Читать книгу Невмешательство и свобода торговли. История максимы Laissez faire et laissez passer - Август Онкен - Страница 3

Сообщения о Лежандре

Чаще всего ссылки на Лежандра встречаются в англоязычных экономических трудах. Намек на его авторство привлек наше внимание еще у Трэверса Туисса. Далее имя Лежандра упоминается в «Лекциях по политической экономии» шотландского философа-моралиста Дугальда Стюарта, изданных как третья часть его морально-философской системы В. Гамильтоном в 1856 г. В сообщении, которое мы там находим[19] и которое было заимствовано из «Принципов торговли»[20] Бенджамина Франклина, вышедших в 1774 г., говорится следующее: «When Colbert assembled some wise old merchants of France and desired their advice and opinion how he could best serve, and promote commerce, their answer after consultation was in three words only: Laissez-nous faire, Let us alone» [ «Когда Кольбер собрал несколько знающих старых коммерсантов Франции и попросил их высказать свое мнение и дать совет относительно того, как ему наилучшим образом организовать и развивать торговлю, то после обсуждения их ответ состоял всего лишь из трех слов: Laissez-nous faire, Оставьте нас в покое»]. Здесь же в непосредственной связи мы также находим другое похожее замечание: «It is said by a very solid writer of the same nation, that is well advanced in the science of politics, who knows the full force of that maxim, Pas trop gouverner not to govern to much» [«Pas trop gouverner — не управлять слишком много, было сказано одним очень уважаемым писателем той же страны, весьма передовой в науке о политике, который понимает всю силу этой максимы»].

Жан-Батист Кольбер (1619–1683)

Эта история была довольно известна в XVIII в. Так, в частности, примерно в то же самое время ее воспроизвел знаменитый естествоиспытатель и философ-моралист Джозеф Пристли в «Лекциях по истории и общей политике» (1788). Там о Кольбере говорится: «He would have done better, had he listened to the advice of an old merchant, who, being consulted by him about what he should do in favour of trade, said: laissez-nous faire, leave us to ourselves» [ «Он поступил бы лучше, если бы послушался совета старого купца, который на вопрос о том, что ему следует предпринять в пользу торговли, сказал: laissez-nous faire, предоставьте нас самим себе»].

Источник сообщения о совещании с Кольбером

Наиболее ранний исторический анекдот, если не говорить о самом изречении, на который я натолкнулся, был опубликован в парижском журнале «Oeconomique» в 1751 г., т. е. еще до физиократов. Более обстоятельно мы займемся им чуть позже. По всей видимости, эта история стала источником большинства всех последующих ссылок на эпоху Кольбера вне пределов Франции. Он привлек к себе внимание и был не только переведен вместе со всеми возражениями на немецкий язык[21], но и напечатан в английском сборнике наиболее заметных статей[22] из этого журнала. Поскольку данный рассказ является вероятным первоисточником всех английских сообщений на этот счет, приведем его сначала на этом языке: «It is reported of M. Colbert, that when he convened several deputies of commerce at his house, and asked what he could do for the benefit of trade, the most sensible and plainest spoken man among them replied in these three words: Let us alone» [ «Рассказывают, что когда месье Кольбер собрал в своем доме нескольких представителей торговли и спросил их, что он мог бы сделать для торговли, наиболее рассудительный и откровенный среди них ответил следующими тремя словами: оставьте нас в покое»].

Мое предположение, что эта версия стала основой всех остальных английских сообщений по этому поводу, опирается на то, что в них всех отсутствует имя Лежандра, а также особенно на то, что там вновь встречается выражение «three words» [ «Три слова»], присутствующее в переводе у Франклина, вместо «le seul mot» [ «Одна фраза»] во французском оригинале. Следовательно, должна была существовать еще одна версия, причем именно во Франции, которой следует Тюрго, чья ссылка на конкретного человека по имени Лежандр как возможного автора максимы является самой старой из всех мне известных.

Как, где и когда конкретно произошел этот случай, и кем был тот Лежандр, у которого хватило мужества с такой независимостью высказать свое мнение могущественному министру в эпоху, «прославившуюся» льстивым угодничеством перед сильными мира сего?

