Читать книгу Лорд и леди Шервуда. Том 1 - Айлин Вульф - Страница 4
Фледстан
Глава первая
ОглавлениеПо дороге, которую обступает лес, медленно движется большой конный отряд – два рыцаря, оруженосцы, ратники, слуги, повозки. Дорога размокла под затяжными дождями, а именно в этот день дождь перешел в мокрый снег. Холодные снежные хлопья насквозь пробили тяжелые меховые плащи и конские попоны. Отряд едет в полном молчании – не то что беседа, но и просто случайное слово требует сил, которые забрали непогода и долгий путь по раскисшей дороге.
Издали раздается заливистое конское ржание, и следом за ним – топот копыт. Между мокрых черных стволов мелькает яркий алый всполох, стремительно разрезая серую пелену зимнего дня и притягивая к себе взгляды усталых путников. Рыцари останавливаются, за ними останавливается весь отряд. На перекресток дорог на полном скаку, словно их лошадям нипочем непогода, выезжают пять всадников: девушка в алом плаще на черном как смоль жеребце и четверо ратников – двое впереди всадницы и двое следом за ней. Осадив вороного, девушка всматривается в утративший строй и беспорядочно сбившийся отряд и приветственно поднимает руку. Один из рыцарей отвечает ей таким же приветственным взмахом, а второй тем временем пытается разглядеть всадницу. Но ее лицо наполовину скрыто белой вуалью для защиты от ветра и мокрого снега. Лишь большие ясные глаза скользнули по лицу рыцаря безразличным взглядом.
– Долгих лет вам, прекрасная леди, и доброго пути! – говорит тот, что приветствовал всадницу. – Боюсь, что мы вынуждены просить вас о гостеприимстве!
– Мой отец и я будем рады его оказать, – отвечает всадница. – Вы знаете дорогу, сэр Гай, так что я поскачу вперед, чтобы позаботиться о достойной встрече.
Ее вороной срывается в галоп, и всадница и ее охрана скрываются за поворотом дороги.
– Кто это, Гай? – второй рыцарь кивает на дорогу, по которой только что умчался отряд всадницы в алом плаще.
Его спутник отводит с лица припорошенный снегом капюшон, так же глядя всаднице вслед. Улыбка внезапно освещает его хмурое усталое лицо, и он отвечает:
– Светлая леди Средних земель2.
****
Ветер щедрыми горстями бросал в закрытые ставни мокрый снег. Пламя светильников выхватывало из полумрака высокие стрельчатые своды потолка, стены, сложенные из гладко отесанного камня и украшенные гобеленами и щитами. На каждом из щитов на червленом поле белел крест. Такой же крест был вышит белым шелком на большом алом полотнище, растянутом на стене над массивным креслом хозяина замка. У подножия кресла лежал огромный пятнистый пес, положив голову на мощные лапы. Темные глаза собаки были прикованы неотрывным взглядом к хозяину – высокому седовласому человеку, который стоял возле большого дубового стола и листал книгу в переплете, выложенном драгоценными камнями.
Сомлев от тепла, которое источал ярко пылавший в камине огонь, собака с урчанием потянулась и зевнула, открыв темный провал пасти и великолепные белые клыки. Вдруг ее уши чутко насторожились, по горлу прокатился глухой рык. Вскочив на лапы, пес устремил взгляд на дверь, готовый сорваться с места и броситься на вошедшего, если тот почему-либо покажется опасным.
– Сэр Гилберт! – вошел мажордом и склонился в почтительном поклоне. – Вернулась леди Марианна.
Узнав мажордома, пес потоптался и с ворчанием улегся на прежнее место.
– Наконец-то! Где она? – не оборачиваясь, спросил сэр Гилберт Невилл.
В ответ за дверью послышались легкие стремительные шаги и звонкий голос, отдававший приказания готовить спальни для гостей, греть воду, накрывать стол в трапезной. Дверь распахнулась, как от порыва ветра, и в залу быстрым шагом вошла девушка, на ходу открепляя от шапочки длинную вуаль и сбрасывая с плеч мокрый алый плащ, тут же подхваченный одним из слуг, которых девушка увлекала за собой, словно стремительный горный поток. Подойдя к Невиллу, она присела перед ним в почтительном реверансе, и сэр Гилберт, положив ладони ей на плечи, поднял ее и поцеловал в мокрый и прохладный от снега лоб.
– Где ты была, Марианна?! Твоя свита с багажом давно уже прибыла в замок! А ты? Опять не устояла перед искушением прогуляться одна? – продолжая удерживать дочь за плечи, Невилл легонько отстранил ее от себя и окинул строгим, но бесконечно любящим взглядом горевшее румянцем, оживленное лицо Марианны. – Что ты пытаешься найти в лесу, дочь? Ведь зимой в нем нет трав!
– Я была не одна – меня сопровождали наши ратники. Так что ты укоряешь меня напрасно! – улыбнулась в ответ Марианны, ни капли не смущенная отцовской строгостью, и потрепала ластившегося к ней пса, который поскуливал, требуя большего к себе внимания.
– Вот как! – и хотя Невилл сурово хмурил брови, взгляд, устремленный на дочь, был преисполнен тепла и нежности. – А чем ты собираешься оправдать число взятых с собой ратников?
– Резвостью ног моего Воина! – с лукавой улыбкой ответила Марианна, забавляясь с псом, который прыгал возле нее, словно неуклюжий щенок, и подставлял лобастую голову под узкую теплую ладонь хозяйки. – За ним и остальным нашим лошадям не угнаться, а ведь в твоей конюшне лучшие лошади графства. Что же говорить о чужих!
Невилл осуждающе покачал головой, но его губы растянулись в невольной улыбке.
– Ах ты, мой хитрый лисенок! Всегда знаешь, где полить маслом, где добавить меда! – сэр Гилберт был страстным любителем верховых лошадей и гордился тем, что его конюшня была лучшей во всех графствах Средних земель. – Что за приказания ты отдавала слугам? Мы ждем гостей на ночь глядя?
Марианна к тому времени заметила книгу, которую рассматривал Невилл до появления дочери, и, завладев ею, стала быстро листать страницы. Поэтому на вопрос отца она лишь кивнула, а сама скользила взглядом по строчкам и красочным миниатюрам, которыми перемежался текст.
– Я заказал ее для тебя у аббата из Ярроу, – сказал Невилл, довольный тем, что его подарок пришелся дочери по душе. – Пока ты гостила у Уилфрида и Сэсиль, ее как раз доставили. Так кого нам следует ждать?
Настойчивый вопрос отца вернул Марианну к реальности.
– Один из гостей – Гай Гисборн. Его спутника я не знаю. Я встретила их по дороге домой, и сэр Гай просил о гостеприимстве. Я заметила, что они изрядно устали: лошади едва держались на ногах, да и люди были не в лучшем состоянии.
– Что же, ты поступила правильно – наш замок никогда не отказывал в приюте тем, кто в нем нуждается. Пока у нас есть время до приезда гостей, расскажи, как тебе самой было в гостях? Здоровы ли Уилфрид и Сэсиль? И как их сын?
– Здоровы! – живо отозвалась Марианна. – А маленький Годо – прелестный малыш. Все очень сожалели, что ты не смог приехать на крестины вместе со мной. Я передала им твое приглашение погостить, только они вряд ли соберутся навестить нас раньше лета. Уилфрид на днях отправляется в Лондон и берет с собой Сэсиль.
Из-за ставен послышались трели рожков, и Марианна с сожалением захлопнула книгу.
– А вот и наши гости! Я проверю, готовы ли для них покои, согрета ли вода для ванн и накрыты ли столы к ужину.
– Милорд! Леди Марианна! – в залу вошел мажордом и торжественно объявил: – Благородные рыцари Гай Гисборн и Роджер Лончем испрашивают отдыха и ночлега!
– Роджер Лончем?! – удивленно переспросил Невилл и обернулся к дочери. – Родной брат верховного судьи Англии епископа Илийского? Я не знал, что он в Ноттингемшире. Что ж, большая честь для Фледстана принять столь высокого гостя.
Несмотря на торжественность сказанных отцом слов, Марианна немедленно заметила сомнение в его голосе.
– Ты не рад ему, – утвердительно сказала она и вопросительно посмотрела на отца: не опрометчиво ли она согласилась на приезд встреченных ею рыцарей?
– Ты поступила верно, – ответил сэр Гилберт, правильно истолковав ее взгляд. – Невежливо и неразумно было бы отказать. Но, полагаю, что мало бы нашлось тех, кто обрадовался бы визиту Роджера Лончема. Его брат – весьма достойный человек, но вот сам Роджер Лончем – иное дело. К несчастью, в нем нет иных достоинств, кроме родства с Уильямом Лончемом, которого король Ричард, уходя в крестовый поход, оставил управлять королевством.
– Но Уильям Лончем уже год как в изгнании, – заметила Марианна.
– Да, он не поладил с принцем Джоном, – согласился Невилл. – Зато сэр Роджер остался в числе приближенных принца, и в свете изгнания его брата приверженность сэра Роджера к принцу Джону не делает ему чести. Думаю, что в глубине души он всегда завидовал лорду Уильяму и хотел занять его место. Так вот теперь настал его час. И пусть принц Джон не назначил его канцлером Англии, как король Ричард назначил его брата, но власть Роджера Лончема велика. Но этой власти ему все равно мало, как мало и богатств, которые он получил и от короля Ричарда благодаря стараниям своего брата, и от принца Джона за свое отступничество – от брата и от короля. Так что я не слишком высокого мнения о Роджере Лончеме, но, учитывая его близость к принцу Джону, прекрасно сознаю, что отказать ему в гостеприимстве – все равно что подписать себе приговор. Что ж, будь что будет. Ступай и займись, чем собиралась, а я встречу наших гостей.
