Читать книгу Луна над Эдемом - Барбара Картленд - Страница 5

Лорд Хокстон решил обсудить возникшую проблему с губернатором, рассчитывая, что тот поможет ему найти жену для Джеральда.

Он не знал лишь, как ему объяснить, что помолвка его племянника с Эмили Ладгроув расстроилась, но, едва приступив к разговору, обнаружил, что Эмили уже опередила его.

Внук графа Абердина сэр Артур Гордон, с которым лорд Хокстон был немного знаком еще до своего отъезда в Англию, всегда держался с суровым достоинством, внушавшим его подчиненным не только уважение, но и благоговейный страх.

Когда в 1883 году он занял пост губернатора Цейлона, остров все еще не мог оправиться от экономического кризиса, вызванного гибелью кофейных плантаций, однако многие уже начали исследовать возможности выращивания не только чая, но и хинного дерева.

Сэр Артур принял личное участие в этих проектах, особенно его заинтересовало разведение чая. Он послал людей с инспекцией в Лоолекондеру, к Джеймсу Тейлору, и на плантацию лорда Хокстона, и их отчет произвел на него крайне благоприятное впечатление. Позже он сам посетил некоторые чайные плантации.

Тейлор и лорд Хокстон, которые сразу прониклись к нему симпатией, с легкостью убедили его, что разведение чая способно вернуть Цейлону былое процветание.

Но больше всего лорду Хокстону нравилась в сэре Артуре та решительность, с которой он демонстрировал одинаковое отношение ко всем расам.

Как раз перед самым отъездом лорда Хокстона в Англию губернатор пригрозил лишить своего покровительства Европейско-Коломбийский клуб, который собирался исключить из числа своих членов представителей коренного населения.

Еще бо́льшую популярность принесло ему то, что он защищал интересы деревенских старост и отстаивал имущественные права буддийских храмов.

По сравнению со своими предшественниками он был самым просвещенным и прогрессивным губернатором.

При нем была восстановлена ирригационная система, завершено сооружение мола в порту Коломбо, первый камень в основание которого был заложен принцем Уэльским еще в 1875 году, расширена железнодорожная сеть и начато строительство новых дорог, протяженность которых должна была составить около 260 миль.

Глядя на него, лорд Хокстон думал, что живущим в Англии трудно представить, какой безграничной властью обладает губернатор Цейлона. Он не просто управлял, он царствовал, окружив себя всеми атрибутами королевской власти.

У него были резиденции в Коломбо, Нуваре, Чилаве, Канди и Джафне; его телохранители из коренных жителей были более внушительны, чем бифитеры[2], а во время поездок по стране его сопровождал сикхский кавалерийский взвод.

Кроме того, его личную охрану обеспечивал британский полк, а путешествовал он лишь в собственном поезде.

Все дипломатические ноты, направленные в адрес королевы, проходили через его руки. Последнее слово всегда оставалось за ним, а каким оно будет, не знал никто, кроме него самого.

Помня о том, что сэр Артур был истинным аристократом, к тому же облеченным огромной властью, лорд Хокстон не мог решить, стоит ли рассказывать ему о поведении Эмили Ладгроув.

В конце концов он решил не упоминать о ее отношениях с капитаном О’Нилом, но вовсе не потому, что боялся повредить ее репутации. Просто он испытывал симпатию к Патрику О’Нилу и считал, что с такой женой он и так хлебнет горя.

Однако когда лорд Хокстон вошел в кабинет губернатора, тот отпустил секретаря и сказал с улыбкой:

– Я догадываюсь, о чем вы хотите поговорить со мной, Хокстон. Мисс Ладгроув уже сообщила мне, что намерена выйти замуж за капитана О’Нила.

Лорд Хокстон ничего не ответил, и сэр Артур продолжал:

– Я понимаю, что это поставило вас в затруднительное положение, вы же привезли ее на Цейлон с целью выдать замуж за своего племянника. Если верить доходившим до меня слухам, этому молодому человеку необходима жена, которая смогла бы оказать на него благотворное влияние.

Лорда Хокстона не удивило, что губернатор так хорошо осведомлен о поведении Джеральда.

Он был гораздо проницательнее, чем это могло показаться, и, хотя многие думали, что посреди пышного великолепия Квинз-Хауса губернатор полностью оторван от повседневных забот, на самом деле он был в курсе всего, что происходило не только в Коломбо, но и в других уголках страны.

