Читать книгу В памяти нашей гремит война. Книга 1 - Аскольд Засыпкин - Страница 7

Каждый новый год ждали с большой надеждой. Очень хотелось и верилось, что он непременно принесёт весть об успехах на фронтах и дождались.

Забрезжил свет надежды. После ожесточённых оборонительных боёв под Сталинградом, 19 ноября 1942 года наши армии: 62-я, под командованием генерал-лейтенанта В. И. Чуйкова и 64-я, под командованием генерал-майора. М. С. Шумилова перешли в наступление.

Сломав хребет фашистам, 2-го февраля 1943 года, 6-я немецкая армия, во главе с генерал-фельдмаршалом Фон Паулюсом капитулировала. Фон Паулюс был пленён.

«За Волгой для нас земли нет!», – заявили защитники Сталинграда. И отстояли город.

Альбом «Бессмертный подвиг» Изд. «Прогресс» 1975 г.

Невозможно переоценить значение Сталинградской битвы в Великой Отечественной войне. Победа Красной Армии под Сталинградом определила исход войны, судьбу Европы, да и человечества на планете.

Настроение радости, уверенность, вера в нашу победу было всеобщим. Молодёжь стала чаще вечерами собираться в сельском клубе. Пели песни, частушки, танцевали под гармошку. Мы мальчишки тоже заглядывали в клуб, но чаще непрошеными гостями, чтобы посмотреть бесплатно кино. Денег, естественно, у нас не было, а посмотреть очень хотелось.

Показ кино, производился при помощи привозной кинопередвижки. Из-за отсутствия электричества, кинопроектор приводили в действие при помощи динамо. Динамо крепили к длинной лавке, на которую усаживались два подростка, лицом к лицу и вращали рукояткой ротор. Киномеханик, до начала сеанса, искал желающих на это дело. Счастливчиками становились те, кто первым увидел прибывшую кинопередвижку. Если желающих было больше, чем требовалось, выбирались две пары из тех, кто старше и покрепче. Нам такой подбор не сулил удачи. Оставалось только одно – попасть в клуб нелегально.

Здание клуба деревянное под высокой тесовой крышей, фасадом на улицу. С тыльной стороны его был большой пустырь. Левая часть до стены в летнее время зарастала высокой травой.

В том самом месте сделали подкоп под стену, оторвали доску пола в углу под сценой так, чтобы доску можно было обратно возвращать, когда нужно. И дело, как говорится, в шляпе. Кино началось, сдвинул доску, шмыгнул мышкой в щель, и ты в кинозале только с обратной стороны полотна. Ну и что, смотришь же! Если такой способ просмотра надоедал, ложились на спину, просовывали голову до пояса под полотно на другую сторону и порядок. Смотришь как все, только лёжа. Когда от чрезмерных эмоций создавали шум, нас выдворяли из клуба, а доску крепко приколачивали. В отместку мы делали небольшую пакость.

Когда в клубе намечались танцы, девчата заранее готовили зал, делали уборку. Мы тоже вносили свою посильную лепту. Растерев до состояния муки сухие стручки красного, горького перца, тайком рассыпали его, на подготовленный сухой пол. Разгорячённые от танцев и плясок девчата и парни вдруг начинали дружно чихать. Разгневанная толпа выбегала на улицу. Покосники ликовали, фокус удался. Негодников безуспешно искали. Полы стали мыть, незадолго до начала увеселительных мероприятий оставляли дежурного. Мы осознавали, что ожидает нас в случае разоблачения. Затаивались, пока забудется. И вновь лазали в клуб.

* * *

Двое суток бушевала снежная пурга. Вход в стайку для коровы заметало сугробом. После занятий в школе спешили на расчистку завала. В первую очередь освободили Чернушку. Вывели на улицу, напоили тёплой водой, очистили пол от навоза, застелили остатками в яслях сеном. На корм заложили свежее. Отходы на санках частично вывезли в огород на удобрение, другую часть в овраг. И так ежедневно.

Немного передохнув, приступаем к домашним, школьным занятиям. Световой день стал короткий, а хочется ещё покататься с горок на санках, лыжах. Часто возвращаемся домой потемну. Лыжные крепления примёрзли к валенкам. Освободиться от них не хватает сил. Пальцы рук коченели так, что на помощь зовём маму. Она приходит, освобождает нас от лыжного плена.

Понятия как эпидемия гриппа в то время не было, не помню. Вероятно, и эпидемий не было. Простывали часто. Причины тому: ослабленный организм от плохого питания, ветхая одежонка, старые валенки с полуотвалившимися подошвами. Привычное пренебрежительное отношение к здоровью приводили порой к печальным результатам. Сбегать к Вовке Соломеникову через улицу босиком по снегу – дело обычное. Временами наша просторная спальня превращалась в лазарет. Мама как медсестра ходила между кроватей с термометром, мерила температуру, поила нас горячим молоком, чаем с малиной, натирала грудь барсучьим жиром. Температура и кашель быстро проходили. Вновь возвращались к активной жизни.

Село Пустынное. Засыпкина Евдокия Петровна и её четвёртый класс.

В школе начали готовить к постановке пьесу доморощенного автора. Сюжет – война партизан в тылу немцев. Артур и я получили роли партизанских бойцов. В ролях немецких солдат играть наотрез отказались. Каждый участник представления делал для себя деревянную винтовку, ружьё под свой рост и вкус. Из одежды, предпочли телогрейку. В телогрейки облачили и «немецких солдат». Другой одежды не было. На шапки партизан пришили красные ленты. Слова заучили наизусть. Для страховки имели суфлёра, которого поместили в невидном зрителю месте.

Единственный в школе мужчина-учитель, Константин Захарович, (фамилию не помню) преподавал в школе военное дело, физкультуру. Офицер, участник войны с белофиннами в 1939 году был демобилизован по болезни. Константин Захарович настоял на том, чтобы я до начала спектакля выступил с простенькой программой строевой подготовки прямо на сцене. Меня нарядили в какую-то форму, начистили до блеска стоптанные сапоги. По его команде выполнял повороты направо, налево, кругом, шаг на месте, потом в движении. Мальчишки смотрели на мою «строевую выучку» с искренней завистью. Мне, вероятно, было лестно.

В разгар постановки эпизода «рукопашный бой партизан с немцами» случился небольшой конфуз. Артисты так увлеклись сражением, что несколько «партизан» свалились со сцены. Это произошло настолько неожиданно и естественно, что зрители восприняли падение за реальную картину. А ребята, сидящие в зале, бросились оказывать помощь «партизанам».

