Читать книгу Спор богинь - Барбара Картленд - Страница 3

Принц-регент величественно поднялся и молча ждал, пока стихнут разговоры гостей – девятнадцати джентльменов, сидевших вокруг овального стола.

На фоне серебристых стен и массивных колонн из красного и желтого гранита принц-регент и его гости выглядели весьма импозантно.

Продолговатый стол с причудливым золотым орнаментом по-прежнему поражал всех своей новизной: на нем не было привычной белой скатерти.

Его полированная поверхность как в зеркале отражала хрустальные бокалы, украшенные августейшими монограммами, голубой севрский фарфор, золотые десертные ножи и вилки. Такова была новая мода, введенная принцем-регентом.

Когда гул голосов затих и гости со вниманием обратили лица к принцу, его королевское высочество торжественно поднял свой бокал.

– Джентльмены, – начал он, – вот мой тост: за выдающегося чистокровного жеребца, который позволил нам сегодня насладиться великолепным зрелищем. Уверен, что нынешний день надолго сохранится в истории скачек. Итак, за несравненного Брамселя и его замечательного владельца виконта Илвертона!

Гости шумно встали, за исключением довольного виконта, оставшегося сидеть в конце стола. Поднялись бокалы, и девятнадцать голосов дружно воскликнули:

– Брамсель! Илвертон!

Когда принц-регент сел на свое место и гости последовали его примеру, поднялся виконт.

Выглядел он, вне всяких сомнений, весьма элегантно и изысканно. Все присутствующие как один с одобрением посмотрели на его галстук, завязанный совершенно новым, невиданным узлом.

Негромким, но невольно привлекающим к себе внимание голосом, свидетельствующим о том, что наряду со множеством прочих достоинств виконт обладает и незаурядным даром красноречия, он произнес:

– Ваше королевское высочество, друзья мои, позвольте поблагодарить вас за лестную оценку, данную моему жеребцу. Догадываюсь, что любой из нас в случае такого же успеха его лошади на скаковой дорожке, какой выпал на мою долю сегодня, мог бы сказать определенно – расцвет этого королевского спорта наступил благодаря благосклонному вниманию, поддержке и, я не побоюсь этого слова, вдохновляющему примеру со стороны самого выдающегося среди нас спортсмена – его высочества принца-регента.

Тут все снова с готовностью вскочили со своих мест, желая выпить за здоровье принца, и не оставалось ни малейших сомнений, что и сам он в восторге от комплимента и той элегантности, с какой виконт перевел речь с собственной персоны на своего августейшего покровителя.

Впрочем, по сути сказанное виконтом Илвертоном вполне соответствовало действительности: всю жизнь главным увлечением принца были скачки, к которым он пристрастился очень давно благодаря герцогу Камберлендскому.

И в самом деле с ранней юности скаковые лошади были его единственной страстью.

Принц-регент посещал скачки когда только мог и не пропускал их ни в Льюисе, ни в Брайтоне, ни в Ньюмаркете.

Однако, как и во всех прочих его увлечениях, здесь тоже бывали свои взлеты и падения.

В конце минувшего столетия он, тогда еще принц Уэльский, решив стать бережливым, распродал всю свою конюшню. Правда, потом он все-таки не вытерпел и быстро завел себе новых лошадей. За одиннадцать лет они одержали победу приблизительно в 1185 забегах.

Из-за скандала с жокеем Сэмом Чифни[2] принц перестал бывать на скачках в Ньюмаркете и, несмотря на огорчение и недовольство большинства друзей, заявил, что больше не желает и слышать о них.

Впрочем, это не помешало ему участвовать во всех остальных скачках и тратить на лошадей намного больше средств, чем он мог себе это позволить.

И, как сказал виконт, принц-регент поощрял всех своих приближенных, чтобы они тоже заводили лошадей и, что более прискорбно, делали ставки на многочисленных скачках, как всегда делал он сам.

Когда все джентльмены вновь заняли свои места, сосед виконта заметил:

– Чертовски удачный спич, Уильям, просто на зависть! Как бы мне хотелось, чтобы у меня язык был так же хорошо подвешен, как у тебя!

