Читать книгу 27.2020. Дневник выжившего - Август Репин - Страница 3

Посвящается Лике.

Я открываю глаза. Затуманенный взгляд уходит в небо. Огромное рваное белоснежное облако зависло надо мной. Но замечаешь, что оно вовсе не стоит на месте, а медленно, словно тучное животное бесцельно движется вперед. Рядом с ним, словно огромные корабли в бескрайнем синем море, плывут остальные гиганты.

Выцветшие сосновые иголки прилипли к теплой коже лица. Под затылком чувствуется земная прохлада и легкая влага. Под ногтями засохла глина и обрывки мха. Ладони исцарапаны, словно крошечными когтями крыс. Грязь скрыла под собой белую ткань футболки. Грудь была усыпана рваной травой и крапивой.

Слегка приподнимаю голову и вижу носки своих ног. Пытаюсь пошевелить всеми пальцами, и они отзываются на мою просьбу. Господи, спина цела, она цела. Тело тяжело поднимается вперед и опирается на локти. Постепенно встаю на колени и осматриваюсь по сторонам. Голова словно залита чугуном и пытается вернуться назад в грязь.

Лог, это огромный лесной лог. А я лежу на его дне. По стенам расползлась крапива и мята. Словно мосты через пропасть перекинулись стволы переломанных сосен и елей. В метре от меня журчит крошечный ручей и удаляется дальше, вглубь леса. В тени деревьев прохладно и свежо. На стене, что справа от меня, сверху донизу виден след, из ломанной и примятой к земле травы и крапивы. Видимо, этим путем я и попал сюда. Осознание пришло ко мне спустя секунду: я и действительно не помню, как очутился в этом месте.

Дикая дрожь пробежала по спине. Дыхание перехватило, а сердце екнуло с такой силой, словно провалилось в низ живота. Перед глазами пролетели картины минувших событий: они растянулись в бессвязную череду застывших в памяти образов.

От безумного нахлынувшего волной страха я рухнул ничком в грязь, а затем забился под корнями поваленной ели. И начал копать сырую землю. Было чувство, что вот-вот я услышу тот хриплый рёв, и последнее, что я увижу в своей жизни, будут обезумевшие глаза человека.

Я просидел под корнями несколько часов, дрожа, словно блеклый осенний лист в порыве холодного осеннего ветра. Ужас проглотил меня, словно огромная хищная рыба малька. Боялся пошевелиться, думая, что малейшее мое движение эхом проскользнет меж деревьев, и вскоре я услышу их.

Но чем дольше мое грязное тело сжималось в корнях, тем сильнее чувство острейшего голода сверлило его. Я отпил из родника, но это лишь на время уняло аппетит. И не в силах больше сдерживать его, вылез из укрытия, и, обжигаясь об крапиву начал карабкаться ввысь. Цепляясь за корни травы, я выбрался из лога и медленно побрел в известную сторону. Спустя пару минут я вышел к свалке, что расположилась за поселком с востока. Выйти из-за тени деревьев так и не осмелился, и решил продолжить путь напрямую через лес, на запад, к дому.

Ноги вязли в высокой траве и иглах. Острые шишки с оттопыренными крылышками то и дело впивались в стопы, защищенные лишь тканью носков. Повезло, что на мне были штаны, и жгучая крапива не причиняла вреда.

Над головой пели невидимые в ветвях птицы. Где-то вдали была слышна кукушка, отбивающая свою банальную мелодию. Время здесь словно застыло. Будто и не было той ночи, тех событий, что были пережиты. Все шло в обычном русле своего существования. Возможно, мир и вправду не изменился, и все, что произошло, было лишь кошмаром, предвидевшимся лишь мне одному. Неужели, я сейчас сплю у своего друга, моя голова набита до краев алкоголем, и эти самые края, не выдержав, одарили меня видениями? Но есть одно «но» – я никогда не пил.

