Читать книгу Саймон и программа Homo sapiens - Бекки Алберталли - Страница 9

Среда – это День наоборот, когда куча южан-гетеросексуалов надевают одежду противоположного пола. Определенно не мой любимый день.

На первом уроке мы смотрим «Двенадцатую ночь»[20], ибо каждый учитель английского – в душе комик. В классе у мистера Вайза стоит перекошенный замызганный диван, который пахнет пивом, и я уверен, что ученики проникают сюда после школы, чтобы заняться на нем сексом и хорошенько наследить своими биологическими жидкостями. Но мы все боремся не на жизнь, а на смерть, чтобы сидеть на нем во время занятий (наверное, потому, что все кажется в миллион раз проще, когда ты не за партой).

Сегодня диван заняли соккеристы в форме чирлидерш, а именно – Ник, Гаррет и Брэм. По большей части так и одеваются спортсмены в День наоборот. У нас всего около двадцати чирлидерш, поэтому я понятия не имею, где парни берут остальные костюмы. Может, у каждой чирлидерши есть по десять запасных комплектов? Черт знает, на что эта школа тратит деньги.

Но, должен признать, есть что-то потрясающее в накачанных икрах и потертых кроссовках под юбками в складку. Поверить не могу, что Брэм Гринфелд тоже нарядился. Брэм, который сидит с нами в столовой. Он тихий темнокожий парень, который вроде бы очень умен, но я лично никогда не слышал, чтобы он о чем-то говорил, если только его не вынудят. Он откинулся на спинку дивана и потирает носком одной кроссовки другую. Я никогда раньше этого не замечал, но он вообще-то очаровашка.

Мистер Вайз уже включил фильм, и тут в класс вваливается Эбби. Чирлидинг, постановка, разнообразные комитеты – у Эбби всегда куча причин для опозданий на первый урок, но она никогда не получает замечаний. Лию это ужасно бесит, особенно потому, что ребята на диване всегда готовы подвинуться, чтобы дать Эбби место.

Она бросает взгляд на диванную команду и заливается смехом. И Ник совершенно по-детски доволен собой. Такое же выражение лица у него было, когда он нашел кость динозавра на игровой площадке начальной школы.

Оказалось, что это куриная косточка, но тем не менее.

– Что за фигня? – Эбби опускается за парту позади меня. На ней костюм с галстуком и длинная борода, как у Дамблдора. – Вы почему не нарядились?

– У меня заколки, – возражаю я.

– Ага, клево, только это невидимки. – Она поворачивается к Лие. – А ты чего в платье?

Лиа смотрит на нее и молча пожимает плечами. Одеваться очень женственно в День наоборот – фишка Лии. Это ее способ сломать систему.

Дело вот в чем. Я бы оставил эти унылые металлические невидимки в тумбочке Элис, где нашел их, если бы мне сошло это с рук. Но все знают, что я участвую в переодеваниях. В шутку, конечно же, но тем не менее. Если бы сегодня я хотя бы немного не изменил бы свой облик, это бросилось бы в глаза. Забавно, что больше всего наряжаться в День наоборот любят самые мужественные, стильные, спортивные парни. Видимо, они настолько уверены в своей мужественности, что не парятся.

Но, если честно, меня бесит, когда так говорят. Я, например, тоже уверен в своей мужественности. Быть уверенным в своей мужественности и быть натуралом – разные вещи.

Единственное, что для меня странно – одеваться как девушка. Даже Блю не в курсе, что переодевания раньше кое-что для меня значили. Я не знаю, как примириться с этим или объяснить, но я до сих пор помню ощущение шелка и легкости на коже. Я никогда не сомневался, что я мальчик, и не хотел здесь ничего менять. Но когда я был помладше, Хэллоуин снился мне весной. Я, как одержимый, десятки раз надевал свой костюм в октябре и весь ноябрь мечтал вытащить его из шкафа и надеть еще раз. Но никогда не поддавался искушению.

Не знаю. Есть что-то пугающее в остроте тех ощущений. Я так хорошо их помню. Сейчас меня тошнит при одной мысли о переодевании в девушку. Я стараюсь об этом не думать. Часто мне трудно поверить, что я это делал.