– Боюсь, ваше превосходительство, что мой племянник выставил себя последним дураком, – признал лорд Хокстон.

– Это случается со многими молодыми людьми, когда они впервые попадают сюда, – ответил сэр Артур, – и вы знаете не хуже меня, Хокстон, что всегда найдутся желающие помочь молодому человеку спустить денежки.

– Это правда, – нехотя согласился лорд Хокстон. Он припомнил некоторые веселые ночи, проведенные им самим в Коломбо в первые дни пребывания на Цейлоне. Однако он слишком дорожил деньгами, чтобы тратить их на сомнительные удовольствия и дешевых женщин, которых подсовывали всем новичкам, прибывающим из Англии.

Однако позже он завел себе любовницу, очень хорошенькую португалку, жившую в Канди. Он навещал ее, когда дела позволяли ему ненадолго покинуть свою плантацию, и эта связь длилась много лет, хотя мало кто знал об этом, потому что лорд Хокстон не любил распространяться о своей интимной жизни.

Поэтому известие о том, что слухи о скандальном поведении Джеральда дошли даже до губернатора, задело его гордость.

– Нам следовало бы уделить больше внимания вашему племяннику, когда он только приехал, – задумчиво произнес сэр Артур. – Он несколько раз обедал у нас, но, как вы сами знаете, приемы в губернаторском дворце отличаются официальностью и, несомненно, должны были показаться молодому человеку утомительно скучными. Как сообщил мне мой секретарь, мы посылали вашему племяннику приглашение на рождественский бал, но он не ответил.

Лорд Хокстон лишь стиснул зубы. Дурные манеры всегда выводили его из себя. Когда он познакомился с Джеральдом в Англии, он решил, что тот по крайней мере умеет вести себя, как полагается джентльмену.

– Вопрос в том, – продолжал губернатор, – что вы теперь собираетесь предпринять в отношении этого молодого человека?

– Я намерен подыскать ему жену, ваше превосходительство, – решительно заявил лорд Хокстон. – Я приехал сюда в сопровождении девушки, которую Джеральд выбрал сам, но, поскольку ситуация изменилась, я должен постараться по мере возможности поправить положение и найти ему другую.

Сэр Артур рассмеялся:

– В этом весь вы, Хокстон! У вас репутация человека, который никогда не отступает перед трудностями. Что ж, могу сказать лишь одно – Джеральду Уоррену повезло, что у него такой дядя!

– Естественно, мне понадобится ваша помощь.

Губернатор снова рассмеялся.

– Боюсь, что в этом вопросе я мало чем смогу быть вам полезен. Уверяю вас, что в моем доме нет ни одной прелестной незамужней молодой дамы. Тем не менее я надеюсь, что вам легко удастся найти подходящую кандидатуру в одной из многочисленных английских семей, проживающих в Коломбо. – Он сел за стол и приложил руку ко лбу: – Дайте-ка подумать. Я не очень знаком с семьями военных, но мне кажется, что кое у кого из офицеров имеются дочери, которых еще не успели похитить юные пылкие лейтенанты.

– Я предпочел бы девушку, которая уже давно живет в Коломбо, – сказал лорд Хокстон. – Я привык видеть лишь положительные стороны жизни на Цейлоне и зачастую забываю, что люди, поселившиеся здесь недавно, не всегда легко привыкают к здешним довольно своеобразным условиям.

– Вы имеете в виду вынужденное одиночество жизни на плантации, – серьезно произнес сэр Артур. – Боюсь, Хокстон, что редкая девушка сможет смириться с таким унылым существованием. Простите мне эти слова, но, едва увидев мисс Ладгроув, я сразу понял, что она не годится для такой жизни.

– Я и сам теперь это вижу, – согласился лорд Хокстон, – но ее выбирал не я, а Джеральд.

– А вы уверены, что он безропотно согласится с вашим выбором?

– Он сделает так, как ему скажут, если, конечно, он не хочет, чтобы я отправил его назад в Англию, – заявил лорд Хокстон. – И в этом случае ему придется самому заработать себе на проезд, потому что я не намерен оплачивать его возвращение!

Он произнес это решительным, жестким тоном, так хорошо знакомым всем, кто работал с ним.

