Читать книгу Тени в сумерках - Айна Канаткызы - Страница 5

С памятью у него всегда были проблемы. Врачи говорили, что причиной кратковременной амнезии мог стать удар в голову, либо падение с большой высоты. Тупая и мучительная боль появлялась неожиданно и заселялась на затылке на неопределенное время. Именно ее Бек винил в том, что не помнил тех, кто обзывал его странным. А еще он винил ее в том, что оказался сиротой. Происхождение свое он не знал, зато верил, что числа – происхождение всех вещей. Пристрастие к ним пришло после тесного сотрудничества с ними. Его талант запоминать шестизначные номера телефонов и двадцатизначные номера банковских счетов дали ему ту власть, которая достается людям с деньгами.

Жизнь в Муравейнике вряд ли называли жизнью вообще, скорее – применение детских ресурсов для нелегального производства и сбора запчастей.

Он остался в памяти Бека большим зданием с семьюдесятью детьми, которые собирали роботы, кушали и благодарили Генерала за их спокойное детство. Генерал, как и Большой Брат, представлял из себя абстрактное понятие, и никто не знал, существовал ли он на самом деле или нет. Зато многие говорили, что он сам вырос на улице, а создать такое место, как Муравейник, он решил по «доброте душевной». Место, не отличавшееся свободой и уютом. Семьдесят осиротевших детей перед сном глядели на потолок грязно-оранжевого цвета и мечтали убежать оттуда. Каждый из них считал дни, годы, часы до восемнадцати лет. Но не каждый потом смог вжиться в роль нормального человека – гражданина, который платил налоги, работал 10 часов в день без образования и разбирался в политике.

Бек ненавидел то место. Каждый выходной день он снимал рабочую одежду и превращался в обычного мальчика, которого интересовали самые разные вещи, игрушки и развлечения. У него не было большого выбора. За тысячи тенге в день он мог позволить себе какую-нибудь сладость или поход в детский театр. Ни то, ни другое не могло радовать его вечно. К тому же театры – полнейшие бессмыслицы.

Больше его интересовали книги, которые, на удивление, он мог читать и понимать.

Однажды он забрел в один большой магазин, где все книги кричали со всех сторон: возьми меня в руки и открой! Я расскажу тебе историю.

Одиннадцатилетний мальчик в старой куртке с залатанным карманом и купюрой в пятьсот тенге бродил вдоль полок и трогал худыми пальцами массивные обложки с яркими изображениями и непонятными названиями.

– Детские книги находятся в другом месте.

Девочка в сиреневом пальто с большими круглыми глазами смотрела на него, слегка покачиваясь у полки.

– Они мне не нравятся, – угрюмо ответил Бек и продолжил читать названия книг на корешках. Незнакомая девушка протиснулась меж полок и стала разглядывать книги, поочередно перебирая и открывая то на одной странице, то на другой. Бек прошел в соседнюю секцию, чтобы избежать скопления людей. Девочка в пальто последовала за ним.

– А мне не нравятся книги вообще. Ты ходил в кино?

Бек посмотрел на девочку недружелюбным взглядом.

– Ты не любишь говорить? – не переставала спрашивать девочка.

– Я не люблю говорить с девочками, которые не читают книги, – ответил Бек все с таким же угрюмым видом. Он с грохотом положил книгу не на свое место и отошел от полки.

– У меня скоро день рождения, – объявила девочка. – Мы будем праздновать здесь. Там ресторан есть на втором этаже. И там готовят отличные пирожные. А когда у тебя день рождения?

Бек не знал. Он ничего не ответил и выбежал с желанием раскидать глупые книги по магазину, то ли от ее назойливости, то ли огорченный, что не знал, когда у него день рождения.

– Эй, а как тебя зовут? – вслед обратилась девочка. Но он уже бежал вниз по лестнице. Такие моменты в жизни особенно запоминались ему. Моменты, когда он задавался вопросом: кто я? Откуда я? Кто мои родители? Почему я оказался в Муравейнике?

Естественно, никто не знал ответов, и вряд ли бы нашелся кто-то, кто смог бы объяснить, что на самом деле происходило в лесу.

Самай и Бек пересекались в том торговом центре несколько раз: она приходила на детскую площадку, кинотеатр или в игрушечный магазин; он приходил в книжный магазин, но уходил с пустыми руками. Самай всегда подходила к нему и заводила разговоры о своей школе, о лучшей подруге, о щенке, которого ей купили и обо всем том, что не было понятно Беку. Но надо отдать ей должное: из ее разговоров он научился многим незнакомым явлениям и словам: например, семья или лучший друг, или купаться в ванне.

