Читать книгу Следом за тобой. Монсирийская дюваль - Ася Муевская - Страница 2

Никогда не понимала, почему пибоди-голдцы делают стулья такими высокими, если обладают весьма скромной высотой тела, – впрочем, наверно, как раз поэтому.

Тем не менее, не будь у меня пибоди-голдского стула, пришлось бы ставить два стола друг на друга, а сверху еще стул – что было бы настоящим испытанием для таких костлявых рук, как у меня. Смех, да и только: не повесишься, так разобьешься.

Я закинула петлю на шею и уставилась в голубую пелену за балконом.

Не спешите меня осуждать. Как говорится, кто без греха, киньте в меня камень, – только, пожалуйста, выберите побольше, чтоб уж наверняка.

Эта тварь уничтожила все, что я любила. По сравнению с тем, какой жизнерадостной и свободной я была, сейчас я была сломана, как спичка. Не говоря о родной сестре и единственном друге, которых он забрал у меня.

Оставалось лишь шагнуть – и я без задней мысли сделала это.

Позвоночник натянулся как тетива, а саррокковская простынь так врезалось в кожу, что показалось, будто я обожглась.

Поэтично, что даже поломанная спичка еще способна жечь.

В какой-то момент тело перестало сопротивляться.

В темноте глаз я стала различать прекрасные желтые поля и огромные деревья. Недалеко от себя я увидела ослепительно белую лошадь с пышной гривой. Я подошла, чтобы лишь погладить ее, но затем решила запрыгнуть на спину, и поскакать галопом в сторону голубого горизонта.

Я скакала и скакала, разрезая колосья пшеницы и чувствуя теплый ветер на своем лице, скакала и скакала, пока неожиданно – вдали, на входе в хвойный лес – не показался знакомый образ. Я точно знала эту девушку. «Неужели Саила?» – подумала я. Подбираясь ближе, ее черты лица все более напоминали мою сестру.

Я пригнулась, прижавшись к лошади, и поскакала еще быстрее. Копыта шумели как кувалды, бьющие о землю, а я пыталась разглядеть расплывчатое лицо сестренки. Я уже начала смеяться, словно наконец все вернулось обратно, но внезапно – и я сама не поняла, как это вышло – упала наземь.

Мое тело рухнуло на пол, а легкие стали жадно наполняться воздухом. Я кашляла навзрыд, вцепившись в веретено из простыни, а Амаэль стоял возле. Он смотрел на меня, сидящую на коленях, словно на муху в липкой паутине, и хоть бы улыбнулся или разозлился, – нет же, на его лице не было и намека на выражение.

– Думала, можешь просто убить себя, и все закончится? – сказал он.

Я хотела закричать – «будь ты проклят!» – или отреагировать хоть как-то, но никак не могла откашляться. Из пяти сыновей именно Амаэля я ненавидела больше всех. Не за его безразличие и жестокость, а за то, что они были ему ни к лицу, будто глубоко внутри него было спрятано что-то светлое, а он за каким-то чертом играл роль, которую выбрал для него отец.

Впрочем, может быть, мне просто нравились его благородные черты лица и крылья, которые, в отличие от других детей Хозяина, были не черного цвета, а скорее дымчатого. А может, я была просто дурой, которая тащилась от властных мужчин, даже пусть и другой расы.

Я смотрела в его глаза, взращивая отвращение, и продолжала кашлять, словно проглотила горсть загжаурских гвоздей. Подумать только, а ведь Лепешка засыпал и просыпался с этой болью на протяжении месяца. Бедный, бедный Лепешка. И почему никто ничего не сделал; почему все просто слушали его стоны, занимаясь своими делами?

Отрезать руку, лишить речи, выгнать из замка – что угодно, но никак не смертельная пытка гвоздями за несчастный кусок мяса, которого у Хозяина было полно. Лепешка не заслужил такой смерти! Он никакой смерти не заслужил! Прошло уже несколько месяцев, а я чувствую словно это было вчера.

– Не забывай, что за тобой приглядывают, – сказал Амаэль. – Стоит тебе только подумать о чем-то подобном, и сэр Батрогосский доложит об этом, – Амаэль вскинул огромные крылья, подняв в воздух все легкое, что было в комнате, и вышел на балкон. – А ведь благодаря тебе он остался жив, – сказал Амаэль, слегка повернув голову вбок. – Как ты там говорила… каждое существо заслуживает жить? Что ж, наслаждайся.

Амаэль дважды щелкнул языком – так он давал команды летучему, – и присел в коленях, приготовившись к прыжку.

– Однажды я убью Хозяина! – закричала я хрипло. – Слышишь? Не будет и дня, когда бы я не попыталась найди способ отправить его на заклание драконам!

Амаэль выпрямил ноги, но не стал даже поворачиваться. Выслушав его молчание, я прекрасно поняла, что он имеет ввиду: «Ты не способна убить даже себя. Какой тебе убить Хозяина?»

– Даже если и не получится! Я буду ковырять его десертным ножом, пока он спит, – продолжала я, сидя в шелковой луже своей ночнушки. – Буду сыпать химозу в вино и крошить в салаты сочепкины ягоды! Вот ради чего я теперь буду жить! Каждый новый день будет еще одной попыткой убийства, и впереди у меня не менее тысячи!

– Ты не сделаешь ничего из этого, – прервал меня Амаэль.

– Повернись, когда со мной разговариваешь! – мой голос становился все ужаснее, а ком в горле так и не удавалось проглотить. – Имей мужество смотреть в глаза!

Амаэль наконец повернулся и посмотрел так холодно, что я пожалела, что просила об этом.

