Читать книгу Повседневная жизнь в Северной Корее - Барбара Демик - Страница 5

Беженцы, спасающиеся от Корейской войны

Долговязый пятнадцатилетний подросток Чон Сан прилежно учился и с детства делал успехи в математике и естественных науках. Его отец, сам в некоторой степени несостоявшийся интеллектуал, строил большие планы в отношении своих детей, особенно талантливого старшего сына. Мечтал о том, что мальчик выберется из их провинциального городка и продолжит обучение в Пхеньяне. Если Чон Сан возвращался домой после девяти вечера или не успевал сделать домашнее задание, отец немедленно брался за палку, предназначенную для наказания непослушных детей. Для того чтобы поступить в такое престижное учебное заведение, как Университет имени Ким Ир Сена, мальчику необходимо было получать высокие оценки в школе и выдержать две недели строгих экзаменов в Чхонджине. Хотя Чон Сан только недавно стал старшеклассником, у него уже были карьерные планы, и времени на знакомства с девушками не оставалось. Он не мог позволить себе внимать зову природы.

Чон Сан гнал от себя блуждающие мысли, которые в самый неподходящий момент мешали ему сконцентрироваться. Но, как ни старался, вытеснить из памяти образ коротковолосой девушки, топтавшейся у входа в кинотеатр, не удавалось. Он ничего не знал о ней. Как ее звали? Была ли она так красива, как ему запомнилось? Или это память сыграла с ним злую шутку? Можно ли хотя бы узнать, кто она такая?

Разыскать ее оказалось на удивление легко. Ми Ран была из тех девочек, которые не остаются незамеченными молодыми людьми, и, стоило Чон Сану упомянуть ее короткую стрижку в разговоре с друзьями, они тут же поняли, о ком идет речь. Мальчик, с которым Чон Сан занимался боксом, жил в той же «гармошке», что и Ми Ран. Как бы невзначай болтая с приятелем, Чон Сан выудил у него кое-какие сведения о девушке, а тот обещал пошпионить за ней.

Соседи без конца судачили о Ми Ран и ее сестрах. Многие отмечали, что девочки выросли одна красивее другой. Они были высокие, спортивные, что очень ценится в Северной Корее, к тому же талантливые. Самая старшая занималась пением, другая рисовала. Все сестры превосходно играли в волейбол и баскетбол. Соседки-сплетницы про них говорили: «До чего же красивые и умные девушки! Обидно только, что родились в такой недостойной семье!»

Проблема заключалась в отце Ми Ран – тихом сухопаром человеке, который, как и многие другие в этом районе, работал в шахте. Он был плотником, ремонтировал деревянные балки на месторождении, где добывали каолин – глину, используемую для изготовления керамики. Единственное отличие этого неприметного человека от других состояло в том, что он не пил. В то время как другие шахтеры обильно поглощали сжигающее внутренности кукурузное зелье или, если могли себе это позволить, местную рисовую водку соджу, отец Ми Ран не брал в рот ни капли. Он не хотел употреблять ничего, что могло бы развязать ему язык и заставить говорить о прошлом.

Тхэ У, отец Ми Ран, родился в 1932 году в той части страны, которая позднее вошла в состав Южной Кореи – врага КНДР. Независимо от того, как давно кореец уехал из родных мест, своим домом он называет место, где жили его предки по отцовской линии. Тхэ У был выходцем из провинции Южный Чхунчхон, расположенной на другой стороне полуострова, недалеко от побережья Желтого моря. Это тихая сельская местность с изумрудно-зелеными рисовыми полями столь же гостеприимна, сколь непривлекателен Чхонджин. Деревня находилась близ небольшого городка Сосана (он состоял из ряда домов, вытянувшихся вдоль полоски сухой земли, которая пересекала похожие на шахматную доску рисовые поля). В 1940-х годах все в поселке было сделано из глины и соломы, даже мяч, который пинали на улице мальчишки. Источником жизни здесь считался рис, выращивание которого требовало изнурительной работы: пахота, посев и пересадка саженцев – все это делалось вручную. Жители деревни еле-еле сводили концы с концами, но семья Тхэ У жила чуточку лучше других. Их крытый соломой дом был немного больше других домов. Семья имела 2000 пхенов земли, что приблизительно составляет 0,66 га. Дополнительные деньги приносила небольшая мельница, где соседи могли перемолоть рис или ячмень. Дедушка Ми Ран занимал достаточно высокое положение, чтобы иметь двух жен. Двоеженство в то время не считалось чем-то из ряда вон выходящим, но закон признавал только первый брак. Тхэ У был первенцем от второй жены и единственным мальчиком в семье. После него родились две девочки, которые обожали брата и неотступно следовали за ним по пятам – к его неудовольствию, зато к радости его друзей, потому что сестры постепенно превратились в красивых девушек-подростков.