Самай ждала его. Он увидел ее силуэт в окне, представил круглые глаза, как пуговки зимнего пальто, под ровной челкой; ее пальцы, теребящие кольцо на указательном пальце с вечным маникюром, худенькое тело в одежде свободного кроя и пушистые махровые тапочки тридцать третьего размера. Жила она на пятом этаже. Беку легче было пройтись пешком, чем пережить очередной шок в лифте.

При каждой встрече она обнимала его так крепко, что у себя дома он продолжал чувствовать запах духов на своей одежде.

– Я сейчас задохнусь, – пробурчал Бек, оказавшись в объятиях Самай.

– Мой самый лучший человек на свете! – воскликнула она и схватила Бека за щеки.

– Все, хватит.

Самай извинилась и виновато улыбнулась.

– Куда-нибудь сходим или ты ненадолго?

– Я даже не знаю. Просто увидеться, – сказал Бек и прошел к дивану.

– Ты обедал?

Самай повесила мокрое пальто друга на извивающуюся медного цвета вешалку у входа.

– Да. Успел.

Он прошелся взглядом по гостиной, уже в тысячный раз признаваясь себе, что это самое уютное место на земле. И даже если наступит конец света, эту квартиру апокалипсис обойдет стороной. Мягкий и старый диван лаймового цвета находился в центре гостиной. Бек поиграл пальцами в уже потертых ворсинках, напоминавших ему газон, по которому запрещается ходить.

– Тогда я приготовлю нам кофе! Как ты на это смотришь? – спросила она и прислонилась локтями на спинку кресла лимонного цвета.

– С удовольствием.

Самай ушла на кухню, которую отгородили от гостиной полками. Она набила их книгами, вазочками, сувенирами, и даже склянками со специями.

– Что у тебя нового? – отозвалась она из кухни. Панорамное окно выходило на смог и несколько башен, выпиравших из него. Вид показался скучным и совсем неподходящим к обстановке квартиры. Бек поменял панораму города на видео заката, и перед ним раскинулось море у необъятного песчаного пляжа с бушующими волнами под нависшими тучами. На краю мира виднелось тусклое и одинокое солнце. Он услышал гул ветра, шум волн и далекие хрипы чаек на небе. Выбор всегда падал на эту панораму. Так ему казалось, что он летит над морем.

– Ничего особенного, – ответил Бек, в то же время перечисляя про себя, что он успел сделать за последние два дня.

– Все те же махинации на фондовом рынке?

– Ну, примерно.

– Писал код еще для одной программы?

Самай выглянула из-за полок и деревца в массивном горшке. Ее челка чуть отросла, и она заправила ее за ухо, хотя волосы еле держались. Теплый медный свет от ламп контрастировал с серым фоном в окне кухни. От этого света ее щеки полыхали, как раскаленный металл.

– Я… не пишу программу. Я занимаюсь шифрованием.

– Одно другому не мешает. Все равно ты программист. Никто не понимает, в чем отличие. Так же и меня все время путают с садовником. – Она продолжала готовить кофе, звеня посудой, и при этом рассказывать чуть громче, чтобы Бек услышал ее сквозь шум моря. – Представляешь, однажды один знакомый – ты не захочешь знать, кто, – спросил какие цветы я выращиваю. А я сначала не поняла. Вроде у меня нет места, где я могу выращивать цветы. А потом он говорит, ну ты же в теплице работаешь, и все такое. – Она снова обратилась к Беку с явным удивлением, пока чайник закипал, и продолжила: – И все такое! Тебя разве не бесит, когда тебя называют программистом, и просят разобраться с интернетом?!

– Меня чаще просят взломать чей-то Linkhouse, – сказал Бек, вспоминая, как два часа назад взломал сервер целого банка.

– Вот видишь?! Может, ты и умеешь взламывать Linkhouse. Но шифрование, это же совсем другой уровень!

– Согласен.

Она снова исчезла за полкой и продолжила:

– И да, спасибо за защиту в умном доме. Мне иногда приходят уведомления об угрозах. Типа, спамы или взломы. Страшно, однако. Такие девушки, как я, наверное, чаще становятся жертвами взломов.

– Это правда.

Она появилась в гостиной с серебряным подносом. Самай любила устраивать особую церемонию из простого чаепития. Она поставила поднос с глубокими чашками, фарфоровой сахарницей и миской с печеньями на пушистый коврик. Бек спустился на пол и сел, скрестив ноги. Самай села напротив, прихватив подушку.

– Ну-с, приступим исполнять великую традицию кофепития! – Отпив глоточек, она спросила: – Виделся с Асланом?

– Да, два дня назад.

– Футбол?

