Читать книгу Лорд и леди Шервуда. Том 3 - Айлин Вульф - Страница 5

По лугу в направлении реки мчалась белая лошадь. Всадница то и дело оглядывалась назад и понукала коня. Белая лошадь старалась изо всех сил, но ее неумолимо настигал рослый гнедой жеребец. Вот он поравнялся с белой кобылой бок о бок, и всадник на жеребце перехватил поводья у всадницы и осадил обеих лошадей. Всадница едва не вылетела из седла, но всадник поймал ее и ловким движением пересадил на своего коня – перед собой и лицом к лицу.

– Проиграла? – смеясь, спросил всадник и сам ответил: – Проиграла! Я настиг тебя раньше, чем ты успела домчаться до берега!

– Твой конь быстрее! – ответила всадница. – Тебе надо было дать мне больше времени, прежде чем самому бросаться в погоню!

– Уловка, моя леди? – тут же спросил всадник, сковав всадницу в объятиях. – Пытаешься увернуться от уплаты проигрыша?

– А если так? – с улыбкой спросила она, весело сверкнув глазами.

– Если так, то кроме проигрыша уплатишь пеню в двойном размере!

– Тогда уловка! – ответила всадница и крепко обняла всадника за шею.

Он принялся целовать ее, а она отвечала на его поцелуи с не меньшим пылом, и только жеребец пребывал в размышлении, как ему не уронить ни хозяина, ни вторую, легкую, но такую подвижную ношу. Наконец он широко расставил все четыре ноги, словно врос ими в землю, и склонил голову, навострив уши.

– Смотри, как старается удержать нас на своей спине! – сказал всадник, заметив ухищрения коня. – Вот какой должна быть настоящая боевая лошадь! Резвая, преданная и смышленая. Не то что у тебя. Только и достоинств, что белая масть да пышный хвост!

– Давай спешимся, – предложила всадница, – а то еще один такой поцелуй – и мы все равно упадем с него, а он огорчится: ведь так старался!

Он спрыгнул с коня, подал ей руку, она соскользнула прямо в его объятия, и они снова начали целоваться, забыв обо всем на свете. Жеребец неодобрительно пофыркал и ткнул хозяина лбом в плечо. Не получив ответа, он обошел целующуюся пару и бесцеремонно стащил с головы всадницы шапочку, ухватив ее зубами за самый верх.

– Ай! – воскликнула Клэренс, когда скрученные в узел и убранные под шапочку волосы упали ей на плечи. – Что он делает?!

– Ревнует к тебе! – рассмеялся Статли и, притворно нахмурившись, повысил голос на коня, отгоняя его прочь.

Жеребец посмотрел на хозяина очень выразительным взглядом, демонстрируя обиду, и отошел в сторону. Клэренс тем временем, зажав в зубах заколки, снова закручивала волосы в узел. Приведя себя в порядок, она взяла Статли под руку, и они пошли по лугу обратно к лесу. Клэренс молчала, и Статли не перерывал ее молчания, искоса глядя на лицо возлюбленной и любуясь ею. Прядь густых белокурых волос вновь своевольно выбилась из-под шапочки, осеняя тенью лоб Клэренс. Не удержавшись, Статли кончиками пальцев нежно отвел волосы с ее лица. Клэренс очнулась от своих мыслей и вопросительно посмотрела на него.

– Позволь мне сделать тебе подарок, – сказал Статли.

– Подарок? – оживилась Клэренс. – Какой?!

– Если ты не слишком привязана к белой масти своей кобылы, я подарю тебе другую лошадь – более резвую.

– О Вилли! – воскликнула Клэренс, и в ее глазах замелькали лукавые искорки. – Но ведь это очень дорогой подарок!

– Как мило, что ты боишься разорить меня! – рассмеялся он.

– Вот еще! – фыркнула Клэренс и капризно изогнула бровь. – Я вовсе не думаю, что ради того чтобы подарить мне коня, тебе придется продать свою зеленую куртку шервудского стрелка! Но как мне объяснить братьям, когда они спросят, на какие деньги куплена моя новая лошадь?

– Едва ли Робин и Вилл зададутся подобным вопросом, если ты скажешь им, что это мой подарок, – насмешливо успокоил ее Статли. – Они прекрасно осведомлены, из каких источников я черпаю свои доходы. Ведь они сами умножают казну Шервуда из них!

– Из податей, которые собирает шериф, а вы разбойно отбираете? – весело уточнила Клэренс.

– Что я слышу! – с притворным ужасом воскликнул Статли. – Почтительная сестра назвала возлюбленных братьев разбойниками?!

Клэренс посмотрела на него, и они расхохотались.

– И все же, леди, тебе нужная новая лошадь? – настойчиво повторил Статли.

– Да! – ответила Клэренс и предупредила: – Только я выберу ее сама!

– По масти? Или по длине хвоста? – спросил он с неуловимой улыбкой в голосе.

– Нет! – сказала Клэренс, высокомерно поджав губы. – Я опасаюсь, что ты подаришь мне коня, рядом с которым даже моя неуклюжая кобыла будет похожа на дорогого скакуна. Но из вежливости мне придется ездить на этом коне, раз он подарен тобой.

– Подожди, ты что, обвиняешь меня в скупости?! – с удивлением спросил Статли и рассмеялся: – Берегись! Тебе это будет дорого стоить!

Подхватив подол платья, она бросилась убегать от него, а он все время оказывался перед ней, позволяя ей ускользнуть и снова преграждая путь. В конце концов она оступилась и чуть не упала, если бы он не успел подхватить ее. Поймав Клэренс в объятия, Статли подбросил ее, словно маленькую девочку.

– Так-то ты позволяешь себе обходиться со мной! – с притворным возмущением воскликнула Клэренс, болтая ногами и пытаясь выбраться из удерживавших ее на весу сильных рук. – Со мной – благородной леди Клэренс! Дочерью и сестрой графов Хантингтонов!