* * *

В хозяйстве нашем появились признаки скорого пополнения. Чернушка перестала давать молоко. А к концу февраля отелилась. Телёночка обнаружили ночью при осмотре. Его очень ждали. Когда пришли в стайку новорождённый был уже обихожен «мамкой», оставалось только перенести его в тепло. Место приготовили в углу кухни, сделали подстилку из свежего сена. Весьма важным моментом ухода за младенцем было – не прозевать, подставить горшок, когда бычок начинал писать. Следили все даже малые – Толя и Люба.

Дети подрастали. Потребность в продуктах питания увеличивалась. Мама принимает решение. До наступления лета купить пару маленьких поросят на вырост и увеличить площадь под огород. Сказано – сделано. Забавные, беленькие с розовыми носиками-пяточками чушата устроились рядом с бычком. В нише под русской печью в холодное время жили и кудахтали куры. Рано утром, когда ещё было совсем темно, голосистый петух вещал о скором наступлении рассвета, о том, что пора проснуться и заняться хозяйством. Когда мама пекла хлеб в русской печи, стряпала, я обязательно присутствовал. Сидел возле чувала терпеливо ждал. Первый блин или пирог на пробу доставался мне как поощрение за участие и долготерпение. И маме было не так одиноко. Муку делали сами. Покупали пшеницу – зерно.

1943 год. В первом ряду: Засыпкины: Артур, Аскольд, Анатолий, Власов Саша. Во втором ряду: Кудренко Тамара, её сестра Зинаида, Соломенников Владимир.

Хорошо просушивали, перебирали каждое зёрнышко от механических примесей. Мололи зерно на ручных самодельных жерновах. Помол получался грубый. Были рады и этому. Хлеб ели не каждый день, не вдоволь, а только по кусочку.

Сельские жители, имеющие домашний скот, облагались натуральным налогом, без каких-либо поблажек. Нам тоже определили налог на Чернушку. Нужно было сдать назначенное количество молока, с учётом жирности, или масло. Процедура сдачи молока длительная и утомительная проходила в несколько этапов. Два раза в год – зимой и летом лабораторно определяли жирность молока. Количество сдаваемого молока и жирность записывали в учётную книжку. Приёмный пункт – «молоканка», так мы его называли, один на всё село начинал работать с двадцати часов. Принимали только свежее молоко после дойки. Принятое молоко подогревали в большом котле, затем пропускали через сепаратор. Ротор сепаратора подростки вращали рукояткой вручную. Полученную от перегонки пахту (обрат) отдавали в половину сданного молока. Пахтой подкармливали поросят, телят, пили сами. Вот этот самый обрат мы поджидали часами. Домой приходили порой далеко за полночь. В летнее время молоканка становилась местом, где собиралась молодёжь повеселиться, поделиться новостями, посплетничать. Под балалайку ребята, девчата лихо отплясывали на лужайке несмотря на пыль столбом, пели задиристые частушки:

Туда ходили ежедневно и с большой охотой. Время до получения обрата было свободным от всех работ и забот, потому любимым. Проводили его интересно – по-разному. Расскажу об одном из эпизодов той счастливой военной поры нашего детства и времени, проводимом на молоканке.

* * *

В селе Пустынное жил удивительный человек. Поговаривали, он ученик великого садовода Мичурина. Мало кто тогда верил в то, что и в Сибири можно яблоки выращивать. Звали этого человека Андрей Гаврилович Тимофеев. В 1939 году на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке в Москве, был награждён серебряной медалью «За достижения по выращиванию сада в северных условиях».

Огромным трудом и талантом этого Человека почти в одиночку расцвёл большой колхозный яблоневый сад. Сладкие яблоки манили нас. Сад находился в трёх – пяти километрах от села в лесу. К нему вела наезженная грунтовая дорога через овраг. По дну оврага протекал ручей с мостком из брёвен.

В сад лазали когда поспеют яблоки и светлую ночь. Шли группой три – пять человек цепочкой, молча. Разговаривали шёпотом. Серебряный от лунного света лес излучал прохладу и тишину. Напряжение обостряло чувства. Слышались странные шорохи будто рядом, наблюдая за нами, идёт леший. По телу бежали мурашки. Вздрагивали от крика совы или хлопков крыльев, взлетающей от испуга крупной птицы. Желание преодолевало страх.

Вот и знакомое ограждение сада. Ветхое из берёзовых жердей обозначало лишь границу, но не препятствие юным лазутчикам. Дорога упёралась в высокие ворота, которые не гармонировали со старым ограждением. Вглубь, чуть слева – просторная сторожка, за ней огромный навес под соломенной крышей. Справа от ворот – большая поляна, на ней рядами стоят ульи для пчёл. Идти по дороге нельзя. Идём чуть в стороне, по высокой траве к знакомому месту, там растут вкусные яблоки. Прежде чем нырнуть в сад, нужно определить местонахождение сторожа. Чтобы не наткнуться на него и не получить заряд соли в попу.

Дед Евсей дежурил ночью. В дневное время сад не охранялся, там работали. Сторож продвигается обычно по полосе между деревьев и стучит колотушкой.

Колотушка – деревянный цилиндр и шарик, привязанный к нему шнурком. Когда «грозный» охранник приближается, мы замираем. Когда сторож удалялся, заскакиваем в сад, осторожно трясём ветви и с земли собираем плоды. На деревья лазали редко, ветки никогда не ломали. Сад берегли. Сорванные яблоки засовывали под рубашку. Тихо исчезали. Хуже было, когда деда сопровождала собачонка или на плече висела берданка. Тогда ждали, когда он уйдёт подальше. Поход в сад был тайным. Отлично понимали, какие могли быть последствия не только для нас, но и для родителей. В военное время судили даже за горсть украденного зерна. Прейдя домой, яблоки прятал. Вырыл ямку возле стены, укрыл зелёной листвой, сверху присыпал землёй и с чувством полного удовлетворения крепко засыпал в своей кроватке, представляя, как завтра буду всех угощать и хвастать героическим походом. Утром услышал крики младших граждан: «Аська, твои яблоки Борька лопает!»

(Фото из семейного альбома, автор неизвестен) Село Пустынное. К знатному садоводу Тимофееву Андрею Гавриловичу, (справа) приехал познакомиться с опытом садовод из села Камышино-Курское.

Меня бросило одновременно в жар и холод. Там уже стояла мама с ремнём в руке и, как мне показалось, с завистью смотрит на то, как поросёнок Боря аппетитно уплетает яблоки. Борьку угораздило лечь отдыхать в холодок и непременно носом к ямке с фруктами.