– Весь секрет в частой практике, дружище, – ответил виконт. – Как и все прочее в жизни, умение приходит в результате постоянного повторения, до тех пор пока не будет достигнуто совершенство.

– И что же, на твой взгляд, это касается и любви? – рассмеялся сосед.

– Совершенно верно, и в этой области, как и во всех прочих, умение приобретается в результате длительных упражнений.

Теперь уже смеялись и другие джентльмены, услышавшие конец беседы.

Опробовав множество великолепных вин и отведав блюд, представлявших собой настоящие кулинарные шедевры, смеяться было легко и приятно.

В Карлтон-Хаусе ничего не меняется, сказал себе виконт. Отсюда всегда выходишь с ощущением, что принцу-регенту удается добиваться превосходных результатов во всем, что бы он ни предпринимал, за исключением популярности у народа, которой он так страстно жаждал, и успехов в управлении страной.

На подобных же обедах, когда принц сидел в окружении друзей, было просто невозможно не восхищаться его остроумием, а его обаяние буквально завораживало.

Он любил повторять своим приближенным, что вежливость и обаяние для истинного джентльмена превыше всего.

Возможно, за те годы, когда лондонский бомонд оказался под его патронажем – то есть с 1811 года, когда обострилось психическое заболевание его отца, короля Георга III, – нравы изменились в худшую сторону, зато хорошие манеры были отточены до немыслимого совершенства.

Принц-регент откинулся на спинку стула. Из его августейших уст лились настолько изящные и остроумные шутки, что все гости с удовольствием слушали его, оставив прочие разговоры.

Однако этот вечер в Карлтон-Хаусе закончился, как всегда, рано.

С возрастом принц разлюбил поздние застолья, перестал он и много пить, как делал это в молодости.

Придворные, знававшие его в прежние времена, любили вспоминать, как обеды затягивались до четырех часов утра, а большинство гостей напивалось до такого состояния, что их приходилось буквально на руках относить в кареты.

Впрочем, фавориткам принца из числа придворных красавиц, начиная с миссис Фицгерберт[3], удалось постепенно убедить его высочество, что такие излишества неблагоприятно сказываются на его здоровье.

После того как принц-регент величественно поднялся, как подобает августейшей особе, давая понять, что наступило время проститься, большинство гостей задумались, куда отправиться дальше.

– Какие у тебя планы на вечер, Уильям? Не поехать ли нам вместе в клуб «Уайтс»? – спросил своего кузена, виконта Илвертона, капитан Лайонел Уорфилд.

Виконт слегка призадумался.

На Беркли-сквер его ждала в своем будуаре некая весьма привлекательная особа, а кроме того, его любовница, выступавшая в это время в Ковент-Гардене, наверняка надеялась, что карета виконта будет ждать ее после конца представления.

– Что-нибудь важное? – поинтересовался он. – Или дело можно отложить до завтра?

– Не то чтобы важное, – ответил капитан Уорфилд. – Просто я получил довольно странное письмо от дяди Родерика.

Виконт встрепенулся.

– Ты получил письмо? – воскликнул он, и в его голосе послышалось отчетливое удивление.

– Да, получил, я и говорю тебе об этом, – ответил Лайонел. – А тебе дядюшка тоже прислал письмо?

– Тоже!

Лайонел рассмеялся:

– Что ж, этого можно было ожидать. Ну и как ты думаешь – что все это означает?

– Вероятно, именно то, о чем там идет речь, – философски заметил виконт.

В этот момент подъехала элегантная карета виконта, и оба кузена уселись в нее, не тратя времени на дальнейшие разговоры.

– В клуб! – приказал виконт лакею.

Породистые лошади резво рванули с места, и виконт Илвертон расслабленно развалился на мягком и удобном сиденье.

– Что ж, надо признаться, я часто размышлял, каким образом наш достопочтенный дядюшка намерен распорядиться своими миллионами.

– А он и в самом деле настолько богат? – спросил Лайонел. – Неужели все эти многочисленные слухи соответствуют действительности?

– Насколько я могу судить, так оно и есть, – ответил виконт. – Даже у сурового канцлера казначейства, когда он говорит о дяде Родерике, в голосе появляются нотки благоговения!

