Читать книгу Петля будущего - Бен Оливер - Страница 13

Заключенные обсуждают запоздалый дождь.

Меня это удивляет. Мне всегда казалось, что я единственный, кто наблюдает за дождем каждую ночь.

Я слышу за стенами: «Почему?», «Что это значит?», «Что там происходит?».

Пробежав последний круг, я опираюсь о стену, соседнюю с двором Кины, чтобы перевести дыхание.

– Как побегал? – спрашивает Кина.

– Хорошо, спасибо.

– Лука, дождь…

– …он опоздал, – завершаю я ее фразу, – знаю. Как думаешь, что это значит?

– Наверное, ничего.

– Ну да, может, и ничего, – соглашаюсь я, но никак не могу избавиться от неприятного предчувствия.

Я сижу на земле, молча слушая болтовню заключенных; Малакай Баннистер снова дразнит дроны, Пандер поет, Чиррак и Кэтрин нерешительно общаются между собой, двое из четверых планировщиков обсуждают побег. Винчестер пока не вернулся со своей последней Отсрочки, и Вудс знает, что это значит: друг умер на операционном столе, когда ему пытались вживить какую-нибудь новую современную технологию. С прошлой среды Вудс не произнес ни слова.

– Как себя чувствуешь после импланта в сердце? – спрашиваю я, инстинктивно прижимая руку к шраму на груди.

– Уже не больно, – отвечает Кина, – остался только дискомфорт.

– Это тоже пройдет.

Я содрогаюсь при воспоминании о своей первой операции: травма, после которой никогда не прийти в себя, но здесь, в Аркане, об этом не говорят. Я сопротивляюсь нахлынувшим воспоминаниям, но они неотступны.

Маршалы взламывают входную дверь, разбивая ее в щепки и выкрикивая военные приказы. Сестра кричит, а отец наблюдает, как за окном темное пятно большого дрона удаляется в сторону горизонта, становясь все меньше и меньше.

Маршалы вытащили меня из квартиры, пуская болезненные разряды тока по моему телу, и потащили вниз через все сто семьдесят семь лестничных пролетов.

Потом наступила темнота, я слышал лишь грохот и вибрацию двигателей, пока меня везли в Терминал.

А затем парализующий укол.

В первый раз кажется, что это навсегда, что отныне такой и будет жизнь, что именно так они поступают с преступниками: обездвиживают, помещают в ячейки и забывают.

Потом была операция.

В поле зрения попало ее лицо, наполовину прикрытое кипенно-белой маской, когда с жутким блеском в глазах она комментировала мне манипуляции над моим телом.

Она показала мне толстые кобальтовые кабели, сказала, что их вживляют глубоко в мои запястья, как магнитные манжеты.

Мое тело дернулось, когда лезвие разорвало кожу, после чего я услышал звук прожигающих и впивающихся в кости болтов.

Вот она снова появилась в поле зрения – хирург, и пока она говорила, я слышал улыбку в ее голосе.

– Это, – рассказывала она, держа зажатую пинцетом маленькую металлическую проволоку, – это то, что мы делаем с преступниками.

Проволока скрутилась в символе бесконечности; она была сделана из серебра, быстро мигали белые огоньки, распределенные по всей длине. Хирург развернула устройство так, чтобы мои зафиксированные глаза могли ясно разглядеть его.

– Это пробьет отверстие в правом предсердии твоего сердца, сплетется с тканями и легочной артерией. Будет отслеживать твои движения, свяжет тебя с Арканом и, что самое главное, оно сдетонирует и убьет тебя, если выйдешь за пределы линии.

Мне хотелось кричать, убежать оттуда, но я не мог.

Я не чувствовал, но слышал надрыв и разрез, когда она проникла сквозь грудную клетку, меж ребер, добралась до бьющегося сердца и вставила в него это устройство в форме петли – чтобы я навсегда застрял в Аркане, без надежды на спасение.

– Когда у тебя следующая Отсрочка? – спросила Кина, пробудив меня от горьких воспоминаний и вернув в ярко освещенный солнечный двор.

– Эм-м-м, месяца через три.

– Как думаешь, тебе повезет?

Я стряхиваю последние воспоминания о сердечном импланте.

– Я пережил уже четыре и пока жив. Пять, если считать сердечный детонатор.

– Как это было? – спрашивает Кина.

– На первой Отсрочке была нанотехнология. Мне так и не сказали, какая конкретно, меня просто заставили выпить какую-то синюю жидкость, потом что-то вкололи. На второй была операция. Мне повезло, она была незначительной: заменили хрящ между двумя ребрами новым волокном, которое должно иметь лучшую прочность при растяжении, нежели естественное вещество, затем провели ряд тестов и оставили меня приходить в себя без болеутоляющих. На третьей Отсрочке мне вкололи этот быстродействующий вирус, который моментально повысил температуру тела, по коже пошли синяки, кровеносные сосуды лопались. Сначала они дали вирусу довести меня до конвульсий, а потом ввели экспериментальную вакцину, которая, к счастью, сработала. На четвертой был новый тип хирургического шитья: они разрезали мне предплечье от локтя до запястья, а затем зашили рану каким-то средством, чтобы кожа срослась.

Кина молчит, я слышу, как она вздыхает.

– Звучит ужасно, – произносит она наконец.

– Да уж, не праздник, – отвечаю я.

– Почему они допускают такое? Почему правительство позволяет им так с нами обращаться?

– Люди не будут голосовать против Галена Рая, – напоминаю я. – Если ты богат – он для тебя герой-капиталист; если ты бедный – он борется за твои права.

– Невольно задаешься вопросом: почему никогда не было восстаний?