Мгновенно, оценив обстановку, понял, что наказания не избежать. Из зол выбрал наименьшее. Только время может погасить вспыхнувшую остроту маминого гнева. А сейчас спасение на крыше. С недосягаемой высоты из-за печной трубы с грустью, проклиная себя, наблюдал картину. Борька, как нарочно, чтобы досадить мне, не спеша, громко чавкая, выбрасывал носом из земли зелёные с румянцем крупные яблочки. Дети, мгновенно хватали их быстрее поросёнка. Вскоре, галдя, все разошлись. Один, с досадой и полон грусти почувствовал, что хочу есть. Не завтракал. На дворе никого. И вдруг услышал громкое кудахтанье курицы. Так кричит она после того, как снесёт яйцо. Обычно куры неслись, уединившись в тёмном месте под полом сенец. Теперь всех опередить, забрать яйцо первым. Кошкой с крыши под пол. Пить сырое яйцо – дело привычное. Осталось немного подождать и топать с повинной к маме, прося прощение. Проступок обычно искупался смирением, стоя в углу по времени, соответствующим его тяжести. Стоять в углу без дела было невыносимо. И более, когда младшие подразнивали, строили рожицы, а ты не мог защитить себя и своё достоинство. Если удавалось кому-нибудь влепить затрещину, время смиренного исправления увеличивалось кратно. Приходилось терпеть, ожидая исход наказания.

В углу стоял долго. Снисхождения не просил. Не позволяла мужская гордость. Пришла мама, спокойно позвала обедать. Сразу всё отлегло, даже стало легко и весело от всего произошедшего.

* * *

Мама однажды принесла интересную книгу – «Сын полка». Сделав уроки и работы по хозяйству, с нетерпением ждали, когда продолжим чтение. Все садились за стол, зажигали лампу и, затаив дыхание, слушали о жизни Вани Сонцева в полку, о его подвигах на войне с фашистами. После чтения спать совсем не хотелось. Возникали разные фантазии, картины опасных боевых операций, в которых непременно принимаешь самое активное участие.

Я и Артур спали на одной кровати – валетом. Над кроватью висел большой красочный плакат, на котором в рост стояла женщина с поднятой вверх рукой в призыве «РОДИНА-МАТЬ ЗОВЁТ!». Ковров в квартире не было, но прохладно было всегда. Дрова экономили. Ложились спать постоянно с замерзшими ногами. Отогревали, засунув в подмышку друг к другу, и заботливо укрывали одеялом. До того как уснуть рассказывали разные сельские байки, слухи, мечтали о подвигах, строили планы побега на фронт. Устав за день, засыпали крепким сном и сновидением о подвигах с непосредственным участием. И снится мне однажды.

В составе боевой группы, которой командует Ваня Сонцев, идём на ответственное задание в тыл противника. Ещё темно. Местность с перелеском командиру знакома. Он уверен в успехе операции, а мы в нём. Вокруг мёртвая тишина. Не слышно даже малейших привычных шорохов ночных обитателей. И вдруг! Совершенно неожиданно. Нос в нос натыкаемся на немецкую разведку. Завязался бой. Огромный детина с жирной сытой мордой напал на меня. Броском вниз сбил его на землю и начал закручивать ноги. Немец кричит от боли. Вдруг почувствовал сильный удар в бороду, потом чем-то металлическим по затылку. Неужели подоспела подмога фрицу? – мелькнуло в голове. Однако фашист продолжал орать. Открываю глаза, в моих руках закрученные ноги Артура. Он сидит и ревёт от боли. Понял, что это всего лишь сон. Стало обидно и стыдно. Завтра будут все надо мной смеяться. Попрошу Артура никому не рассказывать о ночном «сражении». С тем и заснул. Однако идея бежать на фронт глубоко запала в наших головах. Артур разрабатывал план подготовки к побегу и побег. Я поддерживал дерзкую идею, а иногда нет. Было жалко маму. Осознавал, как будет ей плохо без нас.

* * *

Как не сопротивлялась зима, пошла на спад. Солнце светило ярче, день становился дольше. Мы ждали прилёт скворцов – сибирских соловьев. Строили новые, ремонтировали старые скворечники. Устанавливали их в местах, хорошо видимых из окон дома. Крепили к высоким жердинам недоступным кошкам. Скворцы возвращались из тёплых стран раньше всех. Их ждали с нетерпением, как добрых вестников скорого лета. Они появлялись всегда ранним, тихим, слегка морозным утром. Быстро занимали домики и счастливые возвращению заводили свои залихватские трели. Солнце только что поднялось над горизонтом, воздух свеж и прозрачен. Скворец, словно скрипач в чёрном фраке уже на «сцене». Стал в удобную позу на площадке своего домика или на крыше его. Приподнялся на цыпочках, вытянул шею, длинный нос; и полилась чарующая мелодия до самой высокой октавы. Чародея можно слушать бесконечно, стоя в укромном месте, не смущая «артиста». Он, взяв высокую ноту, тряхнул головой, рассыпал дробью весь звуковой ряд. Песенная эйфория сменялась заботой о будущем потомстве. Воробьи-аборигены не сердились на перелётных гостей, только подшучивали над ними весёлым чириканьем, да быстрей начинали шмыгать после долгого, зимнего безделья.

Снег растаял, дороги подсохли. Мама разрешила нам учиться езде на отцовском велосипеде. Под её чутким руководством с техникой быстро разобрались. Ноги недоставали педалей даже с рамы. Крутить их научились, стоя в раме, держась за руль, словно быка за рога. Один крутит, второй верхом сидит на багажнике. Удовольствия – море. Вначале болели ноги, скоро всё прошло. Увлеклись так, что маме пришлось для такого развлечения определить только свободное от дел время.

Однажды, мама с Артуром куда-то ушли. Я решил воспользоваться случаем, покататься на велосипеде в одиночку. Сначала катался возле дома, потом захотелось быстрой езды. Погнал по проулку с небольшим уклоном в сторону поляны, где паслись коровы соседних дворов. Разогнался так, что стало страшновато. Начал тормозить. Стоя в раме, погасить скорость не удавалось. Начал поворачивать в сторону поляны, через неглубокую канаву. Велосипед подбросило. Я вылетел из рамы и на правом боку заскользил по траве. Когда остановился, почувствовал щекой что-то теплое. Оказалось, въехал в ещё свежую коровью лепёшку. Первое, что пришло в голову – не видел ли кто из мальчишек. Деревенские пацаны вмиг прилепят ядовитое прозвище на всю оставшуюся жизнь. Быстро смахнул с лица рукавом рубашки ароматное коровье добро, схватил велосипед и домой, пока никто не видел. Моя одежда приняла вид современной камуфляжки. Во дворе, как назло, играли Толька, Любка и соседка Люська. Узрев меня в цветной одежде, Люська закричала: «Аська в го…не»! Не отвечая на вызов, молча побежал к кадушке с водой, смывать позор.

* * *

Весенняя пора всегда ассоциируется у человека с пробуждением природы, звонким журчанием ручья, пением птиц, хорошим настроением. Сельский житель сладко мечтает о весне только зимой. Хлопотами и заботой о дне завтрашнем – мысли его весной. Жизнь селянина в весеннюю пору – повседневный тяжёлый труд. Это вовсе не означает, что чувства тонкой материи неведомы ему. Скорей наоборот. Непосредственный контакт с природой позволяет глубже понять её. А взаимозависимость побуждает к бережному отношению.