– Своими выходками ты ставишь под удар целый замок, – сказал он. – Напомнить тебе, что было, когда Кридо на полгода закрылась в подвале? – Амаэль снова повернулся к пейзажу. – Несколько тысяч взрослых…

– Вон! – крикнула я из последних сил.

– Несколько тысяч взрослых и две сотни детей Загжа Ура умерли от голода.

– Пошел вон!

– … Другие же выжили, поедая первых.

– Они умерли из-за вас!

– Не забывай, что у простых людей нет таких запасов еды, как у королевской семьи.

– Убирайся! – продолжала я.

– Хорошо подумай, прежде чем что-то делать.

Амаэль спрыгнул с балкона, не дослушав мои рыдания, и улетел в сторону Пятого замка, а я смотрела вслед злыми разбухшими глазами.

Как и говорила, не люблю начинать с плохого, но теперь вы понимаете, насколько мое положение казалось безвыходным. Подчиняйся, или умрут тысячи, – Амаэль был прав, я не могла рисковать народом ради своего умиротворения.

Пытаясь отдышаться от истерики и успокоить тремор на руках, я вдруг услышала ароматный запах, который легко узнаю среди тысячи других.

– Марочка! – это была тетушка Асмэ с вафельными полотенцами на плече. – Марочка, моя хорошая, – она схватила меня за подмышки и стала помогать встать. – Снимай это, снимай скорее, – Асмэ откинула петлю. – Даже знать не хочу, как ты до этого дошла.

Тетушка Асмэ… Она была единственной, кто заходил в мою комнату не для того, чтобы унизить меня. Нельзя сказать, что остальные желали зла, просто они избегали моей комнаты; они делали вид, что не знают, что здесь происходит по ночам.

– Я… – мне вдруг стало стыдно за свой внешний вид. Я валялась на ногах, как алкоголичка после десятка кабаков, к тому же со следами удавки на тонкой шее.

– Говорю же, не хочу ничего слышать, – перебила тетушка. – Вставай же, вставай. Идем. Я наберу горячую ванну, ляжешь, зажжем свечи с шоколадом… – тетушка Асмэ внимательно посмотрела на меня. – Нет, с ванилью, конечно же, с ванилью.

Даже если не смотреть на тетушку, ее присутствие всегда можно угадать по запаху самодельного крема для рук, что напоминал миндальное печенье. Говорят, я даже однажды укусила ее, когда мне было шесть, но я не помню.

Когда ванна была готова, я медленно погрузилась в горячую воду и растаяла в ней, как мороженое. И шея, и плечи, и грудь мигом забыли о боли.

– Альту или монсирийскую дюваль?! – крикнула тетушка Асмэ из комнаты, но не дождавшись ответа, сразу же добавила: – Конечно же, альту, что тут думать.

Как бы сказал Лепешка: «Профессионалы вопросов не задают, а если и задают, то из вежливости». Тетушка прекрасно разбиралась не только в запахах, но и в музыке ветра, – в общем-то потому, что и то и другое требовало глубокого знания порошков, в частности житейских секретов их приготовления, в чем Асмэ не было равных.

К слову, об альте – это удивительный инструмент, о звучании которого другие замки могут только мечтать; хотелось бы хоть одним глазком увидеть, как ее делают милдраарокцы. Лепешка говорил: если смазать ее мазью из алого дерева, она способна заживлять раны одним только звуком. Но и без мази она звучала настолько красиво и нежно, что негатив оседал на дно ванны, делая ум ясным, а настроение спокойным.

Как же мне не хватает твоих рассказов, Лепешка.

Асмэ поставила альту на балкон, посыпала бежевым порошком и инструмент зазвучал вместе с порывами южного ветра. Несмотря на то, что альта была изобретением милдраарокцев, только в горах Рара она звучала так прекрасно. Ветер спотыкался о скалы и создавал неповторимую мелодию – никто бы не сыграл лучше, – которая успокаивала хлеще любых отваров.

– Давайте, – сказала я, приоткрыв дверь шваброй. – Идите и вы искупайтесь. Мне хватит.

– Чего это? Что несешь-то? Валяйся, набирайся сил, – сказала тетушка.

– Пожалуйста, – сказала я. – Мне и так стыдно.

– За что тебе… тебе-то, ангелку, стыдно?

– Горячая вода… свечи… альта… Больше половины замка не получает этого даже по праздникам, а я… я ведь ничем не лучше.

– Глупости какие! Всего хватает, – сказала тетушка. – Ни один житель Рара не страдает так, как ты.

– Неправда, – сказала я. – Вы только и страдаете из-за того, что я такая капризная дура. Если бы я была сговорчивее, еды было бы…

– Да что ты такое говоришь? – перебила тетушка и присела на ванну. – Марочка, мы все тебя очень любим. Никому и в голову не приходило думать, что тебе живется проще. За твою работу…

Забавно, что она считает «это» работой.

– … за твою работу полагается гораздо больше, чем ванна и свечи. Прислуживать Хозяину… испытание не для слабых.

– Да разве ваши испытания слабы? – спросила я.

– Мара! Мы всего-то и делаем, что убираем, моем, готовим да травы собираем, много-то ума надо. Но ты другое дело. То, что ты делаешь для Хозяина… об этом и речи нет. Купайся, сколько влезет, купайся и ни о чем не думай. Отдыхай. Мне нужно идти. Мика, того гляди, опять буршетку не выключит. Дуралей, прости Хозяин, только и знает, что девок с Пятого замка рисовать. Стоило один раз его с собой взять… Прости, Марочка, мне правда пора. Не экономь на воде, набирайся сил.