Читать книгу Запах одиночества - Арутюн Левонович Махсудян - Страница 5

Думай о себе, как о прирожденном медитаторе, который способен быть один, который достаточно силен, чтобы быть один, который так центрирован и укоренен, что другой совершенно не нужен. Да, ты можешь быть с другим, но это никогда не становится отношениями. Быть с другим – хорошо. Двое людей, каждый из которых один, могут быть вместе, двое людей, каждый из которых один, не могут быть в отношениях.

Ошо

У людей, живущих одиноко, всегда бывает на душе что-нибудь такое, что они охотно бы рассказали.

Антон Чехов

Мысль оборвал телефон. Он посмотрел на экран – сообщение в мессенджере. Писала Геля: золотоволосая молодая девушка, с которой он познакомился где-то год назад. Единственная светлая точка в его жизни, способная на время разрушить чары одиночества своими огромными блестящими глазами и длинными золотистыми волосами. Она была ненормальной. Да, именно ненормальной, потому что иное слово трудно подобрать, чтобы описать Гелю. И это ему очень нравилось. Цвет её глаз менялся, в зависимости от времени года. Зимой её глаза были чёрными, наверное, чтобы получше поглощать тепло солнечных лучей в холодные дни. Весной же они становились зелёными, как листы расцветающих деревьев. Летом её глаза окрашивались в тёмно-синий цвет: цвет моря. А осенью она ходила с карими глазами. Для неё он всегда находил время, и даже тайно обижался, что она не уделяет ему побольше времени и оставляет один на один со своим одиночеством.

– Ты во сколько освободишься с работы?

– Я дома.

– Ммм. Думаю, может приехать, приготовить что-нибудь. Я бы мясо пожарила. С рисом.

– Я бы с удовольствием, но не уверен, что стоит меня видеть в таком состоянии. И аппетита нет…

– Что случилось? В каком состоянии? Впрочем, не важно. Вызывай такси!

Бесполезно спорить с женщиной, подумал он и открыл приложение, забил адрес и вызвал такси для неё. Сделал скриншот, отправил ей фотографию с данным о машине, включил приостановленную музыку и закрыл глаза. Опять в голову лезли воспоминания. Снова пережил те же чувства, почувствовал, как болит левая рука. После тех слов, услышанных от матери, у него онемела левая рука, два месяца он не мог полноценно работать этой рукой. И прокручивая в голове эти воспоминания, рука напоминала о себе.

Каким сильным может быть человек, если осознаёт, что это его единственный выход…

У него не было выбора, в тот момент он знал, что должен быть сильным, иначе потеряет всё. А он разве не потерял всё тогда? – мелькнула мысль. В тот день он потерял веру, потерял любовь. Даже надежда покинула его. Остался только он сам, а внутри осталась только пустота. А это разве не значит «потерять всё»? Может он разлюбил весь мир, из-за этого и стал таким одиноким? А возможно ли разлюбить мать? Эта мысль не давала ему покоя. Как можно разлюбить собственную мать, человека, который дал тебе жизнь? Нет, это невозможно! Он продолжал любить свою мать, просто после того дна любил как-то по-своему. Он отлично осознавал, что всё, что было сказано и сделано, прямо пропорционально его действиям. Это он разочаровал всех, он допустил ошибку, он своими действиями заставил людей так относиться к нему. Но она же должна была понять? К другим не было никаких претензий, и быть не могло.

– Но мать, – тяжело вдохнул он.

Она не поняла, но отлично дала понять – сам натворил, сам и разгребай.

Он понимал, что именно в этот день внутренние жилы переключились с многофазных на однофазные. Одиночество вошло в него до мозга костей. И со временем он начал мириться с этим. Стал жёстким, грубым, малословным, и не подпускал к себе близко никого. Ему никто не был нужен, кроме себя самого. По крайней мере он себя в этом смог убедить.