Невилл вздохнул, но, увидев тревогу в глазах дочери, улыбнулся ей ласково и успокаивающе. Зная дипломатический дар отца, Марианна тоже успокоилась и, улыбнувшись в ответ, выпорхнула из залы, не забыв прихватить с собой книгу. Пес с гулким лаем помчался следом за ней.
– Ах, сэр Гилберт, с тех пор как леди Марианна вернулась, наш замок ожил, словно сад майским утром! – вздохнул мажордом, проводив молодую госпожу любующимся взглядом. – После того как преставилась леди Рианнон, Фледстан стал похож на гробницу, зато теперь!.. Скучно нам всем станет без леди Марианны, когда вы отдадите ее замуж. Но ее супруг окажется чисто в раю! Если, конечно, он придется нашей леди по сердцу.
Покои, предназначенные для гостей, были готовы: постели застланы благоухающими мятой и ромашкой простынями, в каминах шумно гудело яркое пламя, над высокими деревянными лоханями, выстланными полосами льняного полотна, поднимался душистый пар от горячей воды, в которую щедро добавили лавандового масла. Марианна зашла на кухню и убедилась, что все блюда готовы к подаче на стол. Всегда таявший от ее улыбки, словно масло на солнце, старший повар успел шепнуть Марианне, что он приготовил для нее любимые ею артишоки, а для сыра смешал мед с пряными травами. Вознагражденный ласковым взглядом, повар осмелился лишь поцеловать воздух над промелькнувшей возле его губ рукой Марианны, поскольку сама Марианна устремилась в трапезную. Там она увидела, что скатерти на столах расстелены самые свежие, серебряные кубки и тарелки начищены до блеска, и даже напротив ее кресла в маленькой глиняной вазе топорщатся иглистые ветки с сизыми ягодами можжевельника – как скромный знак любви служанок к своей юной госпоже. Довольная и слугами, и собой, провожаемая приветственными окликами и челяди, и несущих дежурство ратников, Марианна наконец прошла в свои комнаты, чтобы снять дорожный наряд и принять ванну.
На пороге ее встретила леди Клэренс – подруга, воспитывавшаяся вместе с Марианной в монастыре, возглавляющая ее свиту и управляющая ее служанками. Они расцеловались, и Клэренс, несказанно обрадованная возвращению Марианны, отослав служанок, сама помогла ей скинуть одежды, заколоть волосы и забраться в ванну. С наслаждением окунувшись в горячую воду, благоухавшую ароматом лаванды, Марианна закрыла глаза. Клэренс оставила подругу одну, а сама пошла в гардеробную, чтобы выбрать Марианне наряд для выхода к столу.
Горячая вода снимала усталость и проясняла мысли, но никогда не изгоняла печаль, и Марианна тихо вздохнула. Оставленный без ответа вопрос отца настойчиво прозвучал в ее сознании: «Что ты пытаешься найти в лесу?..»
С тех пор как она вернулась из монастыря во Фледстан, многое в ее жизни изменилось. Период затворничества, молитв и обучения закончился, и она окунулась в блестящую вереницу праздников светской жизни, управляла родовыми владениями, занималась врачеванием всех, кто искал ее помощи как целительницы. У нее было много забот и так же много развлечений: охоты, пиры, турниры… Но иной раз – так, как сегодня, – вдруг оживали воспоминания о нагретой солнцем тяжелой листве, медовых и пряных ароматах летнего леса, шелесте высокой травы и о глубоком омуте синих, как грозовое вечернее небо, глаз, в котором едва не утонуло ее сердце.
Он не нашел ее, как обещал, не захотел искать, забыл о ней – кто знает! В душе она была уверена в том, что он не обрадовался, когда узнал, что и она не вполне открыла ему свое имя и вовсе не обмолвилась ни о своем высоком положении, ни о богатстве отца. Она ни минуты не сомневалась, что он недолго пребывал в заблуждении относительно той, которую он принял за простую травницу, если действительно собирался ее увидеть. Ведь для того чтобы прислать ей весть о встрече, он должен был найти путь к ней, а отыскав, мог ли он не узнать, к кому этот путь ведет? Для чего ей была нужна эта недоговоренность? Для того же, для чего и ему: она не хотела, чтобы он отгородился от нее стеной вежливой учтивости и лишил ее своего доверия.
Марианна грустно улыбнулась. Разум давно ей сказал о том, что встречи с ним все равно были бы невозможны, а значит, все закончилось так, как и должно было закончиться. И все же сегодня, когда она увидела припорошенные снегом и луг, и речной склон, ее сердце вновь сдавила печаль, а губы как наяву ощутили пьянящее тепло его губ и родниковую свежесть его дыхания.
Она решительно помотала головой, отгоняя наваждение. Ее нечаянная встреча с лордом вольного Шервуда была не более чем приключением, событием одного из дней, и только! И если уж есть прихоть вспоминать о той встрече, то вспоминать надо именно так. Но вот и сейчас в ее памяти, которая с непонятным упорством не желала жить в ладу с разумом, зазвучал ласковый голос:
– Я не хотел бы потерять тебя, встретив однажды. Ты словно лесной родник! Я целовал бы и целовал тебя, Мэри!..
И под напором воспоминаний и чувств Марианна была вынуждена признаться себе в том, что лорд Шервуда почему-то волновал и продолжает волновать ее воображение. Казалось бы, у нее – единственной дочери знатного и состоятельного лорда – не было недостатка в искателях руки и сердца. За считанные месяцы пребывания под кровом отца она получила не одно предложение о замужестве, и те, кто делал эти предложения, вовсе не были лишены ни достоинств, ни привлекательности. Но каждый раз в ее памяти возникал облик лорда Шервуда, и она отвечала отказом, благо отец разрешил ей самой выбрать себе супруга.
В чем причина? Ведь не в колдовстве же! Да, он красив, безмерно притягателен, но разве эти качества определяют достоинства мужчины? Может быть, причина в его необычной славе объявленного вне закона, но почитаемого всем графством за справедливость и отвагу предводителя вольных стрелков? Марианна, не открывая глаз, покачала головой и едва заметно улыбнулась.
Нет. Просто ни в ком – ни прежде, ни потом – она никогда не встречала такого редкого сплава силы и тепла, угаданного ею в лорде Шервуда.
Далеко не сразу она перестала ждать от него вестей, надеясь, что он хотя бы захочет получить обратно своего жеребца чистых иберийских кровей. Таких лошадей не так-то просто отыскать за пределами Иберийского полуострова. Если бы он так и поступил, то она, по крайней мере, выкинула бы его из головы. Но он все оставил как есть, уязвив ее высокомерной небрежностью. Так, как если бы она, поприветствовав его, ждала ответного любезного слова, а он молча смерил бы ее прохладным бесстрастным взглядом, после чего отвернулся, забыв о ее существовании.
Но, не пожелав увидеться с ней наяву, он иногда приходил в ее сны, и один из снов очень смущал ее. Тогда она была в селении, которое находилось во владениях ее отца, и на это селение напал мор. Она почти уже справилась с поветрием, когда болезнь настигла ее саму. Охваченная жаром, она не знала, где было забытье, а где явь, и ей причудилось, что лорд Шервуда пришел к ее постели, поил целительными отварами и дотрагивался губами до ее лба, проверяя, не умерился ли жар. А еще обнимал ее и целовал так, как не целовал и не обнимал тогда, в августе, наяву. Марианна оправдывала себя только тем, что была больна, и винила сжигавший ее жар в чересчур вольной игре фантазии.
Но сейчас-то она здорова! Рассердившись на себя, Марианна решительно вынула заколку из волос, и водопад светлых локонов обрушился ей на плечи. Она позвала служанку, чтобы та помогла ей в купании: до ужина оставалось совсем мало времени, и одной ей не справиться с гривой длинных густых волос, а их ведь еще надо высушить и заплести, и подобрать украшения к платью. В том, что о выборе платья беспокоиться нет причин, Марианна не сомневалась, полностью доверяя безупречному вкусу Клэренс.
****
После ужина гости и хозяин замка перешли из трапезной в одну из небольших, но уютных зал, где был заранее растоплен камин, возле которого стояли удобные кресла, а на низком столике были предупредительно расставлены кубки, кувшины с винами и широкие блюда с ломтиками сушеных яблок и груш, пирожными с орехами и рассыпчатым печеньем на меду.
Мужчины расположились возле камина и за кубками неспешно разговаривали о политических тонкостях в делах континентальной Европы, о внутренних проблемах английского королевства. Марианна и Клэренс устроились поодаль за высоким столиком для шахматной игры и расставляли фигуры, выточенные из черного обсидиана и слоновой кости. Слуга принес им кубки, наполненные горячим, сдобренным гвоздикой вином, блюдо с миндальным печеньем, и девушки приступили к игре, не слишком вслушиваясь в разговоры мужчин.
