Читать книгу В поисках веселого Ганса - Авенир Вайнштейн - Страница 3

Можете себе представить, какие мы бывали в начале осени, когда, утомленные переездом-перелетом, но отдохнувшие и загорелые после месячного отпуска где-нибудь в Сочи, в Николаеве, в Коктебеле-Судаке или у родственников на бахче, в деревне, на речке в палатке и… (фантазия подсказывает все возможные в былые советские времена варианты) возвращались мы домой в свои города и веси…

Так вот, наверное, такими же и были наши предки в начале октября 1913 года, когда не успевшая еще окончательно сбросить позолоченное очарование листвы в аллеях, садах и парках столица Российской империи Санкт-Петербург вбирала в себя отдохнувших горожан, вернувшихся к своим привычным будням (С той лишь небольшой разницей, что предки-то наши могли возвращаться с любого курорта Европы и даже из Америки…).

Петербург в ту осень принимал множество высоких лиц из разных стран мира, ибо год 1913-й был годом 300-летия Дома Романовых. И вообразите себе, как разукрашен был Питер, какие «мероприятия» там проходили, как все было торжественно и по-государственному празднично и чинно.

Его Императорского Величества Мариинский театр оперы и балета в один из памятных вечеров был украшен особенно пышно: ожидался приезд самого государя императора и высоких иностранных гостей, для них и высокопоставленной многочисленной публики давали «Жизнь за царя» Михаила Глинки.

Не склонен проводить аналогий, но знаю, как трясло и лихорадило советские концертные залы, театры оперы и балета, всевозможные Дворцы Республик и филармонии в преддверии великих Октябрьских торжеств с приездом высших чинов государства и зарубежных гостей.

Могу себе представить то возвышенное и земное волнение, обуявшее в 13-м году «Мариинку»! Как чистили и мыли помещения, с каким трепетом репетировали официальные торжества, с какой тщательностью делалось буквально все, чтобы не ударить в грязь лицом, вдохновенным и преданным!

И вот сердца почти перестали биться, замерев на вздохе… и выдох восхищения – все взоры нарядной публики устремились к царской ложе с креслами в красном бархате и позолоте над партером напротив сцены.

Окруженный свитой министров и дам, вошли его императорское величество Николай Романов. Зал вскинулся в восторженных рукоплесканиях. Последовал царский приветственный жест, и все понемногу улеглось. В наступившей тишине прошуршал величественный занавес, открывая сцену с хором. Умолкла запоздалая пугливая настройка гобоя и скрипки в оркестровой яме. Дирижер взмахнул палочкой, и над затихшим залом полились в величественных гармониях слова-заклинание – хор «Боже, Царя храни», подняв всех с мест.

Аплодировал зал, раздавались здравицы в адрес императора и всего Дома Романовых. В царской ложе появились огромные корзины цветов, было замечено возбужденное радостное движение. Николай II что-то передал юному пажу и рукой в белой перчатке указал в сторону сцены. Весь зал устремил взгляды на пажа – достойнейшего юного представителя Пажеского корпуса, который уже взбегал к тумбе дирижера, стоявшего в поклоне лицом к императору. Дирижер был молодой человек, аристократическую бледность его лица подчеркивали небольшие черные усы, завитые кончиками кверху, кудрявый брюнет лет девятнадцати от роду. Студент пятого курса обучения Санкт-Петербургской консерватории. Чтобы познакомить моего читателя ближе с этим очаровательным молодым человеком (императора, надеюсь, все достаточно хорошо знают, поэтому я сделаю акцент на фигуре взволнованного молодого человека). Арон Нудельман, воспитанник директора Петербургской консерватории Александра Константиновича Глазунова по классу валторны и проходивший курс дирижирования у композитора, пианиста и дирижера Мариинского театра Феликса Михайловича Блуменфельда, был как лучший представитель студенчества удостоен такой исключительно высокой чести – стать у дирижерского пульта на 300-летии Дома Романовых. Вдуматься только – столь достопримечательное историческое событие!..

