Читать книгу И загляну в твои глаза… - Аскольд Де Герсо - Страница 3

Не столь, искушённый в расписании маршруток, я шёл на автобусную остановку в надежде перехватить свой «десятый» номер, по моим наблюдениям, именно в это время проезжающий здесь. Солнечный диск, устав за день, совершая свой привычный путь с востока на запад из года в год, столько веков с начала мирозданья, уже зацепился краем за линию горизонта, окрасив небо в розовый цвет, и холод ночи, как это обычно и бывает зимой, заметно окреп.

Мёрзлый утоптанный снег скрипел под ногами, и по звуку шагов совсем не представляет труда угадать человека, идущего вослед за тобой. Если поступь лёгкая, стремительная, значит молодой человек спешит куда-то, возможно на свидание с любимой девушкой или ещё куда, если же в такт шагам отстукивают каблучки, значит девушка, а тяжёлая поступь определённо выдаёт мать семейства, что с полными авоськами в обеих руках возвращается с работы и по дороге домой, зашла в магазин.

Лёгкий декабрьский ветер, нёс мне навстречу обрывки бумаг, разорванные обёртки шоколада, словно упрекая меня в безалаберном отношении к своему городу, но вынужден признаться, подобных грехов за собой не замечал. А вот подход большинства горожан и вправду к своему жилищу, мне никогда не нравилось, как не нравится удушливый смог по утрам, нависающий чёрной тучей над городом; тяжёлый бензиновый запах, обдающий от проезжающих машин и на какой-то миг, перехватывающий дыхание и к чему я так и не смог привыкнуть, но… деваться некуда, и я как-то со временем смирился со всем этим, изредка выезжая за город с друзьями, побегать и покататься на лыжах, а то и просто побывать на природе, отгораживаясь от суеты.

Мысли беспорядочно роились в голове, то удваиваясь, а то и сливаясь в одну линию: скорее бы домой и вот так неспешно, я подошёл к платформе, поприветствовал, как всегда, ожидающих автобуса, попутчиков. В эту минуту, то ли испугавшись чего-то или кого-то, а возможно и холод тому виной, воробьи, подняв гвалт, оживлённым чириканьем, взмыли в воздух и вскоре исчезли в сумерках.

Попутчики, не обращая ни на кого внимания, поглощённые беседой, продолжали обсуждать свои заботы, вперемежку ругая политику и депутатов, приправляя острым словом негодования по поводу роста цен. В любой российской стороне, будь то в глубинке или столице, мы как были совками, так ими и остались – с остервенением требующими перемен и с ужасом, ожидающими их.

До приезда автобуса оставалось ещё некоторое время, это я понял по ожесточённой полемике собеседников рядом с тобой, что заходили всё глубже и глубже в своих аргументах.

Что-то заставило меня обернуться, и я невольно замер. Не столько глазами, сколько интуитивно я увидел её. Она стояла у противоположного края платформы и так же, как я, как остальные, ждала автобуса, а он, как назло всё никак не появлялся. И не было в ней ничего особенного, тех черт, описанию которых порою до трёх-четырёх страниц отводили великие классики русской литературы Куприн и Лесков, Тургенев и Бунин, с упоением восхищаясь их соразмерностью, благородством; и не было вызывающей эротичности, коей столько строк посвятил другой классик В. Набоков, и которую активно эксплуатирует Голливуд вот уже на протяжении скольких десятилетий.

Обычная городская девушка, живущая рядом, а возможно и на другой окраине города, с кем, может статься, мы встречаемся каждый день, а однажды чуть не хватаемся за голову от нахлынувших чувств и её слов: «Я замужем», в ответ на нескромный вопрос: девушка, можно с Вами познакомиться. Именно в этот миг, я подспудно почувствовал неясное, ещё зыбкое, словно в тумане, внезапно возникшее состояние мира – чувства, захватившего меня всего. Долгополое пальто, подчёркивающее её стройную фигуру, неглубокими складками ниспадающее до щиколоток, едва не прикрывая носки сапожек на высоких каблуках-шпильках.

Стильно и со вкусом повязанный шарф дополнял весь её облик, а слегка подведённые тени усиливали красоту её золотисто-карих глаз. И так доверчиво наивно смотрели на мир эти большие карие, схожие с оленьими, глаза из-под длинных загнутых ресниц, что я невольно залюбовался, глядя на неё, и забыв обо всём на свете. Выбившуюся прядь волос, из-под шарфа, трепал ветер, она погружена в одной ей ведомые мысли, казалось, этого совсем не замечала.

И было во всём этом зрелище что-то мило трогательное, нечто ускользающее и завораживающее, как узор в калейдоскопе, где каждый поворот вокруг оси создаёт новый узор, ещё прекраснее, нежели секунды назад. Не только взгляд, но и душу способен мгновенно оценить и понять, наверное, только художник с тонкой и чувствительной душой.