Имеющиеся сообщения содержат немного сведений на этот счет. Они лишь воспроизводят традиционную версию, которая почти повсеместно имеет одно и то же содержание или, что будет более верно, в равной мере не имеет никакого содержания. Таким образом, чтобы попытаться ближе подойти к истине, нам придется привлечь косвенные источники.

Обобщение имеющейся информации

Обобщим сначала все то, что традиционная трактовка предоставляет в наше распоряжение по существу. Нет расхождений во мнениях относительно того, что ответ был дан на собрании крупных торговцев (négociants), которых Кольбер собрал с целью совместного обсуждения средств и способов оживления производства. После предложения великого министра высказывать свое мнение один из присутствующих не побоялся произнести слова, осуждающие протекционизм Кольбера, а именно: Laissez-nous faire! Согласно Тюрго, этого коммерсанта звали Лежандр.

Поставим теперь вопрос, какие более подробные сведения об этом инциденте участием Лежандра и Кольбера сообщают нам непосредственные исторические источники?

Обратимся и на этот раз к современности в качестве исходного пункта, чтобы, отталкиваясь от нее, пойти навстречу истории. Среди наиболее известных сочинений по всеобщей истории я нашел сообщение, имеющее отношение к нашему случаю, только у Анри Мартена. В 16-м томе его капитального труда «История Франции»[23] он обращает внимание на то, что со стороны представителей третьего сословия уже довольно рано было выдвинуто требование свободы экономической жизни. Он пишет: «La tradition a conservé la réponse du négociant Legendre au grand ministre (Colbert): “Que faut-il faire pour vous aider? – Nous laisser faire”» [ «Традиция сохранила ответ купца Лежандра могущественному министру (Кольберу): “Что надо сделать, чтобы помочь вам? – Дать нам возможность делать”»]. Ничего большего мы здесь не узнаём. При этом и другие исторические работы или вообще ничего не сообщают на этот счет, или пересказывают версию, связанную с именем Гурнэ[24].

Не может не обратить на себя внимания тот факт, что этот эпизод не упоминается ни в одним из литературных сочинений того времени. Я потратил немало усилий, чтобы просмотреть все доступные мне работы мемуарного характера времен Людовика XIV, но так ничего и не обнаружил. Специальные исследования о системе управления Кольбера, вышедшие в свет уже в нашем столетии, также не содержат каких-либо новых для нас сведений. Это касается, например, книги Альфреда Неймарка «Кольбер и его эпоха»[25], как и сочинения Мишеля Шевалье «Исследование системы торговли, известной под названием системы протекционизма»[26], а также работы Феликса Жюбло «Этюды о Кольбере, или Исследование системы политической экономии во Франции в период с 1661 по 1683 г.»[27] Казалось бы, что какие-то сведения должны содержать труды такого известного исследователя Кольбера, как П. Клеман. Однако ни в его «Истории жизни и управления Кольбера»[28], удостоенной в 1846 г. премии французской Академии надписей и изящной словесности, ни во втором расширенном издании этого сочинения, вышедшем в 1874 г., мы их не находим. Более того, Клеман в опубликованной в 1854 г. «Истории системы протекционизма во Франции (со времени министерства Кольбера до Революции 1848 г.)» приписывает авторство максимы Гурнэ и высказывает в одном из примечаний мнение, имея в виду утверждаемое некоторыми авторами первенство Лежандра, что она была сформулирована в более позднее время[29].

Каким бы неожиданным все это ни было, тем не менее сказанное отнюдь не доказывает, что упомянутая встреча у Кольбера является не более чем вымыслом. Литература в царствование Людовика XIV носила ярко выраженный придворный характер, при этом именно Кольбер был тем человеком, который поддерживал ее денежными средствами, которые находились в его распоряжении. Ее ориентиром при выборе целей и сюжетов был сияющий венец «короля-солнце»; все, что происходило за пределами королевского двора, не представляло для нее никакой ценности. Поэтому совершенно не следует удивляться тому, что, если та встреча состоялась вне Парижа, то фактом литературы она стала только спустя некоторое время, получив при этом соответствующую трактовку. То, что при этом сами сторонники Кольбера не приняли участия в распространении этой истории, не требует объяснения: противникам существовавшей тогда системы вряд ли можно было посоветовать отстаивать свою точку зрения посредством литературы.