Губернатор бросил на него испытующий взгляд и тихо сказал:

– Играть роль всесильного Бога там, где дело касается любви и брака, очень опасно. Вы можете обжечься, Хокстон.

– Я приму к сведению ваше предупреждение, – ответил лорд Хокстон, – но тем не менее, ваше превосходительство, я по-прежнему рассчитываю на вашу помощь.

– Я видел список гостей, приглашенных сегодня к обеду, сказал губернатор, – и боюсь, что никто из них не заинтересует вас. Лучше всего повнимательнее присмотреться к прихожанам, которые соберутся завтра утром в церкви. – Он увидел выражение лица лорда Хокстона и с улыбкой добавил: – Поскольку вы остановились в Квинз-Хаусе, вам не хуже моего известно, что вы должны сопровождать губернатора на утреннюю службу.

– Я готов исполнить свою обязанность.

– Это вовсе не такое тяжелое испытание, как вы думаете, – продолжал сэр Артур. – Я дал указания викарию, чтобы проповеди длились не более пятнадцати минут.

На следующее утро лорд Хокстон, сидя в серой каменной церкви Святого Петра, находившейся неподалеку от Квинз-Хауса, и разглядывая собравшихся, подумал, как были бы удивлены те, кто считает Цейлон оторванным от мира уголком, если бы увидели присутствовавших здесь обольстительных дам, одетых по самой последней моде.

Платья из тафты, шелка, атласа и кисеи, отделанные кружевами, тесьмой, пуговками и бантами, поражали изысканной роскошью.

То же самое можно было сказать об очаровательных шляпках, украшенных цветами и перьями, которые красовались на элегантно причесанных головках.

Лорд Хокстон и раньше слышал, что воскресный день в Коломбо превращается в настоящий парад мод, но, поскольку до сих пор он ни разу не присутствовал на службе в столичной церкви, он был удивлен, увидев столько европейцев в числе собравшихся. Он обратил внимание, что многие женщины были очень хороши собой.

Тем не менее он подозревал, что даже самые изысканно одетые дамы были лишь женами армейских офицеров или государственных служащих.

Позади европейцев расположились коренные жители, еще более живописно одетые в цветастые хлопчатобумажные и шелковые сари, окрашенные, как было известно лорду Хокстону, с помощью специальных составов, секретом которых в совершенстве владели местные ткачи.

Яркие, сочные краски и разнообразие тканей, от тончайшего газа до расшитого золотом шелка, делали их похожими на цветочную россыпь на фоне серых каменных стен церкви.

В дверях церкви губернатора встретил облаченный в стихарь викарий, который, согласно традиции, проводил его к скамье, помещавшейся возле самого алтаря, на которой лежали удобные бархатные подушечки и молитвенник, украшенный британским гербом.

Напротив губернаторского места стояли скамьи для хора, за которыми располагался орган. Когда началась служба, лорд Хокстон обратил внимание, что за органом сидит молодая женщина, одетая в белое хлопковое платье и уродливую черную шляпку, завязанную черными лентами под подбородком.

Он подумал, что рядом с роскошными туалетами собравшихся здесь дам ее одежда поражала суровостью и аскетизмом. Затем он с удивлением заметил на задних скамьях хора пять фигурок, одетых так же, как и она.

На всех пятерых девушках были одинаковые белые хлопковые платья, черные шляпки и черные перчатки; на талии – узкие черные пояски.

Лорд Хокстон поначалу решил, что это специальная форма для женщин, поющих в хоре, но губернатор, заметив его недоуменный взгляд, прошептал ему на ухо:

– Это шесть дочерей викария!

– Шесть? – не смог сдержать изумленного восклицания лорд Хокстон.

– Его жена умерла два года назад, – сказал губернатор, прикрывшись молитвенником, – и с тех пор он с удвоенным пылом клеймит нас за наши грехи и грозит нам геенной огненной.

Лорд Хокстон с интересом посмотрел на викария. Это был высокий, изможденный на вид мужчина, который в молодости, очевидно, был довольно красив. Однако сейчас его облик поражал болезненной худобой и смертельной бледностью; он производил впечатление человека, сознательно лишающего себя всех радостей жизни. Глядя на его горящие фанатизмом глаза, лорд Хокстон решил, что, должно быть, жизнь его дочерей состоит из одних суровых ограничений и лишений.