– Благородная леди, предлагаю мир! Графская дочь и сестра графа, если я из-за тебя не устою на ногах, то ты упадешь прямо в эту лужу! – смеялся Статли, продолжая крепко держать ее на руках. – Хорошо, хорошо! Объясни мне, как должно обращаться с такой знатной леди, и я поработаю над своими манерами, чтобы тебе не в чем было меня упрекнуть!

Клэренс на миг замерла и лукаво посмотрела ему в глаза:

– Вот так! – шепнула она и, сжав ладонями скулы Статли, прильнула губами к его губам.

– Жаль, что я не знал об этом раньше! – прошептал он, когда их страстный поцелуй оборвался. – Иначе только бы и выражал тебе почтение должным образом!

– Почему ты решил, что мне нужна другая лошадь? – спросила Клэренс, когда они пошли по лугу дальше, держась за руки. – Я ведь не стрелок и, кроме прогулок с тобой, никуда не езжу верхом.

– Такая светлая масть опасна для леса, Клэр, – ответил Статли. – Слишком хорошая мишень для самого неумелого лучника. И лошадь должна быть резвее. В Шервуде всякое возможно. Бывает и так, что жизнь напрямую зависит от того, насколько вынослив и быстр твой конь.

Луг остался за спиной, тропинка вела их по лесу и вывела на небольшую поляну. Заметив поваленное дерево, Клэренс ладонью расчистила ствол от налипших прошлогодних листьев и села, подобрав подол платья.

– Ты устала? – заботливо спросил Статли. – Тогда я приглашаю тебя в гости.

– И я засижусь у тебя допоздна, а потом ты скажешь, что ночь не лучшее время суток для прогулок по Шервуду. И мне придется остаться у тебя в гостях до утра, как в прошлый раз, – усмехнулась Клэренс.

– Придется? – повторил он, взяв в ладони озябшие пальцы Клэренс, и посмотрел на нее испытующим взглядом. – Значит, ты осталась позавчера только потому, что я отказался отпускать тебя на ночь глядя?

Она подняла на него глаза, полные нежного трепета, и, прижавшись щекой к его рукам, тихо ответила:

– Ты сам знаешь, что нет!

Статли молча поцеловал ее ладонь.

– Но все же сидеть на голом дереве зимним вечером не годится! – сказал он и, обернувшись, свистом подозвал коня.

Сняв с седла плащ, он накинул его Клэренс на плечи. Она подождала, пока он сядет рядом, и стянула с плеча полу плаща, чтобы его хватило на двоих. Статли обнял Клэренс, и она спрятала лицо у него на груди.

– Клэр, твоим братьям не по душе, что ты бываешь у меня в гостях? – спросил он.

Клэренс подняла голову, и в ее глазах появилась деланая чопорность.

– Робин вчера сказал, что не может не указать мне на то, что меня стали часто видеть в обществе особ, ведущих сомнительный образ жизни! Твое внимание, Вилли, меня компрометирует, и как бы мне не лишиться расположения Робина!

– Неужели он так и сказал? – хмыкнул Статли. – Тогда пусть твой брат прежде скажет, где он нашел в Шервуде особ, в образе жизни которых ему пришлось усомниться!

– Нет, Вилл, – кротко потупив глаза, с лукавой улыбкой ответила Клэренс. – Твой образ жизни ему, несомненно, известен, но, разумеется, не может быть одобрен…

– …Робином, который стоит во главе всего Шервуда! – договорил за нее Статли и расхохотался.

– Вилл, ты никогда не сожалел о том, что оказался в Шервуде, оставив свой дом и землю? – спросила Клэренс, поглаживая его по руке.

– Дом и землю? – Статли усмехнулся и, отстранившись, посмотрел ей в глаза. – Ты считала меня йоменом, Клэр? Я никогда им не был!

– Кто же ты?! – перестав улыбаться, насторожилась Клэренс.

– Удивительно, что у нашего осмотрительного лорда такая легкомысленная сестра! – рассмеялся Статли. – Отдала свое сердце, не узнав прежде, кому! – Став серьезным, он ответил: – Я был наемником и носил на доспехах тот самый герб Ноттингемшира, который носят наши враги – мои бывшие соратники.

– Ты служил шерифу? Сэру Рейнолду?! – недоверчиво воскликнула Клэренс и, поймав утвердительный взгляд Статли, потрясла головой от изумления: – Нет, правда?! Ты был ратником шерифа?!

– Тебе трудно в это поверить? – усмехнулся Статли, глядя в широко раскрывшиеся глаза Клэренс. – Но это так, голубка. В свое оправдание могу лишь сказать, что моя служба закончилась несколько лет назад, когда ты уже воспитывалась в обители, а твои братья еще жили в Локсли.

– А как ты вообще попал на эту службу? – еще не придя в себе от неожиданного открытия, спросила Клэренс.

Статли очень внимательно посмотрел на нее. За все месяцы, которые они провели вместе в Шервуде, поддаваясь взаимному притяжению, встречались, проводя время в прогулках и долгих беседах, вышло так, что разговор о его прошлом ни разу не зашел. Однажды узнав, что он во время ее пребывания в монастыре жил в Локсли вместе с ее братьями, Клэренс как-то сама собой уверилась в том, что возлюбленный до Шервуда был обычным добропорядочным йоменом, только оружием владел почему-то с умением, едва ли не равным умению ее братьев. Узнай она раньше, что он был ратником шерифа, изменилось бы ее отношение к нему или нет? Ведь для нее, сестры лорда вольного Шервуда, хуже, наверное, мог быть только ратник Гисборна, если не упоминать о самом Гисборне.

Клэренс, чувствуя на себе взгляд Статли, прекрасно поняла все сомнения возлюбленного. Устремив на него спокойный взгляд ясных голубых глаз, она сказала:

– Наверное, ты прав, и я должна была задать тебе такой вопрос раньше, но и тебе следовало самому рассказать о себе, чтобы между нами не возникла неясность. Ведь обо мне ты знал все и без моих рассказов, а я сложила представление о тебе, которое и близко не имеет отношения к действительности.