Однако чем сильнее ограничивалась возможность такого рода публичного выражения собственного мнения, тем более благодатной становилась почва для изустного распространения формулы, которая в немногих словах выражала все то, что волновало весь деловой мир, особенно в более поздний период деятельности Кольбера.

Торговый совет

На первый взгляд, с психологической точки зрения может показаться, что созыв правительством специального совещания для обсуждения с деловыми людьми вопросов улучшения организации торговли никак не вписывается в практику системы абсолютизма и протекционизма. На самом деле имеется немало реальных свидетельств того, что подобного рода собрания нередко собирались не только в то время, более того, что для этих целей существовала даже специальная организация. В 1664 г. Кольбер по образцу созданного еще Сюлли, но к тому времени уже прекратившего существования учреждения основал Торговый совет, который в более узком составе проходил каждые четырнадцать дней под председательством самого короля. Цель совета состояла в том, чтобы донести до главы государства пожелания торгово-фабричного сословия[30]. Первое заседание коллегии, в состав которой вошли официальные представители всех территорий монархии, состоялось 3 августа 1664 г., и мы даже располагаем текстом доклада Кольбера королю, с которым он выступил на открытии совещания и в котором кратко изложена вся экономическая программа великого министра[31].

Политические цели экономического развития

Следует отметить, что энтузиазм, с которым король взялся за решение задачи экономического развития своего народа, преследуя, правда, при этом также побочные политические цели, а именно: за счет усиления третьего сословия оказать давление на первые два – на духовенство и дворянство, а также поставить заграницу в экономическую и тем самым политическую зависимость от Франции, позднее угас. За весь 1678 г. у нас есть только одно сообщение о том, что король лично присутствовал на заседании этого Conseil Royal de Commerce, которое состоялось в Версале 14 августа и на котором речь шла о развитии льняного производства в провинциях Бретань и Нормандия[32]. Также мы читаем о присутствии короля на учредительном собрании акционеров[33] созданной Кольбером Ост-Индской компании, на котором король выслушал соответствующий доклад своего министра, и т. д.

Система Кольбера

В целом совершенно неверным будет представление о системе Кольбера, если предполагать, что он в принципе отрицал любой вид участия делового мира в принятии экономических законов. Несостоятельность такого предположения сразу же становится очевидной, если посмотреть, каким образом были разработаны и приняты те самые ордонансы и регламенты о технологии производства, против которых в более позднее время была развязана столь мощная враждебная компания.

Отраслевые регламенты

Первый из этих регламентов, устанавливавших виды допущенного к использованию сырья, а также длину и ширину готовых изделий, касался производства драпировочных тканей (Sayetterie) в Амьене. Это один из наиболее подробных регламентов, он насчитывает не менее 248 статей. Невозможно представить себе, чтобы все содержащиеся в них положения были попросту предписаны сверху. Коммерческий словарь Савари (Dictionnaire universel de Commerce, par G. Savary-Desbrulons et Philémon-Lois Savary. 1748. Art. Règlement) на этот счет сообщает: «Ils furent projetés, dressés et arrêtés dans les assemblées qui se tinrent par l’ordre du Ministre dans l’Hôtel de cette ville pendant tout le mois d’Oktobre 1665, et furent approuvés, confirmés et homologués par un Arrêt du Conseil et par des Lettres Patents du mois d’Août de l’année suivante» [ «Они были поддержаны, подготовлены и зафиксированы в ходе собраний, которые проходят по распоряжению министра в гостинице этого города в течение всего октября месяца 1665 г., и они были одобрены, подтверждены и официально приняты решением Совета и патентными письмами августа месяца следующего года»].