Дверь класса открывается, и на пороге, обрамленный ярким светом коридора, стоит Мартин Эддисон. Он умудрился найти форму чирлидерши и даже не поленился сделать себе до странности реалистичную грудь. Мартин очень высокий, поэтому одежда ему мала и выглядит он довольно непристойно.

С задних рядов раздается свист:

– Выглядишь потрясно, Аддерол[21]!

– Несите объяснительную, мистер Эддисон, – говорит мистер Вайз. – С подписью завуча.

И, может, это влияние Лии, но я не могу не заметить, как несправедливо, что у Эбби объяснительной не попросили.

Мартин поднимает руки, хватается за дверной косяк, как за турник, и его топ ползет вверх. Несколько девушек хихикают, а Мартин, усмехнувшись, краснеет. Боже мой, да он готов продаться за пару дохлых смешков. Хотя, наверное, клоунство – его талант, потому что я никогда не встречал нерда, которого бы так любили популярные ребята. Конечно, они вечно его задирают, но не всерьез. Он словно их талисман.

– Не торопи́тесь, мистер Эддисон, – сдержанно бросает мистер Вайз.

Мартин одергивает топ, поправляет грудь и выходит из класса.

* * *

В пятницу коридор возле кабинетов математики и естественных наук устлан сеном сантиметров в десять толщиной. Несколько стеблей торчат из моего шкафчика. С пола поднимается пыль, и даже свет здесь выглядит иначе.

Тема года – музыка. И из всех жанров в мире одиннадцатиклассники выбрали кантри. Такое могло случиться только в Джорджии – и вот почему на мне бандана и ковбойская шляпа. Командный, блин, дух школы.

Ладно. Хоумкаминг – отстой, а кантри-музыка – просто стыд, но сено я обожаю. Даже если это значит, что Анне, Тейлор Меттерних и другим астматикам придется пропустить сегодня физику и химию. Сено преображает все вокруг, и коридор похож на другую Вселенную.

Когда я прихожу в столовую, у меня чуть крышу не сносит. Серьезно. От девятиклассников – какие они забавные милахи! Боже мой, я не могу перестать смеяться. Их жанр – эмо, что означает море челок, напульсников и слез. Вчера вечером я умолял Нору подвести глаза и прийти в черном парике или хотя бы футболке My Chemical Romance. Но она посмотрела на меня так, будто я предложил ей явиться голой.

Я отыскиваю Нору взглядом. Ее кудрявые светлые волосы смотрятся ужасно не в тему, но, кажется, она все-таки заставила себя подвести глаза черным – наверняка после того, как увидела, что все это делают. Прекрасный хамелеон.

Сложно поверить, что это она когда-то добровольно нарядилась мусорным ведром.

Мартин сидит за соседним столом, и на нем комбинезон. Без шуток, у него есть комбинезон. Он пытается поймать мой взгляд, но я резко отворачиваюсь. Избегать Мартина уже стало моим рефлексом.

Я сажусь между Лией и Гарретом, которые продолжают спорить, не обращая на меня внимания.

– Ну и кто это? – спрашивает Лиа.

– Ты правда не слышала о Джейсоне Олдине?

– Представь себе.

Гаррет хлопает руками по столу. Я делаю то же самое, подражая ему, и он смущенно улыбается в ответ.

– Эй! – Ник устраивается напротив меня и открывает пакет с обедом. – Я тут подумал… Давайте сходим сегодня на матч.

– Ты шутишь, – замирает Лиа.

Ник переводит на нее взгляд.

– А как же «ВаХа»? – спрашивает она.

Мы всегда зависаем в «Вафл Хаусе», когда проходит футбольная игра.

– В смысле?

Лиа слегка наклонила голову и смотрит исподлобья. Взгляд у нее пугающий, губы сжались в прямую линию. Пару секунд все молчат.

И, может, я выбрал неподходящий момент, но сейчас меня не особенно волнует Лиа, поэтому я говорю:

– Я за игру. – Я уверен, что Блю там будет, и мне нравится думать, что мы с ним окажемся на одной трибуне.

– Серьезно? – Я чувствую на себе взгляд Лии, хоть и смотрю прямо перед собой. – И ты, Брут?

– Не драматизируй, Бэтмен… – начинает Ник, но Лиа его обрывает:

– Заткнись.

Гаррет нервно хихикает. Повисает странная тяжелая тишина.