Поделившись своим мнением о результатах крестового похода, причинах исчезновения короля Ричарда, территориальных претензиях французского короля Филиппа и постоянно вспыхивающих междоусобицах в английском королевстве, Лончем устал и потерял интерес к беседе, предоставив ее заботам Невилла и Гая Гисборна, которые продолжали обсуждать последние новости двора принца Джона. Сам же Лончем, мелкими глотками отпивая из высокого кубка бордоское вино, обратил все внимание на Марианну. Он разглядывал ее так неторопливо, оценивающе, не пропуская ни одной мелочи, как разглядывал бы породистую лошадь на ярмарке, и наконец покачал головой, оставшись довольным тем, что увидел. Глядя на нее, он пришел к выводу о том, что давно уже не встречал такой привлекательной девушки, а может быть, и вообще встретил впервые.
При дворе принца Джона, где Лончем проводил большую часть времени, не было недостатка в миловидных девицах. Он знал женщин, наделенных яркой, всепобеждающей красотой, чье появление заставляло всех умолкнуть и не сводить с них глаз. В случае с Марианной дело обстояло иначе. Ее красота не так очевидно бросалась в глаза. Если бы она стояла среди других девиц и дам, взгляд бы сначала скользнул мимо нее, но, тут же остановившись, словно споткнувшись, вернулся бы к ней, а вот дальше… Дальше бы показалось, что кроме нее других женщин нет ни поблизости, ни далеко. Каждая черточка ее лица, плавные линии силуэта, сочетание красок сливались в удивительно гармоничном единстве, заставляя бесконечно разглядывать девушку, любоваться, не позволяя оторвать от нее очарованный взгляд. При этом Лончем отдавал себе отчет в том, что облик Марианны не полностью отвечает канонам женской красоты. И в то же время он, не задумываясь, вызвал бы на поединок любого, кто стал бы утверждать подобное.
Ее кожа нежностью могла поспорить с шелком, но при этом не была белоснежной, а отливала неяркой матовой смуглотой. Окажись она при дворе, где дамы и девицы заботливо лелеяли белизну лиц и тел, ей было бы не миновать их пренебрежительных насмешек. Вот только мужчины едва ли услышали бы хоть одно из язвительных слов, потому что ее чуточку смуглая кожа словно светилась изнутри ровным теплым светом драгоценного камня, вызывала непреодолимое желание прикоснуться рукой, дотронуться губами. Светлые волосы, выбивавшиеся из сложно заплетенной косы и своевольно завивавшиеся в золотистые завитки, были великолепны, выше всяких похвал. Но такой цвет волос обещал безмятежную лазурь взгляда, а глаза Марианны хоть и безупречного разреза – большие и удлиненные, в обрамлении длинных темных ресниц, – были светло-серые, точно чистейшее серебро, с очень черными зрачками. Тонкие и четко очерченные брови должны были выгибаться правильными дугами, а они замирали во внезапном изломе и разлетались к вискам крыльями ласточки. К линии точеного носа не мог бы придраться и самый взыскательный ценитель, но что делать с губами? Очертания ее рта и изысканны, и изящны, улыбка сдержанна и ровно настолько открывает матовый блеск жемчужно-белых зубов, насколько позволено самым суровым этикетом. Но при всей этой кажущейся пристойности ее губы наводили на мысли о лепестках роз и жасмина, о меде и мяте и тоже неодолимо манили прикоснуться к ним – губами ли, пальцами, лишь бы коснуться!
Другая девушка – имя ее Лончем не запомнил – была красива именно классической красотой: густые светлые волосы, неяркий румянец на безупречно нежно-белых скулах, безмятежный взор больших голубых глаз, правильный очерк бровей, небольшой и умеренно алый рот, ровный овал лица. Но эта спокойная красота не задела ни взгляда, ни сердца Лончема, который по-прежнему не сводил глаз с Марианны. И, засмотревшись, он не заметил, как Марианна бросила на отца мгновенный и очень выразительный взгляд.
– Милорд Роджер! – в голосе Невилла угадывалось сдержанное неудовольствие. – Вы смущаете мою дочь таким пристальным взглядом!
Лончем очнулся и посмотрел на сэра Гилберта с высокомерным недоумением. Он был осведомлен о том, что барон Невилл, а значит и его дочь, принадлежали хотя и к знатному, но все же саксонскому роду. Это обстоятельство в глазах Лончема служило вполне достаточным основанием для того, чтобы не считать Невилла себе ровней. Проявленная же некоторая бесцеремонность была, конечно, недопустима в отношении благородной девицы норманнских кровей, но для чести саксонской девушки Лончем не находил в своих манерах никакого урона. Поэтому его изрядно удивило неодобрение во взгляде Гисборна, которым тот, казалось, предостерегал Лончема от необдуманных слов и поступков, обещая не оставить их без последствий. И если возмущение отца Марианны Лончем воспринял с долей пренебрежения, то не принять в расчет Гая Гисборна он не мог себе позволить.
– Не уверяйте меня, сэр Гилберт, что я оказался первым, кто засмотрелся на леди Марианну! Рассказы о красоте вашей дочери давно уже достигли Лондона, но я теперь знаю, что они и в малости не передали совершенства, которое сегодня открылось моим глазам. Ваше здоровье, прекрасная леди!
Вновь обернувшись в сторону Марианны, он высоко поднял кубок, и Невилл с Гисборном последовали его примеру. Теперь, когда недоразумение разрешилось, Лончем продолжил наблюдать за Марианной уже так, чтобы его взгляд оставался незамеченным. Нет, она вовсе не казалась смущенной! Весь ее облик был исполнен сдержанного, но сильного негодования. После того как Лончем получил выговор и был вынужден извиниться, она забыла о его существовании, сосредоточив все внимание на шахматной доске. Лончема задело такое откровенное безразличие и удивило занятие девушек, когда он понял, что они действительно заняты игрой.
– Бог мой, дорогая леди! – воскликнул он и, отставив кубок, подошел к Марианне. – Я полагал, что вы просто забавляетесь фигурами. А вы и впрямь обучены премудростям шахматной игры, которые не всякий мужчина способен постичь?!
Наклонившись над столом, он стал рассматривать искусно вырезанные из камня и кости шахматные фигуры и вдохнул полной грудью аромат, исходивший от волос Марианны, – тонкий, свежий и одновременно пряный. Запах был ненавязчивым, но постепенно овладевал тем, кто его чувствовал. Как нельзя было отвести глаз от самой Марианны, так и ее ароматом хотелось дышать бесконечно.
– Чем это пахнут ваши волосы, несравненная леди? – спросил Лончем.
Вопрос был очевидно бестактным, учитывая краткость их знакомства, но Марианна ответила:
– Листьями имбирного стебля, сэр Роджер.
Ее голос оставался ровным и безразличным, но был напевным и таким же нежным, как аромат, пленивший Лончема. Он подосадовал на равнодушие Марианны, ближе склонился к ней и украдкой провел кончиками пальцев по ее руке. Она ничем не показала, что заметила эту уловку, лишь снова посмотрела в сторону отца. Но прежде чем тот успел что-либо предпринять, Гай Гисборн решительно поднялся с кресла и встал за спиной Клэренс. Заметив, как подруга от такого соседства вся внутренне сжалась и замерла, Марианна ободряюще улыбнулась Клэренс, и та расслабилась и улыбнулась в ответ.
– Закройте короля башней3, леди Клэренс, – посоветовал Гай и, подняв глаза на Лончема, поймал его взгляд.
Лончем опять прочитал в этом властном взгляде предостережение и отнял руку, досадуя на Гая Гисборна за вмешательство и на себя за то, что был вынужден подчиниться его молчаливому приказу, лишившись удовольствия вновь ощутить нежность и тепло гладкой кожи Марианны.
– Шахматы! Вот странное занятие для девицы! – неодобрительно заметил Лончем, вернувшись к камину и заняв место напротив сэра Гилберта. – Сдается мне, леди Марианна, вы отягощены знаниями, ненужными и бесполезными для женщин. Теперь я, наверное, уже не удивлюсь, если окажется, что вы и грамоте обучены!
И он рассмеялся, всем своим видом приглашая и остальных посмеяться над удачной шуткой. Но его смех никто не поддержал даже улыбкой.
– Я владею грамотой, – сухо ответила Марианна и, стремительно передвинув ферзя, поставила Клэренс мат.
– Браво, принцесса! – воскликнул Гай, подходя к Марианне, и поцеловал ей руку. – Сыграешь теперь со мной?
– Я устала, – улыбнулась в ответ Марианна, и ее голос смягчился и потеплел. – Боюсь, что на партию с тобой у меня уже не хватит сил.
– Жаль! Но мне приятно услышать, что ты считаешь меня искушенным в игре.
Гай торжественно предложил Марианне руку, и когда она так же торжественно положила поверх его руки свою, церемонно-медленным шагом подвел ее к креслу. Они выступали так, словно шествовали по тронному залу приветствовать короля, и улыбались друг другу, как озорные подростки, которые в чем угодно найдут повод для шалости.
– Прошу, моя леди! – изящным, как в танце, движением Гай усадил Марианну в кресло, и она принялась чинно расправлять складки платья, а в уголках ее рта все еще порхала улыбка.
Отстранив руку подоспевшего кравчего, Гай сам наполнил вином кубок и подал Марианне. Она поблагодарила его кивком головы, и наблюдавший за ними Лончем почувствовал укол ревности. В его памяти ожила только что виденная им картина шутливого шествия Гая и Марианны – рука об руку, плечо к плечу, и Лончем посмотрел на Гисборна уже иным взглядом, оценивая его как возможного соперника.
