Читать книгу Очарованная вальсом - Барбара Картленд - Страница 3

Глава вторая

Оглавление

Княгиня Екатерина воздела над головой белые руки, гибко потянулась, изогнув стан, и грациозно встала с постели. Кровать была без балдахина, лишенная каких-либо дополнительных украшений, кроме лежащих на простынях из дорогой ткани двух человеческих тел – женского и мужского.

Хотя было уже за полдень, жалюзи в комнате оставались опущенными, и обитую синим шелком – весьма устаревший стиль директория – спальню во дворце Хофбург освещали свечи, зажженные в золотых подсвечниках, и маленькие фигурки купидонов, украшавшие их, ловили на себе теплые желтые отблески. На фоне синего шелка это было очень уютно.

Екатерина постояла немного посреди комнаты, получая удовольствие от самой себя. Сквозь прозрачные складки розового пеньюара просвечивали линии ее тела – изумительной красоты, как у греческой статуи.

– Прекрасный обнаженный ангел, – произнес с кровати за ее спиной низкий мужской голос.

Екатерина живо обернулась.

– Кто тебе сказал, что меня так называют?

Наблюдавший за ней мужчина рассмеялся.

– Кто? Вся Вена, разумеется! Дай мне подумать, кто был последним. Император? Кардинал? Или, быть может… сам несравненный князь Меттерних?

Она тоже рассмеялась в ответ, но глаза ее оставались серьезными.

– Нет, не он, – отвечала она. – Он, я думаю, меня уже забыл. Так это было давно…

– Разве можно тебя забыть?

– Думаешь, невозможно?

Она вернулась к кровати, присела на край. Мужчина лежал, откинувшись на подушки с кисточками по уголкам, его загорелая кожа резко контрастировала с белоснежными простынями и кружевом. Это был явно не завсегдатай салонов, но человек, привыкший подолгу находиться на свежем воздухе, привыкший к езде верхом, к физическим упражнениям.

Княгиня наклонилась, чтобы приложить ладонь к его загорелой щеке, но он перехватил ее и принялся покрывать ладонь поцелуями, жадными и страстными – бурными поцелуями, которыми никогда невозможно насытиться.

– Ты великолепна. Меттерних не солгал.

– Почему ты решил напомнить мне о временах, давно минувших?

– Я говорю то, что вижу – передо мной прекрасный обнаженный ангел.

– Я помню только, какой счастливой, какой юной тогда я была – как ты сейчас…

– Ты не могла быть такой счастливой, – ответили Екатерине в перерыве между поцелуями.

– Но была! – Она слегка откинула назад голову, прикрыла глаза и погрузилась мыслями в прошлое. – Я никогда не забуду тот день… Что-то было не так, я сердилась. Полетела к дипломатической миссии в своей карете, и, не став дожидаться, пока это сделает слуга, сама подбежала к двери и позвонила в колокольчик. Помню, как я стояла, в нетерпении постукивая туфелькой о ступеньку, мои щеки пылали от гнева. Слуга открыл дверь, но мой звонок был таким требовательным, что министр выглянул в холл посмотреть, что случилось. Потом он говорил мне, что за дверью были еще курьеры от императора. Но он увидел из темного холла одну меня, стоящую в освещенном солнцем дверном проеме… А я увидела его! Мы стояли и смотрели друг на друга. Внезапно я потеряла дар речи, не могла вспомнить, зачем пришла. Видела перед собой только мужчину, похожего на спустившегося с небес Аполлона. Клеменс мне говорил потом, что мое платье – по последнему фасону, директория, – просвечивало на солнце. «Обнаженный ангел» – так назвал он меня. Я помню его глаза, то, как он смотрел на меня, и чувствовала сердцем, что это тот самый мужчина, которого я ждала всю свою жизнь…

Голос Екатерины дрогнул.

«Ну вот… Снова она впадает в восточный мистицизм…» – подумал Ричард Мелтон. Он быстро сел в кровати, взял Екатерину за плечи и легонько тряхнул.

– Освещенная солнцем, говоришь? Потеряла дар речи? Это ты-то, которой палец в рот не клади? И что это за фасон такой – директория? – строго осведомился он. – Политический термин какой-то… при чем здесь мода?

