Читать книгу Искушение Торильи - Барбара Картленд - Страница 3

Маркиз Хэвингэм лихо направил великолепную четверку гнедых во двор гостиницы «Пелиган». Его дорожный фаэтон, сделанный по особому заказу, был легче и быстрее, чем другие повозки на дороге.

– Похоже, мы сегодня установили рекорд, Джим, – заметил маркиз.

– Превосходный результат, милорд. – Джим уже представил себе, как станет хвастаться им в пивной перед конюхами.

Маркиз недовольно оглядел заполненный модными колясками двор. Их здесь оказалось больше, чем он предполагал.

– Конечно же! – внезапно воскликнул он. – Донкастерские скачки! Я совсем забыл о них!

– Надеюсь, вашей светлости будет здесь удобно, – умиротворяюще произнес Джим. – Мистер Гаррис уже обо всем позаботился.

Маркиз нисколько в этом не сомневался, ибо послал камердинера вперед с багажом и мог рассчитывать по прибытии на самую уютную комнату и все необходимое для пребывания здесь.

Однако было ясно так же и то, что скачки привлекут в городок знать из дальних и ближних окрестностей. А значит, в гостинице будут царить суета, шум и гам, слуги собьются с ног от всяческих хлопот и поручений. Всего этого маркиз, проведя целый день в дороге, хотел бы избежать.

Тем не менее предпринять что-либо не представлялось возможным, и, выходя из фаэтона, Хэвингэм уже почти сожалел, что не остановился у друзей, как сделал это, направляясь на север.

– К кому ты заедешь на обратном пути? – спросила мать, прощаясь с ним.

– Я решил ехать на юг как можно быстрее, – ответил маркиз. – Откровенно говоря, мама, большинство тех, у кого я гостил по пути сюда, оказались чрезвычайно скучными людьми.

Он не стал указывать на одну из причин своего недовольства. А состояла она в том, что владельцы больших комфортабельных особняков, встречавшие его с таким гостеприимством, неизменно пытались пробудить в нем интерес к своим простоватым косноязычным дочерям. Эти маневры заставляли маркиза вспоминать об умудренных опытом, остроумных и соблазнительных женщинах, с которыми он проводил время в Лондоне.

К счастью, все они были замужем и – что не менее важно – соблюдали правила игры: в их обществе ему не грозили обручальным кольцом, с точки зрения Хэвингэма ограничивавшим свободу не хуже, чем пара наручников.

К тому же он был обручен с Берил Фернлей, и теперь навязчивое внимание к его особе вызывало крайнее раздражение. Словом, добравшись до Харроугейта, он решил, что больше не даст никому повода испытывать его терпение.

– Но ты же ненавидишь гостиницы и отели, – удивленно заметила маркиза.

– Конечно, мама, но речь идет всего лишь о нескольких ночах, а Гаррис позаботится о возможных в данной ситуации удобствах.

– И все-таки я чувствую себя спокойнее, когда ты останавливаешься у друзей, – не унималась вдова.

– Нет, я не стану этого делать! – возразил Хэвингэм. – И не надо беспокоиться, мама, я буду путешествовать инкогнито, как всегда.

Маркиз был знаменит как представитель высшего света, но особую известность он приобрел чуть ли не в каждом уголке страны как владелец конюшни с великолепными скаковыми лошадьми.

А посему, останавливаясь в гостиницах или на почтовых станциях, он пользовался одним из своих меньших титулов.

Вот и теперь Гаррис записал своего хозяина в «Пелигане» как сэра Александра Эбди, дабы избежать приставаний попрошаек, обычно досаждавших ему на скачках в Лондоне своими просьбами или же – в худшем случае – претензиями на дружбу, якобы сложившуюся во время войны.

Маркиз вошел в «Пелиган» со двора и обнаружил за дверью ожидавшего его Гарриса.

С камердинером был и старший конюх, также отправленный вперед, чтобы приглядеть за лошадьми.

– Добрый вечер, милорд, – дуэтом приветствовали они хозяина.

– Превосходная вышла скачка, Дэн, – сообщил маркиз конюху. – Новые гнедые стоят потраченных денег, до последнего пенни.

– Рад слышать это, милорд.

– Сегодня я их гнал, поэтому завтра отнесись к ним помягче, – велел Хэвингэм. – Пригляди за новым конюхом. Он торопыга.

– Будет исполнено, милорд.