Он принялся с новым интересом разглядывать их. Самая старшая была довольно хорошенькой, насколько он мог разглядеть под широкими полями ее шляпки. Остальные, по всей видимости, были еще совсем детьми. У всех был нежный овал лица, крохотные вздернутые носики и огромные любопытные глаза, которые, не мигая, оглядывали собравшихся.

Казалось, ничто не ускользало от внимания старшей из девушек, той, что играла на органе. Когда одна из ее младших сестер заерзала на своем месте, она быстро обернулась и одернула ее. Потом она протянула маленькому темнокожему мальчугану раскрытый молитвенник, потому что тот, по всей видимости, совсем растерялся и не мог найти нужное место в своем собственном.

В перерывах между игрой на органе она поворачивалась к хористам, чтобы следить за их поведением.

«Очень компетентная молодая особа», – подумал лорд Хокстон, заметив, что она снова раскрыла молитвенник и протянула его другому малышу, который, очевидно, не имел ни малейшего понятия, что ему нужно делать.

Когда она встала с места, лорд Хокстон обратил внимание на ее изящную стройную фигурку, которую, как это ни удивительно, не могло скрыть даже уродливое платье из грубого хлопка.

Лорд Хокстон достаточно долго жил на Цейлоне и сразу понял, что платья дочерей викария были сшиты из самого дешевого материала, который носили лишь самые бедные местные жители.

Губернатор сказал, что их мать умерла два года назад. Это означало, что либо викарий настоял на долгом утомительном трауре, который вошел в моду в Англии, либо из-за того, что их шляпки были все еще достаточно новыми, бедные девушки будут продолжать ходить в них до тех пор, пока те окончательно не износятся.

Хор поднялся и принялся петь псалмы, и лорд Хокстон вынужден был отдать должное мастерству, с которым старшая из дочерей викария играла на этом стареньком органе. Безусловно, она была искусной музыкантшей.

В течение всей службы он думал об этой семье, пытаясь нарисовать себе картину их жизни. Прослушав проповедь, он смог лучше представить ту среду, в которой они выросли.

Несомненно, губернатор был прав: викарий просто одержим идеей греха и неизбежности самого сурового наказания. Он говорил искренне, горячо и убежденно. Викарий, конечно, усердный и самоотверженный пастырь, но лорд Хокстон решил, что в роли отца он, вероятно, невыносим.

Один раз во время проповеди викарий остановился, случайно перевернув две страницы своих записей вместо одной.

Его старшая дочь тут же повернула голову в сторону кафедры, и лорд Хокстон впервые смог рассмотреть нежный овал ее лица, маленький прямой нос и огромные глаза, издалека показавшиеся ему серыми.

У нее был высокий лоб и брови вразлет, похожие на крылья птицы. Должно быть, под черной шляпой ее светло-пепельные волосы были гладко зачесаны и уложены на затылке в пучок.

Наконец викарий разобрался со своими записями, и его дочь облегченно вздохнула. Она снова повернулась к хору и нагнулась, чтобы сделать замечание мальчугану, игравшему рогаткой, которую он достал из кармана. От неожиданности тот выронил и рогатку, и камень, который собирался запустить, и они с грохотом упали на пол. Дочь викария сделала движение, как бы пытаясь остановить его и уговорить подождать до конца службы, но было уже поздно.

Испугавшись, что лишится своего самого дорогого сокровища, мальчуган принялся шарить под ногами сидевших рядом с ним ребятишек, пытаясь отыскать рогатку. Наконец, найдя ее, он вернулся на свое место и бросил страдальческий взгляд в сторону дочери викария.

Увидев, что она нахмурилась, мальчуган виновато опустил голову, но в этот момент она встретилась глазами с одной из сестер и чуть заметно заговорщически улыбнулась.

Улыбка совершенно преобразила ее строгое лицо, и в этот момент лорд Хокстон принял решение.

Именно такая жена и нужна Джеральду, подумал он. Девушка, способная справляться с отцом-фанатиком, целым выводком сестер и непоседливыми мальчишками из хора, без всякого сомнения, сумеет держать в руках и его племянника.

Над этим стоило подумать, к тому же он чувствовал, что если кто и сумеет помочь Джеральду, то уж, во всяком случае, не разодетые в шелка и атлас дамочки, самодовольно прихорашивавшиеся и не обращавшие ни малейшего внимания на осуждающие взгляды викария.