В России испокон понятие весна, огород – единое, неразрывное. Огород для селянина, означает жить. Пусть небогато, но с уверенностью от нищеты. В военное время не иметь огород на селе означало умереть от голода.

И нам пора вскопать лопатой огород и посадить картошку. На ладошках рук появились сухие мозоли. К вечеру от усталости болят все мышцы. И так несколько изнурительных дней. Пока не сделаем основную работу в школу не ходим. Весенний день, говорили старожилы, год кормит.

Мама учила Артура и меня, как правильно держать лопату, копать и при этом меньше уставать. Картофель к посадке готовили загодя. Использовали неполный клубень – меньшую его часть. Ту что имела больше отростков (глазков). Так экономичней. Посадочный материал сортировали по сортам, проращивали. В каждую лунку при посадке закладывали древесную золу. Чем раскисляли почву и вели борьбу с вредителями.

Огурцы выращивали на высоких, специально сделанных из навоза грядах. Сверху делали борозды, в них засыпали землю, туда и высаживали огуречное семя. Накрывали посадки застеклёнными оконными рамами. Работы много. Однако такая технология позволяла в условиях холодной Сибири раньше и дольше получать хороший урожай. Но требовала обильного полива. Воду приходилось носить на коромысле вёдрами. В больших деревянных кадушках вода нагревалась перед поливом.

Я не любил заниматься прополкой огорода. Ползать на коленях, выщипывая каждую травинку, как того требовала мама. Из-за чего часто приходилось повторно «обнюхивать» каждый куст. Попросил площадь прополки сократить, взамен на заполнение бочек водой. Меня стали называть «главным водовозом». Хотя правильнее было бы – водоносильщиком. До ближайшего колодца метров триста. Спозаранку по холодцу со свежими силами с коромыслом на плече и дополнительным ведёрком в руке спешу к высокому «журавлю». Пока не набежали другие. Нужно наполнить две сорокаведёрные бочки, опорожнённые прошедшим вечером. Откуда брались силёнки у маленького худенького мальчишки? Удивлялись тётеньки.

* * *

От отца с фронта письма приходили очень редко и по-прежнему ничего интересного героического не содержали. А нам хотелось узнать о чём-то сногсшибательном, захватывающим, чтобы рассказать друзьям.

Те немногие солдаты, прибывшие с войны, искалеченные телом и душой, были немногословны. А если рассказывали ужасную правду о войне, когда выпьют горькой, да и то с осторожностью. Боялись. Людская молва проникающая. Шепот быстро расползался. А рассказывали и о том, как ходили в атаки на немецкие танки, вооружённые только глоткой и гранатой в лучшем случае да винтовкой Мосина, иногда без патронов, без поддержки артиллерией и танками. Военная тряпочная авиация была почти вся уничтожена уже в первые дни войны. Новые цельнометаллические самолёты, пушки и танки предстояло ещё сделать. И о том, как геройски погибали в неравном бою. И о том, как тысячами попадали в плен. Там зверски замученные фашистами, становились без вести пропавшими. И о том, как бездарные маршалы времён Гражданской войны, теряли свои штабы.

В цивилизованном мире принято считать «Война закончена лишь тогда, когда похоронен последний солдат». И сегодня никто не скажет точное число погибших и пропавших без вести солдат на войне. Кто их считал?

На селе нет лёгкой работы, но фронтовикам старались помочь с учётом их физических возможностей. Большинство жило в нищете, многие спивались от безысходности. Только физически и духовно крепкие, однорукие, одноногие, одноглазые, но не сломленные приспосабливались к жизни.

На долгие годы фронтовики были забыты государством. Непростительно и то, что, отдав всё, они чувствовали себя обузой.

* * *

Ослабевшие за долгую зиму, плохого питания и нехватки витаминов с наступлением весны сельчане оживали. Были и опухшие от голода. Без посторонней помощи не могли даже выйти из дома на улицу. Помогали соседи или родственники. Общее горе объединяло людей. Лес стал нашим гостеприимным другом, кормильцем. По ранней весне травы: медунки, саранки, берёзовый сок – всего не перечесть вошли в рацион питания. Летом ягоды, грибы ели как в сыром, так и пареном, вареном, жареном видах. Когда поспевала земляника (клубника) в лес выходило всё село и стар, и млад. Солили, сушили впрок. Упустить этот момент, что навлечь на себя беду.

Ягода-клубника – продукт чрезвычайно важный. Появление её приходило на то время, когда всё заготовленное на прошедшую зиму съедено, а новое ещё не наросло, не поспело. О хлебе не говорили, его просто не хватало. Ранней весной до пахоты мы дети ходили на хлебные поля искать колоски зерновых, что остались после осенней жатвы. И случайно не были найдены учениками школы после уборки. Если удавалось найти колоски – счастливая удача. В смолотое на жерновах зерно добавляли ягоду. Получались, так казалось, вкуснейшие лепёшки, выпеченные в русской печи на противне. Мама, Адька и я по ягоды шли каждый с ведёрком. Домой спешили только с наполненной посудой. Отстающему, это всегда мне помогали наполнить посудину. Успеть за ними набрать полное ведёрко у меня не получалось. Рука с крупной и спелой ягодой не могла миновать рот. В этом секрет отставания. Собранную мной ягоду, ссыпали отдельно, так как в ней была и неспелая. Хорошо, что есть не заставляли только свою. Вот было бы обидно. Перекусив вкусной лепёшкой, снова шли в лес. Успевай, пока есть ягода. Сушили её под солнцем на крыше дома. В ненастную погоду – на печи.

Сделав две ходки, мама разрешала нам сбегать порыбачить удочками на озеро к вечернему клёву. Озеро недалеко от нашего дома было образовано искусственной запрудой. Глубокое, непромерзающее. С одной стороны крутой склон, поросший лесом. Плакучие берёзы опустили свои кудрявые косы с золотыми серёжками над водой. Водная гладь, словно юная красавица, торопливо меняет цвет «лица», спешит удивить окружающий мир своей красотой до заката солнца. Противоположная сторона озера пологая, сбегающая огородами почти до самого берега. Что напротив запруды – равнина с густым камышом. За ним – зелёные поляны, на которых пасутся домашние гуси и коровы.

Рыбачим с берега возле запруды. Здесь глубже и камыш небольшой. Рыбёшка в озере не ахти какая: гольян да карась средней величины. Но для ухи самое то. Клёв сразу не задался. Молча смотрим на неподвижные поплавки, чего-то ждём. Оранжевое солнце в бордовой оправе подкатило к самому горизонту. Вдруг поплавок Адькиной удочки слегка дрогнул. Потом поплыл, набирая скорость, скрылся под воду. Адька приподнялся на ноги, замер словно охотничья собака в стойке, почуяв добычу.