Гаю Гисборну – самому влиятельному лорду Ноттингемшира, негласному шерифу графства – на днях минуло двадцать шесть лет. Его высокая сильная фигура указывала на привычку к постоянным ратным тренировкам. Проницательные темно-ореховые глаза всегда смотрели на собеседника в упор, и мало кто мог выдержать взгляд Гая, не ощутив холодок страха. Но едва этот взгляд падал на Марианну, как в нем появлялись и любование, и почти нежность, а лицо, правильные черты которого должны были нравиться женщинам, что скрепя сердце признал Лончем, смягчалось, утрачивая обычное высокомерное выражение.
Оставшись недовольным собственными наблюдениями, Лончем очнулся, услышав веселый смех, и увидел, что Гай о чем-то рассказывает Невиллу и Марианне, и даже застенчивая подруга Марианны пересела поближе к камину и едва заметно улыбается, слушая Гая.
– И вот сэр Рейнолд, сам того не ведая, нанял в егеря этого увальня, прозванного Малюткой. Очень ему понравилось, как Джон, едва целясь, попадал стрелой в любую дичь, а знание лесных троп и вовсе подкупило нашего славного шерифа! Еще бы левой руке лорда Шервуда не знать лес, как свои пять пальцев, не стрелять метко!
Рассказчик и слушатели расхохотались.
– Что же произошло потом? – живо поинтересовалась Марианна.
– А потом, принцесса, сэр Рейнолд приказал проводить его к тем замечательным угодьям, где водится целое стадо оленей, каких сам король не видел, как уверял новый егерь. И они отправились. Теперь представьте себе, насколько сильным было удивление сэра Рейнолда, когда вместо обещанных оленей он повстречал короля Шервуда и его разбойников! В итоге сэра Рейнолда любезно пригласили отобедать, цену на обед назначили умеренную – только все налоги, полученные от Мэнсфилда и Ньюарка, и отпустили нашего шерифа восвояси. Правда, сначала сэр Рейнолд принес присягу в лояльности всем вольным стрелкам Шервуда, поклявшись в том на собственном клинке!
Марианна фыркнула и, поймав укоризненный взгляд отца, тут же зажала рот ладонью, чтобы не рассмеяться. Впрочем, Невилл и сам не мог сдержать улыбки. Что до Лончема, то когда он понял, какого рода историями Гай развлекает собравшееся общество, он не стал скрывать пренебрежения к услышанному.
– Вы опять о вашем знаменитом разбойнике! Дорогой сэр, неужели я не был прилежным слушателем, когда вы всю дорогу рассказывали мне о его подвигах, и теперь хотите утомить этими историями и наших очаровательных дам? – последние слова вырвались у Лончема от досады, которую он испытал, наблюдая, с каким неподдельным интересом Марианна слушает рассказ Гая.
– Ничуть! Сэр Гай – замечательный рассказчик! Когда он говорит, то все, о чем рассказывает, оживает перед глазами! – живо возразила Марианна и словами в защиту Гисборна еще больше усугубила досаду Лончема.
– Что творится у вас в Ноттингемшире, сэр Гай, если ни сэр Рейнолд, ни вы сами не в силах справиться с жалкой горсткой оборванцев, укрывшихся в лесу от правосудия? Принц Джон такого высокого мнения о ваших способностях, а вы не можете навести в графстве элементарный порядок! – и Лончем одарил Гая подчеркнуто снисходительным взглядом.
Улыбка немедленно исчезла с лица Гая, глаза сузились в злом прищуре.
– Жалкая горстка оборванцев, сэр Роджер? – тихо переспросил он, неотрывно глядя на Лончема. – А не хотите ли войско? Немалое числом войско из великолепно обученных, отважных, неуловимых воинов. Любой из них стоит десятка королевских ратников.
– Ерунда! – перебил его Лончем, пренебрежительно махнув рукой. – Сейчас везде шалят на дорогах: где чернь, а где и лорды. Но только в Ноттингемшире о разбойниках ходят прямо-таки немыслимые легенды. Кстати, я заметил, как вы поглядывали в сторону леса, сэр Гай, пока мы были в дороге. Не сочтите за оскорбление, но позволю себе заметить: один разбойник, может, и устоит перед десятком ратников, но один рыцарь легко справится с двумя десятками вилланов и йоменов, возомнивших о себе невесть что!
– Верно! – немедленно подтвердил Гай, впившись глазами в собеседника, и по этому яростному взгляду Марианна поняла, что, несмотря на видимое спокойствие, Гай взбешен. – Верно, сэр Роджер, особенно если этот рыцарь в доспехах, с дружиной, еще лучше – под защитой крепостных стен, и чтобы крепость была подальше от Ноттингемшира. Вот тогда совсем хорошо! Тогда у разбойников практически нет возможности одолеть рыцаря!
– Преувеличение, – примирительно буркнул Лончем, который тоже заметил, что Гай с трудом сохраняет самообладание, и разговор грозит вылиться в ссору.
– Преувеличение? Вот как! А знаете ли вы, почему я поглядывал, как вы изволили выразиться, в сторону леса? Потому что у этих разбойников не обычные, а более мощные луки, стрелы достигают трехфутовой длины, и этими стрелами они поражают любую, даже самую малую цель за добрую сотню шагов. За этот год я и моя дружина были несколько раз нещадно обстреляны. Я уцелел только благодаря доспехам, которые пришлось специально заказывать у оружейника-испанца, известного тем, что его изделия неуязвимы для стрел. А дружину мне пришлось восполнять больше чем наполовину!
– Отчего же именно вам, сэр Гай, шервудские разбойники оказывают такую честь? Мне не доводилось слышать больше ни о ком, кому бы они так досаждали!
Но Гай не пожелал удовлетворять любопытство Лончема.
– У меня с ними свои и давние счеты. Но дело не во мне. Знаете ли вы, сэр Роджер, сколько налогов не смогла получить казна, поскольку эти деньги попали в Шервуд?
– Отправляйте со сборщиками больше охраны да лучше тренируйте ноттингемских ратников, – жестко ответил Лончем. – Не верю, чтобы шайка преступников держала в страхе целое графство! В конце концов, это всего лишь чернь, вооруженная луками, – трусы, которые боятся честного боя.
– Не обольщайтесь, сэр Роджер! Они далеко не трусы и прекрасно владеют мечами, – возразил Гай, но Лончем лишь отмахнулся от этих слов.
– Отговорки! Изловите, наконец, этого лорда Шервуда, и я обещаю вам свое содействие в том, как обустроить его казнь, чтобы она стала уроком для остальных.
– О, не сочтите за дерзость, милорд, но с его казнью я и сам прекрасно управлюсь! – насмешливо щурясь, ответил Гай. – Вот только поймать его не очень легко. Пока еще никому не удалось. Скажу больше – войско лорда Шервуда тоже несет потери, но до сих пор нам не посчастливилось отправить на виселицу ни одного его стрелка!
Марианна почувствовала, как Клэренс от волнения с силой стиснула ее руку, сама того не заметив, но и Марианна была охвачена едва ли меньшим волнением.
– Сэр Гай, в лесах и прежде водились разбойники, когда в Англии еще не было известно имя лорда Шервуда, – сказал Невилл. – Почему же его особе вы придаете такое значение?
Спокойный голос сэра Гилберта подействовал на Гая умиротворяюще.
– Это так, милорд, – согласился Гай, – но они, как вы и выразились, «водились», как водятся олени и другое лесное зверье. Когда же он пришел в Шервуд, в действиях лесных разбойников почувствовалась твердая рука, незаурядный ум и стальная воля. Из разобщенных разбойничьих стай он за короткое время собрал войско, обучил его и организовал по всем воинским правилам. В Шервуде установился единственный закон – его слово. Никто не смеет его ослушаться, и не из страха: каждый из стрелков предан ему до последнего вздоха. Он беспредельно смел и при этом хладнокровен как змея. Весьма опасное сочетание! Он отличный всадник. Меч в его руке лежит, как будто он с ним родился. Даже мне с ним, увы, не под силу тягаться. А когда он с двумя мечами, против него устоит только один человек из тех, кого я знаю, да и тот – его же товарищ. Умение владеть луком принесло ему славу лучшего лучника Англии. Я немало наслышан о его забавах – например, он сбивает своими стрелами другие стрелы, пока они еще в полете. Кто из ваших лучников, сэр Роджер, способен на это?
– Такая оценка из уст врага – лучшая похвала, – заметила Марианна, в душе почувствовав гордость за лорда Шервуда, о котором с таким уважением отзывался его заклятый враг, сам слывший одним из самых искусных воинов графства. – И все же я не могу понять, почему он вызывает у тебя такую ненависть, Гай?
– И не пытайся, принцесса! – ответил Гай, переменившись в лице от одного лишь ее певучего голоса, и ласково улыбнулся Марианне. – У тебя слишком светлая душа и доброе сердце, чтобы ты могла разобраться в истоках нашей с ним вражды. Поверь, он ненавидит меня не меньше, чем я его.
– Полагаю, сэр Гай, что причины вашей с ним вражды совершенно просты и очевидны! – небрежным тоном откликнулся Лончем. – Вы с шерифом сожгли селение, в котором он жил, а он в отместку разорил ваш замок. Я правильно запомнил изложенные вами события? Вот и получается, что вы сами же загнали его в Шервуд, а теперь жалуетесь.