– Вот видишь, ты не знаешь… Да, это фасон времен политического режима во Франции, называемого Директорией. Политика очень определяет моду. О, как ты молод! Но ты ведь не мог не заметить, что в моду вошла античность – очень лаконичный и сдержанный стиль, хотя и не лишенный своих украшений. – Она ласково-покровительственно провела рукой по его волосам, улыбнулась и не без удовольствия продолжала: – Женщины перестали носить корсеты. Все упростилось в их одежде – никаких излишеств и перегрузок. Свободные светлые платья, элегантные линии, легкие ткани, скрепленные камеями, булавками, пряжками… Тело отчетливо определяется под одеждой. Особый шик, если ткань свободно сползает с плеча… Если встать в таком платье против света… Представил себе?.. – она подержала паузу и закончила: – Могло показаться, что женщина в потоке света стоит обнаженная… А волосы свободно лежат по плечам. Все это так красиво и так рискованно… Но так приятно чувствовать на себе взгляды мужчин!..

– Забудь о прошлом! – медленно и властно проговорил он, закипая желанием от того, что она говорила и делала и потому что сидела, слегка прижавшись к нему, но так, чтобы он видел все ее соблазнительное неглиже. – Я здесь, и в твоей жизни и в твоей памяти не должно быть другого мужчины, это ты уяснила себе, моя дорогая весталка? Именно эти древнеримские жрицы носили на себе одно покрывало белого цвета и головную повязку – и ничего более, я не ошибся?.. Вполне в твоем духе…

Она опять рассмеялась – на этот раз над его ревностью, опустила ресницы и стала на секунду смущенной и беззащитной, проступившее в ней девичество ее очень красило. Когда она открыла глаза, потемневшие от прилива страсти, Мелтон почувствовал, что тонет в их глубоком, бездонном омуте. Он схватил ее мягким звериным движением за талию и под коленки и уложил на кровать рядом с собой. Она смотрела ему в глаза, не отводя взгляда. Он провел ладонями по гладкой, шелковистой коже. Жадно прижался губами к нежной шее в том месте, где бешеными толчками бился пульс. Ее зубы начали легонько покусывать мочку его уха, и оба запылали в огне страсти…

Позже – много позже – Екатерина поднялась и подошла к туалетному столику.

– Тебе пора бы одеться… – негромко сказала она. – Так мы говорили о дне, когда я впервые встретилась с Клеменсом?

– Ты хочешь что-то добавить?

– Хочу… Помню, на нем была распахнутая на груди шелковая рубашка и пурпурный шелковый халат, отороченный соболем. Клеменс был настолько изумлен моим появлением, что даже забыл попросить разрешения выйти, чтобы переодеться в более официальный костюм.

– А спросить, зачем ты явилась, он не забыл? – поинтересовался Ричард, отбрасывая в сторону простыню.

– Говорю же тебе, я забыла все, что происходило тогда…

– А пурпурный шелковый халат помнишь? Отороченный соболем… И распахнутую на груди шелковую рубашку… Полагаю, царь Александр сможет напомнить тебе все остальное, или Волконский отыщет это в своих записях… У имперской секретной службы длинная память!

В голосе вольготно раскинувшегося на кровати мужчины звучал открытый сарказм. Екатерина повернулась и взглянула на Ричарда, задержав руку с гребнем на полпути к своим волосам – блеснули бриллианты, которыми была украшена расческа.

– Почему тебя так раздражают тайные службы? – мягко спросила она, коснувшись гребнем копны пышных волос. Ричард пристально и неотрывно, как вышедший на охоту тигр, следил за тем, что она делает. – Никогда не упускаешь случая пройтись на их счет!..

– Да, я очень не люблю всю эту систему, – отвечал Мелтон, выделив голосом последнее слово и любуясь ее волосами. – И мне противна мысль, что кто-то может шпионить, особенно ты.

– И кто же тебе сообщил, что я шпионю?

– Так уж получилось, что царь. Он с удовольствием как-то сказал вскользь, что ты его самая красивая и искусная шпионка.

Екатерина пожала плечами, тряхнув волосами.

– Напрасно беспокоишься. Как я уже говорила, те дни давно миновали.

