Читать книгу Плохие парни оставляют раны - Айнави - Страница 1

Владимирский централ – ветер северный!

Этапом из Твери – зла немерено… Лежит на сердце тяжкий груз.

Владимирский централ – ветер северный.

Хотя я банковал, – жизнь разменяна, но не «очко» обычно губит, а к одиннадцати туз.

– Папа! Выключи! Как, вообще, можно слушать такое? – Потирая пальцами виски, пытаясь хоть немного унять разгорающуюся головную боль.

– Не нравится – не слушай.

Ловлю на себе недовольный взгляд отца через зеркало заднего вида.

Зря я сделала ему замечание. И так у него настроение ни к чёрту. Говорю уже менее решительно:

– Прости, просто голова болит.

– Алексей, и правда выключи. – Вера решает поддержать меня. – У Поли завтра экзамен, сам знаешь. День был тяжелым, суматошным, нам обеим хочется посидеть в тишине.

Отец одаривает меня своим фирменным тяжёлым взглядом, под которым мне каждый раз хочется провалиться сквозь землю. Но решает не вступать в перепалку с Верой и немного убавляет звук. Вздыхаю про себя, в этом весь он – никогда и никому ни в чём не уступает. Даже собственной дочери.

– Надеюсь, ты достаточно хорошо подготовилась? – спрашивает отец.

К моему облегчению больше не отрывая взгляда светло-голубых и таких холодных, всегда холодных, глаз от дороги.

– Конечно, – как можно увереннее отвечаю я. – Не стоит переживать.

– Мне-то что, – усмехается он, – это тебе нужно будет переживать, если завалишь сессию.

Он говорит спокойно и, как будто, с долей шутки. Но я слишком хорошо его знаю. Не сомневаюсь, что действительно пожалею, если «завалю сессию». Вот только у отца своеобразный подход к терминам. «Завалить сессию» в его понимании означает получить за все экзамены что-то кроме оценки «отлично».

– Вот ведь, старая стерва, даже сдохнув, подкинула проблем, – зло цедит отец сквозь зубы.

– Алексей! – тут же возмущается Вера. – О мёртвых или хорошо или никак!

Я знаю, тётя не ладила со своей мамой. Бабушка была сложным человеком, даже мне доставалось. Но это не даёт отцу права так говорить о ней, тем более в присутствии Веры. Пусть для него бабушка и была канонически злой тёщей, с которой он умудрялся цапаться даже после развода с матерью.

Отец огрызается в ответ на слова Веры, но негромко, она что-то также тихо ему отвечает. Я не вслушиваюсь в их очередную перепалку. Только в который раз удивляюсь тому, как Вера умеет ставить отца на место. По-моему, она единственный человек на планете, кто не боится его. Я часто жалею о том, что Вера моя тётя, а не мама. Хоть они и родные сёстры, а так непохожи. Мама так и не научилась противостоять тяжёлому характеру отца и ушла от него много лет назад, бросив, заодно, и меня.

Закрываю глаза.

Отец много курит. Он покупает какие-то особые сигареты. Но запах, пусть и дорогого табака, въевшийся в каждый сантиметр салона его джипа, сейчас мне кажется особенно отвратительным, вызывая тошноту. Приваливаюсь правым виском, ноющая боль в котором становится всё ощутимее, к холодному оконному стеклу. Скорее бы уже добраться до дома.

Я соврала отцу. Я не готова к экзамену на «все сто». Преподавательница по философии заболела в конце семестра и отменила последний семинар, на котором мы должны были разобрать сразу две темы. Сегодня она устроила консультацию, пообещав дать нужный к экзамену материал. Но уйти с поминок бабушки на учёбу – это слишком даже для такой ответственной студентки как я. Утешаюсь мыслью, что я прекрасно знаю ответы на пятьдесят восемь вопросов из шестидесяти. И время ещё есть, постараюсь по приезду домой хоть что-то быстро глянуть в Интернете по пропущенным темам.

Но устроившись в кровати, я так и не успеваю ничего толком прочитать, вырубившись в обнимку с ноутбуком.

С самого утра всё идёт не так. Просыпаюсь без головной боли, но проспав почти на полчаса. Отца уже нет. А Вера уехала в гостиницу накануне вечером, окончательно разругавшись с ним. Такое случается всякий раз, стоит отцу немного выпить и вспомнить при тёте о бывшей жене. Вины Веры в том, что мама бросила нас, нет, но отец почти каждый раз срывается на ней, когда она приезжает навестить меня. Почти восемь лет прошло, а он всё никак не перебесится.