– А что представляет из себя эта молодая особа, которая, по его словам, стала для него как родная дочь?

– Увы, не имею ни малейшего понятия, – покачал головой виконт, – знаю только, что ее родители когда-то просили его позаботиться о ней в случае их смерти, а когда это несчастье и в самом деле произошло, дядя Родерик вступил в опекунские права. Еще я слышал, что он уже представил ее бомонду в Риме.

– В Париже тоже, – добавил Лайонел. – Мой приятель, побывавший там три месяца назад, утверждает, что никогда в жизни не видел такого роскошного приема, какой наш дядя Родерик устроил для французов.

Виконт задумался, удивленно подняв брови, потом поинтересовался:

– Как я догадываюсь, в твоем письме говорится то же самое, что и в моем.

– Вот оно здесь, со мной, – ответил Лайонел. – Я взял его, надеясь вместе с тобой обсудить, что все это могло бы означать.

Он извлек письмо из внутреннего кармана облегающего его стройную фигуру мундира и протянул виконту.

– Я прочту его после того, как мы приедем в клуб, – отмахнулся виконт. – Здесь слишком темно, и я не в состоянии ничего разобрать, кроме алчного выражения на твоей физиономии!

Сказав это, он расхохотался, лишив тем самым свои слова всякого намека на язвительность.

– Должен признаться, что в настоящий момент мне не помешали бы несколько сотен или даже тысяч фунтов на мелкие расходы, – ответил Лайонел, – но я также прекрасно понимаю, что, оказавшись на одной скаковой дорожке с тобой, я не могу рассчитывать даже на самый скромный успех. Мои шансы практически равны нулю.

Виконт не стал ему возражать, а может, просто не успел – клуб находился совсем близко от Карлтон-Хауса, и карета уже остановилась у его дверей.

Кузены легко взбежали по каменным ступеням и вошли в самый известный и недосягаемый для посторонних клуб во всем Сент-Джеймсе. Как и обычно, он был полон их друзей и знакомых.

Не без труда Уильям и Лайонел отделались от всех, кто намеревался поздравить виконта с победой, и отыскали в конце концов тихий уголок в кофейном салоне.

Заказав напитки у подобострастно склонившегося перед ними лакея, виконт извлек из кармана письмо, присланное кузену, и начал внимательно его читать.

Дорогой племянник!

После двухлетнего отсутствия я вернулся в Англию и теперь намереваюсь вновь открыть двери Уорфилд-Хауса и представить всем мою подопечную – Астару Биверли.

Я почитаю ее за свою родную дочь во всех отношениях и со всеми вытекающими из этого выводами, а поскольку дни моей жизни клонятся к закату, меня весьма заботит ее будущее. Самое мое большое желание – чтобы Астара счастливо вышла замуж, по возможности за представителя нашего семейства, и поселилась вместе с мужем в Уорфилд-Хаусе.

Я вполне отдаю себе отчет в том, что ни один молодой человек не сможет содержать такой огромный дворец и обширное поместье, если я не позабочусь об этом соответственным образом в своем последнем волеизъявлении.

Вследствие этого я принял решение, что мое состояние – весьма значительное, как ты можешь догадываться, – отойдет в совместное владение к Астаре и ее мужу.

Имея в виду все вышесказанное, я приглашаю тебя приехать как можно скорей в Уорфилд-Хаус и познакомиться с Астарой Биверли.

Сам я, разумеется, тоже буду весьма рад снова повидаться с тобой и послушать твой рассказ о том, как прошли у тебя последние два года.

Передаю наилучшие и самые сердечные пожелания твоим родителям, с чем и остаюсь, твой любящий дядя,

Родерик Уорфилд

Виконт внимательно прочитал все письмо до последнего слова, затем, возвращая его кузену, заметил:

– Оно идентично тому, которое получил я, да и написано той же рукой.

– Ты хочешь сказать, Уильям, что дядюшка Родерик не сам написал его?

– Нет, конечно же это не его рука, Лайонел, и я могу поспорить на что угодно, что его написала Астара Биверли.