Правда, в течение своей артистической деятельности этому дирижеру приходилось много раз играть с большими симфоническими оркестрами Советского Союза в разных концертах и спектаклях. И нередко в присутствии руководителей государства и их иностранных гостей…

Такова участь артиста.

А участь императора и его Дома? Каждый делал свое дело и жил по-своему, в своем ключе, по своим нотам (но эти чаще всего писали другие) и велению Судьбы…

Вернемся в нарядный, взволнованный, пропахший французскими духами, поражающий воображение красочностью дамских платьев зал его Императорского Величества Мариинского театра оперы и балета, в тот достопамятный торжественный осенний вечер 1913 года (в скобках замечу: не вдаваясь в документальную архивную точность события, я представляю себе, что торжества эти должны были происходить именно осенью, в начале концертного сезона. Ведь как получается в истории? Как осень настает, начинается новый полит-концертный сезон. Проследите за концертно-историческими событиями в мире и убедитесь, что многое совпадает. Многое…), когда Россия отмечала 300-летний юбилей дома Романовых – таких разных, но судьбою и Господом ей нареченных царей на три века правления…

До империалистической войны с Германией оставался ровно год. А то и менее. До Октябрьского переворота – 4 года, а то и гораздо более, через революцию Февральскую.

И следует вспомнить, что долгие годы после Великой Октябрьской революции в СССР газеты и Всесоюзное радио сообщали отчеты Госплана о пятилетках в 4 года, с каким-то отчаянным нажимом сравнивая достижения советского народного хозяйства с достижениями царской России в 1913 году: надоев молока столько-то, что превышает (например) на 3,5 % надои молока в царской России 1913 года, собрано зерна столько-то тысяч тонн, что превышает урожаи в 1913 году (к примеру) на 7 %.

Хотя общеизвестно, что именно хлебушек Россия продавала в мире и даже в Америке интенсивно. И так же было в 1913 году…

Итак, мы в зале.

Паж, молниеносно проскочив расстояние от царской ложи до сцены, торжественным шагом направляется к дирижеру и дрожащими руками протягивает ему продолговатую коробочку. Молодой человек открывает ее и с трудом сдерживает выражение восторга – на красном бархате лежит черного дерева дирижерская палочка. Он берет ее и показывает залу: от основания до кончика палочки вьется золотая змейка, ее головку украшает рубиновый глаз. Арон Исаевич Нудельман, дирижер, на этот счастливый миг оказавшись знаменитостью, с почтеннейшим изяществом делает артистический глубокий поклон в сторону царской ложи, прижимая ценный подарок к груди…

…Раскрыв эту коробочку и поднеся к глазам «волшебную» дирижерскую палочку с золотой змейкой и рубиновым глазом, прижал я с волнением драгоценный подарок к своей груди… В 1948 году, в Москве, в комнатке коммунальной квартиры моего родного дяди на улице 25 Октября близ Красной площади… Арону Исаевичу Нудельману, родному старшему брату моей мамы было около 70 лет, мне – 14… Дядя Арон подарил мне эту реликвию:

– Ты станешь хорошим музыкантом. В военной школе, где ты овладеешь искусством игры на кларнете, замечательные педагоги, среди них и мои давние коллеги и друзья. Наслышан я о твоих успехах. После школы тебе надо будет поступать в Институт военных дирижеров.

Обязательно. Правда, Циленька? – Он взял маму за плечо, посмотрел ласково ей в глаза. – Ты же мечтаешь, чтоб Алинька вошел в большую музыку? И не беда, что он сейчас не с тобой, а в казарме – он постигает Великое Искусство, все дороги ему будут открыты, – добавил дядя с пафосом. – И пусть его воспитывает Родина, армия. Тебе одной тяжело сейчас растить двоих, хорошо, что твой старший – фронтовик – вернулся с войны и учится в Институте стали. После института – тоже тебе опора. Трое сыновей! Об этом так мечтал твой Миша…

– Не дождался радости – год как схоронили… – вздохнула женщина.