Ненавижу опаздывать! Сказывается папино воспитание, который, немного перефразируя Людовика XIV, любит повторять, что «пунктуальность – вежливость королей и добрых людей». Быстро бегу в ванную. По пути к ней меня осеняет, что совсем не обязательно приходить ровно к девяти. Ну не попаду я в пятёрку тех, кто первыми зайдёт в кабинет, так и ничего страшного. Успокаиваюсь и начинаю собираться уже более размеренно.

Наша группа последней сдаёт философию, а потому однокурсники, прошедшие через неё, просветили, что Ангелина Петровна любит, чтобы к ней на экзамен приходили как на утренник в школе.

Достаю из шкафа подходящий наряд: белую блузку, чёрную строгую юбку-карандаш длиной до колена и чёрную же вязаную жилетку. Прохожусь утюжком по волосам, придавая гнезду на голове, с которым проснулась, вполне приемлемый вид. Каждый раз смотрясь в зеркало, вспоминаю маму. Я сильно похожа на неё. Раньше Вера часто шутила надо мной, говоря, что на свет я появилась путём клонирования. У меня такие же выразительные глаза как у мамы, аккуратный нос и, пусть не пухлые, но красиво очерченные губы. От отца достался разве что цвет глаз: светло-голубой с небольшими вкраплениями серого. Краситься я не люблю, обычно довольствуясь тушью для ресниц, да прозрачным блеском для губ.

Собравшись, выхожу из дома, решив, что завтрак – это для слабаков. Несмотря на принятое решение, внутри зудит мысль, что я опаздываю. Привычка – вторая натура. Ничего не могу с собой поделать, а потому почти бегом направляюсь к зданию университета, до которого мне всего минут двадцать пешим ходом.

Немного опаздываю, но оказывается, что преподавательницы ещё нет на месте. Ангелина Петровна царственно вплывает в кабинет через пару минут после моего прихода. Я как раз подсаживаюсь к Маринке в надежде быстро прочитать материал, что на консультации дала «философичка», но не успеваю даже открыть тетрадь подруги.

Ангелина Петровна здоровается с присутствующими. Начинает раскладывать билеты, одновременно говоря:

– Пять человек остаётся, остальные на выход.

Вскакиваю из-за парты, намереваясь выйти из кабинета. Сама не понимаю, почему я так боюсь одной из первых сдавать экзамен. Я не выучила материал всего для двух вопросов: шанс, что мне выпадет один из них, минимален. Но интуиция настырно подсказывает, что лучше не торопиться.

– Самойлова, а вы куда собрались? – Преподавательница останавливает меня на пороге кабинета. – Я же сказала, пять человек должно остаться.

Ну почему, почему мне так не везёт? Почему я такая не расторопная?

– Тяните билет, – командует Ангелина Петровна.

Обычно я беру первый попавшийся на глаза билет. В этот раз зависаю на несколько секунд, медленно обводя взглядом лежащие передо мной белые бумажные прямоугольники.

– Самойлова, время, – преподавательница демонстративно стучит пухлым пальцем по циферблату наручных часов, – тяните.

Беру билет, переворачиваю, чтобы назвать его номер Ангелине Петровне. Но слова застревают в горле. Этого не может быть! Оба не выученных мною вопроса оказываются в одном билете.

Преподавательница с интересом наблюдает за мной, не сводя взгляда маленьких тёмно-карих глаз с моего лица, словно пытаясь считать всю ту гамму эмоций, которые мне не удаётся сдержать внутри.

«Я очень люблю ставить людей в необычные для них ситуации. И наблюдать за тем, как они из них выпутываются. Люблю, когда им приходится что-то ломать в себе».

Вспоминаются её слова, как-то раз обронённые на одном из семинаров. Ехидная улыбочка Ангелины Петровны даёт понять, она уже догадалась, что я оказалась как раз в подобной ситуации.

– Проблемы, Самойлова? – с предвкушением хорошего развлечения спрашивает «философичка».

– Можно поменять билет? – вопросом на вопрос отвечаю я, стараясь говорить как можно спокойнее.

– Уверены? – чуть изогнув правую бровь, уточняет она. – Вы же знаете, что в таком случае я буду вынуждена снизить полученную вами оценку на балл?

– Да.

Я прекрасно знаю о негласном правиле, царящем на нашем факультете: не ставить оценку «отлично» в случае смены билета или пересдачи.

– Хозяйка – барыня, – усмехнувшись произносит Ангелина Петровна, наблюдая за тем, как я хватаю первый попавшийся билет и, назвав его номер, иду за парту.

