Читать книгу Следовать новым курсом - Б. Беломор - Страница 4

Мраморное море. На рейде Измита

(Османская империя)

…сентября 1878 г.

Дзын-н-нь! Дзын-н-нь!

Короткая пауза.

Дзын-н-нь! Дзын-н-нь!

Ещё пауза. И три дребезжащих удара рынды:

Дзын-н-нь! Дзын-н-нь! Дзын-н-нь!

Пять склянок. Адмирал Хорнби привычно сверился с извлечённым из внутреннего кармашка мундира брегетом – всё верно, два часа тридцать минут пополуночи. Впрочем, странно, будь оно иначе, – время на борту флагмана отсчитывают по хронометрам, способным дать сто очков вперёд любым, самым точным карманным часам. Правда, из трёх имеющихся на борту хронометров доверять сейчас можно только одному – два других нуждаются в наладке, их тончайшие механизмы дали сбой после страшных сотрясений от угодивших в броненосец чугунных бомб. И другого, куда более сильного удара – когда броненосный таран «Хотспур», краса и гордость эскадры Мраморного моря, не успев вовремя сманеврировать, пропорол борт переднего мателота своим кованым шпироном.

Попытка прорыва в Босфор дорого далась броненосцам адмирала Хорнби.

Вахтенные на палубе начали рутинную перекличку. Адмирал помедлил, накинул лёгкий парусиновый плащ и вышел на кормовой балкон броненосца.

«Эджинкот» – длинная высокобортная махина, украшенная пятью мачтами, относится к классу батарейных броненосцев. Это означает, что его орудия располагаются, как на линкорах Нельсона и Вильнёва, в одной сплошной, от носа до кормы батарейной палубе, укрытой бронёй. Конструкция, мягко говоря, не самая передовая – у собратьев помоложе тяжёлая артиллерия помещается в круглых башнях или в казематах, массивных броневых ящиках, врезанных в середину корпуса судна, а то и водружённых прямо на палубу. А вот броневые пояса есть у всех – набранные из кованых железных листов, способных выдержать удары как архаичных чугунных бомб, так и стальных конических снарядов нарезных орудий.

Сейчас флагманский броненосец тяжко лежит на чёрной, отражающей крупные, как вишни, звёзды воде гавани. Город Измит погружён в вечернюю негу: с близкого берега плывут волнами запахи, горелое оливковое масло, жареная рыба, кофе, перец и ещё что-то приторное, отдающее тухлятиной. Доносились гортанные возгласы – на верках береговых батарей перекликались часовые, все как один в красных фесках, перетянутые по талии широкими кушаками.

Одно слово – турки…

Адмирал вернулся в каюту. За эти полгода Турция вместе с её обитателями надоели Хорнби хуже горькой редьки. Он одинаково ненавидел восточные ароматы, звуки турецкой речи, это усыпанное крупными звёздами турецкое небо – как, впрочем, и всё связанное с Османской империей. Когда потрёпанная, нахватавшаяся ядер со старых турецких батарей эскадра приползла в Измит, адмирал не сомневался, что вынужденная стоянка не продлится больше двух недель. Вот залижут раны, получат новые снаряды взамен бессмысленно растраченных – и снова в море! Поскорее миновать Дарданеллы и двигаться на соединение с эскадрой Средиземного моря. А уж там – королевский флот найдёт, как расплатиться за унижение…

Увы, действительность поставила на этих планах жирный крест. Из западни Мраморного моря успели вырваться только «Ахиллес» и сопровождавший его шлюп «Дафна», выполнявший при эскадре роль посыльного судна – их адмирал, не медля ни дня, отослал в Александрию с подробным рапортом о своей неудаче. Сам же он намеревался наспех подлатать искалеченный «Эджинкот» («Александра» так и осталась лежать на босфорском мелководье, растерзанная взрывами русских мин и собственных снарядных погребов) и вместе с другими четырьмя броненосцами, «Султаном», «Темерером», «Хотспуром» и «Свифтшуром», покинуть негостеприимные воды.

Но – не успел. Русские успели первыми, как саркастически заметил флаг-штурман, за что и заработал от адмирала недовольный взгляд. Но что поделать, если выскочка-штурман прав? Русские каким-то чудом сумели перебросить на галлиполийские батареи (сданные прохвостами-турками без единого выстрела) несколько шестидюймовых мортир, тех самых, чьи бомбы как бумагу прошивали броневые палубы мониторов на Дунае. А ведь они были укрыты точно такой же бронёй, что и палубы его кораблей…

Мало того – турки сообщали, что кроме орудий проклятые славяне доставили в Дарданеллы и якорные мины, самое страшное своё оружие, от которого королевский флот ещё не нашёл эффективного противоядия. Сочетание крупповских мортир и минных банок не оставляло эскадре в узостях пролива ни единого шанса – вот и приходилось который уже месяц торчать в опостылевшей дыре и выслушивать донесения о том, что русские минные транспорты якобы замечены на подходах к Измиту, а ночью на рейде вахтенные разглядели неопознанные паровые катера…