Такая же процедура соблюдена и в отношении второго регламента, касавшегося производства полотна в Седане. В том же словаре говорится следующее: король повелевал, чтобы регламент был подготовлен «dans une Assamblée générale des Magistrats, Echevins, autres Officiers de la Ville et des Particuliers qui travailaient alors à cette Manufacture» [ «на общем собрании магистратов, эшевенов, других чиновников города, а также частных лиц, которые работали тогда на этой мануфактуре»]. 24 августа эти «Statuts, dressés par les plus habiles Officiers et Fabricans au nombre de soixante et six» [ «статуты, подготовленные наиболее знающими чиновниками и производителями числом 66»] в присутствии представителя короля, некого господина де Фюстемберга, были утверждены участвующими и 16 сентября 1666 г. одобрены королем. И так это происходит везде. Правительство позволяет производителям самим создавать свои регламенты и затем утверждает их. То есть ничего похожего на навязывание со стороны; мы видим, что эти предписания сначала были желаемы самими коммерсантами. Так, например, проект большого ордонанса 1669 г., касавшийся производства полотна, был передан королю мастерами и синдиками цеха суконщиков города Парижа, поскольку те видели в нем единственное средство воспрепятствовать злоупотреблениям, имевшим место в их производстве[34].

Франсуа-Мишель Летелье, маркиз де Лувуа (1641–1691)

Введение надзора и штрафов за несоблюдение регламентов

Обременительными эти предписания стали только тогда, когда, в соответствии с указом от 24 февраля 1670 г., за их несоблюдение были установлены штрафы и были назначены специальные инспекторы. Будучи наделенными полицейскими полномочиями, они внимательно надзирали за выполнением предписаний. Особенно усилилось недовольство коммерсантов инспекторами, но не самими регламентами, во время правления короля Людовика XV. Регламенты в качестве необязательного для исполнения руководства хотели сохранить даже в период наиболее острой вражды с инспекторами[35]. Справедливости ради следует, однако, сказать, что хотя должность инспекторов и была введена Кольбером (закон от 30 апреля 1670 г.), он сам утвердил, согласно словарю Савари, только нескольких из них («quelques inspecteurs»). Тот же источник далее сообщает, что «Monsieur de Lou-vois, qui lui (Colbert) succéda dans la Sur-Intendance des Arts et Manufactures, en augmenta de beaucoup le nombre» [ «Господин Лувуа, который наследовал ему [Кольберу] в суперинтендантстве изящных искусств и мануфактур, значительно увеличил его штат»]. Позднее, уже при Людовике XV, число инспекторов превысило сорок человек.

Лувуа испортил посмертную репутацию Кольбера

Какой-то удивительный рок соединил Кольбера с Лувуа. Лувуа не только еще при жизни Кольбера стал его злейшим врагом, но и сумел подпортить его посмертную репутацию. Известно, что в качестве руководителя департамента по военным делам Лувуа подталкивал главного министра к принятию разного рода строгих фискальных мер, которые сам Кольбер не одобрял. Когда же, вдобавок ко всему, удивительный каприз судьбы сделал Лувуа преемником Кольбера на посту суперинтенданта королевских построек, изящных искусств и мануфактур, чему сам Кольбер был не очень рад, Лувуа, доводя принимаемые им меры до крайности, сваливал всю ответственность за их последствия на Кольбера, хотя на самом деле ее следовало бы возложить на него самого. Ордонансы, изданные в период его руководства, по своему содержанию направлены главным образом на безжалостное ужесточение регламентов, принятых при его предшественнике, посредством новых штрафов и усиленного контроля[36]. Устарев, они, естественно, стали тяжелым бременем для производства. Следует, однако, полагать, что, будь Кольбер жив, то с его изумительным умом он позаботился бы о том, чтобы привести регламенты в соответствие с изменениями на мировом рынке. Во всяком случае, нет никакой причины предполагать, что он выступил бы против такого приноравливания, что действительно произошло при его малозначимом преемнике, причем, возможно, со ссылкой на его имя. Когда внимательно оцениваешь влияние предписаний, принятых при Кольбере, на развитие производства вплоть до конца XVIII столетия, не хочется верить своим глазам. Немудрено, что дела шли не слишком хорошо. Тем не менее историческая справедливость требует снять с Кольбера ответственность за это, переложив ее на его неспособных преемников, в первую очередь на человека, которого он ненавидел как злейшего врага своей экономической системы, возвышение которого при королевском дворе в конечном счете привело к крушению всех начинаний и замыслов Кольбера. То, что мы знаем под вводящим в заблуждение названием кольбертизм, было бы правильнее определить как система Лувуа, главным достижением которой явился перенос правил военного управления и дисциплины в сферу торговли. План Кольбера этого никак не предусматривал. К сожалению, однако, в последующее время примером для подражания стало именно его уродливое подобие[37].