Вскоре я дошел до края леса и заметил первые дома за небольшим прудом. Поскорее спрятался за стволом осины и принялся наблюдать. Улицы не подавали никаких признаков жизни. Никто не шел в ближайший магазин, машины не давили колесами дорожную гальку. Лишь колосья травы развевались и будто шептались на теплом летнем ветру. Минут десять я еще стоял и раздумывал, прежде чем решился выдвинуться дальше. Но в полный рост идти смелости не хватило. И я прополз под высоковольтными проводами, что растянулись в искусственном коридоре между деревьями. Затем медленно поднялся и побрел дальше. Словно обезумевший от страха, как побитая собака, я постоянно озирался по сторонам и прислушивался ко всему. Через метров семьдесят, между стволов елок показался забор, затем и стена дома, обшитого желтым сайдингом. С виду пустые комнаты безразлично смотрели через блеклые стекла на испуганного парня в лесу, маня теплотой и уютом. Но предосторожность сверлила внутри мозг и не давала двинуться дальше последнего дерева. Но и нытье в желудке никак не давало покоя. Еще несколько часов, и я готов был бы грызть шишки и есть траву в любых количествах, лишь бы только унять аппетит. В конце концов, нужда организма взяла верх.

Я перелез через невысокий забор из реек и оказался на огороде. На углу стоял небольшой деревянный сарай. Рядом с дверью стояло широкое плоское полено, с воткнутым уголком лезвия топором. Глаза загорелись от увиденного: это же мой шанс на выживание. Поэтому взял топор и пошел вместе с ним к дому. Пальцы обвились вокруг прохладной ручки, и дверь с легким скрипом потянулась ко мне. За неимением окон в длинном коридоре оказалось темно и прохладно. Нога робко вступила на деревянные половицы. Те лишь слабо пискнули в ответ. Однако далее совершенно беззвучно удалось дойти до двери в квартиру. Я приложился ухом к тяжелой железной двери и прислушался. Тишина. Потом проверил дверь на улицу – она оказалась заперта. Видимо, хозяева в спешке покинули дом именно через нее и закрыли за собой, а про вторую забыли. Еще минуту я мялся возле двери в квартиру, словно ученик, опоздавший на урок, но решил зайти.

Внутри оказалось весьма уютно. Свежие чистые ковры на полу. Телефон в углу на входе. Длиннющий комод на всю прихожую. Справа мелькнуло какое-то движение, я резко отскочил к комоду, обернулся и замахнулся топором. На самого себя. «Твою мать» – прошипел я. Напротив меня висело большое квадратное зеркало. Из него смотрел какой-то оборванец, который лишь отчасти напоминал меня. Мятое, грязное лицо, с легкими царапинами на правой щеке. Взъерошенные, стоящие дыбом волосы на макушке. Жеваная грязная белая футболка, с растянутым нижним краем, смотрелась словно тряпка. И зеленовато-коричневые колени штанин. Но я уже мало переживал из-за любимых испорченных вещей.

Сердце в груди все еще бешено колотилось, с каждым ударом казалось, что оно касается самих ребер. Я побрел осматривать другие комнаты. В доме стояла гробовая тишина, все шторы были задернуты и в каждом помещении царил полумрак, будь то кухня или спальня.

Единственная кровать в доме была аккуратно заправлена. На кухне все было прибрано, ни единой крошки. Холодильник так же оказался полностью пустым. Возможно, все забрали с собой. Ничего съестного я так и не нашел, жильцы не оставили абсолютно ничего. А мой желудок тем временем уже взвыл от внутренней пустоты. И тут я вспомнил, что в наших домах обычно всегда есть погреб, и входом в это «подземелье» является замаскированный под пол люк.

Я посмотрел себе под ноги. Да, все верно, люк оказался прямо подо мной на кухне. Стоило поднять крышку погреба, как тьма этого помещения бросила на меня свой мрачный взор. Вниз вела деревянная лестница, последние ступеньки исчезали в тени, словно в мутной воде.

Ни фонарика, ни спичек, ничего у меня не было с собой, что могло бы испускать хоть какой-то свет. Телефон уже давно разрядился и тяжелым грузом лежал в кармане. Но мне повезло: на специальной полочке, на обычной деревенской печи я все же отыскал коробок, с дюжиной спичек. Затем соорудил факел из всего того, что только нашел. Скрюченные листы бересты, газеты – все это я засунул между тросточками веника и поджог.

Подпол оказался просто огромным, это был целый ангар под землей. Грязные матрацы, серые дырявые валенки, старый магнитофон, посуда, без переднего колеса велосипед «Урал». И в углу, под огромным черным покрывалом я нашел то, что искал. Множество банок различных солений, капуста, мешки картошки стали моей добычей.