Конечно, у страха глаза велики – но вдруг?.. Адмирал приказал проводить траление – ничего. Но это нисколько его не успокоило. Хорнби отдавал себе отчёт, что его тральные партии не обладают необходимым опытом для борьбы с русским чудо-оружием. Оставшийся при эскадре деревянный винтовой фрегат совершил несколько выходов в поисках таинственных минных транспортов, но задержал лишь турецкую шхуну, из-за чего пришлось долго извиняться и выслушивать пространные нарекания османских чиновников. Опасаясь новых инцидентов, Хорнби запретил повторные выходы в море – не хватало ещё и поссориться с союзниками!

При этой мысли адмирал скривился, словно раскусил зёрнышко перца. Союзники… поведение турок просто омерзительно. Да, их верфи оказывали кое-какую помощь в ремонте броненосцев – но Господь свидетель, каких нервов стоило выбить из них эти жалкие крохи! К тому же чинилась масса проволочек при доставке материалов для ремонта – с блокадой Дарданелл всё приходилось везти по суше. Так, отправленные для броненосцев Хорнби снаряды крупных калибров попали вместо Измита в Трапезунд, а треть вообще затерялась по дороге! Та же участь постигла запасные части для котлов.

Турецкие мастеровые работали из рук вон плохо: портили исправное оборудование, затягивали самый ничтожный ремонт. Масштабы же воровства и мздоимства… мы в Турции, господа, и этим всё сказано! Но – не помогали бакшиши, щедро раздаваемые портовым чиновникам и местному воинскому начальству. Сколько времени прошло, а ремонт флагманского «Эджинкота» не то что не завершился – даже толком не начался. Вот и приходится который уже месяц «сидеть на своих говяжьих костях» – так в британском флоте называют затянувшуюся якорную стоянку на одном месте, когда на дне под судном скапливается гора костей, выброшенных из корабельного камбуза. Некоторые предпочитают выражение «на своих пустых бутылках» – ну, это уж что кому ближе…

Увы, ирония не помогала – адмирал устойчиво пребывал в состоянии крайнего раздражения. Была бы его воля, он несколькими залпами главных калибров стёр бы с лица земли этот поганый городишко – и посмотрел бы, как тогда засуетятся, забегают похожие на усатых тараканов кадии, чавушбаши, бейлербеи и прочая османскочиновничья нечисть! Но – нельзя, нельзя! Специально явившийся в Измит представитель Форин Офиса уговаривал адмирала проявить терпение и выдержку, не доводить дело до крайности, не портить отношений с союзником – пусть даже и таким ненадёжным. Военные действия, объяснял дипломат, развиваются совсем не так, как планировали в Лондоне, и новый конфликт – последнее, что нужно сейчас Британии.

Вот и приходится торчать в опостылевшем Измите. Команды броненосцев сатанеют без дела, кормёжка оставляет желать лучшего, что ни день – адмиралу доносят о стычках матросов с солдатами местного гарнизона, и стычки эти день ото дня становятся всё свирепее. Вот пожалуйста – сегодня уже два трупа! Это, конечно, турки, но всё равно неприятно…

И в довершение прочих бед – судовые запасы джина подходят к концу! Пополнить их здесь, в Измите, не представляется возможным: турки – правоверные мусульмане и не употребляют не то что джин, но даже пиво. Снабжение по морю прервано повстанцами-корсарами, разбивающими любую турецкую посудину, а затребованный из Александрии груз спиртного безнадёжно затерялся на просторах Османской империи…

Адмирал присел к столу и развернул газету, и настроение его, и без того мерзкое, провалилось ниже трюмного льяла. На первой же странице – статья о мятеже суданских фанатиков. Как там называют их предводителя – аль-Махди? Вот уж действительно дикий народ… Однако эти дикари легко расправились с посланными против них отрядами египетского хедива, и пришлось двинуть из Каира вверх по Нилу британский экспедиционный корпус.

Адмирал поискал дату – телеграмма из Каира пришла неделю назад. Что ж, нет сомнений, что бравые томми с лёгкостью расправятся с возомнившими о себе дикарями, вооружёнными копьями и древними кремнёвыми карамультуками. Махди там или не Махди – туземцы должны запомнить карающую мощь Британии!

Балканы, Османская империя

Март – август 1878 г.