Тхэ У не был старшим в своей компании, зато был прирожденным вожаком. Когда ребята играли в войну, ему всегда доставалась роль генерала. Приятели называли его маленьким Наполеоном. «Он был прямой и решительный. Говорил твердо, и его слушали, – рассказывал Ли Чон Хон, друг детства Тхэ У, до сих пор живущий в той деревне. – А еще он очень неплохо соображал».

Как и многие сыновья фермеров, отец Ми Ран учился до пятнадцати лет: сначала в начальной школе, потом в средней. Языком обучения был японский. Япония захватила Корею в 1910 году, свергла последнего из корейских императоров, после чего методично уничтожала корейскую культуру и насаждала собственную. В первые годы оккупации пожилые мужчины в деревне были вынуждены отрезать косу, которую корейцы традиционно носили связанной в пучок под черной шляпой. Им пришлось взять японские имена. Японцы взимали непомерные налоги – половину, а то и больше урожая риса – под тем предлогом, что этого требовала война в Тихом океане. Молодых мужчин и женщин отправляли в Японию опять же для военных нужд, а девушкам приходилось заниматься проституцией, удовлетворяя сексуальные потребностей солдат (проституток в те годы эвфемистически называли «женщинами для утешения»). Крестьяне, которые выращивали рис, ненавидели японцев, без чьего позволения не могли сделать и шагу.

15 августа 1945 года император Хирохито объявил по радио о капитуляции Японии. Потребовалось несколько дней для того, чтобы новость добралась до деревни. Услышав ее, ребята побежали в казармы, в которых были размещены японские войска, и обнаружили, что военные в спешке ушли, бросив свои личные вещи. Время оккупации осталось в прошлом. У жителей деревни не было денег, чтобы устроить праздник, но они с ликованием выбежали на улицу, поздравляя друг друга. «Да здравствует Чосон[2]!» – кричали они. Корейцы верили, что вернули себе свою страну и теперь могут сами распоряжаться собственной судьбой.

Пока японский император читал свое заявление по радио, на другой стороне земного шара, в Вашингтоне, округ Колумбия, два молодых офицера совещались над географической картой, пытаясь решить судьбу Кореи. В Вашингтоне почти ничего не знали об этой глухой японской колонии. Уже существовали тщательно разработанные планы послевоенной оккупации Германии и Японии, но о Корее вспомнили только теперь. Японцы правили в этой стране тридцать пять лет, и их внезапный уход мог вызвать опасное состояние безвластия. Соединенные Штаты были обеспокоены возможностью захвата Кореи Советской Армией в качестве плацдарма на пути к главной цели – Японии. В Вашингтоне росло недоверие к недавнему союзнику по Второй мировой войне. За неделю до капитуляции Японии советские войска уже вступили в Корею с севера и были готовы продвигаться дальше. Пытаясь умиротворить СССР, американцы передали ему во временную, как они считали, опеку северную часть Кореи. Один из офицеров по имени Дин Раск, который позднее стал государственным секретарем США, хотел, чтобы столица Сеул осталась в американском секторе. Пытаясь найти удобный способ разделить полуостров, два армейских офицера просто провели границу по 38-й параллели.