– Но ты можешь ему вновь понадобиться.

– О, только не сейчас. Меттерних – его злейший враг. Но я сейчас ничем не могу быть полезна царю в этом смысле.

– Женщине следует подальше держаться от политики. И дипломатии тоже. Не играть в эти грязные и опасные игры.

Екатерина раскатилась смехом, и он серебряным колокольчиком прозвенел в просторной комнате.

– Эти слова я уже слышала не один раз. На самых разных языках.

Мужчина-тигр поднялся и неслышными шагами прошелся по комнате к креслу, где была брошена его одежда. Через секунду на нем был изящный темно-синий бархатный халат. Глядя в зеркало, как Ричард приближается к ней сзади, Екатерина невольно улыбнулась краями губ.

– Какой ты еще мальчишка, Ричард, – нежно сказала она.

– В канун Рождества мне исполнится двадцать пять, и я разочаровавшийся в жизни скептик, изгнанный из своей страны. Можно ли после этого считать меня слишком юным?

Екатерина вновь весело рассмеялась, откинув голову на спинку кресла, в котором она сидела у туалетного столика красного дерева. Ричард стоял сзади, положив руки ей на плечи. Чуть сжав ее шею, он приподнял душистые роскошные волосы.

– С тобой я чувствую себя юной, хотя ты моложе меня на целых шестнадцать лет, – тихо сказала она в ответ на его движения, – и этого мне достаточно… Я хочу чувствовать на себе мой любимый белый индийский муслин, такой прозрачный и невесомый, и твое тело, о, Ричард, тяжелое, мускулистое, но под которым я ощущаю себя в блаженном плену…

Ричард смотрел на ее белую шею, поддерживающую гордо посаженную голову, на отражавшееся в зеркале прекрасное обнаженное тело. Он быстро потянулся вперед, желая ухватить ее грудь, но Екатерина на этот раз кокетливо оттолкнула его.

– Нет, нет, продолжать мы сегодня не будем… – Она оглянулась, заискивающе ловя его взгляд. – Пора переодеваться к обеду. Царь будет искать тебя. Ты же знаешь, как он раздражается, когда слишком долго не знает, чем занимается каждый из нас!

– Если хочешь, я могу ему рассказать, – игриво предложил Ричард.

– Мой дорогой, он и так все узнает… Один из людей князя Волконского доложит ему, когда тебя видели входящим в мою комнату и когда ты из нее вышел…

– Чертов Волконский и его проклятая наглость! Когда-нибудь я сверну ему шею.

– И тебя в два счета выставят из России…

– Ничего, найдется еще с полдюжины стран, где я смогу найти для себя убежище. Но я не хочу расставаться с тобой, поэтому шея Волконского останется цела.

– Он будет тебе весьма благодарен за это… Кстати, ты все лучше и лучше говоришь по-русски. Очень правильно, что твоя мать выучила тебя русскому языку!

– Да, ты же прекрасно знаешь, что одна из моих бабушек – русская… Так что этот язык я унаследовал. Правда, сказать, что это наследство приносит мне деньги, я не могу, как ты видишь…

Ричард наклонился поцеловать Екатерину в обнаженное плечико.

– Я не хочу уходить, – шепотом сказал он ей в самое ухо. – Я знаю еще много русских любовных слов, которые ты всегда рада слышать, а также английских, немецких, французских… Но в коридоре сквозняк, и агент имперской секретной службы наверняка продрог до костей… Так что пусть уповает на мою заботу о нем…

Не говоря более ни слова и поплотней запахнув халат, Ричард рывком открыл дверь и громыхнул ею, переступая порог спальни.

Княгиня Екатерина негромко вздохнула. Ну что тут скажешь? Ричард – англичанин до мозга костей, привыкший жить легко и свободно, как все иностранцы. Об этом они уже говорили не раз, так же, как не раз ей приходилось сдерживать его, чтобы он не покалечил какого-нибудь слугу, которому приказали докладывать обо всех их передвижениях, или лакея, подслушивающего под дверью по приказанию Волконского.

А для Екатерины все это было привычной частью ее беспокойной жизни. В России шпионы были повсюду. Она хорошо помнила, что и ее муж, два года назад убитый в бою, князь Петр Багратион не раз негодовал по поводу соглядатаев, следивших за ним, куда бы он ни пошел.