Совещание Кольбера с коммерсантами

Но как бы там ни было, очевидно, что во времена Кольбера сообщение о совещании коммерсантов в целях совместного обсуждения потребностей торговли и производства не воспринималось как нечто чрезвычайное. Тем более что мы также располагаем подтвержденными сведениями об одной встрече, похожей на названную выше, и о ней мы расскажем более подробно.

Реакция Кольбера на критику (1)

В мемуарах Амело де ла Уссе[38] мы натолкнулись на следующий рассказ: «В один из дней Кольбер созвал самых значительных коммерсантов Парижа и прилегающих городов, чтобы посоветоваться с ними о средствах, которые могли бы помочь вновь оживить торговлю. Так как никто не отважился высказаться, министр спросил: “Господа, вы немы?” “Нет, Ваша милость, – возразил представитель города Орлеана по имени Хацон, человек большого ума, – но мы опасаемся обидеть Вашу милость, если по неосторожности скажем то, что Вам будет не по нраву”. “Говорите без опаски, – ответил министр, – тот из вас, кто будет со мной наиболее откровенен, станет самым лучшим слугой короля и моим лучшим другом”. Вслед за этим слово взял Хацон и сказал: “Ваша милость, поскольку Вы призываете нас к этому и обещаете, что не воспримете как оскорбление то, что мы, почитая за оказанную нам честь, Вам предложим, то я откровенно скажу: заняв Ваш пост, Вы нашли повозку опрокинутой и что Вы ее приподняли, чтобы перевернуть ее на другую сторону”. Эти слова разгневали Кольбера и он выкрикнул: “Что Вы такое говорите, мой друг?” “Ваша милость, – произнес в ответ Хацон, – покорнейше прошу о прощении за то, что я был столь безумен, что положился на Ваше слово; более я ничего говорить не стану”. Вслед за этим министр призвал других собравшихся высказаться, однако никто больше не пожелал открыть рта, и тем самым обсуждение было закончено».

Таким образом, здесь мы имеем дело с совершенно аналогичным собранием, каковое мы и искали. Можно было бы даже почти предположить, что этот случай и является, собственно говоря, источником нашей версии, которая позднее была представлена в несколько ином виде. Однако этому противоречит оптимистическое сообщение о том, что автором формулы был Лежандр, что сама она была произнесена во время состоявшегося обсуждения, что вряд могло быть додумано в более позднее время. Другой пример возражения конкретного лица против экономической политики Кольбера, которое, правда, касается, колониальной торговли, мы можем почерпнуть из сообщений маркиза д’Аржансона[39].

Реакция Кольбера на критику (2)

Один знакомый аббата де Лонгуере, от которого д’Аржансон якобы услышал этот рассказ, однажды заявил Кольберу, что для Франции просто безумие иметь столь большие владения в Америке или, тем более, в Ост-Индии. Пусть лучше англичане, которым без них в Европе принадлежит так сказать всего лишь один фут земли, тешат таким образом свое тщеславие, или голландцы. Даже если Франция будет получать все то, что ей потребно с тех территорий, из вторых рук, она от этого не обеднеет, поскольку у себя дома располагает не только всеми необходимыми продуктами питания и видами сырья, но и достаточными средствами, чтобы производить товары для удовольствия и предметы роскоши, которые позднее обеспечат поступление денег в страну. «Кольбер, – говорится в этом рассказе, – сильно разгневался на того, кто позволил себе такую свободу мнения, и не захотел его впредь видеть. Однако разгневаться – не значит ответить!»

