Читать книгу Зелёные Созвездия - Август Зимин - Страница 8

– Всё не слава богу, – хмурится мама, поглядывая куда-то вперёд. Мы уже в самолёте, который набрал высоту, возвращая меня на родину.

При подъёме я испытал лёгкую невесомость, как будто катался на карусели в парке аттракционов. Немного испугался, ведь летел впервые, но потом состояние стабилизировалось, пока мама не нахмурилась.

Нас поместили в небольшом отсеке прямо перед кабиной пилота, и когда в последний раз выходила стюардесса, мама случайно бросила взгляд в носовую часть самолёта.

– Что там? – хмурюсь я в ответ.

– Летим прямо в грозовой фронт. – Потом мама посмотрела на меня и внезапно растерялась, видимо, страх прильнул к моему лицу. – Ты не пугайся, если бы какой серьёзный грозовой фронт ожидался, пилотов бы предупредили и рейс отменили.

– Когда ты отправляла меня на яхте, тоже никакого фронта не ожидалось, – тихо произношу я, и мама было открывает рот, но оттуда не доносится ни звука. Крыть ей нечем.

Через минуту свет в иллюминаторах темнеет, самолёт входит в облачность. Опрятные стюардессы в фирменных костюмах снуют мимо нас и на их лица приклеены искусственные улыбки, по которым хочется вдарить кулаком. Я не улыбаюсь в ответ, тревога лишь нарастает.

Самолёт чуть тряхнуло, и одна из стюардесс засеменила в салон, чтобы успокоить людей. Только дверь в кабину пилота она закрыть забыла. А ведь по уставу, скорее всего, положено. А если не закрыла, значит, волнуется.

Свет мигнул. И потом из кабинки донёсся тихий голос одного из пилотов:

– Васька, что происходит? Из строя выходит уже третий прибор. Меня пугает такое совпадение.

Я вижу, как бледнеет мама. Она тревожно бегает глазами в поисках хоть одного человека из команды. Меня посещает нервная мысль, что если кораблекрушение я пережил, то авиакатастрофу – вряд ли. А потом ирония: меня спасли из моря, чтобы я разбился на самолёте. Вот весело! Обхохочешься, к чёрту!

И вдруг всё встаёт на свои места. Ничего этого нет. Ни самолёта, ни мамы, я всё ещё качаюсь на волнах и продолжаю галлюцинировать. Я даже начинаю слышать шум волн.

– Погоди, – произносит мама, не выдерживая. – Я на минутку.

Она выходит, оставив меня одного.

И тут всё начинается.

***

Сначала самолёт трясёт, а свет дрожит, как парализованный. Я сжимаю кулаки и шепчу про себя:

– Это лишь турбулентный поток, всего лишь поток.

В салоне раздаётся душераздирающий крик, и я застываю, раскрыв рот на полуслове. Опять ужас гнездится в сердце. За что же мне такая проклятая судьба?

Я должен подняться и… и что? Поговорить с Воздухом, как говорил с Морем? Но я всё же пытаюсь. И не могу. Тело будто приварили к каталке.

– Ээээээй! – кричу я.

И мне из салона вторят десятки голосов. Что-то определённо шло не так. А может иные просто боятся турбулентности, хотя последняя как-то затянулась…

Моя каталка подлетает в воздух и… не встаёт на место, а повисает в воздухе. А вот этого при турбулентности точно не бывает. В состоянии невесомости мой кабриолет поворачивается вертикально, что я оказываюсь почти в стоячем положении, и медленно плывёт по предбаннику, созданному для больных подобных мне.

Каталка разворачивается к кабине пилота, а позади визжит сонм пассажиров. Желание оглянуться пропадает сразу, как только я вижу это. В отличие от меня, пилоты не витают, а преспокойно сидят в кресле, направляя самолёт в центр тьмы. Та клубится в нескольких десятках метров от носовой части, словно клубы дыма горящей нефтяной фабрики.

Я закусываю губу, сжимаю трясущиеся кулаки. Потом кабинку сносит. Вот прямо в долю секунды, как будто её и не было. Пилоты разлетаются в разные стороны, с криками уносясь вниз. Я кричу вместе с ними. Холодные потоки воздуха рвут мои волосы, слепят глаза.

Во тьме что-то шевелится.