Маркиз последовал за Гаррисом – сперва по узкому коридору, а затем вверх по старинной дубовой лестнице.

Поднимаясь, он прислушался к шуму в кофейне: собравшиеся на скачки, по-видимому, уже отмечали итоги состязаний: кто праздновал победу, а кто в вине топил печаль.

Гаррис провел маркиза в уютную спальню с окном и широкой кроватью под балдахином на четырех столбах.

Маркиз привык к тому, что старшие слуги не отделяют себя от своего хозяина и его собственности, а потому просто сказал:

– Я напрочь забыл о том, что в Донкастере на этой неделе скачки.

– Похоже, ваша светлость действительно забыли об этом, – ответил Гаррис. – А поскольку мы никогда не выставляем наших животных на весенние состязания, это событие, милорд, ускользнуло и из моей памяти.

– Стало быть, здесь чертовски людно теперь.

– С сожалением вынужден это признать, милорд. Но я снял отдельную комнату, и едва ли ваша светлость почувствует неудобства. – Чуть помедлив, Гаррис добавил нерешительно: – Мне очень жаль, милорд, но я вынужден признаться, что не сумел снять соседнюю спальню.

Маркиз ничего не ответил, и, помогая ему снять пальто, Гаррис продолжал:

– Это жалкая комнатушка, милорд, и я уговорил хозяина гостиницы не сдавать ее джентльменам, которые могут оказаться слишком шумными соседями. Он обещал сдать ее леди; надеюсь, она не потревожит вашу светлость.

Маркиз опять промолчал, но мысль, что кто-то может нарушить его сон стуком в соседнюю дверь, была ему неприятна. Будучи по природе своей весьма деятельным человеком, Хэвингэм предпочитал отходить ко сну в абсолютной тишине.

Зная это пристрастие своего господина, слуги всегда старались снять и соседнюю с его комнатой спальню, причем в случае необходимости с обеих сторон.

Маркиз понимал, что в подобной ситуации сделать это просто невозможно, и винил только себя, однако рассудил философски: все-таки ему повезло уже в том, что для него нашлась комната во время скачек.

Хэвингэм был уверен, что Гаррису удалось выставить из комнаты какого-нибудь горемыку, чьи слуги не смогли проявить большую щедрость.

Безусловно, камердинер щедрой рукой заплатил и прислуге, чтобы его хозяин не почувствовал невнимания к себе.

Приняв ванну перед камином и переодевшись в вечернее платье, маркиз спустился в маленькую, теплую, уютную гостиную.

Обед оказался отменным, и прислуга вела себя безупречно.

Отужинав, Хэвингэм сел у камина пригубить бренди и пролистать газеты, которыми его обеспечил Гаррис.

Маркиз с удовлетворением отметил, что участвовавшие в скачках лошади не соответствовали его стандартам и не могли бы бросить вызов его конюшне.

Не понравилось маркизу лишь одно: о его лошадях даже не упомянули, хотя это можно было сделать.

Он принял решение выступить только на скачках в Сент-Ледже в сентябре.

А вообще все свое внимание он обращал к Аскоту, потому что намеревался выиграть Золотой Кубок.

В разделе новостей он нашел привычные жалобы на сложности, которые испытывала страна, возвращаясь к мирной жизни. Сухие сообщения из парламента наводили обычную скуку. Жар очага и день, проведенный на воздухе, навевали сон, и, покончив с бренди, Хэвингэм поднялся наверх. Гаррис ожидал его, чтобы помочь раздеться.

Когда Хэвингэм ночевал в гостиницах или отелях, камердинер всегда застилал его постель домашними льняными простынями и подушками, которые они возили с собой.

– Не желает ли ваша светлость подняться завтра пораньше? – спросил Гаррис, уже успевший собрать одежду маркиза. Он покинет «Пелиган» на рассвете, чтобы совершить такое же путешествие, как сегодня, и приготовить все заранее к прибытию своего господина.

– Разбудите меня в восемь часов, – велел маркиз. – Вы приготовили для Джима мою одежду?

– Все, что нужно, – в гардеробе, милорд.

В голосе слуги слышалась обида за то, что маркиз счел необходимым проконтролировать его.

«Очень хорошо, – подумал маркиз, – что я возложил на Джима обязанности камердинера».

– Доброй ночи, милорд, – с почтением произнес Гаррис. – Надеюсь, вашу светлость не потревожат.