Схватил удочку, энергично потянул. Удилище изогнулось от нагрузки. Из воды с шумом вынырнул огромный карась. Тёмные плавники и хвост раскрылись, он всячески сопротивлялся. Поднявшись над водой, внезапно освободился от крючка и камнем пошёл вниз. Раздался громкий шлепок. Первое мгновение – тишина. Второе – Адька в камыше. Видна только часть спины. Вокруг бурлит, тростник качается. Появились руки, поднятые вверх и карась, слегка помахивающий хвостом, потом голова рыбака. Смирился карась, удрать не удалось. И как по команде пошел гольян. Кукан полон. Солнце закатилось, оставив на горизонте ярко-оранжевый цвет. Пора домой. Нас ждали. Несмотря на поздний час, мама принялась варить уху по всем правилам – с зелёным лучком и укропчиком. Все ели дружно с аппетитом. Казалось, ничего вкуснее не бывает.

* * *

Дружба дружбой, а работать, как и кушать, должны все. Исходя из этого постулата, мама домашние дела распределила нам с учётом личных способностей и возраста. Мне, особо «одарённому», достался весьма ответственный участок – насест для кур. Место где куры отдыхают в ночное время. Там между стенками закреплён деревянный шест на высоте полтора метра от пола. Вечером, когда солнце уйдёт на покой, куры тоже спешат на отдых. Дружно, по одному топают в сенцы и порхают на шест. По природе твари весьма прожорливые. За день набьют свою утробу так, что едва успевают к рассвету опорожнить её, не задумываясь куда и сколько. А задумываться приходилось мне каждым ранним утром.

В одно прекрасное утро, взяв ведро воды, мокрой тряпкой размазывал куриное добро по полу в сенцах, заливаясь горючими слезами. Правду говорят – нет худа без добра.

Нежданно-негаданно, передо мной появилась бабушка Нюся. Приехала проведать нас, а заодно взять к себе погостить любимого внука Ясиньку (так называла меня). Увиденная картина маслом, повергла её в шок. Однако бабушка хорошо знала, что возложенные обязанности нужно выполнять добросовестно, а не хныкать. Не раздумывая, сбросила с себя лишнюю одежду, взяла тряпку, принялась за уборку мне порученного участка. Вымыла, выскоблила загаженное место, повела меня за ограду рвать траву, ту, что с высоким стеблем. Умудрённая житейским опытом, застелила ею пол и добавила немного полыни для подавления неприятного запаха и дезинфекции. На следующее утро, когда куры покинули место отдыха, сгребла траву в кучку с куриным добром и вынесла в укромное место. Работа заняла несколько минут. Вот тогда понял мудрость народной поговорке – «век живи, век учись».

Бабушка уговорила маму отпустить меня в гости, с условием – ненадолго, домашней работы много. Но так не получилось. Вскоре по приезду в село Большеречье я заболел малярией. К вечеру, когда дети, освободившись от дел по огороду, весело играли, меня трясла лихорадка. Приступы ежедневно начинались в одно время. Лечили таблетками хины. Домой вернулся желтый как одуванчик, худой и очень слабый. Однако дела домашние быстро излечили.

Адька усердно трудился над выполнением школьного задания. То есть, каждый ученик за летние каникулы должен вырастить какой-нибудь овощной плод до рекордного размера. Его выбор пал на тыкву. Она вырастает куда больших размеров в отличие от репки. История выращивания репки нам была уже известна из любимой сказки. «Как один старик, вырастил репку большую-пребольшую». А потому уже не интересовала. Адька дело начал в сельской библиотеке по изучению современной технологии по выращиванию тыквы. Каждое утро возле тыквы: пропалывает, рыхлит землю, проводит подкормку согласно графику какими-то зловонными органическими удобрениями, что-то нашёптывает – колдует, одним словом. Тыква пыхтит, растёт не по дням, а по часам. Видно, уход по нраву. Да и как не уважить старания юного «агронома».

«Когда репка выросла, сорвать её позвал дед всю семейку, даже мышку». Когда тыква выросла у Адьки огромная-преогромная красавица. Круглая да гладкая, пригожая, зелёно-оранжевая, ухоженная, жёлто-золотистая. Позвал Адька меня совет держать. Куда тыкву подевать и как туда доставить? Ничего не придумали. Созвали семейный совет. Все смотрели, затылки чесали. Придумали сторонних, всяких мышек, жучков, паучков на помощь не звать, сами справимся. Решили тыкву на части порезать, да в чулан снести. Коровку, теляток да поросяток кормить и для себя кашу варить. Полезная очень для здоровья тыквенная каша и всем надолго хватит.

О Книге рекордов Гиннеса ничегошеньки в ту пору не знали. И хорошо, что не знали. Вот было бы обидно. Рекорд установили, а про то никто не узнал. Зачем задание давали? А за урожай в своём огороде боролись всё-таки не напрасно. Этим жили.

* * *

И в далёкое село Пустынное весть благая всегда жданная вновь долетела. Советская Армия, после ожесточённых оборонительных боёв перешла в контрнаступление под городом Орёл.

Немцы на Курском выступе сосредоточили свои основные силы. До 70 % танковых дивизий, вооружённых новыми образцами техники: тяжёлые танки «тигр», «пантера», самоходные орудия «Фердинанд». 65 % самолётов. Новые истребители: «Фоке-Вульф-190А», штурмовики «Хеншель-120». Деморализованные фашистские войска, после разгрома под Сталинградом хотели взять реванш. Наступление немцев планировалось на 3–5 июля. Советская Армия начала наступление 5 июля и нанесла огромный урон немецкой армии.

12-го июля в районе села Прохоровка произошло самое крупное встречное танковое сражение Второй мировой войны. В нём участвовало 1200 танков и самоходных орудий. Сражение было выиграно Советскими войсками. За день гитлеровцы потеряли в районе Прохоровки до 400 танков и более 10 тысяч солдат и офицеров убитыми.

15 июля в результате ожесточённых боёв был освобождён город Орёл. И в тот же день – город Белгород. А 5 августа 1943 года в городе Москве впервые, был произведён артиллерийский салют в честь войск, освободивших эти города.

Радостная весть переполняла наши сердца, вселила уверенность в то, что наступил переломный момент в смертельной схватке с фашизмом.

Наши союзники в войне с фашистской Германией: США и Англия на Тегеранской конференции 1943 г. наконец-то принимают решение об открытии второго фронта в мае 1944 г.

(Советская Военная Энциклопедия, Том 2).