Все то же самое и в этой Австрии…

Хорошо известно, что обо всем случившемся во дворце Хофбург, как и во всем городе, императору Францу ежедневно докладывает барон Хагер.

Да что там Австрия! В светских кругах было отлично известно, к примеру, вот такое – относительно Франции и французского писателя Бомарше, который писал веселые пьесы. Веселье в комедиях Бомарше было обманчивым. Текст его комедии «Женитьба Фигаро» был полон иносказаний, намеков и смешных ситуаций, но все догадывались, что речь в пьесе идет не о доме графа Альмавивы, а о Франции. Ядовитые намеки на веселую жизнь аристократии легко прочитывались в репликах и положениях. Бедного Бомарше даже посадили в тюрьму за эту его комедию еще до того, как комедию разыграли на сцене. И как это произошло? По доносу! Французский король Людовик XVI благодушно отдыхал за игрой в карты. И тут кто-то подсунул ему донос на Бомарше. Указ о его аресте король подписал на семерке пик… Бомарше, правда, удалось выпутаться и добиться разрешения поставить пьесу. Но вот они вам, версальские нравы!

Екатерина тоже была, можно сказать, агентом. В свое время ей довелось вскружить голову Клеменсу Меттерниху, будучи озабоченной необходимостью раздобыть у него секретные сведения, в которых нуждались рассчитывавшие на нее дипломаты. То, что она действительно влюбилась в него, делало ее задачу просто более легкой и увлекательной. И бесконечно, бесконечно приятной… И Екатерина, и Клеменс, плетя интриги, наслаждались взаимной любовью. И что с того, что про нее говорили, что она легкомысленна, безгранично чувственна, и известность ее в Европе скандальна?

Несмотря на производимое ею впечатление наивной и поверхностно-легкомысленной и беспечной – при всей ее красоте и невыразимой прелести, – Екатерина была беспримерно умна и умела с изощренным вкусом и пользой употребить ставшую известной ей одной тайную информацию. Ее ценили дипломатические круги всех европейских стран, где бы она ни появлялась. Блуждающая княгиня, Белая кошка, Обнаженный ангел… Россия, эта особенная страна, не похожая ни на какую другую, не была исключением – имя Екатерины, урожденной Скавронской, здесь знали, и оно привлекало к себе немалое пристальное внимание, поводы для которого были самые разные – от гневного осуждения до пламенного восхищения.

Однажды, вспомнила вдруг Екатерина, она вот в таком же прозрачном розовом пеньюаре, накинутом на голое тело, сидела на ручке кресла Клеменса Меттерниха, и они, легко отобедав, неспешно потягивали прозрачное золотое вино… Этот уютный небольшой кабинет Меттерниха украшала картина Тициана «Золотой дождь». По греческой мифологии, царь Аргос, узнав, что его ждет смерть от руки сына собственной дочери Данаи, чтобы избежать этого, заключил Данаю в темницу. Бог Зевс, плененный Данаей, влюбленный в нее, проник к ней в убежище в виде золотого дождя через отверстие в крыше. От него Даная родила сына Персея, которого по приказу царя Аргоса заточили вместе с матерью в ящик и бросили в море.

Картина изображала откинувшуюся на подушки Данаю – обнаженную, во всей неотразимости молодой женской прелести, блаженно принимающую на спальном ложе льющийся на нее сверху золотой дождь.

Клеменс сидел, утопив взгляд в бокале, – Екатерина понимала, что в эту минуту он, забыв о любви, думает о политике. Но затем, словно почувствовав в молчании Екатерины вопрос, он повернул к ней голову, затем перевел взгляд на Данаю.

– А ты красивее, – сказал он. – Твое тело меня возбуждает.