Статли глубоко вздохнул, признавая справедливость ее упрека. Конечно, ему следовало рассказать о себе раньше, но она не спрашивала. Но и он не рассказывал ей по той же причине, что и она. Робин и Вилл знали все о его прошлом, и не только они, и Статли считал само собой разумеющимся, что у него нет тайн от Клэренс. Раз она не спрашивает, то и так все знает. Оказалось, что нет.

– Кто твои родители? – спросила Клэренс.

– Не знаю, – пожал плечами Статли. – Я был одним из воспитанников настоятеля собора в Ноттингеме, и о том, как я среди них оказался, мне рассказали две совершенно разные истории, которые сходились в одном: меня младенцем подобрали на паперти. Но по одному рассказу, меня забрали из рук мертвой матери – в тот год случилось поветрие. Не чумы, но какой-то другой болезни, от которой умерло много народа. Настоятель же сказал, что меня просто подбросили. Я был в соборе служкой, потом меня, наверное, отправили бы в какой-нибудь монастырь.

– Не могу представить тебя монахом! – не удержалась от смешка Клэренс.

– Как видишь, я им не стал. Меня с раннего детства занимало оружие. Оказавшись в городе, я мог часами простаивать у прилавка оружейника или во дворе замка шерифа, наблюдая за тренировками ратников. Ох, сколько раз по моей спине гуляли розги, когда меня посылали с каким-нибудь поручением, а я возвращался только под вечер, вдоволь насмотревшись на ратные занятия! В конце концов я привлек внимание одного из ратников шерифа, и он устроил так, что меня забрали из собора в услужение во дворец сэра Рейнолда. В шестнадцать лет я уже стал одним из ратников и радовался тому, что моя жизнь сложилась так, как я хотел. Мне была по сердцу ратная служба, общество товарищей по оружию вполне заменило мне семью, и я служил благородному делу – поддержанию порядка и защите справедливости.

– Ты действительно так думал? Что ты, служа сэру Рейнолду, защищаешь справедливость? – недоверчиво переспросила Клэренс.

– Я понимаю, почему ты удивлена, – вздохнул он. – Не забывай, что я был тогда даже не молод, а юн, и юношеские иллюзии мне были так же присущи, как и другим в этом возрасте.

– И когда же они окончательно развеялись?

– Через четыре года, когда власть в Ноттингемшире начал забирать Гай Гисборн. Он тоже был еще весьма молод, но уже отличался крутым нравом и жесткой рукой. В тот день, когда моя служба шерифу закончилась, я присутствовал в зале, где сэр Гай от имени шерифа творил правосудие. Он разбирал дело о браконьерстве, и подсудимый оправдывался тем, что убил оленя не потому, что охотился на него. Он набрел на оленя в лесу, когда тот издыхал, сильно израненный волками, и прирезал несчастное животное, оборвав агонию и, конечно, чтобы сохранить мясо. Оленья туша была тут же в зале. Я из любопытства осмотрел ее до начала разбирательства и, слушая оправдания, знал, что подсудимый говорил правду. Олень был, действительно, сильно изгрызен волчьими клыками. Дело меня не сильно занимало: я считал решение очевидным. Но когда сэр Гай отмел все оправдания и приговорил несчастного парня к отсечению руки, я не поверил своим ушам и вмешался. Подтащил тушу оленя к Гисборну, призвал одного из лесничих, чтобы тот подтвердил, что животное было обречено.

– И что было дальше? – затаив дыхание, спросила Клэренс.

– Лесничий поручился в том, что олень не выжил бы с такими ранами, сэр Гай отменил приговор и приказал освободить подсудимого, – ответил Статли.

– Нет, – покачала головой Клэренс, не сводя с него глаз, – что было дальше с тобой? Ты ведь сказал, что это был последний день твоей службы у сэра Рейнолда.

По лицу Статли пробежала тень, он невольно провел ладонью по узкому шраму, пересекавшему всю щеку, и усмехнулся:

– Со мной? Я узнал, что ждет того, кто посмеет вмешаться в правосудие, если его творит Гай Гисборн. Он приказал мне остаться, и когда в зале были только он, я и несколько ратников, велел подойти к нему. Я, конечно, ожидал выговора за непрошеное заступничество, но и только. Но Гисборн не сказал мне ни слова. Он молча изо всей силы ударил меня по лицу рукой в латной рукавице – я упал, не устояв на ногах.

– Этот шрам – след того удара? – болезненно поморщилась Клэренс и осторожно провела кончиками пальцев по щеке Статли.

– Да, остался на память о сэре Гае, – ответил Статли, и его глаза жестко прищурились.

– А потом?

– А потом он приказал ратникам избить меня и повесить за городской стеной.

– И они послушались его?

– А куда бы они делись! – пожал плечами Статли. – Конечно, послушались.

– Но ведь они были твоими товарищами! Ты несколько лет прожил среди них! – с возмущением воскликнула Клэренс.

– Моя участь была решена на их глазах, и они не хотели ее разделить вместе со мной, отказавшись повиноваться Гисборну, – нахмурился Статли. – Поэтому они постарались проявить усердие и избили меня до беспамятства. Я пришел в себя только на следующий день, обнаружив, что нахожусь в незнакомом доме, а рядом увидел молодую светловолосую женщину. Это была Элизабет, дом оказался домом Робина, а сам я узнал, что попал в Локсли, о котором до тех пор ни разу не слышал.

– Как же тебе удалось избежать смерти? – тихо спросила Клэренс, глядя на Статли так, словно все, о чем он рассказывал, происходило на днях, а не несколько лет назад.

– По счастливой для меня случайности твои братья повстречали ратников, которые волокли меня к виселице, и выкупили у них мою жизнь.

– Почему они вступились за тебя? Ведь они не могли не понять по твоей одежде, что ты служишь шерифу Ноттингемшира!

Статли рассмеялся в ответ.