Взять хотя бы картину «Незнакомка», где кисть гениального художника смогла передать всю гамму чувств дамы, не произнося при этом ни единого слова. И к чему они? Сейчас же в таком положении находился я, но ни мольберта, ни тем более кисти и палитры с собой у меня нет, да и толку от них на морозе.

И надо же такому случиться, что в эту минуту подъехал автобус и из раскрытых дверей начал выходить народ, разделяя платформу на две половины, при этом окутывая паром. И этого мгновения оказалось достаточно, чтобы потерять её из виду. Платформа в следующую секунду была пуста, если не считать меня и ещё пару запоздавших пассажиров. Только теперь я заметил, что проглядел маршрутный номер автобуса, уходящего по вечерней улице и, уносящего мою мечту.

Нет, я не укорял себя за это, разве теперь что-либо исправишь, но было жаль, до обидного жаль, что вот так она уехала, оставив меня в полном неведении, с зароненной в сердце тоской по любви и пониманию. Уже тогда я понял, правда несколько поздно, что она, та, которую я тщетно пытался найти, чей образ столько времени носил в душе, хранил в сердце, она… она жила здесь, в городе, и причём всё это время.

Тут подошёл мой автобус и со своими невольными спутниками я прошёл в салон. Как ни странно, в салоне было тепло, может быть, от того, что я вошёл с холода, а возможно водитель оказался человеком хорошим, в-третьих, же люди вокруг стояли приветливые или мне, влюблённому всё это привиделось. За окном же, ветер по-прежнему нёс по улице обрывки бумаг, сверкающих в свете фонарей, попутно срывая пожухлые, посеревшие чудом, удерживающиеся до сих пор листья с кустарников.

По обе стороны улицы сверкали неоном витрины, привлекая запоздалых горожан, яркими упаковками товаров или одежды, ладно сидящей на манекенах, что денно и нощно, взирают на нашу суетную жизнь своими стеклянными глазами. Вот ярко-красным светом манит к себе неоновыми буквами: «салон-парикмахерская Ассоль и Грей», при вид, которой в памяти оживают герои повести А. Грина «Алые паруса», которой зачитывается вот уже сколько поколений, и наверняка, каждый мальчишка, читая книгу представляет себя капитаном, о дальних странах, бескрайних морских просторах, едва его глаза начинают скользить по строчкам: ветер, хлопающий парусами, загнанной птицей, деревянная обшивка корабля, стонущая под натиском бурных волн, солёные брызги, что иногда долетают на мостик – всё это живо проносится, заполняя воображение.

И каждый мечтает встретить на берегу свою Ассоль, тревожным взглядом, высматривающую на горизонте алый шёлк парусов… Напротив расположилась вывеска казино «Таро», пробуждающее в человеке совсем иные устремления. И всюду неон, неон. Навстречу нам ехали машины с приглушенными фарами, кто-то возвращался с работы, другой же, возможно, едет в гости к кому-то, в окнах домов зажигался свет, словно приветствуя, надвигающуюся ночь.

На следующий день, и после, я тщетно пытался встретить, увидеть её, надеялся, что где-то промелькнёт её милое лицо, ещё не испорченное хамством, завистью, лицемерием, да и мало ли в нашей жизни такого, что может заставить нас стать другими, стать монстрами. Оставаться благородным в жестоком обществе задача подчас непосильная, и порою легче крикнуть: «остановите землю. Я сойду!», нежели бороться с невидимым врагом, живущим в нас самих, но от этого не менее опасным.

Сколько требуется усилий ежедневно, чтобы выкорчевать из своей души монстра, чтобы быть чистым в помыслах. Не взращиванию ли хороших качеств нас учат и призывают как философия востока, так и вся мировая религия.

Напрасно я всматривался в прохожих, в людей на автобусных остановках, в торговых залах салонов, убеждал себя, что вот за этим перекрёстком встречу её. Наверное, так ждут обещанного чуда, которое должно произойти. Но по какой-то неведомой причине, оно запаздывает, запаздывает, как всегда. Иначе, зачем всё это?

Все эти поиски, метания, будто рыба, выброшенная на берег, в страстном и жизненно важном желании снова оказаться в родной стихии, в водной среде. И разве любовь, не стихия, не океан, что должен бы окружать человека, не самая ли главная заповедь гласит: «Бог – есть любовь», а всё, что нас окружает и есть Божий промысел. Поэтому, да иначе и быть не могло, я всегда верил, что Бог благоволит страждущим, верящим. И видимо, по этой причине Провидение осчастливило меня, преподнеся ещё одну встречу, которой я уже отчаялся дождаться – словно дал ещё один шанс.

