Читать книгу Невеста. История любви в городе N - Ася Векшина - Страница 2

Сегодня последняя примерка свадебного платья.

Моя портниха живет на окраине. Пока я крадусь по объездной в потоке машин, пробивающихся через мокрую метель, слушаю по радио песенку о скамейке в старом парке, хранящей безумства былой любви. Все популярные песни о любви кажутся мне глупыми, но эта трогает какой-то жалобной интонацией. Ведь если подумать, у каждого из нас есть такая вот скамейка, качелька или что-то еще, занозой впившееся в сердце. Красная «ауди» впереди меня, забыв показать поворот, ныряет на кольцо прямо передо мной, я давлю на клаксон, привычно вырывается ругательство.

Портниха встречает меня оживленно. Милая женщина без возраста, похожая скорее на учительницу, чем на модистку. Ее зовут Анна. В единственной комнате, служащей мастерской и жильем, на вешалке висит платье, в котором я предстану перед Игорем.

Оно тяжелое, скользкое, из старого муслина цвета слоновой кости, бережно хранимого бабушкой для меня. Вырез лодочкой, юбка-колокол и высокие перчатки делают меня похожей на героиню старых фильмов.

– Сидит идеально, не морщит. Великолепно, – портниха удовлетворенно кивает, прикалывая к поясу причудливый цветок из накрахмаленной ткани, с жемчужиной в сердцевинке – единственное украшение лаконичного наряда.

– Вам нравится? – Анна смотрит на меня слишком пристально, слишком вызывающе или мне это кажется, и я взрываюсь:

– Нравится?! Помилуйте! Оно – совершенство. Вы – Донна Каран свадебной моды. Коко Шанель, или – кто еще там есть? Все дело в том, что… В общем…

Ее взгляд не меняется, только тревожно поднята бровь и улыбка чуть натянутей, чем обычно:

– Все невесты переживают накануне свадьбы. Им всем кажется, что платье не произведет нужного эффекта.

– Не то, совсем не то.

– А давайте по чуть-чуть ликеру? Дочь делает, смородиновый.

– У вас есть дочь?

Портниха смеется:

– Да. И я уже дважды бабушка. Дочь живет одна с детьми, много работает. Любит иногда экспериментировать с напитками. По своему рецепту готовит то настоечки, то ликерчики. Нет, не подумайте, сама не пьет, так, угощает друзей, знакомых. Этот ликер ее фирменный, всем нравится.

Ликер оказался вкусным, Анна – моложе, чем я думала. Платье начало казаться мне трогательно старомодным, а Игорь – малознакомым человеком. Я пустила пьяную слезу, пока портниха паковала платье и помогала спустить вниз, к машине.

– Ну, с богом. Счастья вам, Машенька!

Нетвердыми руками я вывернула руль и полетела по скользкой дороге. Впрочем, этот путь был так хорошо знаком, а гаишники, промерзнув, попрятались, что через полчаса я уже вывешивала платье на окно в бабушкину комнату. Я превратила ее в гардеробную, чтобы она не казалась такой заброшенной в слишком большой и пустой квартире.

Завтра утром – визит в салон. Парикмахер придумала мне «нечто в моем стиле». Я смотрю на часы – всего десять. Меня невыносимо тянет спать. Я пишу Игорю нежную смс-ку, и он мгновенно отвечает:

«Мальчишник в самом разгаре, все ждут стриптиз, но я хочу улизнуть к тебе, любовь моя!»

Я поспешно набираю, что ко мне сегодня нельзя, у меня ночует платье, а видеть наряд невесты до свадьбы – плохая примета. В ответ прилетает что-то нежно-невнятное, и связь обрывается. Спать, спать…

Мне приснился сон. Зал ожидания вокзала. Практически пустой, только уборщица возит по мраморному полу тряпкой-мешковиной и вдруг натыкается на мои чемоданы – красный и белый. Она толкает белый чемодан шваброй и зло смотрит на меня:

– Мешаете, уважаемая. Пересядьте туда! – тычет рукой в скамейку в самом углу, возле закрытого газетного киоска.

У уборщицы лицо постаревшей портнихи. Я безропотно пересаживаюсь и вдруг понимаю, что я забыла дома билет, а поезд уже на перроне. Я встаю, хватаю чемоданы и бегу к выходу. Домой, домой, нужно успеть за билетом, поезд стоит сорок минут! Но выход в город закрыт. Я бегу к другому, боковому выходу, но его нет. Мечусь по вокзалу, но все входы и выходы закрыты. Бросаю чемоданы и кричу уборщице, толкающей перед собой ведро:

– Мне нужно домой, за билетом! Где здесь выход?

Но она на глазах растворяется в воздухе, и зал наполняется людьми, толкающимися, равнодушно и сердито гудящими, что-то обсуждающими, без вещей и почему-то в зимней одежде, когда на мне лишь тонкий свитер. Никто не обращает на меня внимания. Я в растерянности сажусь на пустующий уголок скамейки… и просыпаюсь.

На мобильнике пять пропущенных от Доры. У нее жуткий переполох, но в целом все готово к свадьбе. Она не понимает, почему я до сих пор не у мастера, когда это я собираюсь делать прическу? Уже девять, а церемония в ЗАГСЕ в два, времени не осталось!

Плетусь в ванную и вижу в зеркале отекшее лицо. Рассеянно собираюсь и спускаюсь во двор. Снег ослепительной белизны сменил вчерашнюю слякоть. Дети лепят снеговиков, я улыбаюсь, слушая их радостные возгласы, и получаю несильный удар в спину снежком. Мальчишка в полосатой шапочке выжидающе смотрит на меня. Я лишь машу ему рукой, и он убегает, размахивая лопаткой.