– Я не жалуюсь, – резко ответил Гай, с которого мгновенно слетела вся мягкость. – Напротив, мне доставляет удовольствие быть его врагом. А замок… – он усмехнулся, – я не мелочен. Нападение его стрелков на мой замок лишь сравняло нас в счете. Причины нашей вражды гораздо глубже, сэр Роджер. В сущности, это не вражда, а противостояние.
– На чем же основано это противостояние? – живо спросила Марианна.
Гай задумчиво погладил подбородок, тщательно подбирая слова.
– Он для меня олицетворяет Хаос, принцесса, в то время как я – слуга Порядка. Но он считает меня тем, кто исполняет волю Зла, а сам он, конечно, стоит на защите Добра и Света. Но он заблуждается, а я нет. Взять хотя бы любимую присказку вольных стрелков о том, что Шервуд якобы уравнивает всех, кто в него попал. Никто и ничто не может уравнять всех. Даже они – изгои – все равно соблюдают установленную им же иерархию. Он соблазнил их идеей общего равенства, но сам при этом создал себе королевство, в котором никто не осмелится оспорить его власть.
– Тогда почему же ты видишь в нем олицетворение Хаоса, если сам утверждаешь, что он выстроил в Шервуде очень жесткий порядок? – парировала Марианна.
– Ох, избавьте нас всех от рассуждений о мироздании, хаосе и порядке! – Лончем зевнул самым выразительным образом, прежде чем Гай успел ответить на аргумент Марианны.
Лончем подозревал, что если он не остановит Гая, тот до рассвета проговорит о лорде Шервуда. И слишком благодарную слушательницу он нашел в лице дочери Невилла! Лончему совсем не нравилось внимание, с которым Марианна слушала Гая. Он был убежден в том, что причиной такого внимания был сам Гай, а не предмет разговора. По его мнению, если бы Гай заговорил о погоде, Марианна все равно внимала бы каждому сказанному слову.
А Гая и в самом деле занимала тема беседы, он действительно был готов продолжать ее, особенно с такой собеседницей, как Марианна, тонко улавливающей эмоциональные нюансы и одновременно жестко не пропускающей ни одной логической шероховатости.
Ни тот ни другой даже представить себе не могли, что Марианну интересовал исключительно сам лорд Шервуда.
– Когда враждуют благородные люди, в конце концов они могут стать друзьями, – тихо сказала Марианна, внимательно глядя на Гая.
Он обернулся к Марианне так резко, словно его ужалили ее слова, и смерил ее изумленным взглядом.
– Помилуй тебя Бог, принцесса! – воскликнул Гай. – Кого ты назвала благородным человеком? Ты полагаешь, что молва напрасно величает его Шервудским Волком?!
– Людская молва склонна к преувеличениям, – спокойно ответила Марианна, не сводя с Гая таких же спокойных глаз.
– Не соглашусь с тобой! – горячо возразил он, угодив тем самым в ловушку.
– Значит, молва так же права и в отношении тебя? – усмехнулась Марианна, и Гай понял, что девушка имеет в виду прозвище Ноттингемский Пес, данное той же молвой ему самому.
Невилл тоже понял намек дочери и, недовольный ее дерзостью, бросил на Марианну предостерегающий взгляд. Лончем, также уловив смысл ее вопроса, ошеломленно посмотрел на Марианну, не зная, чему удивляться: то ли бесстрашию, то ли неведению о том, что Гай Гисборн не прощает подобных насмешек. Клэренс же, напротив, едва заметно улыбнулась и бросила на подругу взгляд, в котором читалось восхищение. Не замечая, как на нее устремились три пары глаз, исполненные самых разных чувств, Марианна пристально смотрела на Гая, ожидая ответа.
И тогда Гай, безмерно удивив и Невилла, и Лончема, и Клэренс, взял руку Марианны в свою и прикоснулся к ней губами.
– Будь справедлива, принцесса! Ведь до сих пор ничто и никто не подтвердил тебе это прозвище!
– Милорды, пора отходить ко сну! – поспешно сказал Невилл, испытав облегчение от того, что вспыхнувший было спор угас, не разразившись грозой. – Мы с Марианной приглашены на праздник в честь помолвки дочери шерифа и рано утром должны отправиться в путь. Но Фледстан к вашим услугам так долго, как вы желаете пользоваться моим гостеприимством.
– О, так ведь и мы с сэром Гаем следуем в Ноттингем за тем же, – оживленно ответил Лончем, искоса поглядывая в сторону Марианны. – Давайте отправимся вместе! Столь приятное общество скрасит дорогу нам всем.
Марианна уже давно поняла, что Лончем обращает на нее особое внимание, и сейчас догадалась, что причина его оживленности заключалась именно в ней. Незаметно вздохнув, она с досадой прикусила губу, понимая, что дальняя поездка верхом на этот раз не принесет ей радости – едва ли отец откажет Лончему в совместном пути. Она поднялась с кресла и оказалась лицом к лицу с Лончемом, который, склонив голову в учтивом поклоне, тут же завладел рукой Марианны.
– Вы позволите мне проводить вас до ваших покоев? – спросил он самым любезным тоном и склонился к ее руке.
Она с негодованием почувствовала, как он, не удовольствовавшись учтивым поцелуем, чересчур жарко припал губами к ее ладони, и выдернула руку из его руки.
– Это совершенно излишне, милорд! Едва ли я заблужусь в отчем замке. Поспешим, леди Клэренс, нам еще надо собраться в поездку!
Клэренс присела в изящном реверансе перед сэром Гилбертом и гостями и, подхватив пышный подол платья, убежала вслед за Марианной, которая упорхнула из залы, словно стремительная легкая птица.
Придя в свои комнаты, Марианна первым делом вынула заколки и с облегчением помотала головой так, что волосы привольно рассыпались по плечам, груди и спине. Вошедшая следом Клэренс зажгла свечи, осветившие роскошные гобелены на стенах, дорогую изысканную мебель: сэр Гилберт не жалел денег на убранство покоев единственной дочери.
– Как же я устала! – пожаловалась Марианна. – А еще завтра придется целый день терпеть общество Роджера Лончема!
– Да уж! – с усмешкой отозвалась Клэренс, распахнув двери гардеробной и осматривая наряды Марианны, чтобы отобрать те, которые надо было упаковать для поездки в Ноттингем. – Он весь вечер смотрел на тебя так, словно хотел проглотить, как кот мышку!
– Только я встречалась с ним взглядом, как чувствовала себя раздетой донага! – с негодованием фыркнула Марианна. – Что за беда? Неужели мужчины не могут хотя бы ради приличия скрывать одолевающую их похоть? Им кажется, что девушка должна растаять от восторга, заметив, что она явилась предметом их плотских вожделений. Пожалуй, один лишь Гай не испытывает низменных помыслов и воздерживается от откровенных взглядов.
Услышав это имя, Клэренс отшвырнула в сторону платье, которое собиралась отложить для предстоящего праздника, и резко обернулась к Марианне, окинув подругу осуждающим взглядом.
– Ты играешь с огнем, Марианна! – воскликнула она, и теперь в ее голосе не было и намека на кроткий нрав. – Сколько раз мне предостерегать тебя от доверия к Гаю Гисборну? Вольно тебе забавляться дружбой с тем, кто прослыл сущим исчадием ада! Если тебе, несмотря на мои слова, продолжает нравиться его общество, все равно непростительно забывать об осторожности и дразнить его. К чему были твои намеки на его прозвище Пса?
– К чему были его намеки на Волка? – тихо ответила Марианна. – Он сам меня спровоцировал. Если бы не отец, мне бы удалось узнать о Гае больше и помочь ему лучше узнать себя. Ты постоянно твердишь мне, что он жесток, а его душа обращена к мраку. Но я все равно ощущаю в нем всполохи света. Он словно пытается выбраться из тьмы, что засасывает его, и смотрит на меня так, будто только я могу его спасти.
– Только ты и видишь эти проблески света! – с негодованием отрезала Клэренс. – Но это твои иллюзии! Ты просто не знаешь, насколько он жесток и до какой степени Пес. Иначе ты воздержалась бы от того, чтобы дразнить его, и отвергла бы его дружбу. Да, он смиряется при тебе! Он, как пес, которым его называют, ползает у твоих ног и скулит, моля о ласке. Но как долго хватит его терпения и приязни, если ты и впредь станешь так откровенно выказывать симпатии к вольным стрелкам, как сегодня?
– Не тебе о том говорить, – с тайным значением ответила Марианна.
Клэренс опустилась на ковер возле ног Марианны и прижала ее ладонь к своей щеке.
– Да, – еле слышно прошептала она, – у меня в Шервуде брат, которого я люблю всем сердцем. Но ведь у тебя там никого нет! Так зачем ты навлекаешь на себя опасность, вступаясь перед Гисборном за лорда Шервуда?
Марианна отложила гребень и погладила Клэренс по белокурым косам.
– Ты вернулась во Фледстан с моей свитой?
Клэренс грустно улыбнулась.
– Ты сама понимаешь, что нет, я вернулась позже. Судя по улыбкам ратников, они решили, будто у меня завелся дружок, коль скоро я уехала из Фледстана вместе с тобой, а потом целую неделю пропадала, не добравшись до замка сэра Уилфрида. Хорошо хоть сэру Гилберту никто не рассказал о моей отлучке, а то он тут же спровадил бы меня подальше от тебя – в бельевую или на кухню!