Мирные переговоры начались почти сразу после того, как эскадра адмирала Хорнби убралась прочь из Босфора. Сначала было заключено перемирие, и только после завершения весенней кампании на Балтике договаривающиеся стороны уселись за стол переговоров всерьёз. С инициативой проведения мирного конгресса выступил от имени кайзера канцлер Германии Отто фон Бисмарк; он же предложил в качестве места для встречи сонный нейтральный Триест. Австро-венгерский кабинет, настороженный тектоническими переменами, происходящими на Балканах, не возражал; императора Франца- Иосифа представлял на конгрессе министр иностранных дел граф Андраши. Франция ограничилась присылкой не самого крупного чиновника с набережной Кэ д’Орсе; представителей же Великобритании на конгрессе не было вовсе. Россию представлял канцлер светлейший князь Горчаков, а вот о том, что касается турецкой делегации, следует поговорить отдельно…

За несколько дней до объявленной даты начала конгресса Европу взбудоражила новость: султан Османской империи и девяносто девятый халиф Абдул-Гамид II безвременно покинул подлунный мир, не выдержав тяжкого груза свалившихся на него несчастий. Во всяком случае, так было сказано в официальном заявлении Бурсы (туда после взятия русскими Константинополя перебралось турецкое правительство).

Газетчики всего мира немедленно предположили самоубийство султана, сломленного позором военного поражения; кое-кто говорил и о загадочном недуге, сведшем его в могилу за считаные дни. Действительность, как водится, оказалась куда проще и очевиднее: Абдул-Гамид, и сам пришедший к власти в результате дворцового переворота в 1876 году вместо низложенного заговорщиками брата Мехмеда Мурада, разделил участь предшественника. Только вот в крепость (или, как говорили злые языки, в дом скорби) его никто заточать не стал – султана прирезали на пороге собственной спальни.

А, собственно, чего вы хотели? Да, в первые дни своего восшествия на престол Абдул-Гамид снискал всеобщую любовь и популярность. Он посещал казармы, не гнушался офицерскими застольями, был доступен и прост в обхождении. Но… катастрофическое расстройство финансов, позорно проигранная война, утрата основного союзника (Британии, получившей подряд две чувствительные оплеухи, сейчас не до Блистательной Порты) и, главное – потеря Стамбула, этой жемчужины империи, пятьсот лет утверждавшей османское господство в Европе и Азии, – кто же спустит правителю подобное фиаско?

Вдохновитель заговора, опальный генерал Мехмед Али-паша (султан не простил ему неудачи в обороне столицы и выгнал в отставку), вернул из заточения брата Абдул-Гамида и занял при нём должность великого визиря – единственного, непререкаемого советника по любым вопросам. Подверженный нервным припадкам, неумеренно пристрастившийся к спиртному (что совсем уж не подобает правителю правоверных мусульман) Мурад стал податливой глиной в руках опытного политика и прожжённого интригана. Но ведь одних интриг мало, и Мехмед Али-паша отлично понимал, что от окончательного краха Блистательную Порту может удержать только военный успех. Любой, неважно какой, – но срочно! И несказанно удивился, когда встретил в этом понимание и сегодняшнего врага, и старых друзей из Берлина – Мехмед Али-паша, при рождении носивший имя Карл Детрoа́, был выходцем из Пруссии, из семьи гугенотов. В двенадцать лет он поступил юнгой на торговый корабль, перебрался в Стамбул, где принял ислам и поступил в военное училище. Именно этот человек возглавил турецкую делегацию в Триесте – и нет ничего удивительного в том, что он внимательнейшим образом прислушивался к советам посланцев германского кайзера. Которые, как понимали все участники конгресса, заранее договорились с Россией и дули теперь в одну дудку…

Так стоит ли удивляться тому, что требования Санкт-Петербурга принимались в Триесте хоть и после некоторых проволочек, но именно в той редакции, на которой настаивал глава русской делегации канцлер Горчаков?

Итак. Царство Болгария признаётся участниками конгресса состоявшимся фактом. Албанский пашалык становится автономной заморской провинцией Османской империи. Княжество Черногория получает независимость, Османская Македония и часть Восточной Румелии отходят к Болгарскому царству. Прочие же европейские владения Османской империи, включая прочие области Восточной Румелии, илы Кыркларели, Эрдине, Текирдаг, а также европейскую часть Стамбульского ила, планировалось включить в состав Южной Славии, свежеиспечённого государственного образования, фактически же – протектората Российской империи. В наместники Южной Славии (Юго-Славии, как окрестили её газетчики) прочили великого князя Константина Николаевича, не сумевшего шестнадцать лет назад занять греческий трон и вознамерившегося представлять династию Романовых в древнем Царьграде.

Переговоры были ещё далеки от завершения, а множество мусульман, подданных султана, уже снимались с обжитых мест на Балканах и перебирались в Малую Азию. Русские военные власти им не препятствовали и даже оказывали содействие; навстречу же полноводным потоком двигались армяне, смирненские и анатолийские греки и прочие подданные султана, исповедовавшие христианство и решившие, что им будет уютнее под сенью двуглавого византийского орла.