– Нет. Просто пиво, – ответил Бек. В памяти всплыла сцена ссоры с лучшим другом на извечную тему его бессмысленной жизни и долгожданной смерти, о котором он, конечно же, промолчал.

– Скудновато.

– Угу.

– Так чего пришел?

– Просто захотелось. Твоего апельсинового чая? – произнес Бек, глядя в чашку. Самай улыбнулась. – Ну, или кофе. На море поглазеть в широком формате.

– Да, Ильяс тоже любит приходить сюда посмотреть фильмы.

– Где он?

– Продолжает работать.

– Как подготовка к стажировке?

– Все хорошо. Мой ментор очень помогает мне. Осталась последняя глава моей работы. Если сдам ее на отлично, в конце марта будем готовить визу. Боже, я так нервничаю. И я все уши прожужжала Аслану, что он купил мне котенка. Представляешь?

– Он мне рассказывал. И как, помогает?

– Я отдала его обратно, – с грустью ответила Самай. – У Ильяса аллергия на животных.

Они молча выпивали чай и смотрели на солнце, которое уходило за море.

Такой визит считался обыкновенным. Обычно он приходил поговорить, но все время передумывал. Он не мог рассказать ей о снах или о том, сколько приступов пережил с последней встречи. Но понимал, что пора.

– Скажи мне… – начал Бек. Он осекся, когда Самай перевела свой жизнерадостный взгляд на него. Надо начать. – … почему ты со мной подружилась?

Вопрос прозвучал напряженным, словно не хватило воздуха. Язык не повернулся сказать о самом важном. Но Самай улыбнулась и ответила:

– Я всегда завожу дружбу первая.

– Но я тебе грубил.

– Зато ты был простодушный, а не напыщенным придурком, как Шот. Хотя я ко всем добра.

– Но со мной по-другому.

– Почему ты так считаешь?

– Это потому, что я умираю?

– А ты умираешь?

Они снова замолчали. Бек выпил весь кофе, и уже не наслаждался морем. Этого моря в его жизни никогда не существовало. И оно, хоть и шумело, не было настоящим. В нем нельзя хотя бы промочить ноги.

– Я не помню тот день, когда тебя встретила. Возможно, и ты тоже…

– Я помню.

Самай улыбнулась и продолжила:

– Но я помню твои глаза. Ты смотрел на меня, как мой кузен, когда недоволен мной. Только ты смотрел так не только на меня, но и на весь мир. Все, что тебя окружало… Ты смотрел на все бесстрастным и невозмутимым взглядом. И я пыталась понять, что же может это изменить. Что я только не делала. Но твою отрешенность от этого мира ничем не перебить.

– Так почему ты добра ко мне?

– Жизнь дана нам одна. Глупо упускать возможность наслаждаться тем, что дает тебе мир, когда ты отдаешь ей частичку себя. Глупо ненавидеть то, что является частью твоей жизни.

– Глупо прожить жизнь, которая не даст то, чего ты хочешь, сколько бы ты не отдавала взамен.

– А ты хочешь смерти?

– Я хочу конца. Вряд ли бы я захотел умирать, если бы все это можно было остановить.

– Все это – твоя боль?

Бек ничего не ответил. Стоило ли с ней говорить о том, что он видел? Обо всех диких и правдоподобных снах, о чувстве неизбежного приближения смерти? Сможет ли она выслушать без слез и переживаний? Она умела слушать, вот только контролировать эмоции – нет.

– Ты в самом деле умираешь? – спросила она и сильней сжала в руках зеленую чашку с узорами листвы. Она опустила голову и долго смотрела в остывавший кофе.

Бек снова оставил ее вопрос без ответа. Он протянулся к столу и выключил видео с морем. Квартира погрузилась в реальность с ужасной погодой.

– Я хочу, чтобы в твоей жизни было больше приятных моментов. Я хочу остаться в твоей памяти хорошим другом, – она посмотрела на него красивыми и печальными глазами.

– Конечно, останешься. Тебя не просто забыть.

Самай собрала в ладони остатки печенья, которое она раскрошила во время напряженного разговора, встала и ушла на кухню. Она не планировала возвращаться в ближайшее время. Ее слезы трудно остановить, если однажды позволить им выйти наружу. И вот, она стояла там и молчала, пока Бек не услышал тихие всхлипы.

Он встал, тихо подошел к вешалке, обулся, накинул все еще мокрое пальто и посмотрел на следы кофепития, которое намеревалось быть душевным.

Он не хотел покидать ее квартиру, но понял, что не стоило надеяться на дальнейший разговор. Она не сможет громко расхохотаться или выдохнуть с облегчением, закинув ногу на ногу. Чем дольше он находился в ее уютной квартире, тем страшней и тяжелей становились мысли о предстоящей смерти.