Линия раздела не имела никакого отношения к корейской истории или географии. Корея – небольшой, похожий на палец полуостров, омываемый Японским морем на востоке, Желтым – на западе. От Китая страну отделяют реки Амноккан (по-китайски Ялуцзян) и Туманган (по-китайски Тумыньцзян, она же Туманная). В ландшафте нет ничего такого, что предполагало бы естественное разделение на две части. До японской оккупации Корея на протяжении многих веков была единой. С 1392 года она управлялась династией Чосон, чье царствование оказалось одним из самых долговечных в мировой истории. Еще раньше, в начале нашей эры, на полуострове сложилось три противоборствующих феодальных государства. Политические разногласия раскалывали страну на западную и восточную части: восточная естественно тяготела к Японии, а западная – к Китаю. Разделение между Севером и Югом, совершенно чуждое сознанию местных жителей, было придумано в Вашингтоне и навязано им извне. Если верить историческому анекдоту, Эдварду Стеттиниусу, тогдашнему госсекретарю, пришлось спрашивать у подчиненных, где находится Корея.

Разделение по примеру Германии привело корейцев в ярость. В конце концов, во Второй мировой войне они были не агрессорами, а жертвами. Как самоуничижительно говорили о своей стране сами жители Кореи, страдающие от соперничества сверхдержав, она оказалась «креветкой среди китов».

Ни одна из противоборствующих внешних сил не была готова пойти на уступки, чтобы обеспечить независимость Кореи. Сами корейцы разделились на десяток с лишним конкурирующих группировок, многие из которых симпатизировали коммунистам. Проведенная по карте временная демаркационная линия вскоре превратилась в постоянную границу. В 1948 году под руководством 70-летнего Ли Сын Мана – закостенелого консерватора, получившего докторскую степень в Принстоне – была создана Республика Корея. Боец антияпонского сопротивления Ким Ир Сен при поддержке Москвы быстро последовал его примеру и объявил о создании Корейской Народно-Демократической Республики – Северной Кореи. Линия раздела, проходящая по 38-й параллели, в конце концов превратилась в заросли длиной почти 250 км и шириной 3,2 км, вдоль которых протянулись окопы, насыпи, колючая проволока, противотанковые рвы. Пограничные укрепления усилили артиллерийскими установками и противопехотными минами.

Каждая из сторон утверждала, что именно она представляет законное правительство Кореи. Война была неизбежна. В воскресное утро 25 июня 1950 года, еще до рассвета, войска Ким Ир Сена на советских танках штурмовали границу. Они быстро захватили Сеул и продвигались на юг до тех пор, пока от Южной Кореи не остался лишь клочок прибрежной территории на юго-востоке – окрестности города Пусана. Дерзкая высадка в Инчхоне морского десанта – сорока тысяч американских солдат под командованием генерала Дугласа Макартура – вернула Южной Корее все то, что удалось захватить коммунистам. В коалицию ООН кроме Соединенных Штатов и Южной Кореи входили войска еще пятнадцати стран, среди которых были Великобритания, Австралия, Канада, Франция и Нидерланды. Они отбили Сеул и продвинулись севернее Пхеньяна. Тем не менее, когда они подошли к реке Ялу, в бой вступила Народно-освободительная армия Китая и отбросила их назад. Еще два года войны лишь усугубили безвыходность положения. К 27 июля 1953 года, когда было подписано соглашение о прекращении военных действий, почти 3 млн человек числились убитыми, полуостров лежал в руинах. Граница проходила примерно по той же 38-й параллели. Даже по меркам ХХ века это была жестокая и безрезультатная война.

Когда коммунисты вторглись в страну, Тхэ У уже исполнилось восемнадцать лет. Его отец к тому времени умер, и молодой человек стал главой семьи, поддержкой для матери и сестер. Южная Корея была плохо подготовлена к боевым действиям: личный состав ее армии насчитывал только 65 000 человек, что составляло примерно четверть численности северокорейских войск. Стране нужны были все хоть сколько-нибудь годные к военной службе мужчины. Некоторые крестьяне-рисоводы поддерживали Север, поскольку после разгрома Японии их экономическое положение не улучшилось, а коммунисты, по слухам, раздавали народу землю. Но большинство молодых людей оставались аполитичными. «В те дни мы не разбирали, где левые, а где правые», – вспоминал Ли Чон Хон. Однако, каковы бы ни были твои взгляды, выбирать не приходилось: в южнокорейскую армию призывали всех.

