Читать книгу Черные стихи - Бенханн - Страница 2

«Поскорее бы мне умереть…» —

шепчет сердце, намучившись болью,

«Видит Бог, больше сил нет терпеть

и давиться отравленной кровью…»

«Постоянно ночами в слезах» —

осторожно глаза ропщут следом,

«Будто тонем в кислотных дождях,

а затем жжет безжалостно светом…»

«Мы устали, мы так все больны…» —

мысли мечутся, бьются о стены,

«Мы всего лишь хотим тишины,

мы хотим быть свободны от плена…»

Голоса, что приходят из тьмы,

подпевают нестройно рядами:

«Мы все так бесконечно юны…

Но все так безгранично устали…»

Ты слышал ветер в темноте?

Он стонет…

Он ноет, плачет по тебе

И воет…

Он по земле ночной в тиши

Летает,

И все страдания мои

Он знает…

Ты слышал, он же звал тебя,

Стучался…

Он столько лет тебя искал,

Скитался…

Он так хотел тебе сказать

Негромко,

О том, что я тебя ждала

Так долго…

Он слезы с глаз моих срывал

Неловко,

И на окно твое бросал

Их звонко…

Ты думал, что это гроза

Так воет,

И равнодушно их стирал

Рукою…

Он столько звал тебя, а ты…

Не слышал…

Он так стонал, кричал, стенал

На крыше.

Ты думал, что это гроза

Так воет,

И просто закрывал окно

Рукою…

Послушай ветер в темноте,

Он стонет…

Он ноет, плачет о тебе

И воет…

За прутьями в окнах виднеется небо,

и пахнут свободными землями щели.

Безумец снаружи давно уже не был,

и ловит он жадно весенние трели.

Он скован убогим квадратом палаты,

затянут на койке тугими ремнями.

Пропитан насквозь вонью от препаратов,

что в вены вливаются странными снами.

На теле дорогами тянутся шрамы,

врастая истоками в рану рассудка.

Из темных углов человеческой драмы

на свет выползает безумство ублюдка.

Сплетаясь в бессмысленном вихре видений,

проносятся лица на смазанных фото.

Навязчивый шепот слепых привидений

поет колыбель по придуманным нотам.

Из трещин в полу расползаются мрази,

скрываются в бездне под ледяной койкой.

На плитах блестят комья слизистой грязи

и пятна несвежей крови затхлой, гнойной.

И нежная женщина в розовом платье

лежит рядом с ним, гладит впалые щеки.

Единственный гость в сонном мраке палаты,

но с ней он стает во сто крат одиноким.

Безликие дни растянулись на годы,

и времени ход не касался палаты.

Лишь плесени больше на крашеных сводах,

лишь уровень выше в крови химикатов.

За прутьями в окнах виднеется небо,

и пахнут свободными землями щели.

У смерти гарант на эффект от плацебо,

она лучший лекарь в безвыходном деле.

Шел дождь, сгущалась тьма

У старого вокзала.

Последние грачи

Летели прочь устало.

К перрону подходил

Последний поздний поезд,

Последний вообще —

Вокзал закрыли то есть.

Из мрачных тополей

К перрону шел несмело

Унылый человек,

И человек был в сером.

Он был так же уныл,

Как поздний дождь осенний,

Таким же, как вокзал,

А именно – последним.

Он все чего-то ждал,

Надеялся на что-то,

Он каждый день здесь был,

И все искал кого-то…

Но все не находил.

Надежда испарялась,

Но с поездом опять

Тихонько возвращалась.

Он все чего-то ждал,

Он забывал про совесть,

И домом стал вокзал,

А смыслом жизни – поезд.

И вот в последний раз

Состав сюда приходит,

А серый человек

Все ждет и не уходит.

Усталый пассажир

Из третьего вагона

Последним наступил

На лестницу перрона…

Погасли фонари,

Унесся поезд смело.

Остался в полной тьме

Лишь человек, что в сером…

Он и ангел, и демон, он страсть и смиренье,

У него вместо крови горячая ртуть.

Его мысли чисты, как июньское небо,

Но они навевают лишь холод и жуть.

У него нет изъянов, он чист, безмятежен,

Но вся сущность его – это только порок.

Он как шелк: он приятен, податлив и нежен.

Но он груб, он силен и колюч, словно ток.

У него нет души, он – само искушенье,

Его взгляд заставляет любить и желать.

Но ведь он – это зло, он страшней преступленья,

Он далек как звезда и его не достать.

Но он близко, он рядом, лишь вытяни руку,

Чтобы жар его тела коснулся тебя.

Но почувствуешь только лишь горе и муку,

Ведь он соткан из холода, снега и льда.

Он свиреп, его ярости нету предела,

Но он чуток и добр, он весь полон тепла.

У него злые мысли и адское тело,

Но как ангел красив и не ведает зла.

Он и бог, он же дьявол – в одном представленьи.

Безобразно красив, до жестокости добр,

Он реальность, и он же – безумье, виденье.

Он клубок ярких пятен и жалящих кобр.

Все краски лета гаснут позади:

И пенье птиц, и душное веселье.

Все холодней снаружи и внутри,

И с каждым днем все гуще мрак осенний.

Кружит в прозрачном воздухе листва,

Намокшая в унылом сером ливне.

И блекнут образы, и чувства, и слова,

И словно прелый лист, октябрь липнет.

И растворилась летняя любовь

Среди безликой череды панельных вышек.

И сердце просто перекачивает кровь,

Не замирая в сладких страсти вспышках.

Все глубже окунается душа

В холодный сумрак золотистых будней.

Уже не важно, кто что не сказал,

А сказанное во сто раз абсурдней…

Стремительно бегут по рельсам поезда,

вагоны в свежий снег все глубже окуная.

Я с каждой станцией все дальше от тебя,

и все навязчивее стук колес играет.

Сквозь зимний холод прочь от теплых рук,

в плацкартном полумраке утопая.

Биенье сердца, как колесный стук —

порой так громко, в ритм не попадая.

И сутки сквозь замерзший мертвый лес…

Печаль въедается с табачными парами,

взлетает к облакам седых небес,

запомнивших все то, что было с нами.

И нечего есть, и не на что пить,

и незачем сдохнуть, и незачем жить.

И нет корабля, хоть и некуда плыть,

и нет никого, кого можно любить.

Пустые карманы, пустые глаза,

в карманах давно уже нет ни гроша,

в глазах притаилась пустая душа.

Пустое молчанье, пустые слова.

И хочется есть, и хочется пить,

и хочется сдохнуть, но хочется жить.

И нужен корабль – отсюда уплыть,

кого-то найти, кого-то любить.

Ох, как грустно… Выгляну в окно —

вроде и везде царит веселье,

и кругом весеннее цветенье,

но внутри как будто все мертво.

И не радует ни зелень во дворах,

ни цветы, что щедро май нам дарит,

и хоть солнце своим светом жарит,

мне так холодно одной в глухих стенах.

Как же завидно глядеть мне на детей —

им так радостно и просто всей душою.

Я же вновь прикрою мишурою

грустную в глазах игру теней.

А сможешь ли, когда мой мир померкнет,