Состоялась ли эта встреча во время какого-то собрания или она носила приватный характер, об этом в сообщении ничего не сказано. Однако в заключительной фразе д’Аржансона «разгневаться – не значит ответить» просматривается точка зрения автора максимы «pas trop gouverner» [ «не управлять слишком много»].

Недовольство правительством

Из сказанного выше нам, таким образом, становится понятным, что ни само собрание, сообщение о котором мы отыскали, ни выступление одного из его участников перед Кольбером не являлись для того времени чем-то невероятным. В более поздний период двадцатидвухлетнего правления этого государственного деятеля недовольство правительством в связи с поборами, вызванными непрекращающимися войнами Людовика XIV, достигло точки кипения.

Это обстоятельство подводит нас к вопросу о том, в какой момент времени произошел тот случай, который, хотя и не подтвержден достоверно на основании имеющихся исторических источников, тем не менее, видимо, не может быть подвергнут сомнению.

Два периода в государственной деятельности Кольбера

Неймарк[40] справедливо различает два периода в государственной деятельности Кольбера – период исполненного юношеской энергии взлета в полном согласии со своим королем до начала войны с Голландией (1672) и последующий период упорного отстаивания результатов своего труда в противовес военной политике Людовика XIV и Лувуа. Второй период длился вплоть до самой смерти министра в 1683 г. И только на этот второй период, начало которого можно, по-видимому, датировать 1670 годом, необходимо обратить внимание, поскольку на протяжении первого периода Кольбер работал в достаточно тесном союзе с третьим сословием.

Однако 1670 год был ознаменован угрозами штрафов за отклонения от регламентов, которые явились первопричиной будущих раздоров.

Ян де Витт (1625–1672)

На этот же 1670 год приходится в высшей степени примечательное послание, направленное против торговой политики Кольбера, которое, хотя и пришло из-за рубежа и поначалу, по-видимому, осталось почти неизвестным широкой публике, тем не менее, вне всякого сомнения, по своему содержанию перекликалось с определенными тенденциями внутри страны.

Протест Голландии против французского протекционистского тарифа

Французский таможенный тариф, введенный в действие Кольбером в 1664 г. и по характеру отвечавший принципам свободы торговли, спустя три года был заменен пресловутым протекционистским тарифом 1667 г., который главным образом был направлен против Голландии. Большой ущерб, нанесенный тем самым торговле этой страны, побудил правительство Соединенных провинций (Ян де Витт) подготовить соответствующий протест. 21 октября 1670 г. тогдашний голландский посланник Петер де Гроот, сын известного Гуго Гроция, передал непосредственно королю представление[41], в котором сначала высказывалось сожаление по поводу того, что «торговля, которая является душой человеческого общества (l’âme de la sociéte humaine)», задыхается под тяжестью неподъемных таможенных пошлин, которыми французское правительство в последнее время решило обложить ввозимые из Соединенных провинций продовольствие и другие товары, что имеет своим следствием нарушение взаимного согласия и расположения. В представлении далее говорилось о возможных ответных мерах, с принятием которых было решено, однако, воздержаться, чтобы обратиться к Его Величеству с прошением, исполненным чувствами искренней дружбы, отменить вышеуказанное, «учитывая свойственное Его Величеству великодушие, а также потребности как собственных подданных короля, так и граждан Соединенных провинций, и вернуть торговле ее прежнюю свободу», снизив таможенные сборы до уровня, на котором они находились ко времени заключения в 1662 г. последнего договора.