Произошло же всё на той же остановке, когда я в ожидании автобуса закуривал сигарету. Из подъехавшего автобуса выпорхнула она, в том же долгополом пальто, но теперь на её голове красовалась вязаная шапочка. Морозный воздух донёс до меня аромат чарующих, но незаслуженно забытых духов «Шахерезада». А что именно «Шахерезада», я нисколечко не сомневался, своеобразность и исключительность, выбивающая их из ряда однотипных, советских духов, ставящий наравне с французским парфюмом.

Тот же лёгкий макияж, выдающий молодых девушек, ценящих юношескую свежесть и знающих цену вещам, но при этом не стремящимся походить на фарфоровых кукол, коими изобиловали торговые дома купцов ХIХ века и иметь дома, хотя бы одну из них, почиталось особым шиком и приближенность к культурной аристократии. В эту минуту, не раньше и не позже, мне представилась совсем иная картина…

Деревья, карета с золочёной резьбой, будто из сказки, лошади все покрыты инеем: струящиеся гривы лошадей, всхрапывающие ноздрями и с каждым новым вдохом и выдохом в воздух, поднимается облачко пара, что, застывая на морозном воздухе, переливается тысячами бриллиантов. И она… легко и непринуждённо покидает карету, запряжённую в шестёрку белых лошадей.

Не знаю, почему именно белых, видимо сказывался юношеский максимализм, изрядно подпитанный историко-приключенческой литературой, коей тогда я питал особую страсть, но сомнений быть не могло: это были именно белые, ухоженные, нетерпеливо переминающие ногами, лошади. А она, вложив свои прелестные ручки в соболью муфту, с румянцем на щёчках, несмело ступает на невесомый снег, укрывший землю пушистым белым покрывалом. А вокруг, звенящая на сотни метров тишина, нет-нет да, прерываемая стрекотом вездесущих сорок, да похрапывание лошадей…

Бензиновый запах рассеял моё видение и вернул меня к реальности. И всё же, пусть я и не был теперь застенчивым подростком и за плечами имел пусть и не столь богатый, как у большинства своих ровесников, но всё же опыт общения с представительницами прекрасной половины человечества; здесь и сейчас я робел, то ли этому способствовал ореол детской незащищённости девушки, весь её облик, то ли ещё по какой причине, но я боялся подойти к ней, заговорить, а сердце умоляло об этом, мозг же неотступно твердил: она не для тебя! И в этот миг я испугался.

Точно так же стоят у отходящего поезда с билетом в руках и растерянно гадают: ехать, не ехать, и вот-вот проводница закроет дверь, а ты стоишь и смотришь, и не знаешь, что лучше – ехать или остаться, пока невидимая сила не подтолкнёт тебя к вагону. В таком же состоянии я пребывал сейчас и лишь подгоняющий страх, что она уйдёт, растворится в толпе, и после, когда-нибудь, я буду горько сожалеть, что не подошёл, упрекать, что не заговорил и уступив велению сердца, робко сделал первый шаг, затем второй.

– Добрый вечер, милая незнакомка, – первое, что пришло в голову, выпалил я, да и по правилам приличия требовалось приветствовать собеседника в начале разговора или знакомства. И чтобы продолжить начатое, потому как отступать было уже поздно, совсем нелепо я вопросил:

– Девушка, мне по секрету доверительно предложили сходить в уютное кафе «Алые паруса». Но, к сожалению, я абсолютно не знаю, где оно находится. Вы мне не подскажете, случайно?

– Как Вы сказали, кафе называется? – видимо, она была погружена в свои мысли, и мой вопрос некстати, застал её врасплох или я из-за волнения невнятно пробормотал, но уже то, что она ответила, хотя и всего лишь вопросом на вопрос, уже сулило надежду, пусть смутную, но всё же надежду.

– «Алые паруса», – повторил я.

– Ах, да, «Алые паруса», паруса…, почти, как у Грина… Простите, но в нашем районе такого кафе, кажется нет, разве если только новое открыли…

Для меня уже не имело значения, есть кафе или нет, да и тем более это был всего лишь повод завязать знакомство, главное, она не ушла сразу, осталась.

– Девушка, – я, осмелев на следующий шаг, решил, что она не откажется ответить, и обратился к ней полувопросительно:

– А Вас не Леной зовут?

– Вы угадали, – она стушевалась, и краска смущения проступила на щеках, и она не решалась, как ответить, или мне это привиделось, – или заранее знали?

– Возможно, что и угадал, впрочем, какое это имеет значение, -отшутился я, – и почему бы такой милой девушке не быть Еленой Прекрасной?

