Читать книгу Чёрное золото Российской империи. Том 1 - Айзек Алиев - Страница 4

Меня зовут Рудольф Абихт. Я родился в 1851 году в маленьком германском городке Эттлинген, живописно расположенном на речке Альб и принадлежащем землям Баден-Вюртемберг. Город был основан в 788 году. Отец мой владел (да и сейчас владеет) небольшой таверной, где работала вся наша семья: отец, мать, я и две мои сестрёнки. В школе я учился довольно прилично. Мама возлагала на меня большие надежды. Она мечтала, что её сын станет образованным и важным человеком и будет работать в Берлине. После окончания школы я уехал в городок Карлсруэ и поступил там в Технологический институт – старейшее техническое высшее учебное заведение в Германии, основанное в 1825 году. В институте я изучал инженерное строительство, геологию, технологию производства и получил диплом по специальности «Инженер-технолог». Мои родители имели кое-какие накопления, и это позволило мне арендовать комнату вместе с сокурсником в небольшом домике, принадлежавшем фрау Зигфрид. Это была высокая и сухопарая женщина средних лет. Всегда одетая в чёрное после смерти мужа, она молчаливо и тихо передвигалась по дому, словно тень. По хозяйству ей помогала молодая, толстая, грудастая, краснощёкая, пышущая здоровьем служанка Агнет. Она вечно строила глазки то мне, то моему сокурснику. Но мы старались не давать ей повода приставать к нам и избегали оставаться с ней наедине. Тем более что фрау Зигфрид это бы определённо не понравилось. Городок Карлсруэ называют «немецким Версалем». Его основатель, маркграф Карл III Вильгельм, мечтал повторить стиль «короля-солнца» Людовика XIV. Город и правда получился «солнечным»: главная улица лучами расходится от центрального дворца, построенного в стиле барокко.

Завершив учёбу, я вернулся домой, где ничего не изменилось, если не считать того, что обе мои сестры вышли замуж и обзавелись детьми. Мне предстояло решить, что делать дальше. Со мной учился парень, родители которого переехали из Германии в Россию: у них там было собственное дело. Карл постоянно уговаривал меня поехать с ним в эту удивительную, почти сказочную страну с огромными просторами, заснеженными высоченными горами, с дикими непроходимыми лесами, с бескрайними степями и даже с настоящей пустыней, где бродят караваны верблюдов. Он рассказывал, какие там живут люди: добрые, душевные, немного наивные, не думающие о завтрашнем дне, но старающиеся прожить сегодняшний с полной отдачей. Я решил написать ему письмо, на которое он дал восторженный ответ: дескать, не сомневайся и скорее приезжай в Москву, вторую столицу Российской империи, с обустройством и работой поможем. Мои родители, особенно мама, были против моей поездки на чужбину. Они хотели, чтобы их единственный сын жил поблизости, обзавёлся семьёй, детьми, сделал карьеру в Германии. Однако в силу своего романтизма, желания самостоятельной жизни и жажды путешествий в неведомые страны я настоял на своём и в прошлом году очутился в России. Карл поселил меня в доме, на первом этаже которого располагается фирма его отца. С трудоустройством долго ничего не получалось, и я выполнял мелкие поручения Карла по его работе, вживался в российскую действительность. Вскоре начал говорить на ломаном русском. Так и прошёл целый год.

В Москве я познакомился с голландцем по имени Лев де Бур, который рассказал мне о своей жизни на Кавказе. Он, так же как и Карл, не жалел всевозможных эпитетов для описания столь чудесного края – страны восточной, волшебной, дикой красоты, где обязательно надо побывать. Больше всего он рассказывал о месте, где проживал и работал – великом городе нефти Баку. Вся земля в его окрестностях пропитана этой горючей жидкостью, в ней таятся бесчисленные залежи её природных резервуаров. Газ выходит прямиком на поверхность, и, плавая на яхте по прекрасной Бакинской бухте, нередко в местах его выхода можно наблюдать «горение» водной поверхности. Это чудо нельзя описать словами, его надо видеть! Я с большим интересом внимал рассказам господина де Бура о бакинских чудесах, но больше всего меня привлекло упоминание о том, что там располагается несколько небольших заводов, перерабатывающих сырую нефть в керосин. Зная технологию переработки, я мог пригодиться в качестве инженера-технолога. Голландец уверил меня, что Баку даёт огромные возможности для самореализации, поскольку местный народ в большинстве своём безграмотен, а толковые специалисты нарасхват. Вот так я, 25-летний молодой человек, решился на эту авантюру – поездку в Баку.