Машина словно маленький сугроб. Сегодня она мне не понадобится, салон находится совсем рядом с домом. Моя мастер с легким запахом перегара, заглушенного цитрусовыми ароматами парфюма, как обычно уже ждет меня. Мне нравится, как скупыми движениями, бережно она распутывает мои тонкие волосы, моет их, расчесывает. Она не спрашивает меня о свадьбе, наверное потому, что мир свадеб для нее – не более, чем источник дохода. Я слышала от кого-то, что мужчинам она предпочитает женщин и даже живет с симпатичной девушкой долгое время.

Моя прическа, по ее замыслу, совсем простая: тугая ракушка на затылке, сколотая шпильками с жемчугом, и волна выбившихся прядей сбоку от лица. Я соглашаюсь и вижу, как в умелых руках мое лицо приобретает знакомые контуры.

Бабушка умерла пять лет назад, примерно в это же время года. Я уезжала в командировку, вернувшись, долго жала на кнопку звонка, понимая, что что-то случилось. Обычно шаркающий звук тапочек успокаивал меня, но в тот день за дверью была тишина.

Я не смогла открыть дверь ключом, она была закрыта изнутри на защелку. Бабушка, всегда деятельная и разумная, в последнее время стала всего бояться: стука, шорохов, темноты. Сосед помог мне сломать дверь. Она лежала на полу в кухне, в чистом халате, с посиневшей частью лица и рукой, нелепо вывернутой. На столе застыли в миске разбитые для стряпни яйца.

В день ее похорон было так же красиво и чисто от выпавшего за ночь снега, как и сегодня. На кладбище собралось совсем немного народу: старики из подъезда, незнакомая дальняя родственница, Дора и мои коллеги по работе.

Мама приехать не успела, не получилось быстро сделать визу. Она лишь звонила и сдавленно плакала в трубку, обещая выбраться летом, но так и не приехала.

Бабушке понравился бы Игорь, она всегда любила мужчин, которые знают, что будет завтра. Правда, она была замужем за совсем другим человеком: мой дед имел репутацию правдолюба, со всех работ уходил со скандалами, часто замыкался в себе, неделями ни с кем не разговаривая, но, в сущности, был милым чудаком и добрым человеком. Он умер во сне, в больнице, куда лег, чтобы сделать операцию на глаза.

Мне осталось только собраться и ждать машину, которая привезет меня в ЗАГС. Я отменила привычные церемонии в виде поездок по городу, фотографирования у каждого столба и распитию шампанского на холоде. Игорь и я должны увидеть друг друга только в ЗАГСЕ. Эта идея, изначально встреченная Дорой в штыки, сейчас казалась ей жутко романтичной. Из-за большого количества гостей, многие из которых даже не знают, как мы выглядим, часть из них будут дожидаться нас в откупленном для свадьбы местном театре (ресторан– «туалет» Доре спешно пришлось вычеркивать из сценария).

Дома я принимаю душ, стараясь не намочить прическу и не задеть праздничный макияж. Долго смотрю на себя в высокое зеркало в прихожей. Мне кажется, что сегодня я похожа на маму и это выглядит насмешкой: мама никогда не была невестой. Не знаю даже, мечтала ли она об этом. Мы никогда не могли с ней говорить ни о чем, кроме невыученных уроков, немытой посуды и моего позднего возвращения с прогулок. Иногда, правда, мама расспрашивала меня о подругах, о моих планах на будущее, о прочитанных книгах, но о себе она не говорила. Мама всегда была чем-то занята: она работала в доме культуры и организовывала досуг для пенсионеров и ветеранов. Ребенком я ходила на все эти концерты, взрослея, начала их избегать под разными предлогами. То, что мама эмигрировала в страну, представляющуюся мне и поныне совершенно недоступной, вызвало у нас с бабушкой долгое оцепенение. Как ей удалось это сделать, мне не понятно и по сей день. Я отказалась ехать с ней наотрез, бабушка – тоже.

Сейчас мама, будучи когда-то атеисткой, верит в неизвестного бога и воспитывает приемного сына. Мой брат, судя по фотографии, живой и умный мальчишка с раскосыми глазами. Когда-то мне очень хотелось, чтобы они с мамой приехали, точнее, я видела, как об этом мечтает бабушка, вчитываясь слабыми глазами в редкие мамины письма. Но потом я подумала, что новая родина и новая жизнь с новым ребенком сделали маму счастливой, и это новое счастье отрезало ее от нас. Глядя на старые фотографии, где мама в неуклюжих очках деловито руководит театральной постановкой, мне трудно совместить ее с мамой теперешней: отсутствующе улыбающейся женщиной с седыми прядями в коротких волосах, стоящей на фоне пластикового домика с зеленой лужайкой.

Опять серия звонков от Доры: я не забыла, что уже через час за мной приедет машина, арендованный белый лимузин? Собралась ли я или мне нужна помощь? Звонил ли мне Игорь, он «недоступен», Дора набирает его уже час.

Стоп… Игорь – недоступен? Вспоминаю, что сегодня мой жених не позвонил мне ни разу. Он вообще жив там после фееричного мальчишника? Набираю – действительно, недоступен.

«Позвонит, никуда не денется» – услужливо подбрасывает мне спасительную фразу подсознание. Сейчас меня больше волнует другое. Мои туфли.