***

И наконец я вижу хотя бы часть Его. Два огонька, словно иллюминаторы самолёта, загораются внутри. Глаза. Тьма этого создания вгрызается в сердце, превращает мою кровь из красной в чёрную.

И оно говорит. Таким же образом со мной общалось Море. Не звуком, а мыслями, но если от Моря в голове возникали слова, складывающиеся в предложения, то эта тварь лишь передавала информацию. Не картинками, не буквами, а просто знаниями.

Две акулы расходятся в разные стороны. Третья плывёт прямо на меня.

Словно воспоминание.

– Чего тебе нужно??? – кричу я. – Оставь меня в покое.

Я в надувном круге, верчусь в море, но мне не двенадцать, мне пять.

Как такое может быть? Я впервые попал на море этим летом! Окончив пятый класс. И никогда в жизни не видел акул.

Каталка подлетает ближе к разлому самолёта. Вот-вот я свалюсь в бездонную пропасть. Глаза существа становятся невероятно огромными, и слабая догадка тоненькой молнией пронзает меня, как отзывается оголённый нерв зуба, если укусить мороженое.

Я зажмуриваюсь и кричу. Не хочу, чтобы эти жёлтые огни смотрели на меня. Но теперь они смотрят в меня. Я срастаюсь с тьмой и вижу себя плывущего по морю на огромном медведе…

***

Я очнулся в аэропорту. Мама везла меня по какому-то павильону, кругом сновали люди.

– Что такое? – тревожно спрашиваю.

– Приземлились, – слышу позади ласковый голос мамы.

– Погоди, я что, спал?

– Да. Говорил, а потом вдруг взял и вырубился. Я даже чуточку испугалась. Уж не случился приступ какой с тобой. Послушала, дышишь ровно. Поняла, что спишь.

Я хмурюсь и пытаюсь найти грань, когда реальность перетекла в сон, но не нащупываю её. Впервые за всю жизнь.

Мимо проходит девочка моего возраста и мальчик помладше. С родителями. Они долго оглядываются на меня, пока мать не дёргает их раздражённо за руки. Мне становится стыдно.

– Погоди, когда я уснул? – мрачно спрашиваю я маму.

– Ой, ну не знаю. На середине пути где-то, – отвечает она.

– Грозовой фронт был?

– Был.

– А приборы у пилотов отказывали.

– Да! – голос мамы внезапно расцветает. Сейчас предполагается интересная, по маминым меркам, история. – Представь, в полёте отказало семь приборов, но не самых важных. Посадили машину и без них.

– Ага, – безучастно киваю я. – Самолёт трясло? Свет мигал?

– Это когда?

– Ну когда ты побежала в салон.

– Нее, я не убегала в салон. Я не отходила от тебя ни на шаг, – говорит мама.

– Понятно, – киваю я, нащупывая тонкую грань между сном и былью.

Больше я ничего не говорю, размышляя. Очень странное видение, и та тьма из него теперь будто поселилась во мне. И намекнуло на странность, которую я не обдумывал последние часы. Благо мама напомнила раннее детство, и теперь перед взором рисовались яркие картинки из прошлого: лес, я заблудившийся, бурый медведь, казавшийся мне небольшим домом.

Тот эпизод жизни очень хорошо запомнился моему сознанию, и сейчас всплыл в который раз. Медведя убили, рассказывали потом, как мне повезло, что зверь был сыт и не разорвал меня. И я этому верил всю жизнь. Интересная легенда обо мне, которую я передавал знакомым из уст в уста. И верил в неё, ибо сам был очевидцем. Но ведь легенды всегда правдивы, хотя не происходили на самом деле. Потому что предпосылки у подобных историй сказочные. Всё равно что лживые. Так и предпосылка моей истории.

Почему я никогда не задумывался: а может ли медведь вообще быть сытым? Разве станет глупый зверь тупо идти за мной, оставляя где-то за спиной уютную берлогу и всё ближе подходя к человеческим селениям? Не легче ли было меня оглушить и притащить к себе, чтобы потом полакомиться мясом? Легче, но… он этого не сделал! По какой причине?

Чёрт его знает, но сдавалось мне, – и от этого бросало в дрожь, – что медведь не задрал меня по той же причине, по которой несколькими днями назад меня не съели акулы.