Лайонел Уорфилд посмотрел на письмо с новым интересом.

– Да, верно, – сказал он. – Теперь я тоже это понимаю. Что ж, почерк интересный, свидетельствует о незаурядной натуре, и, клянусь Богом, он и в самом деле принадлежит женщине.

– Догадываюсь, что наш любезный дядюшка и Астара вместе придумали, как заманить нас и устроить смотр претендентов, – заметил виконт.

– Ну что ж, как я уже сказал, – грустно улыбнулся Лайонел, – моя поездка в Хартфордшир окажется пустой тратой времени, если ты тоже намереваешься откликнуться на приглашение дяди Родерика.

– Ерунда! Никогда не теряй надежды! – насмешливо протянул виконт.

– Надежда умирает последней! – подхватил Лайонел. – Но мы ведь совсем не знаем эту Астару. Ее хоть можно считать порядочной девушкой?

– Она не только порядочна, но и хороша собой, более того – ослепительно хороша, – ответил виконт.

– Откуда ты знаешь?

– Мне говорили знакомые, видевшие ее в Риме. И вообще, они утверждают, что не успеет она появиться в Лондоне, как через неделю все тосты, звучащие в Сент-Джеймсе, будут обращены только к ней.

– Ты пробуждаешь во мне любопытство.

– Еще бы, мой милый! Но подумай и о деньгах, Лайонел. Мне не верится, что тебе так легко нести все расходы, связанные с экипировкой в королевском полку. Со всех сторон только и слышишь сетования на страшную дороговизну службы при дворе.

– Увы, ты прав. Так оно и есть! – с грустью признал Лайонел. – А поскольку принц-регент вечно одержим новыми идеями насчет покроя и цвета наших мундиров, расходы все увеличиваются.

– Тогда тебе определенно следует выступить в числе претендентов на руку прекрасной Астары!

– Ты полагаешь, там будет какое-то соревнование?

– Сейчас трудно что-либо предугадать, – пожал плечами виконт. – А если говорить серьезно, то я догадываюсь, что нам придется погарцевать перед этой девушкой, как это делали в древности рыцари; не исключаю, что нам даже будет предложено принять участие в турнире. И тогда она выразит свою благосклонность, бросив своему избраннику изящный платочек, вне всяких сомнений надушенный тонкими духами.

– Боже мой! – ужаснулся Лайонел. – Ты говоришь ужасные вещи! Да будь я проклят, если соглашусь участвовать в подобном фарсе.

– Неужели? А я нахожу все происходящее достаточно занятным. Мне всегда был симпатичен наш дядя Родерик, я с детских лет им восхищался. Отец говорит, что в нашем семействе он самый настоящий гений, и это определенно справедливо, когда речь идет обо всем, что касается финансов.

– Ты что, тоже оказался на мели? – напрямик спросил Лайонел.

– Разумеется! Ты еще спрашиваешь! – воскликнул виконт. – Разве мы все не сидим в одной лодке?

– Но ведь сегодня Брамсель выиграл тебе пятьсот гиней.

– Это поможет мне содержать конюшню только в течение одного месяца.

– Что ж, полагаю, в этом клубе не найдется ни одного завсегдатая, который не был бы должен ту или иную сумму ростовщикам, не говоря уж о портных.

– Тем больше у нас причин согласиться на игру, предложенную дядей Родериком, – возразил виконт. – Не будь занудой, Лайонел! Гляди на вещи весело и старайся получать от жизни как можно больше удовольствия!

– Я вижу, ты не сомневаешься, что впереди нас ждут одни удовольствия и забавы, – проворчал его кузен. – Но в данный момент у меня нет ни малейшего желания уезжать из Лондона. Я только что познакомился с невероятно прелестным созданием, и, если уеду надолго, кто-нибудь не преминет увести ее у меня из-под носа.

– Если ты говоришь о той рыженькой милашке, с которой я видел тебя вчера, то не исключено, что так поступлю я сам! – засмеялся виконт.

– Только попробуй! – шутливо нахмурился Лайонел. – Если ты тронешь пальцем мою Клариссу или даже хотя бы улыбнешься ей в своей обычной манере, от которой все женщины падают в твои объятья, словно ты магнит невероятной силы, то клянусь, я…

Он внезапно умолк.