Из Одессы, Крыма, Новороссийска ежедневно отправлялись транспорты с поселенцами. В кубанских и донских станицах выкликали охотников в новое казачье войско, балканское. Желающих было столько, что казачьи старшины были недовольны: «Что ж вы, ироды, казачков невесть куда гоните, а кто хлеб сеять будет?» Вслед за казаками снялись с насиженных мест переселенцы из великоросских губерний – учреждённое великим князем Константином благотворительное общество снабжало их деньгами на переезд и первое обзаведение. В газетах замелькали сообщения о проекте железной дороги Кишинёв – Бухарест – Константинополь, и свежеиспечённый господарь Кароль Гогенцоллерн, командовавший румынскими войсками при Плевне, только что в рот не заглядывал русскому посланнику, пространно рассуждавшему о необходимости связать столицы Российской империи, Румынии и Юго-Славии рельсовой магистралью. Тем более что правительство кайзера Вильгельма Первого готово было выделить под это начинание солидный кредит.

Так что время работало на русских, и любому наблюдателю было очевидно, что Триестский конгресс ещё не успеет завершиться, а Россия твёрдо встанет на Балканах – и отнюдь не только сапогами своих гренадеров и стрелков. Победителям всегда проще настоять на своём, особенно если никто со стороны не лезет с непрошеными наставлениями и поучениями.

Но вернёмся к маленькой победоносной войне, так нужной Мехмеду Али-паше для укрепления своего положения в политическом раскладе Османской империи. Пока газеты упражнялись в остроумии, помещая карикатуры на русского медведя, сломавшего хребет султану и готового подмять под себя все Балканы, в тени большой политики развивались процессы, непонятные широкой публике. А уж когда бомба террориста разорвала в клочья Александра Второго – процессы понеслись вскачь. Новый государь слышать не желал о мире с Англией, намереваясь сполна расплатиться за мученическую смерть отца.

Дипломаты и министры ещё ломали копья своего красноречия и изводили галлоны чернил в кулуарах конгресса, а в Османской империи уже пришли в движение скрытые силы. Войска спешно перебрасывались на запад, в Сирию и Палестину – будто не нависали над Босфором и с отрогов Кавказского хребта штыки победоносных русских гренадёров. Османские агенты пробирались караванными тропами в Йемен и Судан, сопровождая вереницы верблюдов, гружённых винтовками и золотом. Зашелестели в коридорах Каирского дворца хедива купюры, зазвякали наполеондоры и соверены – чиновникам и царедворцам делались заманчивые предложения, а тех, кто упирался, вылавливали по ночам из сточных канав египетской столицы. Вождям йеменских племён, нищим арабским шейхам и последователям аль-Махди обещали любую помощь, оружие, опытных инструкторов – лишь бы они решились повернуть оружие против инглези, высокомерных белокожих гяуров, чересчур вольготно устроившихся в землях, над которыми простёрлась длань Пророка, да благословит его Аллах, всемилостивый и всемогущий…

Над британскими оплотами на Ближнем Востоке – Аденом, Порт-Саидом, над всем Египтом, стали сгущаться тучи.

Османская империя, порт Измит

…сентября 1878 г.

Стоящий на носу шлюпки матрос ткнулся отпорным крюком в борт. Пять с половиной дюймов броневого пояса отозвались глухим стуком. Вверху, на палубе, мелькнул фонарь в руках вахтенного, раздался окрик на английском. Ленивый такой окрик, машинально отметил лейтенант Остелецкий, через силу, с позёвыванием… Похоже, матросу, дежурящему у трапа, смертельно надоела собачья вахта и он мечтает только об одном: как бы поскорее улечься на расстеленные по палубе чехлы и захрапеть, подставив щёку ласковому предутреннему бризу. Спать в душных, полных крыс и здоровенных турецких тараканов батарейных палубах – спасибо, дураков нет. На борту посудины её величества «Эджинкот» всё пропитано ленью, сном, равнодушием.

Будто это вовсе не британский броненосец… Впрочем, неудивительно – после полугодовой бессмысленной стоянки в этой турецкой дыре…

Что ж, вот он и внесёт в жизнь лайми некоторое оживление. Другой вопрос – обрадуются ли они этому?

Венечка бодро отозвался по-английски, старательно имитируя турецкий акцент:

– Офицер охраны порта желает видеть вахтенного начальника.

Матрос буркнул что-то неразборчивое и убежал, дробно стуча пятками.

– Пошли! – беззвучно скомандовал лейтенант и первым стал подниматься по трапу – удобному парадному трапу, который не убирали, похоже, уже несколько месяцев. А зачем? Почти все офицеры броненосца, как и две трети команды, на берегу, предаются пороку в виде кальяна, гашиша и восточных танцовщиц. Кому повезёт – добудут из-под полы владельца заведения бутыль вонючего друзика или греческой водки узо. Спиртное в Измите сейчас в огромном дефиците, за дрянной виноградный самогон приходится переплачивать втрое, а то и вчетверо…

Матросы, возглавляемые боцманом (все, как и сам Венечка, одетые в турецкую форму), рассыпались по палубе, беря под охрану ружейные пирамиды, веера абордажных палашей, развешанных на фальшбортах и стенках надстроек, орудия и ведущие в нижние палубы трапы. Вахтенные матросы лениво наблюдают за действиями гостей, и только мичман (и не спится же сопляку!) начинает подавать признаки беспокойства.