Екатерина смотрела на него, легко положив руку ему на плечо. Их глаза встретились. Ее зрачки начали расширяться, расти, пока не заняли собой почти всю радужку. Дрожа, она наклонилась вперед, чтобы поцеловать его в губы. Клеменс протянул руки, пересадил ее к себе на колени и принялся страстно целовать – тело Екатерины забилось в ознобе, она откинулась в его объятиях, невольно приняв позу Данаи… Забыв на время про все интриги, Россию, Австрию, про все на свете, они отдались любви. Потом, когда поток крови стал успокаиваться, Екатерина прошептала ему:

– О, мой дорогой Клеменс, как же будет ужасно, если Россия и Австрия начнут воевать между собою!.. Если мы с тобой окажемся по разные стороны, я не перенесу этого! Это будет смерти подобно! Хотя… У меня нет причин для волнения. Это попросту невозможно, чтобы какая-нибудь страна стала воевать против правительства, которое ты представляешь.

Меттерних рассмеялся, и спустя несколько минут, все еще обнимаясь, они уже беседовали о мировой политике. В отличие от других женщин, которых доводилось когда-либо знать Клеменсу, Екатерина обладала удивительной способностью моментально переходить от нежной страсти к интеллектуальным беседам, в которых проявляла проницательность и остроумие, каким мог бы позавидовать любой дипломат.

Как счастливы они были тогда! Екатерина вздохнула, вспоминая те ночи любви и дискуссий, когда страсть неуловимо перетекала в политику, и наоборот, о времени, которое летело слишком быстро, чтобы уследить за ним.

Разве мог Ричард Мелтон – да и любой другой мужчина – понять, что значит быть любимой Меттернихом и любить его? Что бы ни случилось, часть сердца Екатерины всегда будет принадлежать этому человеку. Но пока она все еще красива и желанна, в ее жизни будет немало других мужчин.

Ричард был одним из них.

В нем было нечто такое, что с неимоверной силой притягивало ее, заставляло ее сердце биться сильнее, когда он приближался к ней. Сегодня вечером она должна быть неотразимой для него – с этой мыслью Екатерина наклонилась ближе к зеркалу. О… а вот и тонкие, почти незаметные морщинки в уголках глаз – первое предупреждение, что молодость уходит, а красота вянет. Пока что эти морщинки легко скрыть, но придет день…

Екатерина вздрогнула, затем громко и требовательно позвонила в колокольчик, вызывая служанок. Ей нужен массаж, ванна, а затем лосьоны, духи, мази, пудра – все, чтобы приготовиться к сегодняшнему балу-маскараду.

А Ричард Мелтон в своей спальне медленно переоделся в сюртук и брюки, сшитые Вестоном с Бонд-стрит. Этот костюм вызывал зависть у многих знатных гостей конгресса. И было почему!

Лондон приобрел в те годы высокую репутацию столицы роскоши, а Бонд-стрит стал настоящим галантерейным раем для состоятельных и ни в чем себе не отказывающих господ. Расцвел дендизм – специфически английский феномен, изначально возникший как особая модификация английских традиций щегольства и джентльменства при сохранении исходного набора таких национальных черт, как сдержанный минималистский стиль в одежде, налет спортивности, клубная культура и соответствующее – джентльменское – поведение. Счастливо избегнув революционных и военных потрясений, Лондон уверенно оказался впереди Парижа по части моды. Именно в это время происходит расцвет портновского ремесла: непревзойденными в этом деле считаются Швейцер и Дэвидсон, а также Вестон и Мейер.

Пожалуй, для изнеженного георгианского денди, еще не испытавшего на себе влияния зарождающейся Викторианской эпохи, у Ричарда были широковатые плечи. Однако когда слуга закончил одевать его и галстук был безупречно повязан на шее, Ричард взглянул в зеркало, придал лицу модное выражение пресыщенности и скуки, положенное каждому уважающему себя денди, и остался доволен собственным безупречным по части дендизма видом.

Для довершения модного образа он взял часы, дабы уложить их в жилетный карман, и в эту секунду раздался громкий стук в дверь. Слуга Ричарда, кривоногий лондонский кокни со шрамом через всю щеку – у низших слоев населения столицы Британии увечья разной степени тяжести не были редкостью, – пошел открыть. За дверью стоял флигель-адъютант. Мундир его был ослепителен, вид – торжествен.

– Его величество император России просит к себе господина Мелтона, – церемонно провозгласил он на некоем подобии английского.

– Хорошо. Скажи, сейчас будет, – ответил ему слуга и, повернув лицо шрамом к пришельцу, оглушительно захлопнул перед его носом дверь.