Поезд мчал меня по пустынной, слегка волнистой местности с преобладанием известковой почвы. Как мне подсказал мой сосед по купе – армянский купец, торгующий текстилем, господин ТерАкопов, мы въехали на территорию Апшеронского полуострова. Я видел его на карте, он напоминал гигантскую голову орла с клювом, выдающимся в море. Необъятная солончаковая степь издали казалась огромной, уходящей за горизонт водной поверхностью. Соль здесь лежит повсюду буквально пластами. Природа унылая, серая, без растительности. Дожди идут очень редко, реки отсутствуют, а сильные ветра препятствуют росту даже тех деревьев, которым не нужна значительная влага. Это владения апшеронского норда (по-местному – «хазри») – холодного, северного, настойчивого ветра типа боры[2]. Круглый год норд здесь треплет несчастные верблюжьи колючки – единственный распространённый вид растительности.

Серое однообразное мелькание горячих песков наводило меня на мысли о вечности. Время от времени панораму разнообразили караваны верблюдов, неторопливо шагающих друг за другом гуськом с тяжёлой кладью на спинах. Безмолвно и величественно шествовали эти животные, сопровождаемые людьми, волоча за собой пыльные облака. Караваны шли на юг, направляясь в Персию. Господин Тер-Акопов уточнил, что они увозят с Апшерона нефть, и добавил, что Бог обделил здешние места пресной водой, но взамен щедро наградил нефтью. Впервые в жизни я своими глазами увидел так называемые «грязевые вулканы». Внешне они представляют собой невысокие холмики, испещрённые трещинами, по которым ползёт грязь, выбрасываемая время от времени из подземного чрева. Создаётся ощущение, что холм живой и дышит, иногда покашливая и извергая из себя мокро_́ту.

Мы ехали по узкой долине, сжатой с двух сторон каньонами. Похоже было, что попали чуть ли не в американскую Мёртвую долину! Тут всё безжизненно – скудная, обожжённая солнцем земля как бы источает солнечный пот. Влажный песок пропитан солью и тёмно-зелёной жидкостью. Это и есть нефть. С обеих сторон долины страшно вздымаются исковерканные утёсы с нависшими камнями. Господин Тер-Акопов объяснил, что этот каньон носит название Волчьи ворота и представляет собой отверстие, образованное в скале и выходящее пропастью в эту узкую и глубокую долину, по которой двигался наш поезд. Вид скалы, объяснил мне мой попутчик, напоминает волчью пасть. Говорят, что, когда сильнейший норд дует сквозь это отверстие, звук напоминает протяжный волчий вой. Волчьи ворота находятся в пяти вёрстах от Баку и являются южным выездом из города. Мы проехали небольшое солёное озеро и стремительно приближались к месту, где долина упирается в мутный морской залив. Теперь наш путь следовал непосредственно вдоль берега моря, и это радовало глаз. Наконец-то вода! Пусть и морская. Берег Апшерона омывается мутно-зеленоватыми волнами седого Каспия. Вдалеке виднеется точка суши – это, как мне объяснил мой гид, остров Пираллахи[3]. На нём находится один из почитаемых мусульманами Пир[4]. Вся Бакинская бухта взята в полукольцо двумя мысами – Зыхским и Баиловским.

По едкому запаху керосина я догадался, что цель моя близка и что наш поезд въезжает в город нефти и керосина. Мимо окна моего вагона мелькали заводы, резервуары, трубы. Везде были дым, копоть, грязь. Здания, стены, крыши – казалось, всё пропитано той мутно-зеленоватой жидкостью, именуемой нефтью, которая и составляет жизненную основу этого города, его raison d’etre[5]. Наконец поезд остановился, и мы вышли на платформу. Я поблагодарил господина Тер-Акопова за приятное времяпровождение и интереснейшие рассказы о Баку и Апшероне.