– Расскажите мне о вашем священнике, – обратился лорд Хокстон к губернатору, сидя позднее рядом с ним в коляске, запряженной парой великолепных лошадей.

– У него очень тяжелый характер, – ответил сэр Артур. – Он постоянно жалуется мне на безобразия, которые творятся в порту и других злачных местах города. Мне приходится объяснять ему, что в обязанности губернатора не входит запрещать людям спускать деньги так, как им заблагорассудится, конечно, если только их поступки не выходят за рамки закона.

– А что вы можете сказать о его семье? – поинтересовался лорд Хокстон.

– Я едва знаком с ними, – сказал сэр Артур. – Время от времени их приглашают куда-нибудь, но, как я подозреваю, их отец, который все еще соблюдает траур по своей жене, запрещает им все, кроме молитвы. Поэтому мы иногда видим лишь старшую из сестер на собраниях церковно-приходской школы или на благотворительных мероприятиях.

– Похоже, жизнь у них невеселая, – заметил лорд Хокстон.

– Я полагаю, большинство молодых женщин в наше время сочли бы такое существование невыносимым, – согласился губернатор.

– Я читал, что распространение христианства и уровень образования на Цейлоне выше, чем во всех остальных восточных колониях.

– Я думаю, вы правы, – ответил сэр Артур. – Согласно последней переписи, у нас двести двадцать тысяч католиков, пятьдесят тысяч протестантов и около двух миллионов буддистов! – Он сделал паузу и добавил с лукавым блеском в глазах: – Кроме того, есть тысяча пятьсот тридцать два исполнителя ритуальных танцев, сто двадцать один заклинатель змей, шестьсот сорок музыкантов, играющих на тамтаме, и пять тысяч факиров и юродивых!

Лорд Хокстон рассмеялся:

– Довольно любопытная смесь!

Однако они не смогли продолжить разговор, так как коляска остановилась у ворот Квинз-Хауса.

После ланча лорд Хокстон разыскал секретаря губернатора, немолодого уже человека, который всю свою жизнь прожил в Коломбо. Он служил многим предшественникам нынешнего губернатора, которые весьма ценили его умение всегда быть в курсе всех местных дел.

– Я хотел бы услышать все, что вам известно о викарии церкви Святого Петра, – сказал лорд Хокстон.

– Зовут его Редфорд, – ответил секретарь. – Он живет в Коломбо уже двадцать два года, здесь же и женился. Он абсолютно убежден, что все обитатели Квинз-Хауса – легкомысленные, бесчувственные люди, которые не желают помочь ему в его страстном стремлении очистить город от греха и порока.

– Ему следовало бы сравнить Коломбо с некоторыми другими портовыми городами, – сухо заметил лорд Хокстон. – Он будет чрезвычайно удивлен, когда обнаружит, что жители Коломбо отличаются почти образцовым поведением, во всяком случае, на мой взгляд.

– Я бы не стал утверждать это столь категорично, милорд, но я нахожу, что наши горожане в целом достаточно благовоспитанны.

– Я всегда был в этом убежден, – сказал лорд Хокстон. – А теперь расскажите мне о миссис Редфорд.

– Она была очаровательной леди, – ответил секретарь. – Единственной, кому удавалось пробудить в нашем викарии человеческие чувства. Она родилась и выросла в Англии, а ее отец работал в Кью-Гарденс[3]. Она сопровождала его, когда он приехал сюда по приглашению губернатора, чтобы дать консультации по поводу некоторых культур, способных прижиться в здешнем климате. Она встретилась с викарием – в то время он был помощником приходского священника – и влюбилась в него. – Секретарь немного помолчал, а потом добавил: – Когда я впервые познакомился с Редфордом, он был очень привлекательным молодым человеком, но уже тогда исполненным пророческого рвения, которое, как я всегда полагал, очень трудно переносить в семейной жизни.

– И у них родилось шесть дочерей?

– Викарий всегда болезненно переживал, что у него нет сына, – пояснил секретарь. – После того как родились мисс Доминика и мисс Фейт, он назвал третью дочь Хоуп, но, к несчастью, за ней одна за другой появились на свет еще три девочки – мисс Черити, мисс Грейс и мисс Пруденс.

– Бог мой! – воскликнул лорд Хокстон. – Надо же было наградить бедных девушек такими именами![4]

– Доминике посчастливилось, – продолжал секретарь. – Она родилась в воскресенье, что и определило выбор имени[5], но остальным не повезло, и они очень страдают от этого, бедняжки.

