Читать книгу Вместе - Белла Фишелева - Страница 4

И солнце, и мороз – московская картина,

И средней полосы блистательный каприз,

И терпкие плоды пылающей рябины —

Беседки дачной и чудной, и дивный фриз.

Нежданная краса дивит нас и пленяет,

Свободные мечтанья плещут, как прибой.

О новизне хлопочет жизнь и обольщает,

И, как всегда, мы за иллюзии горой.

Мечты безумные! Их грозны воплощенья!

Корпускула с волной – в мгновении одном!

В противоречьях мир и мудрецов сужденья:

Иль времена круты, иль пир чумы кругом.

Но есть мороз и солнце – день навек чудесен!

Слова поэта и природы дар слились,

А ритм стихов летит, как строй крылатых песен,

И в бесконечность… Пушкин видел даль и высь.

Японской вазы тонкая работа,

Что вторит облику цветов живых.

Цветы воскресли будто! Помнят что – то?

Звучанье слышу шёпота двоих:

Страдают, видно, от большой заботы…

Две орхидеи! Чудится, что плачут…

О детях малых, с кем разлучены?

Из гнёзд их вырвали: злодеи алчут

Богатств? И жертвы не отомщены?

Здесь торгаши всесильны? Их удача?

О, да! Цветами, видимо, торговля…

Живой, неповторимой красотой!

Нет для цветов ни солнца, ни приволья:

Им смерть – под равнодушия волной

И под жестокой, хваткою рукой.

А на роскошной остаются вазе!

Но только чутким хрупкую сберечь!

Чудак найдётся добрый – он в экстазе,

О духа высоте затеяв речь,

Вдруг с пьедестала вазу вдребезги!

Как с плеч…

Был тёплый май, и гроздья налились сирени,

От яблонь свет струился белый, с серебром,

Ночами – соловьиное он слушал пенье

И в роще воды, бьющие во тьме ключом.

Но музыканту показалось: май – прощальный.

В раздумьях мысли о прошедшем душу жгли,

И голос чудился ему исповедальный,

И будто все сады на свете отцвели.

Он не признал событья, что в стране случились —

И беспредельное отчаянье в груди!

Разлуки планы неожиданно явились —

Но всё кричал, как заклинанье: «Погоди!»

Он исполнитель – пианист из величайших

И странствующий музыкант, но замолчал:

И Бога гений слышал – дал обет строжайший

Молчать… В стране далёкой он нашёл причал…

Тоска по родине… Изгнанье – добровольно.

Но жаждал сочинять, борясь с самим собой…

А вдохновение? Летит непроизвольно!

Запели голоса, и нет борьбы с судьбой!

И расцвели сады на белом свете —

Раздолье песенное понеслось… И вдаль —

В Россию! Ждал: что родина ответит? —

Пронзающая русских слышалась печаль.

Художники, безмерно дерзновенны,

В век Ренессанса, век большой страды,

Цвет сделали натурой сокровенной,

Живущей солнца жизнью и воды —

Венецианский живописный гений!

Там живопись раскрыла тайники:

Цвет – соль Земли, природы откровенье —

За цветом в путь безумцы – чудаки…

От Тициана в космос – в цвет Ван Гога!

В них сходство – упоенье красотой,

Творенья их – расцветший жезл у Бога:

И с солнцем краски – точно нимб земной.

Осенний сумрак, и в сознании туман,

Дни катятся, как древних римлян колесницы,

И воли нет – за правду признаю обман,

Не светят радостно в конце пути зарницы.

Иду на выставку художницы – мой глаз

Вбирает чудо естества людей, природы.

Я счастлива. Случается с душой не раз,

Коль живописец Свет нам дарит – Неба своды.

Родной земли простор, цвет розовый снегов —

Всё вижу… и картины будят к жизни волю!

И смысл ко мне является моих трудов,

И вера есть, что со своей я справлюсь долей.

А радость майская – весенний льющий свет,

Несущий очищение и обновленье:

Мой друг заговорил стихами, как поэт…

Я знаю: новые придут ко мне решенья.

Сияние картин – и свет врачует дух.

Теперь мои воспоминанья светоносны.

Мой словно глубже взгляд, и стал острей мой слух —

Ответы нахожу на давние вопросы.

Мои берёзы – вверх, до моего окна,

И слышу чистое, как слёзы, птичье пенье,

В игру я листьев молодых вовлечена —

Деревья светятся, и прочь мои сомненья:

Раскрылось настоящее, впустив в себя!

Серебряковой гениальные пастели

Заполнили весь мир, свободы свет любя,

Нас к творчеству зовут и к благородным целям.

Пространство безбрежное, воздух морской… Он откуда?

Да с поля! Вдали там картина мне милых берёз,

Танцующих – воздух их кудри разносит… Причуда

Ума? Иль виденье, что ветер нежданно принёс?

Но шквал вдруг! Картина!? Стою недвижим и безволен…

Вернутся простор необъятный и воздух морской?

Всё смолкло. Но где красота? Погибает!

                           Покорен,

Страдаю. Я в горе… Но знаю вину за собой.

Я у художника бываю в мастерской,

Довольно блёкло там, и скучно, и уныло,

И мне не ведомо, какою тайной силой

Преображает он простое в мир другой —

Мир радости и счастья, словно золотой

Спустился век. Владеет мною потрясенье

На выставке! Что это, свыше вдохновенье?

И божество водило мастера рукой?

В картине – красок пир. И мастер вновь раскрыл

Иное: солнце здесь царит, цвета – в контрастах,

Танцует мастерская и поёт. Напрасно

От музыки бежать – вам не хватает сил!

Воды качая, колышется воздух,

Ласковый, мягкий мы слышим мотив,

Звуки плывут – вдоль лагуны, и волны

Мерно им вторят, их лад подхватив.

Песня врачует уставшую душу,

Не покорённую в спорах с судьбой.

Волны спокойны – качаются, тушат

Моря шумы: плещет лёгкий прибой.

Сердце поэта изранено, тяжкий

Выбрал он в терниях путь для себя,

Где только не был у жизни в упряжке?

В вечных скитаньях, свой век теребя.

Сказочный гений – о нём композитор,

Близкий по духу, по странной судьбе,

Нам рассказал, и теперь они квиты —

В сказках, в моленьях, в грехах, в ворожбе.

Волны играют, звучит баркарола —

Томный, любовный, бессмертный мотив,

Где – то, внимая ей, плачет виола…

Песнь – с гондольером, любовь сохранив!

Старик – скрипач. Блаженна безмятежность.

Туманный день осенний приглушён —

Простор для мысли, памяти… На нежность

В сердечной глубине он обречён.

Дверь времени его всегда открыта:

Печаль и радость в бытии одном —

Звучит осенней красоты палитра,

Он вспоминал жену, детей и дом.

Что ж дети? Далеко. Любимой нет —

Есть скрипка, Моцарт, птицы, удивленье

Пред тем, как льётся с листьев тёплый свет…

Скрипач любил своё уединенье,

Но вспоминал с охотою людей —

Беседы о делах ушедших дней.

День светлый миновал, но синий вечер

Дал волю мысли, слуха не глуша,

И музыка все боли дня – на плечи,

Но лишь своей свободою дыша:

«Всё ранит нас звучаньем. Скоротеченый

Наш временной поток. Но не спеша,

Себя мы познавать стремимся – вечный

Мир духа наш: и вера, и душа…» —

Так размышлял. Молчанье вечеров,

Шум утра – слышит. Зреет и решенье:

«Вновь буду сочинять, творить готов…»

Скрипач в себе уверен, вдохновенье —

Летит к нему. И звуки прошлых дней

И нынешних – всё ближе, всё живей!

Внук думал: дед способен озарять.

Казалось, что безмерный день (единый!) —

Вся деда жизнь. И свет неугасимый

Теперь над внуком: силится принять

Он творчество, как жизни суть. Отнять

Не сможет даже властью возносимый

Наследство деда. Здесь непримиримый

Был внук: традиции не умирать!

«Рембрандт… мой дед…» – вдруг образ старика

Внук вспомнил: «Только не был утомлённым

С годами наш скрипач: его рука

Крепка! Играет, словно молодой!

Всем людям видится он вознесённым

Любовью к жизни, болью и слезой».

Май. Вновь старик услышал музыку земли —