Загорелся экран телефона. Водитель прибыл. Он снял наушники, надел ту же футболку, что валялась на кровати, и спустился во двор. Домофона у него не было, из-за этого приходилось либо ключи швырять с балкона, либо самому спускаться, чтобы открыть дверь подъезда. Машина подъехала. Геля вышла из такси с натянутой улыбкой и с огромными чёрными глазами. Он улыбнулся в ответ и принял её в свои объятия. Медленно поднимаясь по лестнице, они повернули направо и через несколько шагов вошли в квартиру.

– Ну рассказывай, что случилось? – с милой улыбкой спросила она.

– Ничего. Просто не в духе. – сухо ответил он, как всегда.

– Как бы я хотела, чтобы ты стал разговаривать со мной. Чтобы рассказал, как у тебя день прошёл, что произошло на работе, что ты чувствуешь наконец… – её голос постепенно отходил и уже слышался с кухни.

– Видимо, не судьба. Не привык я жаловаться.

– Так и не надо жаловаться, просто не закрывайся в себе, станешь разговаривать, и сразу отпустит. И не смей даже думать о плохом. Мысль материальна!

– Геля, перестань, пожалуйста. Не верю я давно в эту чепуху.

Она уже стояла у плиты. Отойдя на шаг, она повернулась к прихожей и косо посмотрела на него, потом, не сказав ни слова, опять сделала шаг вперёд и устало поставила сковородку на газовую плиту. Двадцать минут шумно дёргая посуду, Геля ковырялась в кухне и напевала весёлую музыку под нос. Потом стал ощутим приятный запах жареного мяса, и через пятнадцать минут ужин был готов. Куриная отбивная со сметаной и сыром и картофельное пюре. Выглядело аппетитно. Он достал гранатовое вино из холодильника, налил в стаканы под воду, потому что бокалов для вина у него не было. Взяв кусок, чтобы не обидеть её, он поковырялся в тарелке и стал выпивать. Она не пила – не любила полусладкое. Безмолвно поужинав, они вместе вышли на балкон покурить.

– Ты же не курила. Почему начала?

– На новый год попробовала выпившая, понравилось. До этого лёгкие не принимали, кашляла страшно, когда разок покурила. А сейчас нормально всё, мне нравится.

– Как может нравиться то, что тебя убивает?

– Почему ты сам куришь тогда?

– Я бы бросил, было бы для кого.

– Для меня бросай.

– Когда эта пачка закончится, я перестану курить. Ради тебя. – выпустил он густой дым из лёгких.

– Ты уверен в этом?

– Моё слово – это всё, что у меня осталось. Им я дорожу. В этом можешь не сомневаться.

Докурив сигарету, Геля бросила бычок с балкона. Легла на кровать. Он лёг рядом. Дежавю – прошла мысль в голове. Хорошо зная французский, он мысленно перевёл два слово: déjà – уже, и vu – видеть. Уже виденное. Слишком банально, подумал он.

Такие сцены у них были неоднократно. Они только и виделись у него в квартире. Только Геля не курила, а стояла рядом и наблюдала. Первый раз они встретились тут, готовили вместе на кухне, лежали на этой кровати и молчали часами. Каждая встреча происходила только внутри этих стен. Единственным исключением был поход в магазин за кефиром.

Он слишком серьёзно относился к этой восемнадцатилетней девочке, поэтому у них никогда не было никакого интима. Просто дорожил ею, не ожидая ничего взамен.

Она вдруг спросила с грустной улыбкой:

– Ты тоже вспоминаешь, как я хомячила фрукты, лежа в этой постели?

– И шоколад. – ему на миг показалось, что она читает его мысли.

– Самый лучший момент за прошлый год. Этот вечер. Спасибо тебе.

– Мои лучшие воспоминания прошлого года тоже связаны с тобой. Я почувствовал себя нужным кому-то, когда ты уснула на моей руке.

