Читать книгу Четыре минус три - Барбара Пахль-Эберхарт - Страница 3

С чего? С чего начать. Еще раз с Великого Четверга, 20 марта 2008 года. С того самого момента, когда солнечным ясным днем мой муж Хели за рулем автобуса уехал по направлению к железнодорожному переезду, что в соседнем от нашего городке. Это был красивый желтый клоунский автобус, который вызывал у прохожих улыбки. И это был железнодорожный переезд без шлагбаума.

Машинист и не мог вовремя затормозить. Наш автобус выбросило с железнодорожных путей. Хели скончался сразу. Наши дети получили ранения, несовместимые с жизнью. В таком виде эту новость передали по радио. В таком виде она появилась в газетах 20 часов спустя.

Этот миг изменил всю мою жизнь. Он лишил меня семьи, он обрек меня в одиночестве продвигаться вперед по жизненной целине. Метр за метром, шаг за шагом, день за днем.

Моим путем.

Где я была в тот момент, когда случилось несчастье? Я спрашиваю себя об этом снова и снова. Может быть, я была в супермаркете и как раз опускала шоколадного динозавра в тележку? Что делали при этом Тимо и Фини – смеялись ли они еще, думали, дышали? А когда я на парковке радостно общалась со своей мамой по мобильному телефону, – билось ли еще сердце Хели или уже перестало?

Как бы часто я не задавала себе все эти вопросы, ответ всегда один: понятия не имею. Я не ощутила момента, и никаких предчувствий у меня не было. И, когда няня Фини позвонила мне на мобильный телефон, я испытала скорее глухое раздражение.

Типичный Хели. Разумеется, он все прошляпил. И не привез вовремя Фини к Эдит.

Обратила ли я внимание на дрожь в голосе Эдит? Насторожило ли меня хоть что-нибудь?

Я не ощутила момента, и никаких предчувствий у меня не было.

«Знакомая только что вернулась из Такерна. Она говорит, на железнодорожном переезде в аварию попал клоунский автобус».

Глубоко в моем подсознании начинается оркестровая какофония страха. Дирижер беспощаден. Крещендо все нарастает, пока не достигает угрожающей, невыносимой интенсивности. От которой сверлит в ушах, которая корежит тело.

«Что такое? Авария? Что случилось?»

Мой голос тих. Слишком.

«Подробностей не знаю. Не я там была, а моя приятельница».

Голос Эдит дрожит.

Я повторяю вопрос:

«Что случилось?»

Паника охватывает меня.

«Толком не знаю, – лепечет Эдит. Она что, плачет? Или мне послышалось? – Подруга только сказала, что на переезде авария. И что на путях стоит клоунский автобус».

«Еду туда!»

Там, где когда-то было сердце, – теперь барабан, в который кто-то бьет и бьет. Слишком громко. Слишком часто. Эта какофония пронизывает до кончиков пальцев ног.

Туда! Немедленно.

Мне предстоит полчаса мчаться по трассе. Способна ли туда доехать, способна ли управлять машиной – об этом я не задумываюсь.

На железнодорожном переезде клоунский автобус. Стоит.

Цепляюсь за этот глагол, как за соломинку.

Автобус стоит.

Покуда он стоит, а не лежит – ничего страшного произойти не может.

Автобус стоит. Стоит автобус! Туда. Еду.

Моя нога то выжимает, то отпускает педаль газа. Я стремлюсь вперед, за своим взглядом. Я вижу только дорогу или тахометр.

Не гнать. Ехать осторожно. Доехать до Такерна. Во что бы то ни стало. Вперед. На помощь Хели. На помощь детям. Стоит автобус.

«Боже. Позволь им уцелеть! Позволь им остаться живыми и невредимыми. Пожалуйста. Пожалуйста! Пожалуйста, Господи!» – кричу я в голос, все громче и громче.

Набираю номер мобильного телефона Хели. Гудки – номер свободен. Сейчас, сейчас он ответит. Я надеюсь. Гудки – номер свободен. Ответь, умоляю. Гудки – номер свободен. Я молюсь. Включается автоответчик. Я понимаю. Случилось. Что-то ужасное.

Кто-то умер.

На меня вдруг обрушивается цунами образов. Моя голова – как телевизор, демонстрирующий семь программ одновременно. И каждый канал транслирует фильм-катастрофу.

Хели мертв. Хели переехал кого-то. Хели загубил невинную жизнь. Тимо мертв. И в этом виноват Хели. Фини погибла. Хели погиб, дети стоят одни на дороге. Хели жив, дети погибли.