– Вас желает видеть этот русский павлин, – передал слуга своему господину, хотя особенной надобности повторять то, что с усердием проговорил флигель-адъютант, блистая мундиром, совершенно не было, Ричард и сам все прекрасно слышал. – Вот черт, минутки не дадут вам посидеть спокойно.

– Верно, Гарри, однако у бродяг нет выбора.

– Это вы напрасно о бродягах, командир. Мы не нищие какие-нибудь, хвала Всевышнему.

– Да, но только пока нас держат здесь, Гарри. Так что не будем забывать, кто нам масло на хлеб мажет.

– Про масло я не забываю, командир, а вот их соус мне очень не нравится. Повсюду так и шныряют, так и подсматривают – мурашки по коже. И это называется гостеприимство! Да если бы меня кто так принимал, я бы придушил его, вот что бы я сделал.

– Верю, – сухо ответил Ричард, – но пока что уйти нам некуда. И потому лучше оставить эти чувства при себе.

– Да, командир. Не волнуйтесь, я потерплю, – ободряюще сказал Гарри и, уже тише, добавил: – А из Англии ничего нового?

– Ничего, если не считать того, что мой драгоценный кузен, маркиз, пребывает в полном здравии. На прошлой неделе обедал с принцем-регентом.

– Проклятье! Чтоб его понос прошиб после того обеда.

– Искренне присоединяюсь к твоему пожеланию, – вздохнул Ричард Мелтон, – но, к сожалению, в Библии сказано, что зло расцветает, словно зеленое древо, так что мой достопочтенный кузен, скорее всего, провел приятный вечер.

– Вам бы самому повидаться с принцем, командир, да рассказать ему всю правду.

– Хватит, Гарри, об этом уже сто раз было сказано, – ответил Ричард. – Ты прекрасно знаешь, что никто ничего не хочет слышать. Меня нашли стоящим над распростертым телом этого несчастного мистера Дэнби, который лежал в луже собственной крови, и трое свидетелей утверждают, что это было моих рук делом.

– Но, командир, вы же не ссорились с тем джентльменом.

– Они клянутся, что ссорился. Нет, Гарри, в жизни бывают времена, когда приходится смириться с неизбежным, и это как раз такой случай. Маркиз уплатил мои долги и дал пятьсот фунтов на дорогу, и на том спасибо.

– Очень благородно с его стороны, – саркастически заметил Гарри. – Индюк надутый. Ну ничего, придет день, когда он свое получит!

Хотелось бы Ричарду, чтобы Гарри оказался провидцем. Он, мягко говоря, не любил своего кузена, маркиза Гленкаррона. Каким мрачным, подозрительным было его лицо, когда Ричард вышел из-под окна библиотеки Мелтон-хауса в залитый лунным светом сад. Как проклинал себя Ричард за то, что свалял тогда дурака и сунулся за помощью к кузену, да еще в такой поздний час! Но кредиторы приставали к Ричарду с ножом к горлу, и, узнав, что кузен уже уехал из своего клуба «Уайтс», он пошел к нему в дом.

Одного взгляда на маленький сад с мощеными дорожками хватило ему, чтобы понять, что здесь произошло. Чарльз Дэнби, раскинув руки, лежал на траве, а его рубашка на груди, прямо над сердцем, почернела от крови.

По тому, с какими лицами взглянули на него кузен и стоявший рядом с ним человек, Ричард понял, что появился он тут не вовремя. Ему немедленно вспомнилось, как всего месяц тому назад принц-регент предупредил маркиза: больше никаких дуэлей.

И это было сказано блестящему фехтовальщику, человеку с бешеным темпераментом… Можно ли избежать такому дуэлей? Их в его жизни случилось множество, однако всему приходит конец. Мать одной из последних жертв явилась к принцу-регенту с жалобой, после чего маркиз был предупрежден: его следующая дуэль станет для него последней. И все-таки она случилась.

Некоторое время все стояли молча, затем маркиз что-то сказал тому человеку, и, прежде чем тот подошел к Ричарду, ему уже было понятно, о чем сейчас пойдет речь. Ричарду ничего не оставалось, как только согласиться на то, что кузен расплатится с его долгами, а Ричард с пятью сотнями фунтов в кармане отправится в добровольное изгнание и покинет Англию, не дожидаясь, пока его будут судить за дуэль, к которой он не имеет касательства.