– И я тоже, – кивнул маркиз. Последний раз оглядев комнату, Гаррис вышел, закрыв за собой дверь.

Сняв длинный шелковый халат, маркиз бросил его на кресло и забрался в постель. Он не ошибся, посчитав ее удобной.

Погружаясь в перину, набитую гусиными перьями, Хэвингэм с удовлетворением подумал, что проведенный в одиночестве вечер ему импонирует больше, нежели скучные разговоры с хозяевами или – что еще хуже – званый обед в его честь в каком-нибудь сельском особняке.

До чего же тоскливо обмениваться любезностями с людьми, не имеющими с ним ничего общего! Утешало лишь то, что маркиз никогда более их не увидит.

Тонкие полотняные простыни холодили тело, золотое пламя в камине разгоняло мрак. Маркиз уже засыпал, когда на дубовой лестнице послышались тяжелые неуверенные шаги.

Он еще успел в полудреме подумать: «Какого черта хозяин гостиницы не застелил лестницу ковром, как делают цивилизованные люди?!» – как вдруг раздался громкий стук в дверь.

На мгновение Хэвингэму почудилось, что ломятся в его дверь. Но потом, когда звук повторился, он понял, что стучат в дверь соседней комнаты.

– Кто… это? – прозвучал негромкий женский голос. Тем не менее маркиз услышал вопрос совершенно отчетливо и разгневался оттого, что стенка между двумя комнатами оказалась слишком тонкой.

– А мине нужно передать вам кое-что, мисс, штуковину, которую вы оставили в столовой, – ответил мужской голос.

Природу странного акцента маркиз не мог определить, и вообще этот голос звучал необычно.

– Но я… я уверена в том, что ничего не забыла… внизу! – запротестовала женщина.

– Все у миня тута, мисс.

Маркиз пытался не думать о том, что происходит, но ему показалось, что женщина поднялась с постели.

В замке повернулся ключ.

– Не могу представить себе… – сказала она и чуть погодя воскликнула: – О, так это… вы!

– Да, я, – сказал мужчина совершенно другим голосом. – Вы ускользнули не попрощавшись.

– Но мне… мне нечего сказать… А у вас, сэр, нет права… разговаривать со мной.

– А я и не хочу говорить с вами.

– Вам не следовало… приходить сюда… Пожалуйста, уйдите… уйдите.

Маркизу показалось, что женщина пытается закрыть дверь. И тут она закричала:

– Нет! Нет! Нельзя сюда входить! Уходите… уходите прочь, немедленно!

– Я хочу поговорить с вами.

– Пожалуйста… оставьте меня в покое… Вы не имеете права вламываться ко мне в… спальню.

– Я уже в ней! И что вы будете со мной делать?

– У вас нет права так поступать… Я завизжу, если вы не… не уйдете… немедленно!

– Едва ли хозяин гостиницы или кто-то еще услышит вас. Они заняты внизу.

– Прошу вас… уйдите! Я уже… легла в постель… и мне… нечего сказать… вам.

– А вот я хочу сказать вам о многом! Во-первых, вы очень красивы, мисс Клиффорд. Как видите, я узнал ваше имя, хотя вы отказались назвать его мне.

– Вы должны… уйти… Это нечестно… Вы сами знаете, что не имеете права… врываться в мою… спальню подобным образом!

– Я не вижу в этом ничего плохого, и, если вы прекратите жеманничать и кривляться, мы сможем позабавиться.

– Я не знаю, что вам нужно… Уйдите, прошу вас… Уйдите, пожалуйста, оставьте меня… в покое!

– А вот этого, моя дорогая, я совершенно не собираюсь делать. Ну же, будь умницей. Какая милашка! Я давно не видел такой очаровательной женщины.

Мужчина, должно быть, шагнул вперед, и последовавший женский крик был полон страха и отчаяния.

– Нет! Нет!

Маркиз тотчас сел на постели. Это становится невыносимо, подумал он, ему не только докучают… Более того, за стеной нагло и бессовестно оскорбляют женщину.

По манере разговора, начавшегося после того, как мужчина вошел в комнату, маркиз догадался, что это некий деревенский джентльмен, который, добиваясь, чтобы ему открыли дверь, искажал речь в подражание говору слуг.

Теперь произношение свидетельствовало об известном воспитании, однако по интонации можно было судить о том, что человек этот пьян.