Меня встретил господин де Бур, усадил в фаэтон, и мы помчались по незнакомым мне улицам. Их вид поразил меня: ужасно грязные, немощёные, в многочисленных колдобинах. Я был изумлён: как можно жить в таких условиях?… Господин де Бур с доброй улыбкой похлопал меня по плечу:

– Эх, дружище, вы ещё здесь и не такое увидите! Но всё это мелочи по сравнению с бьющим фонтаном «чёрного золота» из только что пробурённой скважины. Это неповторимое зрелище! – Я заметил, как заблестели его глаза. – Да, между прочим, вам весьма повезло! Я нашёл дом для проживания в Крепости[6], напротив главных ворот. Он принадлежит очень уважаемой у нас семье Селимхановых. Второй этаж занимаю я. На первом будете жить вы. Две просторные комнаты, кухня, ванная – все удобства, вам понравится.

Мы выехали на площадь, и передо мной возникли старые крепостные стены. Наш фаэтон устремился к крепостным воротам.

– Обратите внимание, – проговорил господин де Бур, – мы въезжаем в те самые Шемахинские ворота, через которые должен был пройти князь Цицианов в 1806 году. Окружение предупредило его о возможном подвохе, но он ответил как Цезарь: «Они не посмеют» – и был вероломно убит. Эту историю я расскажу вам как-нибудь потом.

Дом оказался старым, но добротно построенным. Меблированные комнаты в хорошем состоянии, но для моего кошелька весьма недешёвые. Господин де Бур познакомил меня со своей женой и двумя малолетними дочерьми. Уже на следующий день мы поехали на керосиновый завод, где Лёва (так он потребовал его отныне называть) познакомил меня с хозяином, шведом Робертом Нобелем. Роберт, расспросив обо мне, стал рассказывать о своих великих планах: он убеждён, что через несколько лет никто не узнает этот город. «Всё идёт к тому, что нас ожидает нефтяная лихорадка», – подытожил он.

Шемахинские ворота Бакинской крепости. Перед этими воротами был вероломно убит князь Цицианов

Главной новостью стало то, что братья Нобели, шведские подданные, собираются всерьёз заняться нефтяным делом, организовав всю цепочку производства от добычи нефти до конечного продукта (керосина) и дальнейшей его транспортировки во все губернии Российской империи. По своему замыслу это поистине грандиозный проект! Ведь им предстоит конкурировать с нефтяным королём Земли – господином Рокфеллером, который полностью обеспечивает российский рынок американским керосином. Но господа Нобели, по всей видимости, люди не робкого десятка и верят в свои силы и возможности.

Итак, меня приняли на службу к Роберту Нобелю в качестве инженера-технолога с хорошим жалованьем. Наконец-то я освобожу родителей от бремени высылать мне деньги на проживание.

Бакинская крепость

Общий вид города Баку

Что меня сразу поразило в этом городе, так это его разноплеменное население. Это настоящий Вавилон, где обитает множество народностей! По-русски я говорю уже довольно сносно и даже начал прислушиваться к татарскому языку («татарами» здесь русские называют всех мусульман, составляющих большинство населения). Среди жителей значительное число армян, которые причисляют себя к местным.

С первого взгляда Баку – это провинциальный унылый полурусский и полуперсидский городок. Одноэтажные и двухэтажные дома желтовато-серого, запылённого цвета, отвратительные немощёные улицы, редкие керосиновые фонари, тускло освещающие улицы, по которым в тёмное время суток страшно ходить. Поначалу я никак не мог привыкнуть к домам с плоскими крышами, которые покрыты киром[7]. Пыль, которая является неотъемлемой частью любого русского города, не идёт ни в какое сравнение с обилием бакинской! Часто дующий норд приносит из близлежащей степи целые тучи песка и мелкого камня. Они вихрем носятся по городу, неимоверными порывами сотрясая оконные рамы. Несмотря на всевозможные преграды и затворы, пыль забирается в дома сквозь щели плотно закрытых окон, покрывает толстым слоем подоконники и жилые комнаты. От густого пыльного налёта все дома и балконы кажутся выкрашенными в один и тот же тоскливый глинистый цвет. Летом, когда невыносимый удушливый зной достигает пятидесяти градусов, люди предпочитают задохнуться в плотно запертых комнатах, чем позволить ворваться в них «свежему» воздуху, забивающему не только лёгкие, но и все кожные поры своей густой и жирной грязью. Жители города не знают, чего желать: с одной стороны, норд спасает Баку от невыносимой жары, очищая и вентилируя воздух; с другой, пронизывает насквозь и поднимает страшную пыль, от которой нет спасения. Люди шутят, что, как ни запирайся, она проникнет даже в запечатанную коробку с сардинами. Мне рассказали, что зимой норд приносит сюда холод, пронизывающий буквально до костей. Таким образом, при одной и той же минусовой температуре бакинцы страдают больше, чем немцы в Германии. Местная беднота часто обмораживает ноги, поскольку зимой многие из них ходят в одних туфлях или даже босиком, а придя домой, начинают греть конечности над жаровней. Другой сильный ветер – южный гилавар, дующий в лоб Баку прямо из Персии, иногда создаёт такое сильное волнение на море, что выбрасывает на берег суда.