– Что это значит, господин офицер?

Голос у вахтенного начальника высокий, насквозь пропитанный знаменитым британским высокомерием. Сам он – высокий, с вытянутой лошадиной физиономией, украшенной россыпями веснушек. Надо же, и южное солнце их не берёт… Да, для такого что турецкий офицер, что какой-нибудь сиамский – все аборигены и совершеннейшие дикари.

– Я лейтенант флота Российской империи, – отчеканил Остелецкий, с удовольствием наблюдая, как вытягивается веснушчатая физиономия британца. – С этой минуты ваш корабль переходит под моё командование. Должен предупредить, что моим людям дан приказ стрелять при первых же признаках сопротивления. Кроме того, с баркаса, стоящего возле вашего борта, под броненосец подведены две мощные мины – и можете не сомневаться, что приставленные к ним люди без колебаний выполнят свой долг.

Англичанин открывал и закрывал рот, словно рыба, извлечённая из родной стихии. Венечка сделал многозначительную паузу, давая собеседнику возможность оценить сообщение, и продолжил:

– Так что в ваших интересах, господин офицер, удерживать нижних чинов от опрометчивых действий.

Снизу послышались ещё два толчка, донеслась гортанная турецкая речь. На палубу по трапу хлынули редифы – оборванные, воняющие потом, табаком и прогорклым оливковым маслом.

– Изволите видеть, наши новые союзники помогают взять судно под контроль, – объяснил лейтенант. – Давайте не будем терять времени, и проводите-ка меня к командующему эскадрой адмиралу Хорнби. Ведь он, кажется, на борту?

Англичанин наконец справился с замешательством.

– Прошу вас подождать несколько минут, господин офицер. Мне надо доложить адмиралу…

– Не трудитесь, – обаятельно улыбнулся Венечка. – Вот мы сейчас вместе и доложим.

И, бесцеремонно отстранив собеседника, решительно зашагал на шканцы. Продравшие глаза вахтенные наконец-то сообразили, что происходит нечто странное, и провожали Остелецкого оцепеневшими взглядами. Другие испуганно косились на усатых редифов, многозначительно поигрывающих длинными винтовками с примкнутыми штыками. А те, кому довелось в своё время встретиться с российскими моряками или побывать в русских портах, угрюмо смотрели на матросов с карабинами и револьверами, чьи лица и характерные речевые обороты мало напоминали подданных повелителя правоверных.

…коварство русских общеизвестно…

– Вахтенный офицер сказал, что вы подвели под «Эджинкот» мину, – угрюмо буркнул Хорнби. – Это правда?

– Даже две, – с готовностью подтвердил Венечка Остелецкий. Он чувствовал себя слегка неуверенно – не каждый день вот так запросто беседуешь с адмиралом на кормовом балконе его флагмана. Который ты к тому же только что захватил и угрожаешь поднять на воздух.

– В каждой мине полтора пуда французского пироксилина. Запалы гальванические. Катер отошёл на несколько саженей от борта, и, когда минный кондуктор замкнёт цепь, взрывом его не заденет.

– А как же вы? – адмирал испытующе глянул на наглого юнца. – Не боитесь потонуть вместе с нами?

Лейтенант усмехнулся. Ему отчаянно хотелось выдать в ответ что-нибудь многозначительное, пафосное, чтобы можно было потом вставлять в исторические романы. Но – сдержался.

– Боюсь, разумеется, я ведь тоже живой человек. Но сейчас речь не обо мне, а о вас и ваших подчинённых. Думайте скорее, ваше превосходительство.

Хорнби, набычась, смотрел на близкий, не дальше полутора кабельтовых, берег. Небо над минаретами Измита, над крышами портовых мастерских и зубчатыми стенами береговых батарей медленно серело.

…точно йоркширский племенной бугай! – хихикнув, подсказал внутренний голос. – Таких любят изображать во «Всемирной иллюстрации», в материалах с сельскохозяйственных выставок. Вон как зенки кровью налились – как бы удар не хватил…

– Ваше превосходительство, извольте принять решение, – осторожно напомнил Венечка. – Люди на палубе напряжены до последней крайности. Не приведи Господь, кто-нибудь схватится за саблю, выпалит – не поручусь, что у минёра на катере не сдадут нервы. Согласитесь, не хотелось бы погибнуть так глупо. Отдайте приказ прекратить сопротивление, и множество людей останется в живых.

Хорнби гневно выпрямился. «Да как он смеет, сопляк…»

– Я не сдам свой флагман русским!

– И не надо, – согласился Остелецкий. – Вы сдадите его Османской империи. Тем более что это будет до некоторой степени восстановлением справедливости. Ваше адмиралтейство, помнится, перед самой войной присвоило построенный для Турции броненосец? Как он назывался, «Сьюперб»? А ведь турки исправно за него заплатили. Как и бразильянцы, которых вы ограбили с той же непосредственностью.