Как дико. Я допускаю любые варианты. Кроме одного.

Мертвы все.

Такое просто не приходит в голову.

Кто-то умер.

Вот наименьший общий знаменатель вариантов моего понимания присходящего. При этом уравнение содержит слишком много неизвестных, что не позволяет прийти к определенному и однозначному результату.

Как же без Хели? Пожалуйста, пусть Хели живет! Но тогда кто же умер? Тимо? Хели этого просто не переживет. Фини? Тимо или Фини? Господи, сделай так, чтобы это был кто-то другой!… Боже, что это со мной, что приходит мне в голову?

По мере того, как уменьшается количество километров до цели, кое-что доходит до сознания все отчетливее. А ведь история уже дописана. До конца. И этот конец всем известен. Просто способных прочесть мне последнюю страницу не обнаруживается.

Я набираю номер подруги, живущей в непосредственной близости от железнодорожного переезда.

«Слушаю вас?»

В голосе Анны не слышно беспокойства.

Стало быть, Анна ничего не знает.

«Анна, пожалуйста, поезжай к железнодорожному переезду. Хели попал в аварию, ему срочно нужна помощь. Пожалуйста, побудь с ним до моего приезда. Поддержи его. Скажи ему, что все будет хорошо!»

«О’кей».

Анна кладет трубку. Чтобы не тратить времени на вопросы, – понимаю я. Я чувствую облегчение.

Хели теперь не один. С ним Анна. Все будет хорошо.

Я допускаю любые варианты. Кроме одного.

Что погибли все.

В этот момент испытываемого мною облегчения случается чудо. Как же иначе мне называть ощущение, разом подтверждающее правильность того, во что я свято верила? И это новое чувство утоляет боль и приглушает страх.

Я чувствую, как мои плечи и спину словно окутывают теплым покровом – покровом любви, проникновенной и нежной.

Все в порядке, все в полном порядке.

Голова здесь ни при чем, – слова идут от сердца. Они отдаются в нем эхом голоса, который невозможно забыть.

Хели!

Нога на педали газа перестает дрожать. Роение моих мыслей унимается. Я чувствую себя спасенной, я чувствую себя под защитой.

Хели жив. Хели в раю. Хели со мной. Все хорошо.

Я становлюсь марионеткой. Я подвешена на невидимых нитях. Меня приводит в движение добрый кукловод, который хочет мне только хорошего. Я целиком отдаю себя в его руки.

Последние пятьсот метров до места происшествия. Звонит мобильный телефон.

Анна.

«Барбара, где ты сейчас находишься?»

«Я уже подъезжаю».

«Поезжай, пожалуйста, к дому Сабины. Мы встретимся у нее».

«Хорошо».

Я послушно поворачиваю направо, к дому Сабины, своей лучшей подруги. Звонок Анны заставил свернуть с пути в последний момент, не допустил моего появления на месте трагедии. Очевидно, кукловод решил меня поберечь, не позволив мне видеть определенные вещи. Я подчинилась. Так, разумеется, лучше.

Мной все еще владеет этот странный покой. Ничто во мне не восстает, я не выражаю никаких эмоций. Я чувствую: то, могущественное, что здесь происходит, лежит за пределами добра и зла и повлиять на происходящее мне не по силам. Мне ничего другого не остается, как выбросить белый флаг. Сдаться. Отдаться на милость судьбы. Какой бы она ни была.

Звоню в дверь. Дома никого. Она у Анны? Я стою в саду, и меня бьет дрожь. Тело начинает жить.

Я делаю то единственное, что еще можно сделать. Я должна отменить свое выступление в больнице в качестве клоуна, которое запланировано на вторую половину дня. Мой голос звучит тверже, чем я ожидала.

«Привет, Ханнес. К сожалению, я сегодня не смогу выступить. Хели попал в аварию. Скорее всего, он мертв».

Пока мой коллега выдыхает что-то вроде: «Господи Боже мой!», из-за угла выезжает автомобиль Анны.

Анна и Сабина, обливаясь слезами, выходят из машины. Образы в моем воображении и реальность начинают совмещаться, создавая картину действительности. В моей голове вдруг устанавливается тишина. Мертвая тишина.

Сабина смотрит на меня в полном ошеломлении. Выгляжу ли я привидением? Или ангелом? Да, я, скорее всего, бледна как мел. Но крыльев у меня вроде бы нет. Только окутывающий меня покров. Никому не видимый. По-прежнему.