– И нам еще повезло, что нашлось, куда уехать, – вслух произнес Ричард, завершая ход размышлений. И, отмахнувшись от невнятного ропота Гарри, он вышел из спальни и зашагал по коридору.

Лучшие комнаты в Хофбурге были поделены между пятью высокими гостями, но, поскольку русский царь привез самую многочисленную свиту, большая часть апартаментов досталась ему. Салон, который царь превратил в свою личную гостиную, был обставлен великолепной мебелью красного дерева с украшениями на египетские и античные темы и увешан старинными полотнами, стенные панели несли на себе золотые узоры из листьев, окна выходили в сад. Сейчас сад был погружен в зимний сон, но по веткам деревьев было понятно, что стоит первым весенним лучам их согреть, как он расцветет – пышно и победительно, празднуя свое ежегодное возрождение. В салоне, в массивных канделябрах, горели свечи, освещая теплым светом лицо сидящего в кресле российского самодержца.

Александру I было в ту пору тридцать семь, но выглядел он намного моложе. С тонкими, правильными чертами лица, высокий, хорошо сложенный, с золотистыми, уложенными наподобие короны волосами, он был идеальным воплощением государя. Как заметил кто-то из журналистов, в своей роли монарха Александр приблизился к совершенству.

Увидев вошедшего Ричарда, царь улыбнулся ему и сразу же воскликнул с юношеским пылом:

– Ричард, у меня есть идея!

– Идея, сир? – переспросил Ричард.

– Да, относительно сегодняшнего вечера. Вы помните, сегодня бал-маскарад, мы все должны там быть, насколько я понимаю. Так вот, я хочу, чтобы вы притворились мной!

– Вами, сир? Боюсь, что не понимаю.

– О, это так просто! Мы все будем в масках, все в домино, но все знают, что ни я, ни кто-либо из других правителей не может замаскироваться так, чтобы нас не узнали. На последнем бале-маскараде я снял с груди все свои награды, кроме ордена шведского знамени. Сегодня я сделаю так же, но мой мундир с этим орденом наденете вы, а я оденусь как обычный джентльмен.

– Понимаю, сир, но неужели вы полагаете, что этим мы обманем кого-нибудь?

– Почему нет? Вы забыли, что мы с вами родственники?

– Очень дальние, сир. Моя прабабка действительно была из семьи Багратион, но мне всегда казалось, что я выгляжу как стопроцентный англичанин.

Царь ухватил Ричарда за руку и повел его к большому каминному зеркалу в позолоченной раме. Александру помешала стоявшая у зеркала ваза севрского фарфора, и он нетерпеливо оттолкнул ее в сторону. Ричард успел подхватить вазу и поставить на полку.

– Смотрите! – приказал царь.

Ричард посмотрел в зеркало и должен был признать: они с Александром действительно похожи. Оба стройные, приблизительно одного роста и сложения, только плечи у Ричарда шире. У обоих одинаково твердый подбородок, красиво очерченные губы, тонкий прямой нос. Выражение глаз, правда, разное. У Александра взгляд проницательный, властный, у Ричарда более задумчивый и ленивый.

– Теперь понимаете? – спросил Александр. – Вы причешете волосы, как у меня. Я пришлю к вам Бутинского, моего личного парикмахера, и он все сделает. Наденете маску, и никто не поймет, что это вы, а не я. У меня кожа светлее – это можно поправить с помощью грима. Когда вы войдете в зал со шведским орденом на груди, никто не догадается, что он не ваш!

– А вы, сир? – с улыбкой спросил Ричард.

– А я сегодня буду танцевать и разговаривать с кем захочу и надеюсь услышать, что думают простые мужчины и женщины в Вене о моем плане с Польшей и о том, какую роль я сыграл в освобождении Европы от Наполеона.

– Предвижу, что это может доставить вам немало огорчений, сир, – сухо заметил Ричард, – но если вам так хочется, извольте, я поддержу вашу игру.