– Этого требовали интересы Британской империи… – начал было Хорнби и осёкся, поймав насмешливый взгляд русского.

На палубе стоящего неподалёку «Султана» часто застучали винтовки. Адмирал привычно пошарил в поисках бинокля – не нашёл. Но и без бинокля он ясно видел, как посыпались в воду с кормового свеса фигуры в белых матросских робах.

Словно в ответ, на палубе «Эджинкота» хлопнуло несколько выстрелов, раздались крики, загудели гневные голоса.

Венечка хлопнул ладонью по резному ограждению балкона.

– Что, ваше превосходительство, дождались? Учтите, вся пролившаяся кровь на вашей совести!

И потянул из кобуры длинный револьвер. Адмирал попятился.

Дверь, ведущая в адмиральский салон, с треском распахнулась. Адмирал попятился – на балконе возник здоровенный матрос. Усы у него загибались чуть не до уголков глаз, словно у заправского янычара, но широкие скулы и нос картошкой не позволяли обмануться по поводу его происхождения.

– Так что, вашбродие, англичашки бузотёрят!

Язык тоже не выдавал в новоприбывшем подданного повелителя правоверных.

– Тех, кто на палубе, мы уняли, уложили мордами вниз, и турок приставили стеречь. А те, что в низах сидят, – лаются, ломятся наверх, стреляют из люков. Что прикажете делать? Может, македонок им туда набросать?

И продемонстрировал (почему-то адмиралу) чугунный, размером с крупное яблоко, шар с торчащим коротким фитилём.

Венечка сложил руки на груди.

– Как видите, ваше превосходительство, мы неплохо подготовились к этой вылазке. Македонки – возможно, вам незнаком этот термин, так балканские патриоты называют свои самодельные бомбы – тоже начинены пироксилином и эффект производят довольно серьёзный.

Хорнби живо представил, что натворят несколько бомбочек в тесных, забитых человеческими телами межпалубных помещениях. Его передёрнуло.

– Так вы решайте, пока не поздно, – продолжил лейтенант. – А ты, голубчик, – он обратился к боцману, – распорядись накрыть люки чехлами, что ли, да навалите на них чего потяжелее. Пусть посидят, одумаются. Только посматривайте, как бы в орудийные порты не повылезали, потонут ещё сдуру!

Усач понятливо кивнул и застучал башмаками по трапу. Лейтенант повернулся к Хорнби.

– К тому же посмотрите вот туда…

И указал на медленно сереющее небо. На его фоне у входа в гавань вырисовывались мачты и трубы боевых кораблей.

– Эскадра Хасан-паши, – прокомментировал русский. – Это на случай, если вы, ваше превосходительство, заупрямитесь всерьёз. Я понимаю, глупо сравнивать выучку турецких и британских моряков, как, впрочем, и мощь флотов Османской и Британской империй. Но здесь и сейчас они превосходят вас числом по меньшей мере вдвое. И это не считая береговых батарей Измита, которые тоже, надо полагать, не станут сохранять нейтралитет.

– Вы застали нас врасплох, – ответил адмирал. Голос его был бесстрастен, но глаза не обманывали – тусклые, потухшие, они были налиты безнадёжностью и отчаянием. – Все мои офицеры, кроме вахтенных, на берегу. Как, впрочем, и матросы. На броненосцах остались стояночные вахты и те, кто наказан за всяческие провинности. Увы, в этой гнусной дыре разложение команд идёт невиданными темпами…

– Старые добрые традиции королевского флота, – насмешливо сощурился лейтенант. – Плеть, ром и содомия[2], не так ли? Да, наивно было бы ждать от них самопожертвования…

Тишину снова разорвали выстрелы – на этот раз палили на «Инконстане».

– Кому ещё неймётся… – начал брюзгливо лейтенант, но договорить не успел. Громовой рык взрыва заглушил все прочие звуки. Над фрегатом вырос огненный столб, огненно-яркий в предрассветном сумраке. Остелецкий видел, как повалилась за борт грот мачта, как обречённый фрегат лёг на правый борт и стал стремительно погружаться в неглубокие воды гавани.

– Это не ваши мины, – прохрипел Хорнби. Ладони его, покрытые с тыльной стороны редкими седыми волосками, судорожно сжимались и разжимались. – Коммандер Мак-Класки предпочёл смерть бесчестью.

Лейтенант коротко глянул на собеседника.

– Вы ему завидуете?

Гул голосов на палубе перекрывали короткие, требовательные команды на русском и турецком языках.

– Как видите, ваше превосходительство, матросы решили пожить ещё немного, – холодно заметил Остелецкий. – И не стали дожидаться вашего позволения сдаться. А я ведь вас предупреждал!

Хорнби дёрнулся, будто его кольнули шилом, и повернулся к лейтенанту. Лицо его приобрело тёмно-морковный цвет.