Тхэ У дослужился до звания сержанта. Последний бой его подразделения состоялся недалеко от деревни Кимхуа, что в 40 км к северу от 38-й параллели. Кимхуа (позднее переименованная в Кумхуа) оказалась одной из вершин «железного треугольника», как американцы прозвали стратегически важную долину, окруженную гранитом гор. В двух других углах этого треугольника находились Пйонгганг и Чхорвон. В долине проходили самые тяжелые бои последнего этапа войны, когда китайцы, ожидая скорого перемирия, продвигались на юг. В ночь на 13 июля 1953 года три подразделения китайской армии – примерно 60 000 солдат – неожиданно атаковали южнокорейские войска и войска союзников. По воспоминаниям одного американского военного, коммунисты начали бомбить позиции ООН около половины восьмого вечера, а около десяти стали стрелять осветительными патронами, чтобы показать противнику, как «горы и долины будто ожили от движения тысяч солдат». Сигналы горна звучали со всех сторон, и союзники могли видеть бегущих по направлению к ним китайцев. «Это было невероятно! Похоже на сцену из фильма», – рассказывал бывший американский военнослужащий. В течение недели, не переставая, шел дождь, и «по холмам текли потоки воды, смешанной с кровью».

Тхэ У, к тому времени переведенный в санитарную часть, нес на носилках раненого, когда его подразделение окружили китайцы. Всего за две недели до подписания перемирия отец Ми Ран вместе с пятью сотнями других солдат и офицеров был взят в плен.

На этом его жизнь как гражданина Южной Кореи завершилась. Отец Ми Ран никогда не рассказывал о том, что с ним случилось в плену. Наверняка условия его содержания были не лучше тех, которые считались обыкновенными в северокорейских лагерях. Ха Че Сок, другой военнопленный (позднее ему удалось бежать), писал в своих мемуарах, что люди теснились в грязных бараках, не имея возможности помыться или почистить зубы. Волосы кишели вшами, необработанные раны – личинками насекомых. Раз в день заключенным давали рис и соленую воду.

После прекращения военных действий состоялся обмен пленными, в ходе которого коммунисты освободили 12 773 заключенных, из них 7 862 жителя Южной Кореи. Но еще тысячи, может быть, десятки тысяч военнопленных, в том числе Тхэ У, так и не вернулись домой. Когда на вокзале в Пхеньяне их посадили в поезд, они подумали, что поедут в Южную Корею. Но вместо этого, вспоминает Ха, их отправили на север, в богатый углем горный район, растянувшийся вдоль китайской границы. Новый лагерь военнопленных под названием «Строительная часть Министерства внутренних дел» был построен недалеко от месторождения. Добыча угля в Северной Корее – работа не только грязная, но и очень опасная, так как в шахтах часто случаются обвалы или пожары. «Жизнь военнопленного ломаного гроша не стоила, – писал Хо. – Каждый день, отправляясь в шахту, я содрогался от страха. Чувствовал себя коровой, которую ведут на бойню: я никогда не знал, выйду ли живым».

В 1956 году северокорейское правительство издало указ, по которому южнокорейские военнопленные могли получить гражданство КНДР. Это означало, что худшее (то есть угольные шахты, строившиеся второпях и потому подверженные частым обвалам и пожарам) осталось позади, но домой южане уже никогда не вернутся. Тхэ У отправили в Мусан – неприметный городок в провинции Северный Хамгён у китайской границы – на месторождение железной руды. Все шахтеры были выходцами из Южной Кореи и жили вместе в общежитии.