– Я знал, что вы меня не подведете, – сказал император, – и буду с нетерпением ожидать сегодняшнего вечера. У меня был трудный день. Меттерних был еще неуступчивее, чем обычно. Ужасно сознавать, что среди всех собравшихся здесь людей лишь я один отстаиваю идеалы и принципы христианского либерализма.

Александр говорил так искренне, что Ричарду стало понятно: император действительно верит своим словам. Однако, зная, что такое российское самодержавие, вряд ли он убедит кого-нибудь из участников конгресса в том, что подходит для роли поборника свободы и справедливости.

– Императрица знает о вашем плане? – спросил Ричард, желая увести разговор в сторону от уже навязшего у него в зубах польского вопроса.

– Конечно, нет, – нахмурился царь. – Никто об этом не знает, даже Екатерина.

– Сомневаюсь, что мне удастся хотя бы наполовину сыграть мою роль с таким же блеском, с каким вы сыграете свою, – сказал Ричард, – но я постараюсь сделать все, что в моих силах.

Царь с улыбкой посмотрел на него.

– Придется нам с вами сегодня припудриться, – сказал он. – Знаю, что в Англии пудра среди мужчин больше не в моде, но здесь все еще в ходу. Не забудьте припудрить лицо и руки. Как вы считаете, я буду лучше выглядеть, если стану слегка загорелым?

– Венские дамы уверяли меня, что вашу внешность невозможно улучшить, сир, – ответил Ричард.

Царь вновь улыбнулся:

– Ах, женщины! Всегда они льстят! Но скажите мне честно, Ричард, вам когда-нибудь доводилось видеть столько хорошеньких женщин, собранных в одном месте?

– Никогда, сир, – честно ответил Ричард.

– «Стан твой как пальма, а груди – как виноградные гроздья», – процитировал Александр «Песнь песней» из Библии. – Вот как царь Соломон обращался к своей Суламифи.

Ричард знал, что царь любит пересыпать свою речь библейскими изречениями, но сейчас он не был уверен, насколько уместно прозвучала данная фраза. Но на всякий случай ответил в тон:

– Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви…

– В этом отношении конгресс уникален, – продолжал Александр, не заметив, что его высказывание вкупе с предшествовавшей ему репликой Ричарда являют собой некий в определенном смысле каламбур, – и сегодня я увидел ту, что затмевает красотой всех, кого я когда-либо встречал.

– Кто же она? – живо поинтересовался Ричард и мысленно посмеялся своему наблюдению над их диалогом.

– В мыслях я называю ее Прекрасной Селестой. А настоящее ее имя – графиня Юлия Жичи. Я должен вновь увидеть ее. Да, я уверен, что встречусь с нею опять. Напомните мне спросить у Волконского, чтобы он рассказал мне о ней. Он должен знать, нет ничего, что было бы ему неизвестно.

– Посмотрим, как скоро он разузнает о том, что случится сегодняшним вечером, – многозначительно отвечал Александру Ричард.

– Это мысль, Ричард! – хлопнул в ладоши царь. – Проверим его. Итак, когда закончится банкет, я поднимусь наверх. Вы последуете за мной. Наденете мой мундир, маску и домино, а потом выйдете так, словно вы – это я, и присоединитесь к императрице, которая будет ожидать вас внизу.

– И она распознает подмену, как только я заговорю, – предположил Ричард.

– Вам нет необходимости разговаривать с ней, – спокойно ответил царь. – Молча проведете ее в бальный зал. Вы слегка запоздаете, все уже будут сгорать от нетерпения поскорее начать танцы – а может быть, танцы к тому времени уже и начнутся. Войдете в бальный зал, оставите императрицу и смешаетесь с толпой.

– Я вижу, вы все продумали, – заметил Ричард.

– Когда готовишься к войне, важно предусмотреть каждую мелочь, – с достоинством отвечал царь.

– К войне, сир? – переспросил Ричард.

– И к миру тоже, – быстро добавил Александр. – Сегодня я даю бой скрытности и уединению, которые окружают всех, кто носит корону. Сегодня, как говорили древние пророки, я отправляюсь на поиски истины.

– А я, сир, отправляюсь с вашего благословения искать приключений, – рассмеялся Ричард.

Очарованная вальсом

Подняться наверх