– Вы… всё, что вы тут творите, – это бесчестно! Это против правил цивилизованной войны!

– А науськивать нигилистов на убийство государя – это честно? А устраивать кровавую бойню в чужой столице – это не против правил?

В глазах русского сверкала такая ярость, что Хорнби невольно вздрогнул.

– Вы не сможете доказать…

Остелецкий пожал плечами.

– Я и не собираюсь, ваше превосходительство. Пусть в этих тонкостях разбираются дипломаты и историки. Лет эдак через пятьдесят. А сейчас начинается самое интересное. Правда, вы не сможете принять в этом участие – но и в положении зрителя, согласитесь, есть свои преимущества. Или вас больше привлекает выбор сэра Эстли Купера?

Физиономия адмирала сменила морковный оттенок на королевский пурпур. Намёк на командующего эскадрой специальной службы, пустившего себе пулю в лоб после сдачи эскадры специальной службы, был слишком прозрачен.

– Да как вы смеете?! Мальчишка…

– Смею, ваше превосходительство, ещё как смею. Vae victis[3] – так, кажется, у Тита Ливия?

Обернёмся назад и поинтересуемся: как вышло, что российские моряки оказался в самом логове заклятого врага? Перемирия перемириями, но война, самое жестокое русско-турецкое противостояние за последние полвека, официально ещё не закончилась. А тут – «союзники», чужая форма на русских матросах и османские редифы под командованием лейтенанта-черноморца… да что творится на этом свете?

А между тем всё довольно просто. После злодейского убийства императора его сын и наследник (которого в нашей истории назвали Миротворцем) и слышать не пожелал о мире с Англией. Тем более что война, вопреки истерическим прогнозам Милютина и мрачным предсказаниям Горчакова, развивалась довольно успешно: британскому льву подпалили усы там, где это меньше всего ожидалось, – на море. Но этого показалось мало только что вступившему на престол государю, и он проводил долгие часы в своей любимой Гатчине взаперти с канцлером, великим князем Николаем Николаевичем и военным министром, изучал депеши из Триеста и Кабула и… план, наконец, сложился. Коварный, вероломный – и в силу этого сулящий успех.

Как заведено в мировой политике, самые важные дела нередко решаются отнюдь не на конгрессах, а на тайных переговорах между лицами, стоящими в тени ключевых политических фигур. Эмиссары Санкт-Петербурга обратились напрямую к Мехмеду Али-паше при посредничестве некоего лица, приближённого к канцлеру Бисмарку. О чём они говорили, мы с вами никогда не узнаем (подобные вещи охраняются почище любых военных секретов), однако можем оценить результат. После недели тайных переговоров (проводившихся, к слову сказать, на немецком языке, родном для двоих из трёх участников переговоров) Мехмед Али-паша согласился, что потерю европейских владений Османской империи недурно было бы компенсировать приобретением равноценного куска. А именно – Египта, который хоть и числится формально в составе Османской империи, но султан не обладает там реальной властью. Это унизительное положение длилось с конца прошлого века, когда под сень пирамид явились солдаты Наполеона. Потом их сменили англичане, которых, в свою очередь, вышвырнул вон блистательный Мухаммад-Али, утвердивший на берегах Нила независимую от Стамбула власть. Но это, разумеется, не могло продолжаться долго. В 1869 году француз Лессепс открыл Суэцкий канал, а египетский хедив Исмаил-паша не нашёл ничего лучшего, как уступить контрольный пакет акций этого выгоднейшего предприятия Лондону. Островитяне энергично взялись за дело: крепко обосновались в Порт-Саиде, Суэце и Адене, бесцеремонно оттяпанном у турок ещё в 1839 году и с тех пор стерегущем подходы к Баб-эль-Мандебскому проливу. Одновременно, пользуясь мягкотелостью хедива и продажностью его высших чиновников, британцы стали наращивать своё присутствие в самом Египте, и к текущему, 1878 году достигли в этом немалых успехов. Разумеется, это вызывало недовольство у египтян и особенно – в офицерской среде, где сильно было турецкое влияние.

Именно этим и решили воспользоваться Мехмед Али-паша и его партнёры по закулисным интригам. Главным призом в этой игре был, разумеется, Суэцкий канал, и именно вокруг него строились основные расчёты.

Удары были спланированы жёстко и цинично. За месяц до них суданские племена, подогретые турецким золотом и турецкими же посулами, взбунтовались против влияния северных соседей, объявили джихад и вырезали один за другим несколько египетских военных отрядов, посланных для их усмирения. Вождь восставших, назвавший себя аль-Махди, призывал правоверных на север; перепуганный хедив обратился за помощью к англичанам и помощь эту получил – немногочисленные английские части в сопровождении египетской конницы и четырёх речных канонерок двинулись вверх по Нилу и 2 сентября высадились на берег близ грязной суданской деревеньки Омдурман.