Там работала одинокая девушка девятнадцати лет – кандидатка в старые девы. Слишком угловатая, чтобы считаться красивой, она была по-своему привлекательной: в ее целеустремленности чувствовалась духовная и физическая сила. Девушка страстно хотела выйти замуж, чтобы отделиться от матери и сестры, с которыми жила. Мужчин брачного возраста после войны было мало. Заведующий общежитием познакомил ее с Тхэ У. Парень был невысок (с нее ростом), но сквозь налет угольной пыли просвечивала какая-то мягкость, учтивость. Девушка почувствовала прилив жалости к этому одинокому молодому человеку. В том же году они поженились.

Тхэ У быстро приспособился к жизни в Северной Корее. Смешаться с толпой оказалось достаточно легко. Корейцы были единым народом – хан нара, как они любили говорить. Северяне и южане не имели характерных различий во внешности. Пхеньянский акцент часто высмеивали за его сходство с гортанным наречием Пусана. В хаосе военных лет корейское население окончательно перемешалось. Опасаясь преследований со стороны коммунистов, десятки тысяч северян, среди которых были землевладельцы, предприниматели, христианские священнослужители и японские коллаборационисты, бежали на юг. Сторонники коммунистического строя (их было меньше) бежали на север. Бесчисленные толпы людей, не имевших определенных политических пристрастий, просто бежали: с юга на север или с севера на юг – туда, куда их бросала война. В результате этого брожения северянина от южанина стало не отличить.

Вскоре после женитьбы Тхэ У и его молодую жену перевели на другое месторождение около Чхонджина, где их никто не знал. Казалось бы, у соседей не было никаких оснований подозревать, что у молодого человека темное прошлое, но такова особенность Северной Кореи: там обязательно находится кто-нибудь, кому все обо всех известно.

После войны Ким Ир Сен в первую очередь решил отделить друзей от врагов. Начал он с верхов, расправившись с потенциальными конкурентами. Вождь избавился от многих товарищей по оружию, вместе с которыми в Маньчжурии боролся против японских оккупантов. Приказал арестовать членов-учредителей Коммунистической партии Южной Кореи. Во время войны эти люди были очень полезными, но теперь стали не нужны и от них ничто не мешало избавиться. Потом прошли другие чистки. Страна начинала походить на древнюю империю китайского образца, где безраздельно господствовал Ким Ир Сен.

Разобравшись с верхушкой, вождь обратил внимание на простых людей. В 1958 году с целью полной реорганизации общества он приказал разработать комплексную систему классификации всего населения Северной Кореи по критерию политической лояльности. Во время культурной революции в Китае 1960–1970-х годов хунвейбины («красная гвардия») тоже боролись с «приспешниками капитализма», что привело к беспорядочному террору, при котором сосед доносил на соседа. В КНДР система работала методично и без ошибок. Каждый человек должен был пройти через восемь проверок анкетных данных. Классификация под названием сонбун учитывала прошлое родителей, бабушек, дедушек и даже троюродных братьев и сестер. Разные этапы «чистки» носили вдохновляющие названия: сначала «Чуткое руководство партии», а в 1972 и 1974 годах, когда классификацию усовершенствовали, наступила пора «Внимания к человеку».

В то время как фактически страна возвращалась к феодальным порядкам, душившим ее в прошлом, с трибун кричали о преобразовании общества в духе XX века. Раньше корейцы были связаны кастовой системой, почти столь же жесткой, как в Индии. Высокопоставленные лица носили белые рубашки и высокие черные шляпы из конского волоса, а рабы ходили с деревянными ярлыками на шее. Старая классовая структура в значительной степени опиралась на учение китайского философа Конфуция, который считал, что общество строится иерархически. Ким Ир Сен объединил наименее гуманные элементы конфуцианства со сталинизмом. На вершине пирамиды вместо императора находился вождь со своей семьей. Остальные люди делились на тех, кто составлял классовую основу, на колеблющихся и врагов. Эти классы, в свою очередь, включали в себя 51 категорию.