Маркиз отнюдь не был святым и, когда желал женщину, старался добиться ее. Тем не менее он считал недостойным подобный способ навязывать свое внимание.

И конечно, никогда не позволил бы себе приставать к беззащитной, а потому чрезвычайно ранимой женщине.

Возмущенный до глубины души, маркиз поднялся с постели, набросил халат и выскочил в коридор. Соседняя дверь была закрыта, но он вошел в комнату не постучав и сразу увидел именно то, что ожидал увидеть: молодая незнакомка в отчаянии пыталась вырваться из объятий мужчины.

В насильнике маркиз без труда узнал одного из завсегдатаев скачек. Типа этого, называвшего себя сэром Джоселином Трентоном, можно было обнаружить в баре во время каждых скачек; он и его приятели принадлежали к числу тех людей, которые всеми правдами и неправдами уклонялись от соблюдения правил жокей-клуба.

Сэр Джоселин был настолько поглощен намерением поцеловать женщину, бившуюся в его объятиях, что даже не заметил появления маркиза.

Поэтому Торилья увидела его первым.

– Помогите мне! Помогите! – взмолилась она.

Двумя шагами маркиз пересек небольшую комнатушку и, схватив сэра Джоселина за плечо, развернул его лицом к себе.

– Убирайтесь отсюда! – рявкнул Хэвингэм.

– Какого черта?! – разъярился сэр Джоселин. – Кто вам позволил вмешиваться…

Но тут он понял, к кому обращается, и умолк.

– Убирайтесь!

Маркизу больше не пришлось повторять это слово.

Сэр Джоселин приоткрыл было рот, словно собравшись то ли объяснить свое поведение, то ли оспорить право маркиза отдавать ему приказания, но тут же передумал.

Негодуя, но и не медля, теряя остатки достоинства, он выбежал из комнаты, и каблуки его застучали по дубовой лестнице.

Маркиз посмотрел на спасенную им женщину и тотчас оценил ее молодость и красоту.

Светлые волосы незнакомки рассыпались по плечам, спускаясь почти до груди, а глаза, круглые от ужаса, казалось, занимали половину лица.

Она шагнула от стены и промолвила с дрожью в голосе:

– Благодарю вас… благодарю вас за то, что вы… спасли меня. Я не знала… я не знала, что… делать.

– Вы попали в ужасное положение, – согласился маркиз. – Но теперь ваш обидчик не вернется, только заприте свою дверь и больше не открывайте ее.

– Я… это было очень… глупо с моей стороны… но я просто не думала… мне не могло и присниться… что на свете существуют… такие мужчины.

Маркиз не мог сдержать улыбку.

– Ну а теперь, когда вы знаете, что это не так, больше не забывайте об осторожности.

– Я… буду осторожна, – ответила она, – и еще раз благодарю вас… очень-очень.

– Тогда давайте спать и забудем о случившемся, – успокоил ее маркиз, словно ребенка.

Он вышел в коридор, закрыв за собой дверь, и ключ в замке юной соседки повернулся прежде, чем он успел войти в свою комнату.

Отходя ко сну, маркиз решил, что вполне может понять сэра Джоселина, воспылавшего страстью к красавице, ночевавшей за соседней дверью.

Подгулявший дворянчик сказал, что давно не видел подобной женщины, и маркиз был солидарен с ним.

Ему захотелось узнать, кто она и почему путешествует в одиночестве. Тут он вспомнил, что сэр Джоселин назвал незнакомку мисс Клиффорд.

«Фамилия довольно обычная, – подумал маркиз, – и она, безусловно, принадлежит леди, волосы которой светятся, как весеннее солнце». Неожиданный поэтический оборот вызвал в душе Хэвингэма умиротворение, и он уснул.

Прошло немало времени, прежде чем испуганное сердце Торильи забилось ровнее, и, возвратившись в постель, она еще долго дрожала.

Ей трудно было представить, что джентльмен может попытаться обманом проникнуть в ее спальню.

Она заметила его внимание к себе еще в кофейне, где этот человек сидел в компании прочих джентльменов. По мере того как менялись блюда, они становились все развязнее. Торилья поняла, что там пьют без меры.

Она сидела с другими пассажирами дилижанса за столом в дальнем углу; некоторые мужчины пили эль, а дамы ограничивались водой.

Путешествующих в дилижансе обслуживали последними, пищу им подавали холодную и не ублажали аппетитными блюдами, которые подавали остальным посетителям.