* * *

Адька начал волноваться. Война скоро закончится, мы на фронте не побываем, не повоюем с фашистами. Нам казалось, что если немцы быстро дошли до Москвы, значит, до границы недалеко и наша армия ещё быстрее выкинет побитых фрицев. Надо спешить. Незаметно сделать запас продуктов в дорогу оказалось непросто. У мамы всё было под контролем да и откуда быть излишкам. Решили экономить на том, что берём с собой, когда идём порыбачить на озеро. Несколько дней и запас продовольствия составлял: четыре кусочка серого хлеба, подсушенного на горячих углях, несколько луковиц да пяток картофелин, испечённых в золе костра. Мама вышла к соседке – можно бежать.

Стоял теплый, солнечный день. Мы надели фуфайки, на головы кепки, обулись в сапоги. В общем, на первые дни войны достаточно. А там, если, конечно, воевать будем успешно, выдадут обмундирование как Ване Сонцеву. Только в дверь, а тут мама на пороге. Её удивил наш внешний вид в такой-то день. Хотя она знала, что её старшие сыновья иногда могут что-нибудь отчудачить. И всё же спросила куда собрались. Адька, ничего не отвечая, выскочил на улицу. Маму это насторожило. Она задержала меня и начала расспрашивать. Долго отмалчивался, пытался врать, не выдержал, рассказал правду. Адька в это время, недалеко от дома поджидал меня. Когда мама вышла из дома, чтобы вернуть его, он убежал в сторону леса.

Уже стало темнеть, Адьки не было. Всю ночь мама не спала, переживала. Недалеко от нашего дома, находилось заброшенное кирпичное здание. Вероятно, когда-то принадлежало церкви. Здание было разграблено, полуразрушено и пустовало. Там местные курицы, когда приспичит, несли яйца под уцелевшим полом в одном из помещений. Поэтому здание мы называли «курятник». В «курятнике» под полом Адька коротал две ночи. Маме стало плохо, случился сердечный приступ. У неё был хронический порок сердца. Я побежал к тёте Тае – сельскому фельдшеру. Она сделала укол, мама очнулась. Тётя Тая долго находилась у нас, пока маме не стало лучше. Какое-то чутьё мне подсказывало, что Адька прячется в «курятнике». Пошёл искать его. Долго звал, он не откликался. Тогда начал рассказывать, что мама заболела, сердечный приступ, ей плохо. Под полом зашуршало, показался чумазый, в курином пуху Адька. По натуре упрямый – молчал. Не говоря ни слова, побрели домой. Продовольственный запас он съел в первую же ночь, был голоден. Мама успокоилась. Простила нам дурацкий поступок. Так бесславно закончился наш поход на войну, чуть не став роковым для мамы.

* * *

Третий год идёт война. Кажется, ей конца не будет. Очередное лето пробежало, пролетело, словно грозовая тучка. То громом пошумит да попугает. То дождичком помочит да охладит. То ветерком поласкает. То солнышком погреет. Круговерть природы. Круговерть сельчанина устроена однообразней. Она как зазубрина на колесе телеги. Катится и катится колесо по пыльной дороге. Зазубрина то вверх, то вниз. Туда-сюда, одно и то же. Так и у крестьянина. От темна до темна. Изо дня в день. Колхозное поле да огород. Работа да забота. Без выходных, без продуха жили наши матери в годы войны. Без почестей и наград. Смиренно, терпеливо. Желали одного – детей сохранить, да мужа с войны встретить. Паспортов даже не имели. Вроде гражданин государства, а вроде нет. Где числишься? Где значишься? Толи в колхозной амбарной книге как мешок с зерном? Или в сельском совете, в налоговой книге как вечный должник? Вероятно, там, где нужней мозолистые руки. Там, где не выдержит самый прочный металл. Там, где только русская, российская женщина всё выдержит, всё стерпит. Женщинам войны памятники ставить нужно в каждом селе, в каждой деревне. Заслужили. До земли поклонитесь им!

Мама Шурки Власова работала в колхозе дояркой. В четыре утра уже на дойке коров. Подоить, сдать молоко. Наполненные фляги поднести к телеге, погрузить на неё, выгрузить. Напоить, накормить животину, убрать навоз. Эту тяжелейшую работу выполняли женщины и совсем ещё юные девчонки. Потом бежит домой, чтобы Шурку собрать и в школу отправить. В светлое время сено с луга привезти надо. Выгрузить и разнести по коровнику. Вечером на дойку. Опоздать нельзя – засудят. В соседнее село к куме сходить, давно не была, времени нет. Сердце щемит что-то. От Степана с фронта долго письма нет. Надо вечерком к бабке Маланье сбегать, пусть поворожит да погадает. Может быть, легче станет.

Мама Шурки Стрельникова в полеводческой бригаде. Там всегда горячая пора. То прополка полей, то поливка. А осень наступит, вовсе раскалённая пора. Урожай без потерь убрать надо. Государству всё вовремя сдать. Себе самую малость на прожитье оставить. О дне завтрашнем не забыть. Комбайн один и тот на ладан дышит. Второй отходил. На стан оттащили. Над ним Матвеич колдует. Может быть, заставит его снопы обмолачивать на стане. Вот бы.

Работа на полевом стане не прекращается пока не убран с полей весь хлеб и не обмолочен. На уборке все, кто может. Пыхтит, ползёт комбайн по хлебному полю словно жук майский. Быстрей не может – старенький, не разгонишь. На другом поле техника не пойдёт. Там серпом и косой только. Конь да бык – ударная сила в колхозе. Коровёнкой тоже не пренебрегали. Запрягали и её, когда нужно, когда безвыходно. А безвыходно почти всегда было.

Я часто бегал на полевой стан с Шуркой. Нравилось. Особенно в ночное время. Огромный навес под соломенной крышей. Кое-где электрические лампочки горят от передвижной электростанции. На земляном полу, укрытом брезентовым полотном, огромные кучи зерна пшеницы. Их несколько. Кругом всё шумит, гремит. Работают, почти одни женщины в дождь и жару, грязь и холод, разных возрастов и подростки с ними старенький всё видавший комбайн. Неспособный самостоятельно передвигаться, «заякорил». Они с Матвеичем теперь «дружбаны». Хоть и списаны подчистую, сдаваться не хотят. Время такое, помочь надо.

Матвеич хромает, раскачиваясь в обе стороны. Одна нога короче другой. В финскую крепко зацепило. Чуть не замёрз в глубоком снегу. Нашли случайно. Выжил. Отменный механик, мастеровой. Для колхоза цены нет. Мы с Шуркой тоже не бездельничаем. Не затем сюда пришли. Снопы к комбайну волоком подтаскиваем. Он старый, а заглатывает их, только успевай подавай. Два крепких парня-призывника, распускают снопы на барабан. Они исчезают, словно в топке. На выходе течёт золотое зерно пшеницы. Девчата деревянными лопатами отбрасывают, собирая в кучи. На другой стороне навеса, снопы обмолачивают ручной молотилкой. Ротор барабана вращают по два человека – подростки и женщины. Мы с Шуркой попытались – не получилось, силёнок мало. Деревянные лопаты нам по силам. Однако быстро устаём.