К представителям враждебного класса относились кисэн (артистки, которые, подобно японским гейшам, могли оказывать богатым клиентам и другие услуги), гадалки и шаманы, именуемые мудан (последние принадлежали к низшему классу и при монархии). Согласно докладу о состоянии прав человека в КНДР, составленному на основе показаний беженцев, к низам общества относились также политически неблагонадежные:

Члены семей богатых фермеров, торговцев, промышленников, землевладельцев или тех, чье частное имущество было полностью конфисковано, прояпонски и проамерикански настроенные граждане, чиновники-реакционеры, перебежчики с юга… буддисты, католики, изгнанные государственные служащие и те, кто помогал Южной Корее во время Корейской войны.

Тхэ У как бывший южнокорейский солдат занимал место, близкое к основанию пирамиды, хотя были и такие, кому повезло еще меньше: эти люди (около 200 000 человек, то есть 1 % населения) находились в пожизненном заключении в лагерях образца советского ГУЛАГа. Ну а таким, как отец Ми Ран, просто запрещалось жить в Пхеньяне или занимать лучшие участки земли ближе к югу, где почва была плодороднее, а климат теплее. Тхэ У и мечтать не мог о вступлении в Трудовую партию, которая, подобно коммунистическим партиям Китая и Советского Союза, распределяла номенклатурные должности.

За неблагонадежными гражданами присматривали окружающие. Все население Северной Кореи разделено на так называемые инминбаны (народные группы), объединяющие примерно двадцать соседствующих семей и осуществляющие контроль за личной жизнью человека. Каждую группу возглавляет избранный руководитель, который сообщает властям обо всем подозрительном (обычно это женщина средних лет). Северокорейцу низшего ранга было практически невозможно продвинуться по службе. Личные дела хранились в местном отделении Министерства государственной безопасности, а в горной провинции Янгандо держали копии документов, на случай если кто-то осмелится что-нибудь изменить в своем личном деле. По такой общественной лестнице можно двигаться только вниз. Даже если человек принадлежит к элите, то есть является родственником правящей семьи или занимает высокий государственный пост, за определенные провинности он может быть лишен привилегированного положения. Но если человека причислили к врагам, то это уже навсегда. В чем бы ни заключалось прегрешение, оно остается пятном на всю жизнь. Новая социальная структура столь же незыблема, как и система каст, принятая в былые времена. Грехи отцов передаются по наследству детям и внукам.

Людей, родившихся с таким грузом, в Северной Корее называют «дурная кровь». К этой категории относились Ми Ран, а также ее брат и три сестры. Они считались запятнанными на всю жизнь, и перспективы их были столь же ограниченными, как у Тхэ У.

Ребенком Ми Ран ничего не знала о беде, которая настигла ее еще до рождения. В семье предпочли не рассказывать детям о южнокорейском происхождении их отца. Зачем им заранее знать, что лучшие школы и лучшие рабочие места будут для них недоступны, что вскоре их жизнь зайдет в тупик? Если они это поймут, к чему им тогда прилежно учиться, заниматься музыкой и участвовать в спортивных соревнованиях?

Северокорейцам не сообщают о присвоенной им социальной категории, поэтому тот факт, что официальная репутация семьи запятнана, бросался в глаза не сразу. Однако дети не могли не замечать за своим отцом некоторых странностей. Этот чудаковатый одинокий человек, казалось, нес на плечах тяжелое бремя. У него не было родственников. Он не только не говорил о своем прошлом, но и вообще разговаривал очень мало. На вопросы отвечал односложно и почти шепотом. Тхэ У чувствовал себя наиболее комфортно, когда ремонтировал что-нибудь в доме и, сосредоточившись на своем деле, имел право молчать.

От самоуверенного мальчишки, всегда игравшего роль генерала, не осталось и следа. За него говорила жена, передавшая дочерям рост и спортивное телосложение. Когда нужно было приструнить детей или выяснить отношения с соседом, это делала она. А у мужа если и было свое мнение, то держал он его при себе. В тех редких случаях, когда ему удавалось приобрести газету (для Северной Кореи это роскошь), Тхэ У молча читал ее при свете единственной в квартире сорокаваттной лампочки. Никто не знал, что он думал о последних великих начинаниях Ким Ир Сена, о которых с гордостью писала местная газета или «Нодон Синмун», рупор Трудовой партии. Верил ли Тхэ У тому, что читал? Был ли убежденным сторонником режима?