– Ну и что же, ты вызовешь меня на дуэль? – с легкой насмешкой поинтересовался виконт.

– У меня определенно появится такое желание, если ты встанешь между мной и Клариссой, – чистосердечно признался кузен. – А если быть откровенным до конца, я не намерен проводить ближайшие пару месяцев в бесполезных хлопотах, которые мне явно ничего не принесут.

Виконт расхохотался:

– Ты мне льстишь, Лайонел.

– К сожалению, я говорю правду.

– Кларисса или не Кларисса, но все-таки разумней тебе поехать со мной в Уорфилд-Хаус.

– Когда?

– Завтра. И чем раньше, тем лучше. Возможно, у нас будут и другие конкуренты!

– Насколько мне помнится, других Уорфилдов кроме нас нет.

– Если не считать Вулкана, – с небрежной гримасой заметил виконт.

– Вулкана? Ах да, разумеется. Это тот, пасторский сын? Впрочем, не думаю, что он может составить нам, точнее тебе, конкуренцию и оказаться серьезным соперником!

– Нет, разумеется, я тоже так не считаю, – согласился виконт. – Да и вообще, я почти уверен, что он не явится на призыв дяди, даже если таковой и прозвучал в его адрес. В последний раз я слышал о нем – да, пожалуй, уже несколько лет назад, – когда он отправлялся то ли в Сахару, то ли в какую другую забытую Богом страну.

– Не далее как вчера мой отец говорил, – усмехнулся Лайонел, – что все мужчины нашего рода добились на удивление замечательных успехов в жизни, разумеется, за одним исключением.

Виконт весело кивнул.

– Одно из моих ранних детских воспоминаний – как дед и отец клокочут от злости, потому что дядя Люк только что отказался от престижного места в самом Вестминстерском аббатстве!

– Я видел его лишь несколько раз, но он остался в моей памяти как невероятно добрый и мягкий человек. Помню, как он пришел на мою конфирмацию, когда всем остальным было недосуг или неохота. Потом он пригласил меня на ланч. Примечательно, что он, хотя и был обычным деревенским пастором, выглядел так внушительно, что один из моих однокашников даже поинтересовался, не епископ ли он Кентерберийский.

Виконт засмеялся.

– Импозантная внешность – отличительная черта всей нашей родни! Твой отец был прав, Лайонел, – мы не только невероятно умны, но и хороши собой!

– Уж про тебя это точно можно сказать! – смиренно вздохнул Лайонел. – Вот почему все эти милые прелестницы из Ковент-Гардена и Друри-Лейна, с которыми я приятно провожу время, слетаются к тебе, будто мухи на мед!

– Я не уверен, что меня это должно заботить, – проворчал Уильям, но при этом не забыл одарить кузена снисходительной улыбкой.

«Бедняга Лайонел, возможно, блестящий военный, – подумал виконт, – но, когда дело доходит до необходимости блеснуть красноречием, далеко отстает от остальных своих родственников».

Виконт извлек часы. Это были золотые часы, невероятно дорогие, – подарок одной дамы, отчаянно в него влюбленной.

– Когда бы вам ни захотелось узнать время, дорогой мой Уильям, – сказала она при этом, – мне хочется, чтобы вы вспоминали обо мне, потому что сама я буду думать о вас непрестанно – каждый час, каждую минуту и каждую секунду нашей разлуки.

Впрочем, в данный момент часы напомнили виконту не об их прежней обладательнице, а о страстных губках и нежных ручках, что ждали его на Беркли-сквер.

Он допил содержимое стоявшего перед ним бокала и сказал кузену:

– Я заеду за тобой завтра в три часа пополудни на моих новых гнедых, которые обошлись мне в целое состояние. Звери, а не кони! Чудо как хороши! До Уорфилд-Хауса мы домчим за полчаса. А наши слуги могут отправиться рано утром на фаэтоне и предупредить дядю Родерика о нашем прибытии.

– И сколько нам придется там проторчать, на твой взгляд? – с обреченным видом поинтересовался Лайонел.