Торилья слишком устала, чтобы чувствовать голод, однако она теряла терпение, ибо каждого блюда приходилось ожидать слишком много времени, поскольку слуги не были заинтересованы в таких клиентах, как она.

Девушка уже решила, что так и не дождется десерта, когда мужской голос спросил:

– Разрешите представиться?

Подняв глаза, она увидела перед собой джентльмена, цинично разглядывавшего обед.

– Я сэр Джоселин Трентон, – продолжал он, явно желая произвести впечатление. – Не соблаговолите ли выпить со мной стаканчик вина?

– Нет… спасибо, сэр.

– Нет – это не ответ, – возразил сэр Джоселин. – Вот что, давайте знакомиться.

– Я могу только повторить: нет, благодарю вас, – ответила Торилья.

Сэр Джоселин как раз намеревался возобновить атаку, когда с противоположного конца комнаты его окликнул кто-то из друзей.

Он отвернулся от девушки, и она, подстегнутая страхом, выскочила из кресла, а затем из кофейни, не замеченная сэром Джоселином.

Заперев дверь спальни, она почувствовала себя в безопасности.

Она слышала, как постоялец за стеной говорил с кем-то, по всей видимости, своим камердинером.

«Должно быть, приехал на скачки, – подумала она, – иначе знатный господин не стал бы останавливаться в сельской гостинице».

Когда два года назад они с отцом ехали на север, гостиницы почти пустовали.

Среди немногих постояльцев можно было видеть в основном торговцев, ремесленников или фермеров, не слишком интересных как внешне, так и в качестве собеседников.

Поэтому теперь девушка смотрела восхищенно на элегантных джентльменов, явившихся по окончании скачек.

Как же давно видела она в последний раз пышные муслиновые галстуки, палевые панталоны, туго обтягивавшие ноги, и гессенские сапоги, блестящие, словно зеркало.

Черные священнические одежды отца да грязные лохмотья шахтеров – вот и все, что она видела эти два года.

Но можно ли было ожидать, что мужчина, претендующий на звание джентльмена, способен повести себя так, как сэр Джоселин!

* * *

Пассажиров дилижанса разбудили в пять тридцать утра. Горничная постучала в дверь Торильи.

– Завтрак ждет, мисс!

Однако девушка уже давно не спала.

Она то и дело просыпалась, представляя себе, как сэр Джоселин тянется к ней руками, от которых ей не удавалось увернуться.

– Чем скорее я покину это место, тем лучше, – сказала она вслух.

Одевшись, Торилья убрала ночную рубашку в маленький саквояж, где находились вещи, необходимые ей для ночлега.

Торилья не думала, что кто-нибудь из посетителей скачек поднимется в этакую рань. Тем не менее, приступив к невкусному завтраку, приготовленному для нее и других пассажиров дилижанса, она все поглядывала на дверь кофейни, опасаясь неожиданной встречи с сэром Джоселином.

Только когда дилижанс отъехал от «Пелигана», Торилья вздохнула с облегчением. Она теперь стала опытнее, получив весьма полезный и памятный урок.

Маркиз отлично позавтракал у себя в комнате и в девять тридцать покинул гостиницу с новой четверкой лошадей. Они были полны свежих сил и, так же как их владелец, рвались в дорогу.

День выдался ясный. Воздух еще пощипывал щеки, но утреннее солнце пригревало, напоминая о приближении лета.

Пока Джим убирал вещи в добротный кожаный чемодан, маркиз, уже одетый, вышел на площадку и заглянул в соседнюю комнату.

Дверь была открыта, и он успел заметить, что номер пуст.

Маркизу припомнился какой-то шорох, доносившийся до него сквозь сон на рассвете.

Легкие звуки не смогли пробудить маркиза, и он отметил про себя, что спасенная им вчера девушка наверняка путешествует в дилижансе.

Экипаж отбыл в шесть утра, но оставшиеся гости «Пелигана», несомненно, проведут еще один день на скачках.

Не желая еще раз встречаться с сэром Джоселином, Хэвингэм не стал задерживаться во дворе, куда более оживленном, чем вчера. Из конюшен как раз выводили коней, чтобы начать запрягать их в фаэтоны, почтовые кареты, ландо и кабриолеты.

Конюхи, приезжие и местные, перекрикивались друг с другом, а хозяин гостиницы сновал туда и сюда со счетами, на выписку которых, должно быть, потратил полночи.