Пассивность отца нередко раздражала Ми Ран. Только позднее она поняла, что иначе ему было не выжить: он подавлял себя, чтобы не привлекать лишнего внимания. Многие из тысяч южнокорейских солдат, пытавшихся ассимилироваться в КНДР, оказались не столь осторожными и поплатились за это. Мать позднее рассказала Ми Ран, что четверых приятелей, работавших с отцом в шахте, казнили за незначительные нарушения дисциплины, а трупы сбросили в общую могилу. Чтобы выдвинуть обвинение против человека, принадлежащего к враждебному классу, не требовалось собирать улики. Иронической интонации при упоминании Ким Ир Сена или ностальгической реплики о Южной Корее было вполне достаточно, чтобы у человека начались серьезные проблемы. Категорически запрещалось говорить о Корейской войне и о том, кто ее начал. Как утверждала официальная историография (а другой в КНДР и не существует), первой границу пересекла вовсе не северокорейская, а южнокорейская армия – по наущению американцев. «Американские империалисты отдали марионеточной клике Ли Сын Мана приказ развязать Корейскую войну», – писали в газете «Нодон Синмун». А все те, кто помнил, что действительно произошло 25 июня 1950 года (Какой кореец мог это забыть?), предпочитали держать язык за зубами.

Подрастая, дети стали отдавать себе отчет в том, что прошлое отца осложняет им жизнь. Обязательное образование заканчивается в 15 лет, дальше юноши и девушки сдают экзамены для поступления в старшие классы. Те, кого не принимают, отправляются работать на заводы, угольные шахты и т. п. Но брат и сестры Ми-Ран были уверены в том, что смогут продолжить учебу. Они были умны, хороши собой, могли похвастаться атлетическим телосложением, о них с похвалой отзывались преподаватели и одноклассники. Если бы дети Тхэ У были менее талантливы, они, возможно, легче пережили бы отказ в продолжении образования.

У старшей сестры Ми Ран, Ми Хи, было прекрасное сопрано. Соседи собирались, чтобы послушать ее, пела ли она популярные в Корее слащавые народные песни или оды Ким Ир Сену. Ее часто приглашали выступать перед публикой. Певческий талант очень ценится в Северной Корее, где мало у кого есть проигрыватели и магнитофоны. К тому же Ми Хи была настоящей красавицей: один художник даже написал ее портрет. Казалось бы, у нее имелись все данные для поступления в театральное училище. Узнав, что ее не приняли, она несколько дней рыдала. Мать наверняка догадывалась о причине отказа, но все же пошла в училище и потребовала объяснений. Директор посочувствовала, но ничем не смогла помочь. Она объяснила, что с таким сонбуном, как у Ми Хи, в училище не принимают.

В отличие от старших сестер, Ми Ран не обладала никакими особенными художественными или спортивными талантами, но тоже была привлекательной и хорошо училась. Когда ей исполнилось пятнадцать лет, в школу пришли серьезного вида люди в темных костюмах. Их командировало Пятое отделение Центрального комитета Трудовой партии с целью отбора девушек для обслуживания руководящей элиты. Отобранные проходили подготовку в лагере военного образца, а затем отправлялись на службу в резиденции высокопоставленных чиновников. Девушкам запрещалось возвращаться домой, но их семьям выдавали в качестве компенсации дорогие подарки. Было непонятно, какую именно работу выполняли те, кто попадал в число избранных. Говорили, что девушки выполняют обязанности секретарш и горничных, развлекают хозяев. А некоторые, по слухам, становились наложницами своих боссов.

«Ты ведь понимаешь, Ким Ир Сен и Ким Чен Ир – живые мужчины, как и все другие», – шепотом сказала Ми Ран подружка, чья двоюродная сестра прошла отбор. Ми Ран кивнула, постеснявшись признаться в том, что вообще-то не совсем понимает, о чем идет речь. Северокорейские девочки ее возраста не знали, кто такие наложницы, но были уверены: служить партийному руководству в любом качестве чрезвычайно почетно. Такой чести удостаивались только самые умные и красивые.