– Клэр, ты же знаешь своих братьев! Когда я задал им тот же вопрос, Робин ответил, что ему стало интересно, что должен был совершить ноттингемский ратник, чтобы угодить на виселицу! Но поскольку те, кто тащил меня, отказались удовлетворить его любопытство, ему пришлось предложить им деньги в обмен на мою жизнь, чтобы спросить уже меня самого. А Вилл сказал, что ему захотелось узнать, как дорого стоит жизнь ратника шерифа.

Посмотрев на притихшую Клэренс, Статли ласково усмехнулся и сказал:

– Твои братья пожалели меня и решили избавить от смерти, подумав, что я должен чем-то отличаться от других слуг шерифа, раз уж меня собирались казнить. Робин выслушал мою историю и предложил мне остаться вместе с ним в Локсли. Я, конечно, согласился, сказав, что служить Рочестерам – честь для меня.

– Он сразу открыл тебе, кто он? – удивилась Клэренс, зная об осторожности Робина.

– Нет, но мне доводилось видеть графа Альрика, а Робин так похож на отца, что мне не пришлось долго гадать, кому я обязан жизнью. Я остался в Локсли, и мы сдружились с Робином и Виллом, но довольно скоро Робину нанес очередной визит Гай Гисборн. Едва ли он успел меня забыть – Гисборн редко что забывает! Я решил покинуть Локсли. Робин пытался отговорить меня, но я стоял на своем, не желая отплатить ему за спасение тем, что подвергну его жизнь опасности. Ведь Робин обязательно воспрепятствовал бы попытке сэра Гая истребовать меня в Ноттингем, а Гисборн бы потребовал, если бы увидел, что я остался в живых. Они все равно не удержались от открытой вражды, так что я лишь отдалил наступление неизбежных событий. Робин снабдил меня лошадью, оружием, деньгами, и мы попрощались.

– Куда же ты отправился?

– На Север. Решил поступить на службу к кому-нибудь из лордов Пограничья. Но когда я проезжал через Шервуд, на меня напала ватага объявленных вне закона и укрывавшихся в лесу людей. Они попытались отобрать у меня коня и деньги, а когда я их без особого труда разогнал, прониклись ко мне уважением за легкость, с которой я отбил нападение, и предложили присоединиться к ним. Я согласился. Мне было все равно, где искать пристанище, но я всем сердцем не хотел далеко уезжать от Локсли. Появление в нем сэра Гая меня тревожило. Я кожей ощущал опасность для Робина и решил быть неподалеку, чтобы наблюдать, как будут развиваться события. И не ошибся: всего через пару месяцев между Робином и Гисборном что-то произошло. Сэр Гай пригласил Робина в очередной раз на конную прогулку, а на самом деле устроил на него засаду. Я еще до рассвета узнал, что недалеко от Локсли в лесу объявились вооруженные люди, и стал наблюдать за ними. Они явно что-то затевали, но не хотели быть обнаруженными. Вскоре появились Робин и Гисборн. Они о чем-то разговаривали, довольно жарко, потом сэр Гай как-то сник лицом, отступил от Робина и махнул рукой. И тогда те, кто укрывался, выскочили как по команде и набросились на твоего брата. Ох, Клэр, глядя на то, что потом произошло, я впервые понял, какой превосходный воин Робин! Умом я понимал это и раньше – мы же неоднократно скрещивали с ним клинки на тренировках, пока я жил в Локсли. Но в тот момент!..

Взгляд Статли выразил искреннее восхищение. Он смотрел так, словно видел сейчас как наяву то, что поразило его воображение в тот далекий день.

– Шесть наемных убийц, вооруженных мечами, и Робин, у которого из оружия при себе была только пара ножей. Его меч остался в ножнах, прикрепленных к седлу коня, а лошадей Гисборн заранее и, разумеется, с умыслом привязал поодаль. Один против шести, ножи против мечей – крайне невыгодное положение! Но Робин не дрогнул, не ждал ни секунды, атаковав первым. То, что было дальше, нельзя назвать иначе как смертельным вихрем, в котором он закружил всех шестерых. Я было рванулся помочь ему, но замер, опасаясь сбить с ритма и тем самым подставить под удар. Когда этот вихрь улегся, четверо лежали на земле убитыми. Сам Робин успел прислониться к дереву, защитив спину от удара. На нем было только два пореза – один на груди, второй на руке. Забавно, но сэр Гай, который стоял поодаль, тоже смотрел на него так, словно Робин был божеством: с немым восторгом. Но двое убийц еще были живы и подступали к твоему брату. Тут уж я не стал медлить и застрелил их из лука, после чего поспешил к Робину. Гисборн сразу узнал меня! Я хотел застрелить и его, но Робин не дал мне этого сделать.

– Почему?! – воскликнула Клэренс. – Надо было убить Гисборна! В конце концов, иной раз следует поступиться благородством! Ты должен был разубедить Робина и расправиться с Гисборном!

– Разубедить в чем-то твоего брата?! – Статли от души рассмеялся. – Попробуй как-нибудь сама, потом обменяемся впечатлениями! Но я до сих пор не уверен, Клэр, что Робином двигало благородство, хотя нас было двое, а Гисборн один и он не был готов к атаке. Ведь он не сомневался, что шесть человек справятся с одним, да еще почти безоружным! Нет, думаю, Робина удержало презрение к сэру Гаю. Тот и впрямь выглядел убогим и жалким. Робин редко ошибается, но в тот день совершил ошибку, не осознав, до какой степени Гисборн опасен. Как ядовитая змея, которая нападает даже тогда, когда ей не угрожают. Робин приказал сэру Гаю больше не попадаться ему на глаза. Тон, которым он произнес эти слова, подействовал на Гисборна, словно удар кнута. Схватившись за меч, сэр Гай бросил Робину вызов: «Сразись со мной, Рочестер, и мы выясним, кто из нас кому вправе приказывать!» Робин, оскорбительно рассмеявшись, ответил: «С чего бы ты вдруг передумал? Четверть часа назад ты отказался скрестить со мной меч, сказав, что тебе не выстоять против меня. Я не унижусь до поединка с трусом и подлецом, кем отныне тебя считаю». И Гисборн припомнил Робину эти слова, когда привел ратников сжигать Локсли. Робин предложил решить судьбу селения поединком, а сэр Гай расхохотался и спросил, что изменилось, если благороднейший граф Хантингтон соизволил снизойти к его ничтожной особе. Он с наслаждением отказал Робину, думая, что отплатил ему унижением. Но Робин лишь усмехнулся и сказал, что еще придет время, когда Гисборн будет молить его о поединке. Но сэр Гай тогда был уверен в успехе и пренебрег словами твоего брата.