– В таком случае, если моё имя для Вас уже не представляет тайны, то мне хотелось бы, чтобы и Вы также, назвали своё имя, если это не представляет государственной тайны, – она не спешила переходить на дружеское «ты», но голос, особенно тембр голоса, говорил, что ей приятно наше знакомство и она ничуть не тяготится моим обществом.

– Антон.

– Фамилия не Чехов? – она пристально посмотрела на меня, повернув голову в мою сторону. – А ведь так похожи, прям одно лицо, если ещё пенсне добавить к Вашему лицу. Мы уже несколько минут шли рядом по тротуару, и, хотя я совсем не знал, куда мы идём, вернее будет: она знала куда, но не понимала, почему я плетусь рядом с нею, и до сих пор не отстал. Она вдруг улыбнулась своей догадке, и пленительная улыбка чётко обозначила ямочки на щёчках, и пауза прервалась вопросом ко мне:

– Антон, а куда Вы идёте, если не секрет? Вы же, кажется, искали кафе?

– Сейчас провожаю Вас, на улице вечер и мало ли что. А что до кафе, разве быть рядом с Вами, в Вашем обществе не лучше любого кафе?

– Простите, но я Вас провожать не просила, – она не успела закончить фразу, ибо её мысли решил я завершить, обернув в свою пользу:

– Джентльмены об этом догадываются сами…

– Ну вот, мы уже почти, что и дошли.

– Благодарю, правда жаль, что так скоро, и мне остаётся всего лишь пожелать Вам приятного вечера, и если даже покажется нескромным, но я всё-таки спрошу:

– Лена, мы можем завтра увидеться?

– Благодарю в свою очередь, что проводили, а что до завтрашнего вечера, так ведь даже утро ещё не наступило, isn, t it?

Это удача и успех. Я на обратном пути лишь только не летел, даже если сие звучит высокопарно, но меня несли крылья любви маленького Купидона, милого розовощёкого шалуна, любителя поражать людские сердца своими отравленными любовью стрелами. Вестника любви, что в сущности, не столь большую разницу составляет, и даже декабрьский мороз меня ничуть не задевал, а скорее наоборот: вдохновлял. Возможно, благодаря таким вот исключительным встречам мы имеем счастье наслаждаться гениальными произведениями Толстого и Пушкина, Мандельштама и Асадова.

Но даже их гению неподвластным оказалось передать всю ту гамму чувств, какие наполняют сердце, в котором поселилась любовь и именно это заставляет каждого влюблённого браться за перо и рифмовать строки, когда удачно – и мир чествует нового гения-поэта, а когда не совсем, они так и сгорают, в глухой и тёмной ночи, всего на миг, осветив лицо их автора.

И на следующее утро я проснулся, полный желания творить, созидать и ничто не могло бы испортить мне настроения, настолько я был воодушевлён.

Неимоверных усилий стоило мне дождаться вечера, хотя и целый день я мазок за мазком копировал портрет с работы Врубеля, создавал то ли шедевр, то ли рядовую мазню, какую можно встретить в любом художественном салоне. Но вот, стрелки часов, совершив круг, сомкнулись на цифре семь.

Наскоро собрав кисти, я отправился домой, дабы переодеться, поужинать и уже по дороге вспомнил, что второпях, не успел побриться.

Вся эта суета заняла у меня около получаса, и вот при «полном параде» я уже ехал на встречу к ней. По пути к её дому, я завернул в салон «Цветы», благо их развелось на каждом шагу, где милая флористка на мою просьбу собрать композицию- букет «Первый вечер», в считанные минуты скомплектовала изысканный букет из белых роз, каллы и лилий, обрамив всё это аспарагусом. И мне ничего не оставалось, кроме как поблагодарить, и оплатить стоимость букета, прежде чем он окажется в вазе с водой, в уютной квартире, где не страшны никакие холода.

Интуитивным чутьём, каковое всегда сопровождает людей творческих, живущих своим сознанием в далёком будущем, я угадал её этаж и если то, что я ошибся дверью квартиры, назвать небольшим конфузом или сослаться на волнение, всё шло прекрасно.

На звонок, имитирующий трели соловья, послышались приближающиеся шаги, поворот ключа в замочной скважине, и вот дверь открылась, и к моему изумлённому взору предстала она. Её лучистые, большие, золотисто-карие глаза излучали флюиды любви, оседающие в моём сердце.

– Привет, Леночка. Добрый вечер.

А в голове сами собой всплыли слова из песни, услышанной когда-то давно, но до сих пор разрывающие душу своим проникновенным звучанием:

Хрусталь и шампанское, пламя и лёд

Кто так не любил, тот меня не поймёт.

Хрусталь и шампанское, смех и печаль,

А тот, кто любил, пусть наполнит бокал…

А может быть, песня доносилась из квартиры, хозяйка которой стояла передо мной…