Когда комиссия вошла в класс, девочки чинно сидели за партами по двое и тихо ждали. Ми Ран была в школьной форме и кедах. Члены комиссии ходили меж длинными рядами парт, время от времени останавливаясь и приглядываясь.

«Встань», – приказал один из них, подойдя к парте Ми Ран. Ей подали знак пройти в учительскую. Когда она туда вошла, там уже ждали четыре другие девочки. Члены комиссии пролистали личное дело Ми Ран, измерили ее рост – 160 см (Ми Ран была одной из самых высоких в классе). Девочку забросали вопросами. Как она учится? Какой у нее любимый предмет? Здорова ли она? Не жалуется ли на какое-либо недомогание? Ми Ран отвечала спокойно и, как ей казалось, правильно.

Больше ее не вызывали. Не то чтобы она хотела расстаться с семьей, но отказ всегда ранит самолюбие.

К этому времени детям стало ясно: в прошлом их семьи есть какой-то изъян. Они начали подозревать, что раз у отца нет родственников на севере, то он, наверное, пришел с юга. Только вот при каких обстоятельствах? Должно быть, он убежденный коммунист, героически вставший на сторону армии Ким Ир Сена. Но однажды брат Ми Ран добился правды. Сок Чу несколько месяцев готовился к вступительным экзаменам в педагогическое училище и прекрасно знал ответы на все вопросы, поэтому, когда ему сказали, что он не прошел, он гневно потребовал объяснений.

Правда ошеломила его. Детям сызмальства навязывалась официальная версия новейшей истории. Американцы считались воплощением зла, а южнокорейцы – их никчемными приспешниками. Ученики школ тщательно рассматривали фотографии северокорейских городов, подвергнутых массированным бомбардировкам со стороны США. Ребята читали о том, как американские и южнокорейские солдаты, ухмыляясь, вонзали штыки в тела беззащитных мирных жителей. Школьные учебники изобиловали описаниями зверств врагов, которые сжигали, давили, резали, расстреливали и отравляли невинных людей. Поэтому Сок Чу был так поражен, узнав, что его собственный отец воевал на стороне янки. Впервые в жизни парень напился. Он убежал из дома и две недели жил у приятеля, пока тот не убедил его вернуться к родителям.

«Он все-таки твой отец», – сказал друг. Этот аргумент подействовал. Как любой корейский мальчик, тем более единственный сын, Сок Чу знал, что должен чтить родителей. Парень вернулся домой и упал на колени, умоляя о прощении. Первый раз в жизни он увидел, как отец плачет.

Детям очень долго не открывалась правда об отце, и узнали они ее последними, когда соседи давно уже сплетничали о том, что Тхэ У был солдатом в южнокорейской армии. Инминбан получил указание пристально следить за их семьей. Как только Чон Сан выяснил имя девочки, которую встретил возле кинотеатра, ему стали известны и слухи о неблагонадежности ее отца. Молодой человек прекрасно понимал, что связь с такой семьей ставит под угрозу его карьерные планы. Он не был трусом, но, как и другие северокорейцы, воспитывался в духе конфуцианства и верил, что пришел на этот свет для того, чтобы исполнять желания отца, а тот хотел видеть его студентом Пхеньянского университета. Для поступления туда требовались не только отличные оценки, но и безукоризненная характеристика. Малейшая неосторожность могла разрушить парню все планы, тем более что его семья тоже была не без проблем.

Отец и мать Чон Сана родились в Японии, где к концу Второй мировой войны жило около двух миллионов корейцев различного социального происхождения: люди из знатных семей, которые отправились туда учиться, те, кого принудительно вывезли на работу в военной промышленности, и те, кто просто приехал на заработки. Некоторым удалось разбогатеть, но все равно они оставались представителями национального меньшинства и к ним нередко относились с презрением. Они жаждали вернуться на родину. Но на какую родину? После раздела Кореи японские корейцы тоже разделись на два лагеря. Те, кто поддерживал КНДР, стали членами организации «Чхонрён» – Ассоциации корейских граждан в Японии.