Если хлебное поле скошено и убрано, на него запускают учеников школы, собирать колоски. Ни одного колоска не должно остаться на стерне. За этим строго следили «товарищи».

Вчера прошёл небольшой дождь. А сегодня во второй половине дня все ученики вышли на сбор колосков. При себе: кошёлки, котомки, сумки. Куда собранное можно складывать. Бродим по грязному полю. Прочёсываем. Почти ничего нет. Только хитрые суслики выглядывают из нор, ехидно улыбаются. Они ещё вчера подобрали всё, что колхозники потеряли. Неожиданно натыкаюсь на нескошенную, узкую полоску стеблей с колосьями, вдавленную колесом в грязь. Вот повезло, думаю. Колея полна воды. Тянусь рукой, чтобы достать крупный колос. Ноги покатились, сижу в луже. Обидно до слёз. Вставать не хочется. Под ложечкой появилось неприятное ощущение голода, подташнивает. Сорвал колосок, растёр в ладонях. Тугие зёрна пшеницы жую долго с усилием. Рядом никого. Медленно выползаю из грязи. Во всём теле слабость. Полурваные сапоги, ноги промокли, штаны грязные. Ну и пусть. Мелькнула чёрная мысль: «Надо запомнить место». Ранней весной колоски можно собрать, если не опередят суслики. Моя сумка почти пуста. У других не гуще. Адька насобирал больше всех, повезло. Усталые, голодные тащимся домой, едва переставляем ноги.

* * *

Дни осени Александру Сергеевичу Пушкину были милы. Конечно! Он осенью гулял по аллеям собственного парка, а мне – «товарищ дорогой», пришла пора картошку выкопать до холодов. Дровишки на долгую зиму заготовить. Сенцо для коровёнки с луга вывезти. И ещё чего много, много сделать. Иначе не выжить. Кто пытался – не получилось.

Бабье лето коротко – не зевай. С утра прохладно, лёгкий иней на земле. К полудню теплынь. Солнышко щедро светит, у него каникулы скоро наступят. Паутина деревья покидает, летит куда-то, торопится. Журавли точно знают куда, нам крылом машут, прощаются до весны печальным кликом. Вот бы с ними. В далёких теплых странах побывать. Мир посмотреть. Сравнить где лучше. А если где лучше, почему такая несправедливость на земле водится. Одним тепло и сыто, другим холодно и голодно. Несправедливо!

Размечтался, глядя в голубое небо. Сладкие грёзы прервал голос Адьки: «Чё зеваешь? Смотри, отстал на сколько рядков!»

Он действительно вырвался вперёд. Догнать его непросто. И слишком торопиться нельзя. Картошку оставлять в земле станешь. А это совсем недопустимо. Если обнаружат всю площадку – норму на день перекапывать придётся. Мы до обеда одни работаем. Мама в школе. После обеда присоединится. Дела пойдут быстрее. Выкопанную картошку рассыпаем на землю, чтобы подсохла и получила солнечную дезинфекцию. Перерывов на отдых не делаем. Ну если только на самую малость, когда куст чёрного паслёна рядом окажется. Ягоды паслёна крупные. Вызрели под надёжной защитой картофельной ботвы. Уцелели при прополке. Спелостью налились – сладкие. Сорвёшь ветку и в рот не спеша по одной ягодке, чтобы удовольствие продлить да передохнуть. Вечером картошку что выкопали сортируем: крупную картошку на питание, среднюю – на посадку, мелкую – на корм поросятам. Что на питание переносим в подполье дома. Другую часть – семенную храним в погребе вместе с кадушками с солёными огурцами и грибами. Погреб рядом с домом. Вскрываем его в марте месяце когда в подполье всё закончилось.

* * *

Прошлой зимой ночью в погреб влезли воры. Картошку почти всю унесли. Мы слышали, как они воровали, но ничего поделать не могли. Боялись. Помочь никто не мог. Один Серко, наш любимый и верный пёс, смело бросился с громким лаем на бандитов. Они убили его. Красавец Серко. Крупный. Серо-белой масти с небольшими висячими ушами. Умняга. Всегда спокойный и очень сердитый к незваным гостям. Нам его подарил дедушка уже взрослого. Серко проявил себя сразу так, будто всегда жил здесь. Верный друг всюду сопровождал нас и если нужно защищал. Жил свободно, не на привязи. Гибель Серко настолько потрясла наши детские чувства, что несколько дней я и Адька не ходили в школу. Каждое упоминание о нём вызывало слёзы. Я и сейчас тяжело вспоминаю ту трагическую зимнюю ночь. Убийство произошло на наших глазах. Ночь была лунная из окна всё просматривалось. Потом рассказывали. В село заглянули какие-то залётные бандиты.

* * *

Санька Лимонов появился на нашей лужайке, где мы всегда играли в бабки, случайно. Ему, как и положено, прилепили прозвище – Лимонад. Старше нас, находился на допризывном учёте. Жил по соседству. Работал вместе с матерью в колхозе. По натуре очень юморной, в свободное время всегда не прочь поиграть с нами в разные игры. Санька выше среднего роста, крепкого телосложения, носил длинные, тёмно-русые волосы, спадающие на пробор. Теперь наш авторитет. Некоторые его поступки стали примером для подражания. Лимонад не курил, только изредка баловался, за что тётка Дарья – его мать, устраивала ему выволочку. Но это Саньку не останавливало. Он и нас учил крутить «козьи ножки» из старых газет. Вместо табака «ножки» набивали сухим мхом, что кладут между брёвен в стенах домов, или сухими листьями картофельной ботвы. Однако Санькина наука лихо покурить не прижилась.

Однажды долго бродя по лесу, проголодались, решили закурить. «Козьи ножки» набили сухими листьями картофеля как учил Санька. Продукта этого было предостаточно. Покурили так, что меня, позеленевшего от рвоты, под руки приволокли домой. После этого не курю. Кто желает навсегда избавиться от пагубной привычки – попробуйте. Мне помогло. И вам поможет – ручаюсь.

Долгое время Санька исполнял обязанности помощника тракториста – был прицепщиком. В одну из ночных смен не работал. Его тракторист, молодой парень, скоро должен был отправиться на фронт, а пока распахивал поле под озимые. Во время работы заснул. Трактор свалился в овраг. Парнишка погиб. Саня долго переживал, уединился, избегал нас. Его временно определили на работу боронить засеянное поле. Теперь Санька управлял быком, запряжённым в борону. Мы его величали «быковод». Саня никогда не обижался. Однажды, управляя бычьей силой, животина взбунтовалась. Как не пытался «водитель» сдвинуть с места упрямого быка, ничего не получалось. Обозлённый Санька, что с ним никогда не бывало, побежал просить помощи у девчат, которые работали неподалёку. Прибывшие помощницы к месту происшествия быка не обнаружили. Остался только след от копыт и бороны. Быка нашли недалеко в лесочке. Он мирно щипал травку. Острые на язычок девчонки пощадили Саньку. Его вскоре освободили от занимаемой должности быковода и назначили в помощники механику для ремонта поломанного трактора.