– Я что-то пропустила? – К нам подходит Эбби и садится рядом с Ником. – Все в порядке?

– Все прекрасно. – Ник бросает на нее взгляд. Щеки у него порозовели.

– Хорошо. – Эбби широко улыбается. На ней не одна, а целая куча ковбойских шляп. – Ну как, ребята, готовы к сегодняшней игре?

Лиа резко встает, задвигает стул и уходит, не говоря ни слова.

* * *

Игра начинается в семь, а парад – в шесть. Через несколько часов после школы я захожу за Ником, и мы вместе едем обратно.

– Мы теперь в черном списке у Лии, – говорю я, когда мы сворачиваем на дорогу к Криквуду. Улица уже заставлена машинами, а значит, на парковке нет мест. Видимо, многие любят футбол.

– Она переживет, – бросает Ник. – Там свободно?

– Нет, там гидрант.

– Черт, ладно. Ужас, сколько народу.

Кажется, Ник в первый раз приехал сюда ради футбольной игры. Я-то уж точно. Ник терпеть не может параллельную парковку, поэтому еще десять минут мы ищем место, чтобы он мог припарковаться задним ходом. В итоге нам приходится идти миллион миль под дождем до школы – ну хоть на что-то сгодились ковбойские шляпы.

Я впервые замечаю софиты на стадионе. Конечно, они всегда тут были, и я наверняка видел их включенными. Но я никогда не замечал, насколько они яркие. Блю они нравятся. Интересно, он уже здесь, в толпе людей, гудящих на трибунах? Мы платим два доллара, получаем свои билеты и присоединяемся к остальным. Оркестр играет удивительно крутой микс из песен Бейонсе и неловко пританцовывает на своей трибуне. И на самом деле, несмотря на дождь и хоумкаминг, я начинаю понимать, почему Блю любит эти матчи. Кажется, будто может произойти что угодно.

– Вот вы где! – восклицает Эбби, подбегая к нам. Она крепко обнимает нас обоих. – А я как раз только что вам написала! Хотите поучаствовать в параде?

Мы с Ником переглядываемся.

– Ну давай, – говорю я.

Ник пожимает плечами.

В итоге мы идем за Эбби на учительскую парковку, где ребята из ученического совета собрались вокруг нашей платформы. Она представляет собой прицеп-площадку с рамой позади и определенно передает дух кантри-музыки. Вся площадка выстлана соломой, сзади уложены тюки сена, а красные банданы, как ленты, обвязаны вокруг рамы. Повсюду гирлянды. Звонкие песни в стиле кантри-поп гремят из чьих-то колонок для айпода.

Эбби, конечно же, в центре внимания. Она проедет на платформе с несколькими чирлидершами в коротких джинсовых юбках и фланелевых рубашках, подвязанных на поясе, чтобы подчеркнуть талию. Несколько парней надели комбинезоны, включая чувака, который сидит у тюков и изображает игру на гитаре. Я усмехаюсь, взглянув на Ника. Ничего не бесит его больше, чем люди, которые притворяются, что играют на гитаре. Особенно если они даже не передвигают пальцы по ладам.

Мэдди из ученического совета выстраивает нас перед платформой, и потом кто-то передает нам соломинки, которые нужно держать в зубах.

– Все должны выкрикивать речовки, – предельно серьезно говорит Мэдди. – Командный дух – самое главное!

– Впрд, одцтый, – бурчу я Нику, и тот прыскает со смеху. Попробуйте скандировать с соломой во рту.

На лице у Мэдди появляется паника.

– О боже, так, ладно. Меняем план. Никаких соломинок. Вытащите их изо рта. Хорошо, молодцы. Просто кричите громче! И улыбайтесь!

Наша платформа движется вокруг парковки и останавливается за рок-н-ролльным монстром, который собрали десятиклассники. Мы идем позади, повторяя за Мэдди, которая выкрикивает приветствия или «Вуху-у-у!», когда становится слишком тихо. Парад покидает территорию школы, обходит квартал и появляется на дорожке, опоясывающей футбольное поле. Софиты светят прямо на нас, люди ликуют, и я поверить не могу, что мы с Ником оказались в центре всего этого. Уровень попсовости зашкаливает. Наверное, я должен сказать что-то, что подчеркнет глупость происходящего, но, если честно, приятно хотя бы раз отказаться от роли циника.