– Могу себе представить, – заметил лорд Хокстон.

– Они все очень хорошие девушки, – сказал секретарь. – Моя жена самого высокого мнения о них. Время от времени им позволяют навещать мою дочь – она инвалид, а больше они почти нигде не бывают, потому что их отец не поощряет светских развлечений.

– Я хотел бы нанести визит викарию, – сказал лорд Хокстон. – Могу я сослаться на вас в качестве рекомендации?

Секретарь улыбнулся:

– Сошлитесь лучше на губернатора, милорд. Несмотря на все его заявления, викарий испытывает большое уважение к его превосходительству.

– Непременно последую вашему совету, – ответил лорд Хокстон.

Он отправился в дом викария к четырем часам дня, полагая, что с точки зрения светского этикета это самое удобное время для визита. Кроме того, в перерыве между службами легче всего было застать викария дома.

Дверь открыла одна из дочерей, которой на вид было лет четырнадцать. Лорд Хокстон решил, что это Черити.

Она посмотрела на него с изумлением, а когда он сказал, что хотел бы поговорить с ее отцом, застенчиво пригласила его войти в дом и отправилась на поиски викария.

Лорд Хокстон осмотрелся, обратив внимание, что комната обставлена бедно, но с большим вкусом. Портьеры были искусно сшиты из материала, который, должно быть, стоил всего несколько пенсов за ярд, но их цвет, казалось, вобрал в себя всю синеву морской воды.

На диване, однако, не было подушек; на полу, начищенном буквально до блеска, лежали всего несколько циновок, сделанных местными ремесленниками; побеленные стены были совсем голыми, за исключением одного пейзажа, написанного акварелью.

На простеньком столике у камина стояла ваза с цветами, в комнате пахло ароматической смесью из сухих лепестков, которые лежали в вазочке на подоконнике, где на них падали солнечные лучи. По случаю воскресного дня жалюзи были опущены, и лишь в нижней части окна виднелась тонкая полоска света.

Лорд Хокстон знал, что в Шотландии и в некоторых уголках Англии принято опускать жалюзи по воскресеньям, но он никак не рассчитывал столкнуться с этим на Цейлоне.

В комнату вошел викарий, всем своим видом давая понять лорду Хокстону, что тот совершил тяжкий грех, приехав с визитом в такой день.

– Вы хотели меня видеть? – спросил викарий, и лорду Хокстону он показался еще более суровым и изможденным, чем в церкви.

Мрачное черное одеяние, выступающие скулы, худое лицо и седые волосы, почти белые на висках, делали его похожим на одного из древних пророков, готовящихся призвать проклятие на головы обитателей Содома и Гоморры.

– Меня зовут лорд Хокстон.

Викарий слегка наклонил голову в знак приветствия.

– Я остановился у губернатора в Квинз-Хаусе, – продолжал лорд Хокстон. – Я позволил себе побеспокоить вас, потому что мне нужна ваша помощь, и я хотел бы обсудить с вами крайне важный вопрос.

Черити притворила за отцом дверь, ведущую в гостиную, и быстро взбежала вверх по лестнице.

Доминика была в спальне, которую они делили с Фейт. Она только что вернулась с занятий в воскресной школе, которые обычно проводились сразу после ланча, и снимала шляпку, как вдруг в комнату ворвалась Черити.

– Доминика, знаешь что? Ты даже не представляешь!

– Что случилось? Почему ты так разволновалась? – спросила Доминика.

– У папы сидит джентльмен, он приехал в одном из губернаторских экипажей. Это тот самый джентльмен, который был сегодня в церкви. Ты не могла не заметить его – он сидел рядом с губернатором, и я видела, как он улыбнулся, когда Раниль уронил рогатку.

– Это было совсем не смешно, – сказала Доминика. – Папа услышал шум и страшно рассердился. Я не могу заставить его понять, что мальчики из хора никогда не слушают его проповедей.

– А почему они должны это делать? – легкомысленно заявила Черити. – Готова поспорить, что и сам губернатор их не слушает.

– Интересно, что нужно этому господину? – задумчиво произнесла Доминика.

– У него очень важный вид, – сообщила Черити, – но мне не верится, что он приехал для того, чтобы пригласить нас на бал.