Теоретическое обоснование

То, что делает этот документ столь необычным, это не само представление как таковое, а прямо-таки теоретическое обоснование прошения, которое выглядит так:

«Очевидно, Сир, что счастье народов главным образом состоит в легкости зарабатывания своего пропитания, поэтому с полным правом можно сказать, что тот, кто живет удобно, одновременно живет счастливо (qui vit commodément vit heureusement). Так же очевидно, что первым условием этого удобства выступают человеческие труд и производство (le travail et l’industrie de l’homme), вторым – продажа изделий этого труда и третьим – приобретение недостающего за рубежом в обмен на избыток собственных продуктов; очевидно далее, что первое из этих трех условий будет весьма неполным без двух других и что эти два последние, в конечном счете, зависят от торговли, или в гораздо большей мере, что они только и создают торговлю. Из этого следует, что нет ничего более выгодного для того, чтобы сделать жизнь людей приятной и удобной, как облегчить им возможности торговли».

«Если мы, – говорится далее в послании, – добавим к этому, что Господь в Своем всепремудром Промысле не только хотел наделить свое творенье всем, что может служить его счастью, но также хотел, чтобы это произошло на пути, который пригоден для установления дружбы и всеобщей общественной связи между всеми частями мира, а именно создав природу в таком многообразии видов почвы и климата, при котором каждая страна владеет чем-то особенным, чего недостает другой стране, что дает стимул к обмену своего избыточного на ей недостающее, порождая потребность во всеобщем и взаимном обмене, который мы называем торговлей, то тогда будет легко понять, что те, кто облегчают эту торговлю, одновременно прокладывают пути, благодаря которым народы станут счастливыми и довольными. И наоборот, те, кто осложняют торговлю, закрывая для нее доступ путем вызывающе высоких пошлин, которые делают невозможным сбыт, не только препятствуют своим поданным с удобством потреблять продукты, произрастающие в других странах, но и мешают им продавать при обмене то, что они сами имеют в избытке. Так их народы частично оказываются вынужденными пребывать с тем, в чем у них есть избыток, и частично испытывать нужду в том, в чем они имеют потребность» и т. д.

Перекличка со словами Ричарда Кобдена

Кому не придет в голову при чтении этого документа любимая фраза Ричарда Кобдена «Free trade the international law of the Almighty» [ «Свободная торговля – международное право всемогущества»]? Здесь же мы одновременно уже находим применение принципа международного разделения труда в интересах снижения таможенных пошлин. Так что аргументы наших современных поборников свободы торговли отнюдь не новы. Они восходят, что можно увидеть уже на примере нашей максимы, к временам самого ярко выраженного протекционизма. Упомянутая выше дипломатическая нота, как известно, непосредственно не имела успеха. Содержащееся в ней требование вновь появляется только в мирном договоре, заключенном в 1679 г. в Нимвегене, который подвел итоги войны, вспыхнувшей вскоре после передачи ноты, и обязал Францию вернуться к таможенному тарифу 1664 г.

Момент зарождения идей, отлившихся в Максиму

Можно предположить, что голландцы, которых согласно приведенному выше обоснованию беспокоило не столько благополучие самих государств, сколько подданных, не ограничились такого рода официальным представлением и сами попытались сформировать во французских торговых кругах мнение против экономической политики Кольбера. Тем не менее вряд ли можно говорить о том, что ненависть к чрезмерной государственной «опеке» предпринимательства в 1670 г. уже достигла во Франции апогея, который ощущается в ответе Лежандра. Скорее всего, это было время зарождения тех идей, из которых впоследствии вышла максима, получившая столь широкое распространение как нарицательное выражение.

В период начавшейся затем войны (1672–1679) ее появление представляется маловероятным по той причине, что в то время такого рода совещательные собрания едва ли собирались.

Ситуация изменилась с восстановлением мира, когда вновь появились условия для проведения обсуждений в целях возрождения производственной жизни. Мы знаем, что в это время Кольбер предпринял огромные усилия, чтобы вновь привести в порядок свою систему, сильно пострадавшую вследствие военных действий[42].

Апогей недовольства Кольбером и ослабление его влияния при дворе

Помимо этого также известно, что народ незаслуженно возлагал именно на него ответственность за новые подати[43], против которых он столь отчаянно выступал, хотя и безуспешно, в королевском совете. Если мы предположим, что годом рождения laissez-nous faire является 1680 год, то здесь мы, наверное, будем недалеки от истины[44]