– Думаю, что все будет зависеть от мисс Астары, – философски ответил виконт.

Он поднялся со своего места и не без труда стал пробираться к выходу сквозь обступившую его шумную толпу приятелей.

Сэр Родерик принял известие о приезде двух своих племянников с удовлетворенной улыбкой.

– Я ведь говорил тебе, моя милая, что они не заставят себя долго ждать и немедленно явятся на твой призыв, – сказал он Астаре.

– Я уже попросила экономку приготовить три спальни, – ответила она. – Вероятно, ваш племянник Вулкан тоже останется здесь, хотя он и живет по соседству?

– Это не так близко, как тебе может показаться, – ответил сэр Родерик.

Астара, казалось, была удивлена.

– Когда я отдала письмо дворецкому и попросила отправить его по назначению, он заверил меня, что мальчик-посыльный уже через полчаса отдаст его в руки адресату.

Сэр Родерик улыбнулся.

– Это верно, потому что мальчишка отправился пешком через лес по узкой тропинке. Она доступна только для пешехода.

– А по дороге получается дальше?

– Литл-Милден находится отсюда в четырех милях.

– Как странно!

– Ничего странного, – возразил сэр Родерик. – Просто мой отец, а прежде дед категорически отказывались прокладывать через наши земли новые дороги. Поэтому здесь у нас проходит только одна большая дорога и несколько маленьких, временных. Конечно, это довольно удивительно, если учесть, что имение занимает свыше трех тысяч акров и находится под самым Лондоном, ведь до города рукой подать.

– Думаю, ваш отец был прав, – заявила Астара. – Ведь так замечательно сознавать, что шумный город не поглотил дворец и что, как вы вчера выразились, владения Уорфилдов самодостаточны и образуют как бы независимое государство в государстве.

Девушку и в самом деле поражало все, что показывал ей сэр Родерик.

Ведь на принадлежащих Уорфилдам землях разместились не только фермы, зернохранилища и мельницы, где трудились местные жители, здесь жили и свои плотники, камнетесы, кузнецы, лесники, а также имелось огромное количество служб, отвечавших за нормальное существование огромного родового гнезда.

Во время своих путешествий Астаре доводилось бывать во дворцах множества мелких князей и прочих правящих особ, а во Франции она жила даже в древнем замке, случайно уцелевшем среди революционных бурь.

Но ни один из них не смог подготовить ее к встрече с великолепием этого старинного английского дворца, расположенного в не тронутой войнами местности и сохранившего жизненный уклад и традиции многих поколений его владельцев.

– Мне бы хотелось, чтобы ты вникала во все дела имения, – сказал Астаре сэр Родерик, – потому что рано или поздно все это станет твоим.

Она пораженно посмотрела на опекуна.

– Дядя Родерик, вы не переоцениваете мои силы? И вы ведь дали мне слово, что не станете… настаивать на моем браке с человеком… которого я не люблю…

– Я полагаюсь на свою удачу и на свой здравый смысл, – ответил сэр Родерик, – в былые времена они никогда меня не подводили.

Он взглянул на Астару и нежно улыбнулся.

– Почему вы улыбаетесь?

– До нынешнего дня мне приходилось иметь дело с мужчинами и деньгами, и я находил их вполне предсказуемыми. Теперь же я имею дело с особой женского пола, а это для меня совершенно новая и пока что непривычная область.

– Неправда! Вы просто кокетничаете! – горячо возразила Астара. – Я знаю, что вы всегда пользовались – как, впрочем, и теперь – большим успехом у знатных дам. В Риме одна ваша давняя подруга призналась мне, что любила вас до умопомрачения, но потом ненароком обнаружила, что она всего лишь одна из многих!

– Как это свойственно женщинам, она все преувеличила! – воскликнул сэр Родерик. – Но ты только подтверждаешь мою уверенность в том, что уж если я так опытен в обращении с прекрасным полом, как ты утверждаешь, то мне тем более не пристало совершить сейчас ошибку.

– Тогда, разумеется, нам ничего не остается, как предоставить все естественному ходу вещей, – хитро заявила Астара.