницы нет между тем, продаётся женщина за деньги богатому мужику или отдаётся за те же деньги системе, которая, правда, пользуется её услугами намного дольше и тщательнее. Одна девушка пойдёт сниматься в порнофильмах, набрав кучу денег за время своей молодости, а другая свою молодость просидит в аудиториях университета, впихивая в свою пустую голову бесполезную ерунду, потом устроится на глупую работу и будет точно так же продавать себя. Ведь быть проституткой – это позор и безнравственность, скажет тебе почти любая воспитанная девушка и пойдёт торговать собой другим способом, считающимся правильным – пойдёт работать на эту толпо-элитарную и паразитическую систему отношений, а, заработав деньги, будет отдаваться развлечениям на всяких тусовках, вечеринках, посиделках, вкладываясь в продажную потребительскую систему, то есть, отдаваясь не менее грязным способом, считая, что она всё это заслужила, ставя себя выше несчастных проституток. А почему это считается более нравственным, для меня загадка. Понимаешь? – Дара совсем разошлась и возбужденно продолжала:

– Ложью является и то, что можно честно заработать, будучи представительницей древнейшей профессии, и то, что можно честно зарабатывать, сидя в офисе и печатая бумажки, занимаясь аналитикой доходов и расходов, наливая чай боссу, занимаясь каким-то купи-продай бизнесом, предоставлять никому не нужные услуги. Даже увлекаясь какой-то неоплачиваемой деятельностью, типа благотворительности или волонтёрства, если, конечно, делать это только ради хороших эмоций, путешествий, приятных ощущений мнимого добра, порой даже для отчистки совести, обслуживая какие-то бесполезные мероприятия или помогая лишь тем людям, которые не хотят, и не будут жить правильно, человек точно также продаёт себя, одновременно приближая и так уже скорую гибель сложившейся системы отношений. Меня поражает это лицемерие! Это одна и та же форма продажи себя за фантики, статус, положение в обществе или удовольствие. Никакой, Артём, совершенно никакой разницы нет. Твоя студенческая элита в моих глазах ничем не отличается от элитной проституции. Только проститутка честнее: дал деньги – получил товар, или наоборот. А у вас ещё есть целая система правдоподобного бреда, коим вы оправдываете свою никчёмную деятельность, выдумав целую культуру с разного рода законами и правилами на все случаи жизни.

– Вот как? А как тогда выбрать работу так, чтобы не быть проституткой? – задал я, немного повысив тон, вопрос, который, по моему мнению, должен был поставить разгорячённую Дару в тупик.

– А почти никак в рамках той системы отношений, в которой живёт ваша примитивная цивилизация.

– А ты к ней не относишься, говоря «ваша»? – продолжил атаковать я.

– Отношусь, но меня в своё время нашли и вытащили из этого болота добрые люди, сейчас я не продаюсь за деньги, а «ваша» я сказала, чтобы дистанцироваться от этой грязи. Люди должны выходить из фальшивой системы отношений. Но все из неё не выйдут сразу, это разрушит даже то, что есть – и мир кувырнётся, как это предположительно уже было несколько тысяч лет назад. Нужно тащить людей из болота поодиночке, тогда вместе они смогут постепенно соорудить устройство для вытаскивания людей сразу большими группами. Потом только можно будет начать разговор о построении общества другого типа.

– Ты хочешь меня вытащить из публичного дома? – заинтересовался я, сказав это чуть с издёвкой; мне не нравилось сравнение себя с проституткой.

– Хочу, – сказала Дара, не заметив сарказма, – ты сейчас являешься для меня наиболее важной задачей на ближайшее время. Но ты пока едва ли сможешь понять, что вкладывается в это моё «хочу» и что именно я делаю. Ты прав, мы спустимся вниз, разойдёмся по домам и через некоторое время ты снова будешь затянут в привычный тебе мир иллюзорной успешности и собственной значимости. Волшебная для тебя сейчас обстановка со мной развеется, если уже не развеялась, как наваждение. И каким ты будешь через три дня или через неделю – это даже мне непонятно. Ты можешь считать меня сумасшедшей, если тебе от этого будет легче, ты можешь попытаться оскорбить меня, обвинив в глупости и непонимании очевидных вещей. Давай, скажи, что я не права или заблуждаюсь… Только ведь я вижу гораздо больше тебя, так как могу подняться ещё выше.

Дара снова посмотрела на меня взглядом умудрённого жизненным опытом человека, отчего мне стало немного спокойнее – и я немного перестал злиться. Только на этот раз в её глазах была усталость, жалость и, мне показалось, разочарование.

– Пойдём? – предложил я.

– Пойдём. – согласилась Дара.

Мы поднялись, вернулись к люку и спустились по лестнице вниз. Дара закрыла люк и защёлкнула навесной замок. Выйдя из здания, я сказал, что пойду домой, ощущения у меня были не из приятных. Дара согласилась и, распрощавшись со мной, пошла дальше вверх по проспекту, а мне нужно было идти вниз.

Дома меня одолевали самые разные мысли. Дара вылила мне на голову сразу столько необычной и подрывающей все основы моих представлений информации, что это было больше похоже на наказание за что-то, чем на обучение новым знаниям и на попытку помочь. «Я сам виноват», – подумал я, – «торопился куда-то, хотел быстрее узнать, кто она и чем занимается, себя показать хотел, похвастаться… Может быть, она могла бы всё это рассказать мягче, не задевая моё самолюбие, раз такая умная» – я злился, но непонятно, на неё или на себя. Скорее всего, на неё: «Как она может так говорить о том, чем я занимаюсь уже очень долго, к чему иду, тратя на это значительную часть своих сил. Какой-то историк меня будет учить!»

Через некоторое время я успокоился. Чувство влюблённости к Даре, которое начало зарождаться у меня на прошлой встрече, исчезло.

Позже, я задумался над другим: «Раз у неё были отмычки, она знала, что мы пойдём на крышу. Отмычки больно крупные для произвольного замка, и подходят только для замков, отпираемых плоским и широким ключом. Значит, она уже была там, иначе ей пришлось бы брать целый набор отмычек на разные случаи, а ещё она знала код замка на двери подъезда… впрочем, он подбирается по очевидным потёртостям на кнопках». – Ничего не понимая, я переключился на следующую мысль: «И что это за люди, которые её вытащили и которые находятся выше элиты и академии наук? Что за работа историком-археологом, о которой она не хочет говорить?» – Мысли слишком сильно путались, я лёг на заправленную кровать и, засыпая прямо в одежде, успел подумать: «Дара хочет мне помочь, вытащить меня из болота, в котором я по её мнению нахожусь. Почему она думает, что мне нужна её помощь… я же сам знаю, что мне лучше…»

Я уснул, и ещё не представлял, как будет выглядеть процесс вытаскивания меня из болота и что со мной будет после этого. То, что на самом деле я ничего не понял из этого разговора с Дарой, как-то не приходило в голову. Это привело в будущем к событиям, переживать которые повторно совсем не хотелось бы. Но не произойди они, было бы ещё хуже.