Отогнав грустные мысли небрежным взмахом руки, Клэренс легко поднялась с колен и подошла к столу, на котором Марианна, торопившаяся выйти к гостям, оставила подаренную отцом книгу. Открыв наугад страницу, Клэренс вполголоса прочла:
Ненастью наступил черед,
Нагих садов печален вид,
И редко птица запоет,
И стих мой жалобно звенит.
Да, в плен любовь меня взяла,
Но счастья не дала познать.
Любви напрасно сердце ждет,
И грудь мою тоска щемит!
Что более всего влечет,
То менее всего сулит.
А мы за ним, не помня зла,
Опять стремимся и опять.4
– Какие чудесные стихи! Положи их на музыку и порадуй нас новой песней! – мечтательно вздохнула она, закрывая книгу.
– Да что ты, Клэр?! – прыснула смехом Марианна. – От песни с такими словами все слушатели будут рыдать, как на похоронах!
Но Клэренс, глубоко задумавшись, не услышала ее ответа.
– Клэр, ты ничего не рассказываешь мне о брате, – прервала молчание Марианна. – Ты даже никогда не называла его имя. Ты не доверяешь мне?
Не удивившись ее вопросу, Клэренс жарко воскликнула:
– Прошу тебя, не думай так! Родная сестра не могла бы стать мне ближе, чем ты. Но я не хочу даже случайно подвергнуть его опасности. В Шервуде есть еще одно правило, о котором не знает или молчит Гисборн: Шервуд знает все, о Шервуде не знает никто. Я не видела брата все годы, которые мы с тобой провели в монастыре. И вот мы вернулись. Я пошла в церковь, и вдруг туда пришли люди в зеленых куртках. Все, кто был в церкви, зашептали: «Вольные стрелки! Шервудские разбойники!» Я испугалась. Помнишь, пока мы с тобой жили в монастыре, ходили разные слухи о шервудских стрелках? Одни люди говорили, что они добры и справедливы, помогают тем, кто попал в беду из-за произвола властей. А другие, напротив, утверждали, что они жестокие и беспощадные ко всем. Я сочла за лучшее убежать – немедленно и как можно быстрее! Стараясь остаться незамеченной, я выбралась из собора и побежала по тропинке к коновязи, где оставила лошадь. Но они словно по волшебству возникли прямо передо мной. Я едва не закричала от страха, как вдруг один из них поймал меня в объятия, рассмеялся и, поцеловав, сказал: «Ты не узнала меня, сестренка?»
Клэренс говорила, улыбаясь и не замечая, что по ее щекам бегут слезы. Марианна села возле нее на расстеленный по полу ковер и обняла. Прильнув мокрой от слез щекой к плечу подруги, Клэренс шептала, устремив вдаль невидящий взгляд:
– Я узнала его, Марианна! Ему сказали, что я вернулась, и он разыскал меня. Но почему он – и вне закона?! Он всегда был для меня олицетворением справедливости и добра, и он – шервудский стрелок! Если он вдруг попадется в руки шерифа или Гисборна, ему не будет пощады. Никого из шервудских стрелков не пощадят, не помилуют, если захватят в плен. И они знают, что прощения ждать не придется. Что же делается в Ноттингемшире, во всей Англии, если именно им не приходится рассчитывать на помилование?!
– Почему твой брат ушел в Шервуд?
– Потому что он слишком горд, чтобы склонить голову перед теми, кто устанавливает порядки Гисборна: либо ты свободен, но вне закона, либо ты раб. И теперь я вижусь с ним так редко, украдкой, когда он даст мне знать, что наша встреча возможна! Он пробыл со мной почти неделю, отлучаясь по делам и возвращаясь, но это было такое счастье! Счастье быть рядом с ним… Ведь он – единственный мой родной и любимый человек. А теперь кто знает, когда мы свидимся? Да будет ли он вообще жив, когда я снова услышу о нем?
– А что же ваш отец? – насторожилась Марианна. – Ты ведь говорила, что встречаешься с братом у него, а не в Шервуде? Почему ты не говоришь о нем, словно вы с братом одни на всем свете?
– Потому что так и есть, – помедлив, ответила Клэренс. – Тот, кого во Фледстане считают моим отцом, в действительности ратный наставник моего брата. Отец же погиб много лет назад. Брат и я решили никого не обременять лишними знаниями о нас. Благородства крови нашего наставника оказалось достаточным, чтобы твой отец принял меня и отправил воспитываться вместе с тобой в обитель.
– И это все, что ты можешь открыть мне о себе? – с упреком спросила Марианна. – Все эти годы отец считал тебя дочерью одного из не слишком родовитых рыцарей, но, кажется, пребывал в заблуждении?
Клэренс в ответ припала губами к рукам Марианны, безмолвно прося не задавать лишних вопросов. Вспомнив, сколько сынов и дочерей знатных саксонских семей оказались выброшенными из родовых замков и пополнили число изгоев, Марианна только вздохнула и прильнула лбом ко лбу подруги.
– Прости, – сказала она, – я больше не задам тебе неловких вопросов. Но если разлука с братом для тебя так тяжела, почему он не оставит тебя в Шервуде? Я слышала, там есть женщины.
– Он не хочет, – вздохнула Клэренс, – хоть я и просила его об этом.
– Но ты можешь попросить о том же лорда Шервуда, – возразила Марианна. – Если он прикажет твоему брату, тот не посмеет ослушаться. Если, конечно, все, что сегодня говорил о лорде Шервуда Гай, было правдой.
– Все, что сказал Гисборн о лорде Шервуда, правда, – бесстрастно подтвердила Клэренс. – И я просила лорда Робина о том, чтобы мне было дозволено остаться в Шервуде. Но он ответил, что мне безопаснее оставаться во Фледстане под твоим покровительством.
Марианна вздрогнула от неожиданности и удивленно посмотрела на Клэренс. Та от души рассмеялась, заметив изумление в глазах подруги.
– Чему ты удивляешься, Марианна? О ком больше всех говорят в каждом доме Ноттингемшира? О тебе! Все называют тебя Прекрасной Саксонкой. Ты покорила многих и многих добротой и самоотверженностью, когда затворилась в Руффорде, чтобы помочь его жителям в борьбе с болезнью. Так могла ли ты остаться незамеченной для шервудских стрелков, которые знают все и обо всех?
За разговорами они незаметно для себя закончили сборы в дорогу, уложили одежду, и Клэренс согрела вина, густо сдобренного пряностями. Забравшись с ногами на низкую кушетку и закутавшись вдвоем в меховое покрывало, девушки потягивали горячее вино, молча радуясь дружеской близости.
– Клэр, ты помнишь, Гай назвал Малютку Джона левой рукой лорда Шервуда? – начала Марианна и, когда Клэренс согласно склонила голову, спросила: – Но кто же правая рука?
– Вилл Скарлет, – ответила Клэренс и неодобрительно поджала губы. – Его же имел в виду Гисборн, говоря о том, кто единственный может противостоять лорду Робину в сражении на мечах.
– Кажется, ты не очень-то его жалуешь, – заметила Марианна, от внимания которой не укрылось неудовольствие Клэренс.
– Я его терпеть не могу, – с внезапной откровенностью призналась Клэренс, – и никогда не могла понять, за какие достоинства его так жалует лорд Робин и прощает ему гордость, на которую нет ни малейших оснований, зато бед случалось больше, чем могло бы случиться!
И Клэренс упрямо вздернула маленький твердый подбородок, всем своим видом выражая высокомерную непримиримость.
– А что ты думаешь, Клэр, о том, почему Гай и лорд Шервуда так ненавидят друг друга? – вдруг спросила Марианна.
– Я полагаю, лорд Робин не испытывает к Гаю Гисборну ненависти, – после недолгого размышления отозвалась Клэренс. – Однажды он в моем присутствии сказал, что ненависть – недостойное и губительное чувство. Она, словно яд, пропитывает и умертвляет душу. Я слышала то, что сегодня сказал Гисборн. В чем-то он близок к истине, но при этом сам путается в том, кто на стороне Хаоса, а кто защищает Порядок. Если ты спрашиваешь мое мнение, оно в том, что лорд Робин – воин Света, а Гисборн – слуга Тьмы. Судя по словам Гисборна, он и сам понимает это, хотя не хочет принять правду о себе. И в этом ему мешаешь ты! – довольно жестко добавила она. – Твое дружелюбие внушает Гисборну иллюзии, что он не тот, кто есть в действительности.
– Какой же он, по твоему мнению? – тихо спросила Марианна.
– Жестокий и беспощадный, – решительно ответила Клэренс. – Ты видела его глаза, когда он говорил, что казнит лорда Шервуда без помощи Лончема? Так вот, если лорду Робину, не приведи Господь, изменит удача и он окажется в руках Гисборна, тот растерзает его, не доведя до эшафота. Гая Гисборна надо бояться, и в том не будет стыда.
Марианна как наяву увидела лорда Шервуда – статный силуэт воина в ореоле лучей заходящего солнца, улыбку, притаившуюся в уголках рта, лукавые золотые искорки, вспыхивавшие в синих глазах. Светлый Страж из древних валлийских легенд… «Ты не можешь погибнуть, – подумала она, – ведь в тебе так много жизни! Пусть у нас разные пути, но мне будет невыносимо больно, если с тобой что-нибудь случится!»