Она так смотрела на него, как будто преследовала в городской суете сбежавшую от неё собаку. Геля хотела понять истинный смысл этих слов. Значили ли эти слова, что она тоже ему нужна? А он нужен ей на самом деле? Её глаза разбежались по лицу, то обследуя его губы, то анализируя его седоватые волосы. Наконец она посмотрела ему прямо в глаза и сказала:

– Пойдём покурим, и я поеду.

– Неожиданно, – бросил он с пустыми глазами и, вставая с кровати, пошел на балкон, – покурим, и ты поедешь.

– Злишься?

– Огорчаюсь.

– Нет, ты злишься.

– Я давно ни на кого не злюсь. Злость не позволяет людям адекватно смотреть на ситуацию. Злые люди всегда предвзяты, они не видят выход из туннеля, а только смотрят на ярко горящие лампочки освещения в темноте. Злой человек – как капризный ребёнок. Разница только в том, что ребёнок, не получая желаемое, может заплакать, а злой человек сорвётся и совершит подлость. Я не злой, я просто очень плохой.

Не докурив сигарету, он бросил её вниз с балкона. Бычок, достигнув земли, ударился об асфальт, разбросав куски своего пламени, и погас в одиночестве.

– С людьми тоже так, – подумал он. Их разжигает другой человек, наслаждается и успокаивает свои нервы, а потом бросает. И столкнувшись о жесткую реальность, ты теряешь частичку себя, в конечном итоге угасаешь в одиночестве.

– Все мы как сигареты. – произнёс он вслух и вышел с балкона, чтобы вызвать такси.

Геля конечно не поняла, но сделала вид, что ничего странного не произошло. Молча вошла в комнату вслед за ним. Телефон завибрировал, на светящемся экране появилась надпись «водитель подъезжает». Она взяла сумку, накинула куртку, и они вышли во двор. Спускаясь по лестнице, она вдруг вспомнила, что вчера прогуливалась по магазинам, и решила рассказать, какую красивую сумку видела там. Пока она руками показывала размеры этого произведения искусства и с яркими глазами рассказывала, какой необычный и приятный цвет у этой сумки, он думал о том, что шопинг всё же спасает женщин от одиночества. Или же женщины не бывают одинокими? Глупость какая-то! Конечно бывают. Просто не подают виду. На самом деле женщины бывают более одинокими, поэтому мужчины смеются дольше, громче и чаще женщин. Женщины же в основном просто улыбаются, скрывая своё одиночество под прелестной улыбкой.

С этой мыслью он открыл дверь подъезда и, встретившись лицом к лицу с прохладным воздухом, пришёл в себя. Машина ещё не приехала. Он разблокировал телефон, открыл приложение. «Машина подъедет через 3 минуты».

– У нас три минуты.

– Нормально, успеем пообщаться.

– Сколько стоит?

– Что сколько стоит?

– Сумка. Сколько стоит?

– Две тысячи. Получу аванс и куплю себе.

– Не дождёшься. – буркнул он и спиной почувствовал приближающуюся машину.

– Эта моя машина. Ну всё, я поехала. Пока!

– Пока, – сухо ответил он, и добавил вслед, – доедешь – пиши.

Поднимаясь по лестницам, он размышлял об опустевшей квартире, которая всегда верно ждала его. Съёмная квартира, которая стала для него своим уголком и делила с ним его одиночество. Подслушивала все его разговоры, следила за изменением его настроения и всегда принимала его таким, какой он есть. Всё это она держала в себе, и не жаловалась, даже когда он пьяный в хлам приходил домой и полчаса пытался раскупорить дверь от её души. Пол жалобно не скрипел под его шагами, от окон не дуло холодным обиженным воздухом, краны не капали ночью каплями обвинений. Она терпела всё это, как послушная жена, и принимала его в свои тёплые объятия каждый день. Открыв дверь и войдя в квартиру, он произнёс вслух: