Читать книгу Седьмая смерть - Барбара Морриган - Страница 2

Моей бабушки Агнесс не стало за день до моего рождения. Именно с этого всё и началось. Знаю, что это прозвучит глупо, но мне кажется, что на мне висит древнее цыганское проклятие. Либо мне действительно НАСТОЛЬКО не везёт… В общем, все женщины, когда-либо бывшие мне близкими, умирают.

Бабушка была странной женщиной: неожиданно бралась за изучение японского, забиралась подлатать осыпавшуюся черепицу посреди ночи, и могла пропадать чёрт-знает-где целыми неделями. Но мы даже были чем-то похожи: например, умением доставлять окружающим предостаточно проблем. Только если она, судя по рассказам мамы, отравляла всем жизнь маниакальными идеями, то я скорее просто идиот и рушу всё вокруг своим неумением взять происходящее под контроль. Даже тогда, в день своего рождения, я, сам того не желая, подтолкнул её к смерти. Конечно, звучит как мистическая теория заговора, но с того дня меня не перестаёт преследовать эта нелепая череда совпадений.

Бабулю Агнесс я не знал, лишь слышал о ней пару раз, поэтому не придавал этой истории особого значения. А вот следующий удар настиг меня через семь лет. Я ходил на занятия по фортепиано к миссис Хиллз – знакомой моего отца, жившей в квартале от нас. Она была красивой женщиной с изысканно худыми руками и усталыми глазами. Мне нравилось, как её некогда пшеничные волосы перемешивались с седыми прядями, напоминая мерцающий сплав серебра и меди. Позже я узнал, что женщины обычно переживают из-за седины и всячески стараются её скрыть. Думаю, миссис Хиллз тоже пыталась бы, но, кажется, у неё едва оставались силы следить за собой. Каждый день она носила одну и ту же выцветшую блузку, а причёска всегда представляла собой наспех собранный пучок растрёпанных волос. Да и дом её не отличался чистотой: чаще всего она просила не снимать обуви даже в дождливую погоду. Пожалуй, не покрытыми пылью оставались лишь два места: фортепиано и лакированный комод у входной двери. На нём стояли рамки со свадебными фотографиями и снимками темноволосого мужчины с большим горбатым носом и неаккуратными бакенбардами.

– Это ваш муж? – спросил как-то я.

– Да, – нервно улыбнулась миссис Хиллз.

– А где он сейчас?

– Уехал… Далеко, – она прикусила губу и отвела взгляд.

– А когда он вернётся?

– Пока не знаю, Брэдли, – учительница старалась сохранять максимально приветливый вид, – надеюсь, что скоро.

Когда я спросил у родителей, куда же запропастился мистер Хиллз, они рассказали, что Хиллзы развелись полгода назад. Миссис Хиллз не сменила фамилию, да и обращение предпочитала прежнее. Ходили слухи, что её муж ушёл к другой женщине, но в семь лет это тебя не особенно заботит. А вот её, похоже, заботило.

Мне нравилось приходить к миссис Хиллз – на её занятиях никогда не было скучно. Порой мы разучивали куда более сложные произведения, чем полагается второкласснику, но она специально упрощала их для меня. По мнению миссис Хиллз главное – это наслаждаться музыкой, вкладываясь в то, что тебе нравится. Жизнь слишком коротка для сухих этюдов Шитте!

Однажды во время ужина мама встала из-за стола, чтобы поднять трубку звонящего телефона. После нескольких секунд молчания она кивнула, будто бы звонящий мог различить этот жест через десятки миль и километры проводов. На следующий день мой урок музыки отменился.

Помню, как стоял в толпе людей, облачённых в чёрное, словно пингвины, и робко прятался за отца. Прохладный ветер трепал волосы, а с неба изредка накрапывали едва заметные капли. Миссис Хиллз нашли мёртвой в её машине. Как вообще можно было случайно оказаться запертой в собственном гараже и отравиться угарным газом? И случайно ли?..

Я знал, что моей вины в случившемся нет, но почему-то ощущал неприятный груз на своих плечах. Я не понимал этого чувства, ведь мне даже не удавалось до конца осознать смерть как явление. Но почему меня так мучило произошедшее? Наверное, потому, что я чувствовал себя не чужим для неё человеком. Я будто бы подвёл друга. Не увидел, не понял, не помог. Едва ли семилетний ребёнок может помочь отчаявшейся женщине, утратившей все возможные смыслы… Но мне казалось, что она улыбалась чуть шире, когда я плюхался на жёсткий табурет перед фортепиано, чтобы неуклюже попадать маленькими пальчиками не по тем клавишам.

С тех пор я больше не занимался музыкой, а жизнь вскоре вошла в привычное русло. Мы с отцом переехали из уютного пригорода северо-восточной Такомы и поселились в уродливой многоэтажке на Фаццет-Авеню неподалёку от средней школы. Мама же предпочла остаться в нашем старом доме, куда мы приезжали на выходные. Их с отцом отношения уже давно перешли в прохладно дружеские, а мамино здоровье не очень-то способствовало проживанию на шумных и пыльных городских улицах, поэтому такой расклад устраивал всех.

Не думаю, что я чем-то выделялся среди одноклассников – разве что был достаточно хорош в математике. А в остальном – обычный парень, иногда боязливо покуривающий одну сигарету на троих с парочкой таких же придурков и ежедневно покупающий в кафетерии один и тот же персиковый сок. Из всей этой рутины меня вырвало знакомство с Мэдисон. Мы встретились в летнем лагере, когда мне было четырнадцать, и это лето стало одним из лучших в моей жизни. Не знаю, что она во мне нашла, но чувства между нами вспыхнули очень быстро (если подростковую страсть вообще можно назвать чувствами). Поначалу она казалась не очень уверенной в себе – другие дети часто подшучивали над ней из-за крупной фигуры и постоянно топорщащихся в стороны кучерявых волос. Я же этого никогда не понимал: в процессе взросления меня довольно быстро стали привлекать фигуристые девушки, а потому я просто сходил с ума от её круглой задницы, которую можно было нежно сжимать в ладони как свежую зефирку-маршмеллоу. Меня завораживала её кожа цвета какао с молоком и миндальный запах её кудряшек. Когда мы оставались вдвоём, я совершенно не думал о том, что её волосы сегодня выглядят плохо, а короткие шорты открывают едва-заметные ямочки на бёдрах. Пожалуй, всё, о чём я тогда думал – это как бы не спустить в штаны каждый раз, когда она обнимала меня, прижимаясь ко мне тёплой мягкой грудью в жёлтой лагерной футболке.

Как я уже говорил, эта история была бы слишком обычной, если бы моё «везение» снова не вышло на сцену. За два дня до конца смены я здорово отравился чёртовыми хот-догами, к которым пристрастился благодаря местной столовой. Отцу пришлось приехать, чтобы забрать меня домой на машине, поэтому я так и не успел нормально попрощаться со своими лагерными приятелями. Было грустно покидать «Сильвер Крик», где я провёл полтора на удивление приятных месяца, но меня грела мысль, что хотя бы с Мэдисон мы ещё обязательно увидимся. Они с семьёй жили на Вэст Энде Такомы, и я уже успел утомить всех лагерных знакомых расспросами, поэтому знал даже номер автобуса, на котором мог доехать туда от дома всего за полчаса. Она записала свой телефон на фиолетовой разлинованной страничке, вырванной из девчачьего блокнота. Я помню эти цифры даже сейчас: два-двенадцать-восемьдесят-пять-ноль-шесть. Не знаю, может, я очень боялся забыть их, и они так плотно въелись в мою память, а может они просто хорошо и ритмично звучат, будто строчка какой-то песни. Поэтому глядя на отдалявшиеся деревянные домики «Сильвер Крик» из окна отцовской машины, я всё ещё был преисполнен надежд и волнующей радости. И чёртовых хот-догов, заставивших нас остановится далеко не на одной заправке.

Через два дня мне сообщили, что обратный автобус из «Сильвер Крик» вылетел с горной дороги, пробив ограждение. Выжило четыре человека, чудом отделавшихся от тяжёлых травм. Как можно догадаться, Мэдисон среди них не было.