Я устроился за столом, распечатал банку с огурцами и с аппетитом захрустел. Как вдруг, словно ком застрял в горле. Перед глазами все помутнело. В голове всплывало все больше мыслей о моих родных, судьба которых мне была неизвестна. Все самое худшее, что могло с ними произойти, было перед моими глазами, в моей голове. Я никак не мог с этим смириться, одна только мысль о том, что их уже больше нет, не могла уложиться в моей голове, и разъедала сознание изнутри. Следом за этим хлынули и воспоминания об утраченных мною друзьях. Это было невозможно представить, что их уже нет. Казалось, что они все сидят у себя дома и ждут, пока мы все начнем ходить друг другу в гости. Но это было не так. Все внутри меня сжалось, и я просто зарыдал, зарыдал как маленький ребенок, роняя слезы над столом.

Прошло много времени, прежде чем я пересилил себя и смог хоть как-то успокоиться. Я ушел из кухни и прошел в зальную комнату. Ее окна смотрели точно на наш участок. Наблюдая за своим домом одним глазом из-за шторки, я думал о том, что же будет дальше, как мне добраться до дома? Но не давала мне покоя и другая вещь, страх которой въелся мне в самое сердце и не покидал меня с тех пор, как я проснулся.

Я вернулся на кухню, дрожащими пальцами слегка отодвинул шторы западного окна в сторону и увидел его, тот самый красный кирпичный дом слева, который я видел на выходе из леса и в котором я провел свою последнюю ночь. Надеюсь, что не последнюю.

Целый день я провел взаперти. Любое мое движение, казалось, пробудит весь дом и всю округу. Через каждые пять минут я бегал от одного окна к другому и глазами рыскал по округе, впиваясь взглядом в каждые кусты. С ужасом я ожидал, когда солнце опустится за горизонт. И от этого сердце сжималось еще больше, с такой силой, что ее было не сравнить с той, с которой я сжимал занозистую ручку топора.

Так секунды прошли за секундами, минуты за минутами, часы за часами, а следом за ними ушло и солнце. Я наблюдал, как оно скрывалось от меня, двигалось в сторону и попутно опустилось за черту горизонта. Как этот оранжевый диск, спрятался и дал свободу своей ночной сменщице. Следом за ним уходили и остатки моей смелости. Ночь в полном одиночестве, в кромешной тьме – вот что меня ожидало.

С детства я боялся темноты. И это чувство не покинуло меня до сих пор. Я всегда восхищался своим другом Пашей, который относился к ней не то с презрением, не то с равнодушием. Никогда не мог понять, почему он ее не боялся: неужели он был бесстрашным или уже у него была просто плохая фантазия. Как говорят: темноты не боятся те, у кого нет воображения. Жаль, что я его так и не спросил насчет этого. Но даже сейчас, я знаю, что и ему было бы страшно.

Тяжелые настенные часы показывали половину одиннадцатого, когда я отошел от окна и всем весом рухнул на диван у телевизора. Положил ногу на ногу и стянул носок с больной стопы. На темный ковер, одна за другой упали несколько красных капель и мгновенно впитались в него, оставив влажные пятна. С двух краев, большими пальцами я надавил на рану. По размерам в нее можно было продеть спичечную головку. Вместе со струйкой крови из порванной кожи показалось что-то черное и тонкое. Я отпустил рану и схватил кончик «иголки», пока она снова не скрылась между костяшек. Потянул ее на себя, и следом за ней из увечья полилась темная как вишневое варенье кровь. Несколькими крупными каплями она пролилась на ковер, после чего остановилась. На испачканной ладони осталась лежать крошечная черная щепка. Видимо, в ночи я наступил на кусок сломанной ветки или пня и оставил небольшую его часть в себе. Я настолько погрузился в мысли, что не замечал ноющей боли в ноге целый день.

В тумбочке под настенным зеркалом я нашел йод и вылил половину баночки на рану. Словно разъедая мясо на своем пути, коричневая жидкость стекла прямо в порез и заставила сгорать ступню изнутри. Я схватился за ногу и начал дуть прямо в рану убеждал себя, что это поможет. Казалось, в эту же секунду из прорези просочится огненная струя и опалит края раны. Из большого шкафа-купе я взял серую футболку. Расправил ее и увидел на ней старых героев из фильма про огромный затонувший лайнер. Затем порезал ее ножницами и обмотал вокруг ступни, облив йодом ткань на месте раны.

Я подошел к окну и еще раз взглянул на дом Матвея. Красные кирпичные стены, зашторенные окна скрывали за собой неизвестное мне настоящее. Волнующие воспоминания поднялись с глубины мыслей, заполненных страхом, словно сосуды и окунули меня пучины памяти.