Дождь здесь большая редкость. Тяжко каждое утро просыпаться и видеть безоблачное небо, раскалённое солнце, обещающее очередной мучительный зной и такую же невыносимую сухость. Я как манну небесную всякий раз жду облачка, серого неба, запаха дождевой влаги. Лев меня поучает: надо постараться привыкнуть к жаре, песчаным бурям, жирному дыму и зловониям, доносящимся с горящих промыслов. «Ты научишься ценить осень и весну, исполненных мягкого климата», – говорит он, всё так же похлопывая меня по плечу.

Другой достопримечательностью города, помимо обилия пыли, является феноменальная уличная грязь, с которой жители, однако, весьма мирно и дружелюбно уживаются. Немощёные улицы – холмистые, с огромными выбоинами, превращают движение по ним в целое испытание. Я поражаюсь такому неблагоустройству в самом центре города! Когда мимо проезжает фаэтон, из уличных болот распространяется дикая вонь. В европейских городах существует правило: чем человек состоятельнее, тем чище у него дом, двор и улица. Здесь же мимо дома богача невозможно пройти из-за грязи.

Все мусульмане носят усы, бороду и папаху. Когда ругаются, говорят: «Усы тебе порежу!» Ещё шутят, что, мол, за жизнь такая: наверх плюнешь – усы мешают, вниз – борода? Бараньи папахи, покрывающие бритые головы мусульман, не снимаются даже дома, так как папаха символизирует мужскую честь и всегда должна быть на голове.

Среди местного населения преобладают татары, армяне и персияне. Женщин на улицах почти не видно. Вечером в городском саду можно встретить жён и дочерей русских чиновников и служащих. Русских женщин из простонародья очень мало. Женская прислуга редка и ценится очень дорого. Большей частью прислуживают мужчины – лезгины и персияне. Татарские женщины в услужение не идут. Более зажиточные татарки и вовсе прячутся дома. Те же бедняжки, которым приходится выходить, обыкновенно стараются быстро перебежать улицу, кутаясь в свои разноцветные чадры, закрывая лицо от глаз прохожих. Тяжёлое впечатление производят эти пугливые существа, укрытые с головы до ног длинными покрывалами! Невольно испытываешь чувство жалости к ним. Тем более что порыв ветра часто открывает довольно симпатичное личико.

Баку сосредоточен в основном в пределах крепостных стен. В Крепости все дома из неотёсанного камня с глиной и плоскими кровлями; они лепятся один к другому без всякой планировки. Улочки узкие, замысловатые, с непредсказуемыми тупиками, проходными дворами и парадными. Идя по любой из них, заранее не знаешь: удастся ли выбраться? Проще передвигаться по крышам. В этом каменном лабиринте тяжело перемещаться, но зато удобно обороняться и прятаться. С другой стороны, все эти кривые и узкие проходы дают возможность зимой спасаться от пронизывающего норда. Почти у всех домов есть балконы и колоннады. Порой кажется, что жилец одного дома может с балкона протянуть руку и дотянуться до жилища соседа напротив.

Если подняться на крышу дома, в котором я проживаю, открывается прекрасная панорама всей Крепости. Справа от меня возвышается Ханский дворец, к сожалению занятый артиллерийскими складами и не доступный для широкой публики. Прямо передо мной – Бакинский залив. Днём, в пору сиесты, отсюда можно любоваться голубыми волнами, оттачивающими каменную пристань. Прямо у берега возвышается странная башня высотой 150 футов.