Сейчас я чувствую себя частью чего-то большего.

Как только парад заканчивается, Эбби и другие чирлидерши бросаются в туалет, чтобы переодеться в свою форму. Мы с Ником смотрим на трибуны, но лица сливаются, и среди них трудно отыскать знакомые. Эмоции переполняют.

– Соккеристы – там, – наконец говорит Ник, указывая на верхние ряды слева.

Мы поднимаемся по бетонным ступенькам, проталкиваясь между людьми. Господи. Вот только ты успокоился, решив, что познал все виды неловкости, как появляется проблема свободного места. Гаррет подвигается к Брэму, позволяя мне втиснуться на сиденье, но я все равно оказываюсь почти на коленях у Ника. И это меня точно не устраивает. Я быстро поднимаюсь, ужасно смутившись.

– Ладно, – говорю я. – Сяду с ребятами из драмкружка.

Я замечаю белокурую шевелюру Тейлор у лестницы двумя рядами ниже. Она сидит с Эмили Гофф и несколькими другими ребятами. Включая Кэла Прайса. Сердце начинает биться быстрее. Я знал, что он придет!

Я протискиваюсь обратно к лестнице и спускаюсь, чувствуя, будто все взгляды на стадионе направлены на меня. И вот я наклоняюсь, чтобы похлопать Кэла по плечу.

– О, привет, Саймон, – говорит он.

Мне нравится, что он называет меня по имени. Многие зовут меня по фамилии, и я не против, но тем не менее. Честно, как бы ни назвал меня Кэл Прайс, мне бы это все равно понравилось.

– Привет! Можно к вам, ребята?

– Само собой. – Он двигается. – Тут полно места.

И это правда, а значит, мне, увы, не придется сидеть у него на коленях.

Следующую минуту я пытаюсь придумать, что сказать. В голове туман.

– Мне кажется, я ни разу не видел тебя на матче, – говорит Кэл, поправляя волосы.

Все. Я не могу. Его волосы, его глаза, то, что он обращает на меня внимание и знает, что я не хожу на матчи…

– Это мой первый раз, – отвечаю я, просто потому, что хочу произнести самую типичную фразу девственника.

– Клево. – Он так спокоен. Он даже не смотрит на меня, потому что может говорить и следить за игрой одновременно. – Я прихожу, когда получается. Стараюсь попасть хотя бы на игру перед хоумкамингом.

Я пытаюсь придумать, как спросить то, что мне нельзя спрашивать. Может, заговорить о запахе в воздухе и посмотреть на его реакцию? Но если я это сделаю и если Кэл – это Блю, он сразу же поймет, что я Жак. А я не уверен, что готов к этому.

Но, черт подери, мне до нелепого любопытно!

– Эй! – Вдруг кто-то опускается рядом со мной.

Это Мартин. Я автоматически двигаюсь, чтобы дать ему место.

– Аддерол, – бормочет какой-то парень за нами, взъерошивая Мартину волосы.

Мартин усмехается. Затем приглаживает волосы (или пытается пригладить) и с минуту сидит рядом, молча кусая губы.

– Как делишки, Спир?

– Нормально.

Мое сердце замирает. Мартин поворачивается ко мне, и очевидно, что он в настроении поболтать. Вот тебе и разговоры с Кэлом. Вот тебе и воздух с запахом новых возможностей.

– Так вот, насчет Эбби…

– Ага.

– Я пригласил ее на танцы, – говорит он очень-очень тихо, – и она отказала мне.

– О, ясно. Сочувствую. Это отстой.

– Ты знал, что у нее уже есть партнер?

– Э-э, да, кажется, знал. Прости.

Мне явно стоило раньше поговорить об этом с Мартином.

– Не мог бы ты предупредить меня в следующий раз, чтобы я не позорился?

Он выглядит таким несчастным. Как ни странно, я чувствую себя виноватым. Я чувствую себя виноватым, хотя он шантажирует меня. Что-то пошло не так.

– Не думаю, что они встречаются, – говорю я.

– Да пофиг, – бросает Мартин.

Я внимательно смотрю на него. Не понимаю: перестанет ли он теперь преследовать Эбби? А если так, что будет с моей перепиской? Может быть, я навечно окажусь у него в рабстве…

М-да, хуже не придумаешь.