Мне хватает пятнадцати минут, чтобы быстро накидать на листе бумаги план ответов на оба вопроса. Чего уж там, я могу оттарабанить их почти на автомате. Но мне нужно немного успокоиться, потому пропускаю вперёд Ольгу, с которой в группе делю гордое звание «заучки года».

Оля уверенно отвечает на выпавшие ей вопросы. Выглядит она спокойной и довольной. Мы с ней вдвоём отвечали на каждом семинаре, готовили доклады, читали дополнительную литературу. В общем-то, мы по праву могли рассчитывать на то, что экзамен по философии станет для нас всего лишь условностью, о чём не раз повторяла Ангелина Петровна.

Но… Дополнительные вопросы из уст преподавательницы начинают сыпаться на Ольгу как из рога изобилия. Внимание всех присутствующих сосредотачивается на ней и «философичке», которая словно поставила перед собой цель – завалить студентку. Наконец Оля замолкает, не в силах ответить на особо каверзный вопрос. Хм… Я бы тоже не смогла, он явно выходит за рамки пройденной программы.

– Ольга, жаль, очень жаль, – с притворной грустью в голосе качает головой Ангелина Петровна. – Была уверена, что вы получите «отлично», но увы, могу поставить вам только «хорошо», – она произносит последние слова, медленно перелистывая Олину зачётку, в которой нет ни единой четвёрки. Поднимает на неё взгляд маленьких глубоко посаженных глаз: – Так не хочется портить вам зачётную книжку…

Я как заворожённая наблюдаю за разворачивающейся перед глазами сценой. Не понимаю, к чему она ведёт? Что за игру затеяла? Оля оказывается догадливее меня.

– Ангелина Петровна, – заискивающим тоном начинает она, – я очень старалась подготовиться как можно лучше. Пожалуйста, поставьте авансом, я в следующем семестре отработаю.

Оля так откровенно унижается перед преподавательницей, что мне становится стыдно наблюдать за происходящим.

Ангелина Петровна притворно хмурится, слушая её мольбы, но я вижу какой довольной она выглядит. Из-за лишнего веса и низкого роста её за глаза часто кличут Мисс Пигги, а то и вовсе свинотой. Меня всегда коробило такое отношение к ней. Я искренне считала её хорошим преподавателем, но сейчас… Она действительно похожа на свинью, которая объевшись помоев до отвала, млеет, развалившись в ближайшей луже.

Оля уходит, всё же получив заветную пятёрку. Ангелина Петровна переводит взгляд на меня:

– Самойлова, вы готовы?

Кивнув, я подхватываю со стола лист с записями и усаживаюсь на стул перед ней. Отвечаю быстро на первый вопрос, перехожу ко второму. Ангелина Петровна прерывает меня, не дослушав до конца.

– Великолепно, – добродушно улыбается она. – Впрочем, Полина, иного я от вас и не ожидала. И с удовольствием поставила бы вам заслуженное «отлично», но, – говорит мисс Пигги, а по-другому я уже не могу её воспринимать, – вы перетягивали билет.

Ангелина Петровна бросает на меня многозначительный взгляд, наблюдая за реакцией на её слова. Понимаю, чего она ждёт. Хочет, чтобы я унижалась перед ней также как и Ольга. Не на ту напала, свинота! Я всегда хорошо училась, но никогда не выпрашивала для себя поблажек или хороших оценок.

Поняв, что я не собираюсь ничего говорить, Ангелина Петровна предпринимает ещё одну попытку намекнуть мне на то, чего она хочет:

– Я заметила, что в первом вытянутом вами билете были вопросы, которые мы разбирали на вчерашней консультации. Почему вы её пропустили? – уже чуть более раздражённым голосом интересуется она.

– Из-за проблем в семье.

– Любимый ответ всех прогульщиков, – усмехается Ангелина Петровна. – Скажите ещё, что у вас бабушка умерла.

За спиной начинает кашлять Маринка. Зная её обострённое чувство справедливости, оборачиваюсь, бросая на неё предупреждающий взгляд. Я не хочу, чтобы она вмешивалась.

– Самойлова, – Ангелина Петровна одёргивает меня, вновь привлекая к себе внимание. – И что же мы с вами будем делать? – Она задаёт вопрос, как и в случае с Ольгой, медленно перелистывая мою зачётку.

– Вам решать, – равнодушно отвечаю я.

Больше всего в жизни я ненавижу, когда мной пытаются манипулировать. Мне вполне достаточно отца, требующего от меня беспрекословного послушания. Когда-нибудь я справлюсь и с ним, а пока больше никому не позволю давить на себя.

Вижу как Ангелина Петровна начинает выводить оценку. «Хорошо». Хорошо… Простое слово.

Слово, ставящее крест на всех моих планах и надеждах.