Гыз Галасы (Девичья башня)

Это мощное цилиндрической формы сооружение с толщиной стен у основания около 5 метров и с огромным выступом с восточной стороны. Соседи рассказали мне древнюю персидскую сказку о царе и его дочери, для которой была построена эта башня, прозванная в народе Девичьей (Гыз Галасы). Только они думают, что это, скорее всего, сторожевая башня для наблюдения за приближающимися судами и для защиты города. На её вершине развивается русское знамя. Чуть ниже моего дома начинается базар, который тянется до самой Девичьей башни. Здесь вечная сутолока – ослы, лошади, собаки вперемешку с людьми. Торгуют шёлком, коврами, сахаром, шафраном, персидскими тканями, солью. Иноязычный говор не смолкает, кипят торговля и ремёсла. Запах и смрад такой же, как и на всех восточных базарах; везде ползают дети, бегают тараканы и мыши. Каждый лавочник считает за правило расположиться со своей продукцией прямо на мостовой, затрудняя и без того нелёгкие проход и проезд. Ремесленники сидят за своими работами – кузнецы раскаляют железо в горнах и куют его на наковальнях, кто-то обрабатывает металлические изделия, рубит, чеканит, вырезает. В лавках, как и повсюду, грязно, ковры валяются на полу – в дверях, на крыльце, даже на улице. Прохожие, нисколько не смущаясь, топчут их так, что больно смотреть. А они ведь весьма добротные, персидские или кавказские, ручной работы. Все помои без всякого стеснения выливаются на тротуар. Лавки набиты персидскими, астраханскими и туземными товарами, имеются также товары из Европы. Тут же лежат и едят свой чурек с виноградом несчастные оборванцы – всеми обиженные амбалы (по большей части персы). Люди с кирпично-красным цветом лица носят крашенные хной бороды, в краске у них также ладони и все пальцы. Часто встречаются молодые татары, просиживающие целыми днями с поджатыми ногами с кальяном в руках, с взглядом, устремлённым вдаль, и выражением полнейшей апатии на лице. Оружием в основном торгуют армяне. В некоторых местах, расставив соломенную подстилку и усевшись на тюфячок, писари-мирзы за копейку сочиняют письма для амшари – персидских отходников тюркского происхождения, массово прибывающих сюда из Азербайджанской провинции Персии. Я обратил внимание на большое количество среди мусульман нищих – больных, калек, детей и вдов, которые не дают проходу. Лев считает, что богатые мусульмане не проявляют должного внимания к своим бедствующим единоверцам.

Не так давно я стал свидетелем безобразной сцены: шедший навстречу городовой неожиданно для меня взял и повалил ногой стол с фруктами и овощами, которые полетели в грязь. От растерянности я остановился. Бедный лавочник, ни слова не сказав, начал собирать испачканные и испорченные плоды. А городовой как ни в чём не бывало пошёл дальше и приветливо поздоровался с соседом пострадавшего. Я был в недоумении. Мне объяснили, что таким поведением глава города демонстрирует свою власть: кого захочет – оскорбит, а другого приласкает.

Я за всё это время очень подружился со Львом, несмотря на разницу в возрасте. Он родился в 1840 году в голландском городе Утрехт. Ему было всего 20 лет, когда он устроился штурманом на пароход, принадлежавший астраханскому отделу компании «Кавказ и Меркурий». В Баку попал в 1864 году путём перевода в бакинское отделение той же компании. Здесь его первым хорошим знакомым, а позже и другом стал Отто Ленц (родился в Пруссии в 1835 году), работавший механиком в той же компании. Через Ленца Лев познакомился с мусульманином Зейналом (сыном башмачника Таги, родившимся в Баку в 1838 году). Это был 26-летний подрядчик-строитель, который недавно женился. По словам Льва, Зейнал резко отличался от других мусульман. В то время как магометане избегали общения с иноверцами и делали это только в случае крайней нужды, Зейнал, напротив, тянулся ко всему новому, жаждал знаний и очень стеснялся своей безграмотности. Лёва говорил ему, что никогда не поздно учиться, но Зейнал считал, что важнее заработать деньги, ведь на нём большая семья, которую надо кормить. Он работал как проклятый с утра до позднего вечера. Они были соседями, и Лёва часто видел, как поздно вечером Зейнал возвращается домой по Малой Крепостной улице. Этот человек поразил его своей целеустремлённостью и могучей волей. С десяти лет Зейнал таскал и обтёсывал камни. У него не было детства, ни одну заработанную копейку он не потратил на детские удовольствия – только на нужды семьи или ради накоплений. Зейнал никогда не проявлял слабости, считая, что это основа лени и безделья, равнодушия и беспечности.