Этого-то и добивались заговорщики. В первых числах сентября в Каире начался военный мятеж. Одновременно взявшиеся за сабли арабские и йеменские племена нацелились на Суэц, Порт-Саид и Аден. Турецкие войска под предлогом защиты канала немедленно заняли Порт-Саид – британский гарнизон составляли всего две роты Нортумберлендского пехотного полка, стрелков, а из военных кораблей на рейде присутствовали два деревянных шлюпа и парусный фрегат. Заняв Порт-Саид (англичане предпочли не принимать боя и убыли на кораблях в Александрию), турки погрузились на баржи и двинулись по каналу на юг, в сторону Суэца. Одновременно турецкие боевые корабли миновали Босфор (разумеется, с согласия русских) и присоединились возле Мармары к эскадре Хасана-паши. А на борт отстаивавшихся в Измите британских броненосцев эскадры Мраморного моря поднялись турецкие редифы и переодетые в турецкую форму русские моряки.

И Мехмед Али-паша, и его партнёры отлично понимали, что Британия ответит на столь наглый выпад, и ответит жёстко. Да, почти все сухопутные силы заняты бессмысленной и утомительной Нильской экспедицией. Но в колоде Великобритании имелся другой козырь, неоднократно проверенный, до сих пор бивший любую карту, которую противник мог выложить на зелёное, цвета морской волны сукно мировой политики. Броненосцы Средиземноморской эскадры спешно разводили пары на Мальте, и, чтобы противостоять этой грозной силе, Османской империи понадобится всё, что она сможет наскрести. В том числе только что захваченные броненосцы адмирала Хорнби, команды которых предстояло укомплектовать (по крайней мере частично) русскими моряками. Таково было требование Санкт-Петербурга, и Мехмед Али-паше пришлось скрепя сердце согласиться. Тем более что обученных артиллеристов в османском флоте остро не хватало, а русские убедительно доказали, что не привыкли разбрасывать снаряды впустую.

Вот и получилось, что лейтенант Остелецкий в составе отряда из полутора дюжин русских офицеров и трёх сотен матросов принял живое участие в диверсии против эскадры адмирала Хорнби. А уже наутро Венечка сдал захваченный «Эджинкот» союзникам-османам и перебрался на броненосный таран «Хотспур». Следующие три дня на судно грузили уголь и снаряды (они волшебным образом нашлись и, конечно, ни в каком не Трапезунде), одновременно осваивая незнакомую технику. В предстоящих сражениях Венечке предстояло выполнять обязанности старшего артиллериста.

«New York Herald», САСШ

…августа 1878 г.

Телеграммы из Каира:

…Восстание так называемых дервишей, сторонников аль-Махди, набирает силу. Британский экспедиционный отряд под командованием полковника Горацио Китченера успешно миновал пороги между селениями Валь-Хальфа и Хартум и движется вверх по Нилу, сопровождаемый вдоль берега сильным отрядом египетской кавалерии. Не приходится сомневаться, что превосходная британская организация и современная военная техника (в составе отряда кроме скорострельных полевых орудий имеются картечницы) в ближайшее время восторжествуют над фанатизмом дервишей и…

«С.-Петербургские ведомости»

…сентября 1878 г.

Нам пишут из Рима:

…Телеграф принёс в столицу Итальянского королевства известие о жуткой резне в Адене. Дикие йеменские племена, захватившие город после упорных, кровопролитных боёв, выставили вокруг порта частокол из копий с насаженными на них головами европейцев и их туземных прислужников. Есть сообщения о массовом насилии над захваченными белокожими женщинами.

Командир стоявшего в порту британского фрегата приказал стрелять картечью по запрудившим набережные толпам местных жителей, после чего пустил себе пулю в лоб. Жертвы среди мирного населения…

«Wiener Zeitung», Вена

…сентября 1878 г.

Наш корреспондент сообщает из Калькутты:

…Войска афганского эмира при поддержке русского казачьего отряда миновали Хайберский проход. Провинция Пешавар охвачена восстанием. Немногочисленный отряд индийских стрелков под предводительством британских офицеров укрылся в крепости Джамруд и с трудом отбивается…

«Berliner Börsen-Courier», Берлин

…сентября 1878 г.

Срочно из Суэца:

…Арабские племена, предпринявшие штурм города, отражены с большими людскими потерями. В самом Суэце бушуют пожары после артиллерийской бомбардировки, предпринятой невесть откуда взявшейся у арабов артиллерией. В устье Суэцкого канала затоплено два парохода с бутовым камнем, предназначенным для возводящихся вспомогательных сооружений. Телеграфный провод, проложенный вдоль канала, перерезан арабами во многих местах. Ходят упорные слухи о судах с войсками, идущих со стороны занятого турками Порт-Саида. Представитель Германского Ллойда выразил глубокую обеспокоенность в связи с неизбежными перебоями коммерческого судоходства по этой важнейшей торговой артерии…