– Это было потом! Вернись сейчас к тому дню, о котором начал рассказывать! – попросила Клэренс.

– Тот день? – Статли глубоко вздохнул, возвращаясь из одних воспоминаний в другие. – Я пригласил Робина в свой лагерь в Шервуде. Оценив мое ратное умение, те, к кому я примкнул, предложили мне возглавить их, и я не стал отказываться. Под моим руководством они зажили в меньшей опасности, чем без него. Ведь они не умели толком сражаться, не знали повадок ратников шерифа. Робин принял мое приглашение, и неожиданно ему понравилось в Шервуде. Он сказал, что впервые за долгие годы чувствует себя в безопасности. А я заметил, что и он у меня в лагере выглядит так естественно, словно всю жизнь провел в Шервуде.

– Робин говорил, что лес – живой. Таинственное существо, наделенное душой, сердцем и разумом, – тихо сказала Клэренс.

– В таком случае Шервуд и твой брат пришлись друг другу по сердцу, и живой дух Шервуда принял Робина, – улыбнулся Статли. – Я в шутку ответил, что если бы Робин возглавил тех, кто нашел убежище в лесу, Шервуд под его началом превратился бы в могучую силу, с которой пришлось бы считаться не только шерифу, но и самому королю. Когда же шериф и сэр Гай попытались добраться до Робина, подослав в Локсли епископа с поддельными документами на земли селения, моя шутка показалась уже не такой веселой. Прошло совсем немного времени, и она вообще перестала быть шуткой, а сделалась правдой. О том, что произошло дальше, ты, наверное, знаешь.

– Да, – кивнула Клэренс. – Об этом мне рассказывал Робин, да и не только он.

И тут ей в голову пришла неожиданная мысль. Клэренс с тревогой посмотрела на Статли:

– Какое счастье, что не все знали о том, что ты был ратником шерифа! Иначе тебя могли заподозрить в предательстве!

– В Шервуде обо мне всем все известно, – спокойно ответил он. – Так уж вышло, что ты одна, наверное, оказалась в неведении.

Услышав его ответ, Клэренс в полной мере осознала, насколько велик авторитет Статли у вольных стрелков и каким безоговорочным доверием он облечен всем воинством Шервуда. Она почувствовала гордость за него и посмотрела на Статли из-под ресниц с тайным восхищением.

– Мне осталось ответить на твой последний вопрос: не жалею ли я о том, что оказался вне закона и стал вольным стрелком, – сказал Статли, не заметив ее взгляда. – Удел вольного стрелка, конечно, нелегкий. Но сейчас он представляется мне наивысшим благом. Ведь не окажись мы с тобой оба в Шервуде, я никогда не удостоился бы твоего внимания. Ты занимала бы слишком высокое положение, чтобы я мог надеяться хотя бы на случайно брошенный тобою взгляд в мою сторону.

Они долго молчали. Клэренс была под впечатлением того, что узнала. Статли, чей облик ни в малейшей степени не утратил достоинства и уверенности, смотрел на нее, ничем не показывая напряжения, с которым он ждал ее слов. Но она молчала, и тогда он произнес, не отрывая с нее пристального взгляда:

– Я рассказал тебе всю историю моей жизни. Теперь ответь ты: после того что ты узнала обо мне, не жалеешь ли о том, что ты, дочь графа, полностью вверила себя человеку, который не знает даже имен своих родителей, не говоря уж о прочем?

Несмотря на все видимое спокойствие Статли, Клэренс прекрасно поняла, что его душой сейчас владеют волнение и тревога. И, зная в точности причину его смятения, она ответила ему таким же пристальным взглядом и тихо сказала:

– Нет. Если бы мы сейчас, а не той ночью, когда я еще не знала о тебе так много, оказались вдвоем в доме Эллен, я поступила бы так же. Я люблю тебя – такого, какой ты есть, здесь и сейчас. И всегда буду любить.

Напряжение оставило его, он улыбнулся, и она ласково провела рукой по его темным волосам.

– Я люблю тебя, голубка, – тихо и просто сказал Статли. – Полюбил тебя, едва увидел. Помнишь, как ты бросилась вон из собора, едва завидев наши зеленые куртки, не узнав Робина?

– Да, помню, – улыбнулась Клэренс, – и тебя я запомнила тоже. Ты стоял рядом с Джоном и посмеивался надо мной. Я часто думала о тебе, Вилли. Всякий раз, когда мне случалось увидеть тебя, я потом вспоминала каждый твой взгляд, каждое сказанное тобой слово и пыталась понять: нравлюсь я тебе или выдаю свои мечты за реальность.

– Нравишься ли ты мне! – выдохнул Статли, привлекая ее к себе. – Я готов отдать жизнь за тебя, Клэр!

Не в силах устоять перед страстью, толкавшей их в объятия друг другу, да и не слишком противясь ей, Статли и Клэренс принялись целоваться до сладкой боли в губах. Потом она забралась под плащ и закрыла глаза, склонив голову ему на плечо, трепеща от нежной силы обнимавшей ее руки.

– Утром после нашей с тобой первой ночи меня настолько переполняло волнение и счастье, так хотелось поделиться с кем-нибудь тем, что я чувствовала!..