Лев честный и прямой человек. За это его уважают недруги и любят друзья. Он умеет найти общий язык со всеми. С ним дружат и армяне, и мусульмане, и городское начальство, и простые люди. Он вхож в самые влиятельные дома Баку – в семьи Селимхановых и Айвазовых. Род Селимхановых восходит к последнему бакинскому хану Гусейн Кули-хану. Касымбек Селимханов это первый мусульманин, который стал сотрудничать с новой русской властью. При хане Касымбек владел двумя нефтяными колодцами на Биби-Эйбате, остальные 48 принадлежали самому хану. Пришли русские и, учитывая, что Касымбек сотрудничал с ними, в знак уважения сохранили за ним его колодцы, остальные перешли русской казне. Род Айвазовых также очень древний, он является старейшим в Баку среди армянской общины. Абрам Айвазов родился в Бакинской крепости в 1773 году. Он построил здесь первую христианскую церковь в 1797 году, а в 1829 году стал единоличным откупщиком всех нефтяных и солевых колодцев Апшерона в течение пяти лет до 1835 года.

Я быстро вошёл в суть процесса производства керосина и обзавёлся новыми знакомыми – служащими у Роберта Нобеля. Они водят меня по городу, стараясь удивить местными восточными диковинами, и им это удаётся. Благо транспорт относительно дешёвый. Так, фаэтонщики берут в среднем 20 коп. за проезд и 60 коп. за час; экскурсионный осмотр города, промыслов и заводов обходится в 5–7 руб. Больше всего меня впечатлила поездка в апшеронские селения Балаханы_́, Сабунчи_́ и Раманы_́. Когда мы подъезжали на фаэтоне к Балаханы, мне показалось, что впереди возник, как в страшной сказке, лес из чёрных деревьев. И только подъехав ближе, я понял, что это нефтяные вышки – узенькие деревянные башенки, напоминающие высокие мельницы без крыльев или небольшие пирамиды, возвышающиеся над нефтяными колодцами или скважинами, внутри которых имеются различные приспособления и машины для тартания (черпания) нефти. Тартар – это катушка барабана, на которую наматывается стальной проволочный канат длиной в несколько сажень; к концу каната привязывается ведро.

Нефтяные вышки

По Апшеронскому полуострову разбросано всего около сорока сёл. Как-то я поехал их осматривать в сопровождении моего друга Карла и ахунда[8] из села Новханы – мирзы[9] Магомеда, очень приятного и образованного человека, говорящего на русском языке. Эти сёла показались оазисами посреди пустынной, безжизненной местности. У всех сельчан имеются фруктовые сады, где растут инжир, виноград, маслины и шелковицы (красный и белый тут). А между сёлами плывёт степь, погружённая в жёлтую сонную тишину. Лишь изредка её гладь нарушается лысыми вершинами невысоких холмов. Я представил себе, как прибрежные скалы пылают от летней жары, а морские волны свинцового и непостижимого Каспия, напротив, сжалившись над ними, остужают их. Гостеприимные селяне пытались всячески угодить нам, подавая то холодную колодезную воду, то сладкие фрукты и прося задержаться, чтобы перекусить и отведать горячего чая. Я обратил внимание, что их язык отличается от татарского, который можно услышать в городе. Мирза Магомед объяснил, что в этих селениях живёт много татов, то есть кавказских персов. Они были переселены на северо-восточные границы империи ещё при Сасанидах[10] и защищали их от набегов северных степных тюркских племён. Татский язык считается испорченным говором фарси. Большинство этих людей худощавые, с продолговатыми бородатыми лицами, которые кажутся ещё длиннее из-за остроконечных бараньих папах.

Далее мирза продолжил свой рассказ:

– У татов-мусульман отсутствует своя письменность, и они постепенно ассимилируются с местным тюркоязычным мусульманским населением. Их молодёжь уже почти не говорит на татском. Для нас, мусульман Закавказья, Персия является образцом для подражания, поэтому мы подвержены почти всем их пороками.

– Можете назвать самый существенный?

– Думаю, это лесть. У нас всё определяется выгодой, исключающей всякую принципиальность в европейском понимании слова. Все деловые связи основаны на поборах и подарках. Каждое мало-мальски значимое должностное лицо твёрдо уверено, что любая просьба или любое дело, зависящее от него, сто_́ит пешкеша – то есть взятки. У нас можно откупиться лестью, залогом, женщинами, юношами. Нашего балаханского полицмейстера всё местное население почитает. А знаете почему? Он очень большой взяточник, которому надо много платить!