– Для восстания нужно мужество, а у Галена в вооружении экстремисты. Кроме того, они исключили любые возможности для бунтов, – подчеркиваю я. – Они контролируют каждый аспект нашей жизни: валюта цифровая – они могут отнять ее, не пошевелив и пальцем; налоги забирают из зарплаты – рабочим не нужно самим ничего отчислять; беспилотники следят за нами двадцать четыре часа в сутки – так что ничего не спланировать. Они сохраняют платежеспособность большинства людей, чтобы голоса подавленных и угнетенных не были услышаны.

– Там ходят слухи, знаешь, за стеной. Я сама их не слышала, но мама говорила…

Кину прерывает грохочущее на весь двор предупреждение об оставшейся минуте до закрытия стен. Дроны поднимаются с колонны и зависают в воздухе, отслеживая своими оружиями заключенных.

– Какие слухи? – спрашиваю я.

– Да никакие, – отвечает Кина. – Какая-то чушь о теории заговора. Поговорим завтра, Лука-библиотекарь.

Мне хочется послушать еще об этих слухах, сравнить их с теми, что я слышал от Алистера и Эмери, о возможной войне, но времени нет. Задняя стена начинает медленно опускаться, и я возвращаюсь в камеру.

Когда стена закрывается и снова наступает тишина, все, что у меня остается, – это время.

Я ложусь на кровати и размышляю об историях, которые отец рассказывал нам с сестрой в детстве. Он рассказал нам о Третьей мировой войне – тщетной войне. Мама всегда твердила, что мы еще малы для таких историй, но нам очень хотелось послушать. Я часто задаюсь вопросом: может, поэтому я чувствовал такое родство с Мэддоксом? Потому что он был так похож на моего отца?

Во время Третьей мировой было сброшено двадцать девять ядерных бомб. Некоторые настолько крупные, что могли снести с лица земли полстраны, другие целиком уничтожали города. По оценкам, во время конфликта погибло около 900 миллионов мирных жителей, но еще больше погибло позднее от ядерного оружия и в результате понижения температуры Земли.

Именно коалиция повстанцев завершила войну – повстанцы с обеих сторон, практически из всех стран. Дело в том, что большинство граждан не хотело участвовать в этом; они были слишком умны, чтобы поддаться правительственной пропаганде и распространению страха, поэтому они покончили с войной не бомбами или ракетами, а объединив надежду, храбрость и осознание того, что нечего больше терять.

Не одна страна выиграла в той войне, нет, нации не писали каждая свою историю – люди Земли выиграли войну. И тогда тех, кто ее начал, привлекли к ответственности и приговорили к смертной казни; и те же люди поклялись, что такое больше никогда не повторится.

Когда старую власть свергли, открылись доказательства коррупции, настолько глубокой и отвратительной, что она оправдывала даже самые ярые теории заговора. Некоторые из самых смертоносных в то время болезней в мире научились лечить десятилетиями ранее, но эти методы лечения не использовались, дабы богатые фармацевтические компании могли триллионами продавать практически бесполезные таблетки больным и умирающим. Выяснилось, что политические группы, имевшие горячую поддержу в народе, были просто фасадом, за которым скрывались миллиардеры мира сего, используемым для поддержания противоречий между людьми: ведь куда легче принять очередной омерзительный закон, когда граждане голосуют злобой в сердце, а не здравым рассудком. В нефти больше не было необходимости вот уже почти на протяжении столетия: десятки и сотни ученых, механиков и разных умельцев создали двигатели, работающие на солнечной энергии, воде и водороде, – но правительства по всему миру выкупили на них патенты и спрятали, потому что войны за нефть приносили избранным целые состояния.

После войны было сформировано Мировое Правительство. Оно гарантировало мир и процветание, предоставляло здравоохранение для каждого гражданина и подлинно равные возможности для всех, а еще, что самое важное, – разумность и логичность. Логика в форме компании «Хэппи Инк», консультирующей правительство по решению международных проблем и осуществлению безупречного и быстрого правосудия, и какое-то время это действительно работало. Но лечение трех из пяти основных смертельных заболеваний тоже имело свои недостатки – население резко увеличилось после того, как цивилизация была восстановлена. Люди жили дольше, и почти никто не умирал молодым. Народ был вынужден тесниться в переживших войну городах подальше от мест, подвергшихся ядерным ударам, и перенаселенность стала огромной проблемой во всех странах, так же как нехватка воды и энергии, голод и распространение совершенно новых болезней, которые, видимо, появились вследствие выпадения радиоактивных осадков. Места ядерных взрывов и прилегающие территории с почвой, облученной радиацией, необитаемы по сей день. Такие районы известны как Красные зоны.

Эти истории и прочие рассказы о сражениях были нам с сестрой так интересны, что мы едва могли уснуть потом.

Но мысль о войне, о настоящей войне, вызывает во мне и ужас, и волнение. Лучше бы меня такие мысли не волновали, но малейшее представление о возможном нарушении распорядка в Аркане вызывает у меня головокружение от предвкушения.

Отец рассказывал, что в битвах Третьей мировой использовали заключенных, им обещали сократить срок или даже даровать свободу, если они будут сражаться на линии фронта. Такое предложение я бы принял не задумываясь.

«Ты забегаешь вперед, Лука, – успокаиваю я себя. – Это всего лишь слухи, ничего такого не произойдет».

Да, это правда, я знаю; и мне стыдно, что я желаю войны, но когда тебя сажают в клетку и ломают твою волю, война – лучшее, на что ты можешь надеяться.

Из раздумий меня вытаскивает скрип открывающего люка и голос Рен:

– Привет, Лука, как дела?

И все мои мысли о войне и свободе тут же улетучиваются.