– И ты во всем призналась Робину? – улыбнулся Статли, вспомнив о разговоре с лордом Шервуда в тот же день.

– Что ты! – испуганно воскликнула Клэренс. – Я до сих пор не знаю, о чем в точности догадывается Робин, а спросить его никогда не отважусь. Мне «посчастливилось» налететь на него и Вилла, едва я приехала домой, и они оба так на меня посмотрели, что чуть дырки на моем плаще не прожгли! Нет, я нашла Марианну, только ей ни о чем не понадобилось рассказывать: она все поняла, лишь взглянув на меня. Она тоже выглядела такой счастливой в тот день! Позволила мне послушать, как в ней толкается ребенок. И я тогда подумала, что тоже хочу вот так однажды почувствовать под сердцем твоего сына. Ах, Вилл, как же мы обе были счастливы тем утром! Если бы мы знали, чем закончится этот день!

Она горестно вздохнула, и Статли успокаивающе погладил ее по голове.

– Как здоровье Марианны? – спросил он после недолгого молчания.

– Ей лучше. Робин сотворил какую-то новую мазь, и рубцы заживают так быстро, что глазам трудно поверить. Ожоги – те вообще почти сошли. Но она, конечно, еще очень слаба, и он не разрешает ей вставать с постели.

– Она сильно горюет о ребенке?

Клэренс выпрямилась, отводя с лица полу плаща, и огорченно развела руками в ответ:

– По ней ведь не поймешь, если она сама не захочет сказать. Всегда спокойна, всегда улыбается. Но я уверена, что горюет, и сильно. Она так ждала этого ребенка, что не может не горевать!

– А Робин?

– Точно такой же: улыбчивый и спокойный. Только ему в глаза лишний раз смотреть опасаешься. В них иногда мелькает такое пламя, что боишься ненароком обжечься. Но ни слова о том, что произошло. Может быть, они с Марианной и говорят о случившемся, но лишь тогда, когда их никто не может слышать. Для всех остальных – улыбки, ровный голос, разговор о чем угодно, только не о том дне. Такое чувство, что они условились молчать о своем несчастье, и, может быть, даже между собой.

– Что ж, это их право, – вздохнул Статли, – но они справятся с горем, помогут друг другу. За твоего старшего брата я опасаюсь больше. Три дня назад я зазвал его в гости и, признаюсь честно, постарался напоить, чтобы он немного расслабился. А то в нем ощущалось такое напряжение, которого и сталь не выдерживает.

– Получилось? – фыркнула Клэренс.

Статли не поддержал ее смеха. Его лицо стало совсем мрачным, и он хмуро усмехнулся:

– Настолько получилось, что я сам испугался. Никогда Вилла не видел подобным… Он так рыдал, что у него едва грудь не разорвалась! Когда он рассказал мне обо всем, что им с Марианной довелось пережить, я не понимаю, как ему вообще удавалось все эти дни сохранять спокойное выражение лица и даже смеяться, тая в душе такой подспудный огонь. Сознавать, что ты сам пренебрег осторожностью и привез любимую женщину прямо в руки смертельному врагу, а потом еще и смотреть, как она заходится от боли под пытками!.. Наверное, никто, кроме Вилла, после такого не смог бы остаться в здравом уме.

У Статли вырвалось глухое проклятье. Клэренс удивленно вскинула брови.

– Постой! Что ты сейчас сказал? Вилл любит Марианну? Я не ослышалась?

Статли бросил на нее быстрый взгляд и, сообразив, что допустил оплошность, поморщился от досады на самого себя:

– Проговорился! То, о чем знаешь сам, кажется таким же очевидным и для остальных, а это не так. Голубка, не вздумай показать Виллу, что ты теперь тоже знаешь о его тайне. Лучше вообще забудь о том, что я сказал!

– Хорошо, – медленно проговорила Клэренс, невольно задумавшись над случайным открытием, и понимающе покачала головой: – Да, Вилл слишком горд и будет глубоко уязвлен тем, что его чувства известны другим, даже мне. В особенности мне!

– Никогда не понимал твоего отношения к нему, – признался Статли. – Чем он заслужил твою нелюбовь?

Клэренс ответила, постаравшись быть предельно честной в словах и справедливой к старшему из братьев:

– Мне как-то с детства передалось отношение к нему Эдрика. Отец одинаково любил и Робина, и Вилла, а Эдрик был безоговорочно предан только Робину и всегда видел в Вилле его соперника. И я, сколько себя помню, предпочитала общество Робина. Он ведь такой живой, веселый, яркий. Возле него меня всегда охватывало ощущение праздника, солнечного дня в самую ненастную погоду. Вилл был его противоположностью: замкнутый, сдержанный, подчас язвительный и колючий. Перед поездкой отца в Лондон, из которой он не вернулся, Вилл поссорился с ним и покинул Веардрун. Отец был так огорчен этой размолвкой, что я прониклась к Виллу уже собственной неприязнью. Потом, когда мы все поселились в Локсли, Вилл решил жениться на Элизабет. Ее отец сказал, что отдаст Лиз ему в жены, только если Робин даст согласие на этот брак.

– Отец Элизабет сомневался в том, что Робин согласится?