Наконец Анна произносит:

«Барбара!»

Она подходит ко мне и крепко меня обнимает.

«Кто-то умер?»

«Да».

«Хели?»

«Да».

«А дети?»

Тишина. Слезы.

«И Тимо тоже мертв?»

«Был мертв. Его удалось реанимировать. Что с ним сейчас, не знаю».

«А Фини?»

«Она в тяжелом состоянии. Без сознания. Дети доставлены в больницу. А теперь мы отвезем тебя домой».

Я не противлюсь.

Однажды в юности я попала в аварию. Мой тогдашний друг привез меня к себе домой и укутал в теплое одеяло.

«У тебя шок. Тепло – вот что для тебя самое важное».

Этому его научили на курсах вождения автомобиля.

Вот и Анна с Сабиной снимают с меня куртку и укладывают меня в постель. Эти сами самой разумеющиеся действия создают у меня краткое ощущение безопасности.

Я в шоке.

Меня трясет, – мне кладут грелку.

Я плачу, – мне подают носовые платки.

Я задаю вопросы и получаю на них ответы.

Все просто. До банальности. Мне важны эти простые ритуалы. Мир и в этот момент, когда моя жизнь пущена под откос, в какой-то степени предсказуем.

Есть вещи, которые я способна держать под контролем. Я могу просить помощи. Могу чувствовать тепло грелки. Могу благодарить.

Я цепляюсь за эти пустяки. Так утопающий из последних сил хватается за спасательный круг. Грозный океан, готовый меня поглотить, бесконечно огромен и неизмеримо глубок. Инстинктивно чувствую: я не могу себе позволить отключиться и не уделять внимание хорошему, как бы мало оно ни было. Я концентрируюсь именно на этих мелочах. Всеми своими чувствами, каждой клеткой своего существа.

Анна и Сабина подчеркнуто плавными, медленными движениями зажигают свечи. А из меня льется словесный поток. Я испытываю потребность излагать факты вслух, проговаривать их снова и снова.

«Хели мертв, и дети, возможно, тоже умрут. Хели мертв. И Тимо, скорее всего, тоже. Фини изувечена».

Есть вещи, которые я способна держать под контролем. Я могу просить помощи. Могу чувствовать тепло грелки. Могу благодарить.

Время от времени я превращаю свои утвердительные предложения в вопросительные. Чтобы выслушивать неизменно одинаковые ответы.

«Хели мертв?»

«Да. Хели мертв», – подтверждает Анна.

Я повторяю предложения как мантру, до тех пор, пока не оказываюсь в состоянии хоть как-то осознавать ужасную правду. После чего принимаюсь разговаривать с Хели и с детьми. Я зову Хели. Говорю ему о том, как сильно его люблю. Призываю детей держаться. При этом я чувствую жизненную силу Фини и знаю, что Тимо уже нас покинул.

«Хели где-то рядом», – шепчет Сабина, и – да! – я тоже его чувствую. Он свет и тепло – светящийся шар посредине комнаты.

«Смотри!»

Анна указывает на окно. За окном валит крупными хлопьями снег, несмотря на яркое и безоблачное небо.

Привет от Тимо.

Эта мысль приходит в голову всем одновременно.

Появился друг Сабины. Он звонит в детскую клинику. Узнает, в какой палате мои дети. Меня усаживают в машину, на заднее сиденье. Между Анной и Сабиной, которые поддерживают меня. Дорога мне известна. Я сама должна была бы ехать сюда, тем же днем, к тому же часу. Как всегда по четвергам, вот уже восемь лет подряд меня ждут в этой больнице те же сестры.

И сегодня я буду вовремя. Как всегда. Но без клоунского носа, без разноцветного костюма. Без радостной улыбки. И с моих губ не слетит ни одна шутка. На сей раз дети, которые меня ждут, – мои собственные.

Могу ли я назвать случайностью то, что мои дети были доставлены именно в ту больницу, где я год за годом веселила людей в качестве клоуна? Или выбор места действия – целиком замысел кукловода, дергающего меня за ниточки?

И кто должен разрешить верить последнему? Кто, кроме меня? Я устремляю взгляд вверх, туда, где, по моим предположеним, находится кукловод, и благодарю его. За то, что запах этой больницы мне знаком и приятен. За то, что вахтер на входе не какой-нибудь чужой, а давно мне известный человек. За то, что Ханнес, мой коллега, клоун и друг, ждет меня и протягивает мне бумажный стаканчик какао из автомата.