– Гай говорил о нем так, словно давно и хорошо знает его, – задумчиво сказала Марианна и печально покачала головой. – Впрочем, ненависть – чувство, равное по силе любви.
– Они и в самом деле давно знакомы друг с другом, – ответила Клэренс, с видимым усилием преодолев себя в соблюдении правила Шервуда о скрытности. – Гисборну нельзя отказать ни в уме, ни в проницательности, но все же ему не дано постичь действительный мир Шервудского леса. Он знает, что вольные стрелки преданы лорду Робину, но не понимает причины преданности. А она в том, что и он предан каждому из них так же, как они ему, – до последнего вздоха. Гисборну никогда не постичь этой истины – для него весь мир навсегда поделен на сословия, и он не в силах увидеть равного в том, кто не равен ему по рождению.
В то же самое время Гай Гисборн, внушавший Клэренс такую неприязнь, о чем не ведал сам, вертел в руке пустой кубок и размышлял, как бы деликатно намекнуть Лончему, что час поздний, а путь предстоит длинный и вставать придется засветло. Они оба уже расположились в отведенных им для ночлега покоях, где в камине был заранее разведен огонь, согрето отменное вино, а на широком серебряном блюде высилась горка орехов и сваренных в меду ломтиков яблок и груш. Но, несмотря на то, что все способствовало приятному продолжению вечера, Гая клонило в сон, а Лончему хотелось говорить, что он и делал.
– Ах, какая девушка! Что за красавица! – восхищенно твердил он, расхаживая по комнате. – От ее лица невозможно оторвать взгляд. Изящнее фигуры, чем у нее, я ни у кого не видел. А ее стан – он так тонок, что я мог бы обхватить его ладонями! А губы? Они прямо-таки манят впиться в них поцелуями! И какая очаровательная холодность! Поверь, Гай, под этой маской сдержанности горит настоящий огонь. В постели она будет великолепна!
Заметив, как при этих словах Гай брезгливо поморщился, Лончем бросил в его сторону долгий, внимательный взгляд.
– Не приветствуешь в женщинах пылкость?
Гай нехотя пожал плечами.
– Отчего же? Приветствую. В простолюдинках и продажных девках, Роджер. Но благородной даме не позволительно уподобляться низким тварям. Поэтому твой отзыв о леди Марианне, к которой я отношусь с уважением, считаю попросту оскорбительным.
Ничуть не задетый обвинением в неучтивости, Лончем расхохотался и снисходительно похлопал Гая по плечу.
– В таком случае, ты ничего не понял в этой девице при всем твоем уважении к ней. Она заставит желать себя снова и снова, и я в том не вижу греха в отличие от тебя. Раны господни! Да у меня кровь в жилах вскипела, едва лишь я прикоснулся к ней! И продолжает кипеть, когда я вспоминаю, какая у нее кожа – чистый шелк. Она должна быть моей, и я добьюсь ее, чего бы то ни стоило.
– То, что хорошо для любовницы, обычно не приветствуется в жене, – заметил Гай, надеясь остудить пылкий поток слов и чувств Лончема.
– А кто говорил о женитьбе?! – изумился Лончем. – Вот уж и в мыслях не держал – унизиться до брака с саксонкой, будь она даже так хороша собой, как леди Марианна!
Услышав эти слова, Гай замер, подобравшись, словно готовый к прыжку зверь. Вся дремота слетела с него в один момент.
– Если ты строишь бесчестные планы в отношении леди Марианны, изволь немедленно выбросить их из головы! – сказал он тихо и отчетливо, впившись в Лончема угрожающим взглядом. – Эта девушка стоит короны Англии, и я не дам ее в обиду даже тебе.
От такой отповеди Лончем впал в замешательство. Они с Гаем Гисборном были знакомы достаточно близко, чтобы даже в малости не заподозрить Гисборна в подобной щепетильности, тем более по столь ничтожному в понимании Лончема поводу.
– Гай, в чем причина твоего гнева? Добро бы я не знал, что ты смотришь на саксонских девиц ровно так же, как и я, – трофеи, принадлежащие нам по праву победителей! Да, леди Марианна – не простолюдинка, но ведь и не принцесса, хоть ты ее так называешь.
– Я называю ее принцессой потому, что она и есть принцесса, – холодно ответил Гай. – Принцесса крови правящего дома Уэльса. Ее покойная мать – родная сестра принца Ллевелина. Брат леди Марианны носит титул графа Линкольна. На твоем месте, Роджер, я бы не стал сбрасывать его со счетов. Пусть он входит в число любимцев короля Ричарда, но принц Джон отзывается о нем с уважением. Род Невиллов ведет начало от королевского дома Нортумбрии5, если тебе это о чем-то говорит. Добавь ко всему услышанному богатство сэра Гилберта Невилла и его влияние на знатные саксонские фамилии, которые придут в возмущение, если ты поступишь с леди Марианной как с простолюдинкой. Сэр Рейнолд не будет тебе благодарен за то, что твоими усилиями в графстве нарушится мир. А теперь подумай и ответь: ты действительно хочешь устроить скандал?
Раздумывая над тем, что сказал Гай, Лончем несколько минут молчал, потом хмыкнул и пожал плечами.
– Ну а почему бы и не брак? Сколько мне еще вдоветь? Давно пора найти подходящую невесту! После того что ты рассказал, думаю, леди Марианна вполне годится стать мне супругой. За ней дадут хорошее приданое, родственные связи с Уэльсом тоже лишними не будут. Принц Ллевелин сейчас утверждает свою власть, и если я ему помогу, вряд ли он окажется неблагодарным к союзнику и родственнику.
Гай лишь покачал головой. Его спутник так быстро пришел к решению, абсолютно противоположному намерению, которое имел в начале разговора, что не оставлял сомнений в том, насколько сильным было его желание заполучить понравившуюся девушку так или иначе. Впрочем, Лончем всегда отличался горячим нравом и решимостью в достижении цели, поэтому Гай не был удивлен и теперь с насмешливой снисходительностью наблюдал, как менялось выражение лица Лончема: задумчивость, решительность, воодушевление и внезапная настороженность.
– Постой! Что ты имел в виду, сказав, что не все в ней хорошо для жены?
Гай рассмеялся и, словно не замечая вопросительного взгляда Лончема, неторопливо подошел к камину, сел в кресло и вытянул ноги к огню, с видимым удовольствием всем телом впитывая тепло.
– Как тебе понравилось ее умение играть в шахматы? – осведомился он в тот момент, когда Лончем уже был готов взорваться от негодования на промедление с ответом на заданный им вопрос.
– При чем здесь шахматы? – непонимающе переспросил Лончем, садясь в кресло напротив.
– Притом, Роджер, что леди Марианна знает и умеет многое из того, что считается лишним для девиц. Ты помнишь, она ответила тебе, что владеет грамотой? – и, когда Лончем кивнул в ответ, Гай пояснил: – Она не просто обучена грамоте, а и письму, и чтению, и счету. Еще она свободно владеет латынью, греческим, французским языком и несколькими диалектами, которыми пользуются в Англии и в Уэльсе, без особенных усилий переводит арабские тексты. Да и счет – не обычный счет: она сведуща не только в арифметике, но и в геометрии. Прими к сведению, что она равноправная советница отца в управлении фамильными владениями, и он настолько доволен ею, что доверил дочери разбирать вместо себя судебные тяжбы. Он не жалеет денег на рукописи: она любит читать. Но чтение, конечно, не целиком заполняет ее досуг. Верховая езда – одно из ее любимейших занятий. Она прекрасно держится в седле и может усмирить любого коня. Кроме прочего, она весьма метко стреляет из лука и даже умеет фехтовать. Однажды ради забавы я поддался на ее уговоры и провел с ней тренировочный бой на мечах. Конечно, примени я полную силу, она бы против меня и пяти минут не продержалась, но задатки у нее есть, и весьма неплохие!
По мере того как Гай перечислял знания и умения Марианны, глаза Лончема от удивления становились все шире, а брови поднимались все выше, так что Гай от души расхохотался.
– Для чего ей дали такое странное воспитание? К чему все эти изыски и причуды женщине, чье дело рожать детей и вести хозяйство?
– Я задавал сэру Гилберту те же вопросы. Он ответил, что хорошая хозяйка не сможет управлять имением, если не знает ни грамоты, ни счета, ни законов, не в силах начертить планы и правильно рассчитать пропорции, – пожал плечами Гай.
– А владение оружием? Чтобы самой защищать свои земли и замки от нападений? – недоверчиво хмыкнул Лончем. – Что он тебе на это сказал?
– Сказал, что времена нынче смутные, и он не находит ничего дурного в том, что девушка сумеет сама постоять за себя.
– Ну и ну! – покрутил головой Лончем. – Удивил, Гай! Диковинка, а не девица! А какие-нибудь сугубо женские умения ей присущи?
– Отчего же нет! – охотно ответил Гай. – Хорошо шьет и вышивает, умеет врачевать, разбирается в лекарственных травах, грациозно танцует, бесподобно играет на лютне и поет так, что все как зачарованные готовы слушать ее пение бесконечно.
Вторая часть рассказа вернула Лончему хорошее настроение.
– Лечит, танцует, поет, вышивает – самая обычная девица! – он благодушно улыбнулся. – Отец избаловал ее. Обвенчаемся, увезу ее в Лондон, послежу, чтобы книг было поменьше, а шитья побольше. Потом дети пойдут, и вся эта блажь вылетит у нее из головы. Все просто, Гай.