Клэренс пожала плечами:

– Вилл – сын графа, Элизабет – дочь йомена. Откуда ее отцу знать, как Робин отнесется к такому неравному браку? Он сказал, что если Робин скажет хоть слово против, то свадьбы не будет. Внука он прокормит сам, а Вилла больше и близко не подпустит к дочери. Вилл пошел к нам поговорить с Робином, но наткнулся на Эдрика. Тот уже знал, зачем Виллу понадобился Робин, и караулил его у дверей нашего дома: мать Элизабет успела разнести по всему селению весть о желании Вилла взять ее дочь в жены, и до Эдрика она дошла раньше, чем Вилл до Робина. Он попытался отговорить Вилла, напомнил ему, что Вилл из графского рода, но тот ответил, что обязан жениться, раз Элизабет ждет от него ребенка. Эдрик в сердцах сказал, что если Вилл собирается жениться на всех, кто от него забеременеет, тогда ему лучше сразу отправиться к сарацинам, принять их веру и завести гарем. Вилл лишь рассмеялся, и тогда Эдрик намекнул ему на то, что еще неизвестно, только ли с Виллом Элизабет была так уступчива, и едва ли Вилл может быть уверен, что ребенок от него. И вот тут началось! Вилл выхватил у Эдрика из ножен меч, Эдрик схватился за нож, Эллен крикнула, чтобы я со всех ног бежала за Робином, и если бы Робин их не разнял, неизвестно, чем бы все закончилось. Робин выслушал их обоих и, несмотря на негодование Эдрика, разрешил Виллу жениться на Элизабет. В день свадьбы Вилла и Элизабет Эдрик забрал Тиль и уехал в Маласэт, сказав, что раз Робин достаточно взрослый, чтобы не прислушиваться к нему, то Эдрику больше нет необходимости оставаться в Локсли. Он, конечно, очень надеялся, что Робин станет его отговаривать, но брат спокойно дал ему разрешение на отъезд. Только спокойствие было напускным. Я знаю, как Робин переживал размолвку с Эдриком – ничуть не меньше, чем в свое время отец переживал ссору с Виллом. Эдрик два года не давал о себе знать. Вилл пытался выступить посредником между ним и Робином, но тот прогнал Вилла, не пустив на порог дома, – мне потом Тиль рассказывала.

– И ты рассердилась на Вилла еще больше, – понимающе усмехнулся Статли.

– Конечно! Сначала отец, потом Эдрик, и каждый раз камень преткновения – Вилл. Правда, позже у нас с ним немного наладились отношения: мы сошлись в одинаковом отношении к женитьбе Робина на Мартине. Я даже собиралась перебраться к Виллу с Элизабет, если бы это случилось. Но Робин не женился на Мартине, а потом отослал меня из Локсли, едва в селении появился Гай Гисборн. Когда же я вернулась вместе с Марианной из обители и снова встретила братьев, Вилл опять стал угрюмым и язвительным. Он сильно переменился и совсем не вызывал у меня приязни, да и не стремился ее вызвать. Чем больнее я пыталась задеть его, тем больше его забавляла моя нелюбовь к нему, а я злилась за это на него еще сильнее. Потом я поняла, что это смерть Элизабет на него так подействовала, но было уже поздно. Отношения между нами разладились окончательно, и никто из нас не стремился хоть немного сблизиться. Мы и разговаривали друг с другом вежливо только ради Робина.

– Мне кажется, ты неправа, Клэр. Твой старший брат любит не только Робина, но и тебя. А то, что у него тяжелый характер, это верно. Но надежнее друга, чем он, пожелать невозможно, и я, например, горжусь, что он считает меня своим другом.

– Меня не надо убеждать в достоинствах Вилла: они мне известны. И как бы я ни относилась к нему, но в глубине души всегда уважала за твердость и прямоту. Совсем недавно Робин рассказал мне о Вилле то, что заставило меня посмотреть на него совсем иными глазами, – сказала Клэренс и грустно вздохнула. – Ох, как же ему не повезло! Из всех женщин полюбил ту, на которую даже глаза поднимать не имеет права!

– Вот чего твой брат не потерпит, так это жалости, – уже непреклонно ответил Статли. – Он сам решит, в чем его везение.

Налетел порыв холодного ветра, и Клэренс невольно поежилась, несмотря на теплый плащ, который укрывал ее поверх ее собственного плаща. Заметив это, Статли решительно поднялся на ноги и протянул руку Клэренс.

– Ты совсем озябла! Поедем ко мне, Клэр. Да право же, еще рано, чтобы тебя хватились дома! – сказал он, заметив сомнение в ее глазах.

– Нет, Вилли, – покачала головой Клэренс. – У Робина сейчас и так хватает забот и огорчений, чтобы добавить ему беспокойства из-за моего долгого отсутствия. Давай поступим иначе! Ты проводишь меня домой, а когда Робин пригласит тебя остаться на ужин, не станешь отказываться. Хорошо?

– Как скажешь, моя Клэр, – улыбнулся Статли, помогая ей подняться и крепко сжимая пальцы Клэренс в своих ладонях. – Пусть все будет так, как хочешь ты.

Его уступчивость была вознаграждена долгим поцелуем, которым Клэренс прижалась к его губам. Отвечая на поцелуй, Статли сначала нежно, а потом уже властно обнял ее и крепко прижал к груди.

– А когда ужин закончится, я найду дверь в твою комнату открытой? – прошептал он, дотрагиваясь поцелуями до лба Клэренс.

– Разве ты прежде находил ее запертой? – спросила она в ответ.

– Значит, мне можно будет остаться с тобой на ночь? – шепнул он, и, когда она, зардевшись румянцем, молча кивнула, его дыхание невольно участилось, а руки с нежной силой заскользили вдоль ее тела, сминая складки плаща и платья.

Она покорно прильнула к нему, но он все равно услышал легкий вздох, слетевший с ее губ. Отстранив Клэренс, Статли заглянул в ее глаза и увидел в них грусть.

– В чем дело, голубка? – с тревогой спросил он. – Что тебя печалит?

Она помедлила, но, повинуясь его настойчивому взгляду, сказала:

– Меня угнетает необходимость скрывать свою любовь к тебе, Вилли. Мы приедем вместе, но в трапезной разойдемся в разные стороны. За стол сядем рядом, но мне придется все время следить за собой, чтобы ненароком не взять тебя за руку. А если уж не уследила и взяла, то быстро отпустить ее. Вести с тобой незначащий разговор, но лучше вообще не вести, а участвовать в общей беседе, лишь бы не отвлечься на тебя, тут же забыв обо всех, кто рядом и видит нас с тобой. Потом я уйду к себе и буду прислушиваться в ожидании твоих шагов. А ночью все время просыпаться, чтобы не пропустить приближение рассвета, когда придет время разбудить тебя, чтобы ты успел незаметно уйти из моей спальни.