* * *

Игра в бабки стала нашим очередным увлечением. Кто обучил и показал – неизвестно. Игра эта, как и игра в городки – увлекательна, поэтому вполне можно считать полезной. Играли в бабки только в свободное время. Однажды к нам присоединился Лимонад. В самый разгар бабочной баталии, когда напряжение игроков достигло пика, Санька резко наклонился, чтобы подобрать выигранную им бабку. В этот неподходящий для победителя момент, с громким треском у него лопнули штаны и тоже в неподходящем месте. Ватага взорвалась смехом. Впервые секунды от неожиданности бедолага начал крутиться, тем вызвал ещё больший хохот. Мгновение. Санька успокоился и, будто ничего не произошло, спокойно зашагал к дому с гордо поднятой головой. Все бросились за ним с криком, – «Саня покажи ж. у!». Пройдя несколько шагов, Санька вдруг остановился, не поворачивая головы в нашу сторону, низко нагнулся. Разорванная штанина раздвинулась, обнажая пролетарское происхождение. От неожиданности мы остолбенели, онемели разом. Стало неловко и стыдно за себя, за глупое злорадство. Поняли, что подобное могло случиться с каждым из нас в любую минуту, в любом месте.

И чтобы совсем было понятно. Пару слов о штанах. Работящие, неугомонные мальчишки военной поры, доставляли много хлопот матерям. Одна из них – как одеть мальчишку, чтобы дёшево и прочно. Рабочие штаны для нас шили из самотканой грубой ткани, произведённой из толстой льняной нити. Носили штаны на голое тело, застёгивались они на одну пуговицу. Тело привыкало к ткани только после нескольких стирок. Все мальчишки штаны непременно дорабатывали под конкретное назначение. Так, для игры в бабки внутрь штанин пришивали глубокие карманы. От пояса почти до пят. Если удавалось выиграть много бабок, складывали туда. Ходить было очень неудобно. Однако чувство победителя было полней карманов.

* * *

Мама уехала в райцентр – Большеречье на очередной педсовет. Советы проводились перед началом учебного года. На эти два дня мы остались одни. Артур за старшего с полнотой власти. Я, как его заместитель, с функциями беспрекословного исполнения воли старшего. Общий контроль над нами осуществляла соседка бабушка Люськи. Всю работу по дому и уход за животными делали сами. Причём успешно.

В первый же вечер, сделав все дела, поужинали. Решили, что пора и отдохнуть. Что более приятного может быть, как посидеть у огня. В комнате темно. В открытой топке печки «контрамарки» видны, как весело горят берёзовые дрова, слегка потрескивая.

Оранжевые языки пламя колышутся словно знамёна, испуская приятное тепло и тени. Отражённые на стене тени, неустанно перемешаются, меняя формы. Ещё совсем маленький Петруша пытается ручонкой поймать ускользающую тень, но ему никак не удаётся. Нас это забавляет. Чувство полной свободы и самостоятельности возвышает меня и Адьку над младшими. Чтобы придать солидность, нужно закурить. Сделали длинные «козьи ножки» как учил Санька-Лимонад, набили сухим мхом, заломили буквой «Г». Подожгли и за компанию сунули в рот Тольке, Любке и Петьке. В этот самый момент, когда честная компания предалась «приятному развлечению» в комнату вошла соседка. Увиденное её настолько потрясло, что она онемела. Изо рта вылетали какие-то мычания. Мгновенно сообразив что к чему Адька, я, следом Толька побросали окурки в топку и дёрнули под кровати. Петруша, ничего не соображая, просто держал в руке незажженную «козью ногу». Только Люба спокойно сидела на полу у печки, вытянув ноги с «сигарой» во рту, не реагируя ни на что. Была она одета в старенькое ситцевое платьишко с отложным воротничком. Две тоненькие косички торчали в разные стороны. В то время Люба была единственная наша сестрёнка. Ей было три года.

Сегодня 23 августа 2010 года. Пишу эти слова с болью в сердце. Шесть дней назад, 18 августа Любы не стало. Она умерла в возрасте 71 год.

Сестра Люба с подругой.

Люба прожила трудную во всех отношениях жизнь. Военное детство. Послевоенная голодная, холодная юность. По окончании средней школы учёба в Железнодорожном техникуме, г. Актюбинск, Казахстан. Учиться в ВУЗе не было средств.

После успешного окончания техникума получила назначение в город Омск.

Место оказалось занятым. Пришлось работать не по специальности. Желание больше зарабатывать побудило пойти на работу крановщиком в «горячий» цех завода Омск-шина. На пенсию ушла инвалидом с почти полной потерей слуха. Мизерная пенсия как у большинства российских пенсионеров-тружеников вынуждала подрабатывать на «заслуженном отдыхе» до последнего дня.

* * *

Скоро отгуляло бабье лето, октябрь подоспел заморозком крепким. А с ним зима в Сибирь пришла как бы нежданно будто в Африку. Крыши коровников ещё не починили – не успели, сани не готовы – до них ли было, в борозде остался трактор зимовать – сломался. Словом, а поутру они проснулись. Кругом бело. Серые, косматые тучи лениво по небу плывут. Воздух сырой и холодный.

Всё колхозное хозяйство женским плечом, женскими руками держится, мужчин нет – война забрала.

В школу идти не хочется. Снова сидеть смиренно за партой. Зубрить стихи. Делать домашние задания, когда лучше побегать на лыжах. И много чего не хочется, а надо. Всё равно мама заставит. Печки в школе топят плохо – дрова берегут, впереди холода.

После уроков начали проводить репетиции. Готовили программу к очередной Двадцать пятой годовщине Октября. Это ответственное мероприятие было обязательным и строго контролировалось сверху. Нас построили рядами. В первом – кто меньше ростом, кто повыше – во втором. Хором начали заучивать слова благодарности вождю:

Сначала получалось громко, но вразнобой. Потом в лад, но тихо. Пионервожатая начала сердиться. Решила, что нужно немного отдохнуть. Отдохнули. Ещё больше замёрзли. Шмыгали носами. Снова начали кричать. Теперь получалось совсем тихо и вразнобой. Вожатая с грустью смотрела на нас. Плохонькая одежонка – продрогли. Не до «счастья», когда замёрз и есть хочется. Отпустила домой.