Громко вздохнув от удовольствия, что никаких действительных недостатков в будущей супруге он не нашел, Лончем по примеру Гая вытянул ноги к камину и довольно закрыл глаза.
– Не просто, Роджер, – вывел его из умиротворения холодный голос Гая. – Владению оружием она училась не по настоянию отца – ей самой нравится перенимать воинские навыки. Ее чтение – не только куртуазные романы, но и хроники, и даже теологические и философские трактаты. И она не просто лечит. В знании секретов как медицины, так и приготовления лечебных снадобий и мазей ей нет равных, она лучшая целительница в Ноттингемшире. Но и это не все.
– Что же еще? – поморщился Лончем, не чувствуя себя настолько тщеславным, чтобы гордиться тем, что будущую супругу почитают первой врачевательницей хотя бы и одного графства.
– В середине осени сэр Гилберт отправился по делам в Уэльс, оставив дочь одну на целый месяц. Едва он уехал, как одно из селений на землях Невиллов поразила болезнь, которая сводила в могилу того, кто ею заразился, за три-четыре дня. Знаешь, что сделала леди Марианна? Она поехала в это селение и оставалась там до тех пор, пока болезнь не пошла на убыль.
– Что за причуды?! – вскричал Лончем. – Она ведь могла сама заразиться и заболеть!
– Она и заболела, – усмехнулся Гай. – Вернувшийся к этому времени сэр Гилберт бросился за ней и нашел ее при смерти. Не знаю, что ее спасло. Не иначе как чудо да молитвы отца. Когда я спросил ее, в чем причина такой ненужной смелости, она мне ответила только одним словом, – и, встретив выжидательный взгляд собеседника, Гай произнес, невольно повторив гордую интонацию самой Марианны: – Долг!
– Долг! – только и смог повторить вслед за Гаем ошеломленный рассказом Лончем и покачал головой, выражая и осуждение, и совершенное непонимание открывшихся ему черт Марианны.
– Так нужна ли тебе такая жена, Роджер? – насмешливо спросил Гай, не спуская с Лончема по-прежнему снисходительных глаз. – Не лучше ли послезавтра в Ноттингеме распрощаться с ней и забыть о самом ее существовании?
Лончем ответил ему очень внимательным взглядом и отчетливо повторил:
– Спасло ее чудо да молитвы отца… И твои молитвы, да, Гай?
Гай ничего не сказал, но его взгляд перестал быть снисходительным. Заметив это, Лончем негромко и совсем не по-доброму рассмеялся.
– Она нравится тебе, очень нравится, и такая, как есть. Ее недостатки – а ведь это и впрямь недостатки! – ты перечислял почти с восхищением. Странно, Гай! Ты не влюблен в нее, она не вызывает в тебе желания, но почему-то весьма занимает тебя. Почему?
– Меня привлекает ее нрав, Роджер, независимый и свободолюбивый, как у сокола, – улыбнулся Гай. – Ее дух, тонкий и несгибаемый, как клинок из лучшей стали. Ее ум, развитый, острый, наблюдательный. И ее бесконечно доброе сердце.
– Соколов приручают, любому клинку можно подобрать ножны. Глупая жена не самое большое счастье, а доброе сердце лишь украшает женщину. Так что, ты меня не убедил – я женюсь на леди Марианне. Выпей со мной за здоровье моей невесты!
Лончем поднялся, разлил вино по высоким кубкам и подал один Гаю, который тоже встал с кресла и теперь стоял перед Лончемом, глядя на него с легкой усмешкой.
– Но она тебе пока не невеста, Роджер. Ты торопишься называть ее своей. Я выпью с тобой, но просто так.
– Какой же ты педант! – шумно вздохнул Лончем, показывая всем видом, то сомнения Гая утомили его до крайности. – Я завтра же поговорю с ее отцом, и не думаю, что он мне откажет.
– Конечно нет. Он не откажет и не даст согласия, а предложит тебе поговорить с самой леди Марианной, потому что его слово целиком зависит от ее воли.
– Что за глупость?! Ты смеешься надо мной? – так и не пригубив кубок, Лончем поставил его обратно на стол.
Гай же, напротив, с удовольствием сделал глоток. Замешательство обычно такого самоуверенного Лончема забавляло его: там, где он почти освоился, Лончем спотыкался на каждом шагу, как слепой в лабиринте.
– Нет, Роджер, отнюдь не смеюсь. Сэр Гилберт предоставил дочери право сделать самостоятельный выбор. Именно так! – подтвердил он, встретив откровенно недоверчивый взгляд Лончема. – Она первая красавица графства, и ей сделал предложение, наверное, каждый из неженатых и равных ей рыцарей. Но никто пока не нашел дорогу к ее сердцу. В начале февраля ей исполнится восемнадцать, а она все еще не замужем.
– А ты, Гай? Ты тоже делал ей предложение? – неожиданно спросил Лончем, впившись взглядом в лицо Гая, не слишком рассчитывая на ответную откровенность.
Но Гай, грустно улыбнувшись, ответил с внезапной прямотой:
– Я сделал ей предложение в первый же месяц нашего знакомства. Я был очарован ею, как ароматом весенних цветов.
– И она отказала тебе? Почему? Ведь ты богат, родовит, к тебе благоволит принц Джон, и только сэр Рейнолд пребывает в заблуждении, кто на самом деле олицетворяет власть в Ноттингемшире!
– Она сказала, что наш брак не будет удачным, – кратко отозвался Гай, и его лицо приняло замкнутое, отчужденное выражение.
– И только?! – искренно удивился Лончем. – И ты согласился с таким смехотворным отказом?
– Согласился и не счел его смехотворным: она это так сказала! Даже с сочувствием, что вынуждена огорчить меня. Ты не поймешь меня, Роджер, но таким отказом она еще больше очаровала меня. Я стал искать с ней встреч и, чтобы она не сочла меня навязчивым искателем ее благосклонности, сумел убедить ее в своей дружбе. Сам же изучал ее и пытался понять, что породило в ней уверенность в том, что мы не подходим друг другу. После ее затворничества в охваченном мором селении я подумал, что она права.
Лончем как в молитве возвел взгляд к потолку и сокрушенно заметил:
– Я тебя не узнаю, Гай! Ты – и такая чувствительность! Будто ты не смог бы привести ее к послушанию и укротить ее нрав?
– Разумеется, смог бы. Но, как ты верно подметил, она представляет для меня ценность такой, какая она есть. Я не хочу разрушать то, чем дорожу.
Лончем пристально посмотрел на Гая и, утвердившись в мелькнувшей у него догадке, рассмеялся:
– Я понял! Если меня влечет ее тело, то ты жаждешь обладать ее душой. Зачем тебе это, Гай?
– Потому что ее душа исключительно прекрасна, – ровным тоном ответил Гай, – а я люблю прекрасное.
– Особенно если это прекрасное безраздельно принадлежит тебе?
– Как получится. Даже если не принадлежит и никогда не будет принадлежать, я все равно намерен сейчас и впредь оберегать то, что меня восхищает, от любых угроз.
– Но что если она примет мое предложение? Как тогда ты поступишь?
Гай глубоко вздохнул и пожал плечами с видимым равнодушием.
– Я первый принесу поздравления вам обоим.
Лончем расплылся в улыбке и одобрительно хлопнул его по плечу.
– Вот это по-товарищески! Поняв твое истинное отношение к ней, я опасался встретить соперника в твоем лице, потеряв друга и союзника.
– Напрасные опасения, Роджер. Мы с тобой друг другу не соперники, – улыбнулся Гай, и Лончем уловил в его улыбке некий скрытый намек.
– Считаешь, если ты моложе, то все преимущества за тобой? – снисходительно спросил он. – Да, я старше тебя, но на моей стороне опыт. Я знаю, что в действительности нравится женщинам. Не просто восхищение, а всеобщий восторг, не только любезности, но и дорогие подарки. Я сумею справиться с этим нравом, который завел тебя в тупик. Еще не закончатся праздники в Ноттингеме, как я оглашу дату нашей помолвки, и она в этот момент будет стоять рука об руку со мной, сияя от счастья!
Гай вежливо прикрыл ладонью рот, словно скрывая зевок, а на самом деле – широкую улыбку, которую ему никак не удалось сдержать.
– Прости, я утомил тебя, – спохватился Лончем. – Ты прав, пора в постель. Хотя, признаюсь, я мог бы не спать до рассвета!
Не сдерживая радостного смеха, он прошел в свою спальню, обняв Гая на прощанье. Тот, проводив Лончема насмешливым взглядом, почти неслышно повторил:
– Ты не соперник мне, Роджер! Это не я – ты в ней не разобрался даже в самой малости. Если я правильно понимаю суть Марианны, у тебя впереди еще много ночей без сна. Но не от радостного предвкушения, а от горького разочарования в твоем пресловутом опыте, за который именно в этом случае я не дам ни пенса.
2
Средние земли (Midlands) – территория Англии, в средние века соответствовавшая области, которую занимало ранее существовавшее англо-саксонское королевство Мерсия.
3
Средневековое название шахматной фигуры «ладья».
4
Начало канцоны (любовной песни) Серкамона, французского трубадура XII века. Перевод В. Дынник.
5
Одно из семи королевств так называемой англосаксонской гептархии (семицарствия), которое возникло на севере Британии.