Он выслушал ее и, улыбнувшись, ответил:

– Клэр, радость моя! То, что тебя огорчает, очень легко исправить! – и, когда она обратила к нему удивленный взгляд, предложил: – Выходи за меня замуж, Клэр, и нам больше ни от кого не придется таиться.

Ее ресницы взметнулись, как крылья бабочки. Клэренс на миг затаила дыхание и прикусила губу, выразив сильное сомнение.

– Ты думаешь, Робин даст согласие на наш брак?

– Я мог бы тебе напомнить о том, что прежде он дал согласие Виллу, и начать рассуждать, как он отнесется теперь уже к нашему браку, но не хочу тебя мучить, – рассмеявшись, ответил Статли и, став серьезным, сказал: – Робин дал согласие.

– Когда?! – поразилась Клэренс. – Ты говорил с ним?!

– В то самое утро, и не я с ним, а он со мной. Я хотел найти для разговора с Робином более удачное время, но он не предоставил мне такой возможности, – ответил Статли и, увидев, как заволновалась Клэренс, снова рассмеялся: – Клэр, конечно, он обо всем догадался. Не только по твоему лицу, но и по моему тоже.

– И он разрешил тебе жениться на мне? – перепросила Клэренс. – Вот так, просто, даже не спросив, что я думаю по этому поводу?

– А надо было спрашивать? – улыбнулся Статли и, заметив, как Клэренс с притворной капризностью надула губы, церемонно сказал: – Робин дал разрешение, обусловив его твоим согласием, Клэр. И теперь я тебя спрашиваю: Клэренс, ты согласна стать моей женой и обвенчаться со мной?

Она недолго помолчала – ровно столько, чтобы он успел начать тревожиться, но не встревожился всерьез, и тоном кроткой благонравной девицы ответила:

– Поскольку мой старший брат и лорд выразил свою волю, то с моей стороны было бы верхом неприличия воспротивиться его слову, отказав тебе. Я согласна.

– Только как преданная и послушная сестра? – усмехнулся Статли.

Его шею тут же обвили руки Клэренс, она распахнула голубые глаза, и он увидел, сколько сияло в них счастья.

– Как та, которая любит тебя душой! – услышал он и, не скрывая своей радости, подхватил ее на руки и закружил.

– Мы приедем к вам и прямо за ужином объявим о нашей помолвке! – сказал он, сажая ее на своего коня. – И попросим Робина назначить день нашей свадьбы!

– Правильно ли будет так поступить? – засомневалась Клэренс, когда они сели в седло и он бережно обнял ее. – Так мало времени прошло с того злополучного дня! У Робина и Марианны еще слишком свежа память о собственном горе, а мы, сияя счастьем, объявим о помолвке?

– Не беспокойся, Клэр. Сделав так, мы не поступимся тактичностью. В Шервуде любят радость – она помогает быстрее справиться с печалью. Просто поверь мне! – горячо сказал в ответ Статли.

Но когда они добрались до лагеря лорда Шервуда, там царило оживление, однако не такое, при котором Статли и Клэренс было уместно объявить о своей помолвке. Робин, стоя возле очага, лишь скользнул взглядом по сестре и позвал к себе Статли.

– Я уже собирался послать кого-нибудь разыскивать тебя! Иди сюда – есть дело.

Вокруг Робина собрались Вилл, Джон, Алан и отец Тук. Статли поспешил присоединиться к их кружку. Клэренс, помогая Кэтрин и Мартине накрывать столы к ужину, бросала быстрые взгляды в сторону Робина и его друзей, которые переговаривались так тихо, что она не смогла услышать ни слова. Она только увидела, как старший брат довольно хлопнул Робина по плечу. Джон, подняв глаза к потолку, о чем-то недолго думал и тоже кивнул. Отец Тук очень тяжело вздохнул, помедлил и нерешительно покачал головой в знак согласия с каким-то предложением лорда Шервуда.

– Тогда быстро за стол, ужинаем и отправляемся! – сказал Робин, подводя черту под обсуждением.

После ужина Клэренс ушла к себе – Статли опять принялся что-то обсуждать с Робином и Аланом. Она уже догадалась, что их планам сегодня не суждено сбыться – любимый куда-то уедет – и огорченно вздохнула. Но Статли зашел к ней через четверть часа, и она увидела, что он одет, как ратник Гисборна.

– Куда вы собрались? – спросила Клэренс, ощутив в груди холод тревоги, и поняла, что теперь это ее удел – провожать его, ждать, тревожиться и встречать.

– Заплатить по старым долгам, – ответил он, и по его губам пробежала непривычная для нее жестокая усмешка, которая, впрочем, тут же сменилась ласковой улыбкой, едва глаза Статли встретились с погрустневшими глазами Клэренс.

Он обнял ее и поцеловал в лоб.

– Не печалься, голубка! Утром увидимся.

– Я буду ждать тебя, – сказала Клэренс, пряча глаза, чтобы не расстроить его своим огорчением. – Будь осторожен! Береги себя ради меня, пожалуйста. А я пока свяжу тебе перчатки – твои уже прохудились.

Статли нежно усмехнулся, снова поцеловал ее, на этот раз в губы, и выпустил Клэренс из объятий. В комнату зашел Робин с оружием и тоже одетый ратником Гисборна. Казалось, что присутствие Статли в спальне Клэренс было для лорда Шервуда обычным делом, не стоящим ни удивления, ни вопросов.

– Пора, Вилли, все уже готовы, – негромко сказал он и посмотрел на сестру: – Клэр, побудь с Марианной. Я напоил ее сонным отваром, она должна проспать до рассвета. А Нелли тоже надо отдохнуть хоть немного.

Клэренс кивнула, провожая их обоих грустным взглядом, и поймала на прощание быстрый, любящий взгляд Статли, когда он, не удержавшись, оглянулся на нее.