Читать книгу Сгинувшие - Бентли Литтл - Страница 5

Все пять лет работы в качестве социального работника в Сан-Франциско Кэрри Дэниелс серьезно трудилась над своим профессиональным имиджем. Она придумала себе универсальное выражение лица, полное заботы и сочувствия, которое подходило практически для любой ситуации. И что еще более важно, она старалась всегда быть непредвзятой и не показывать своим клиентам ни осуждения, ни разочарования.

И вот сейчас все ее достижения подвергались серьезному испытанию.

Потому что она никогда не видела никого, кто был бы похож на Хуана Оливейру. Мальчик сидел на полу единственной спальни крохотной квартирки среди кучи изорванных в клочья газет и сломанных игрушек и больше всего напоминал маленького зверька. Сидя в гостиной, Кэрри видела сквозь дверной проем, как он наблюдает за ней, и не могла, хотя и очень старалась, не смотреть на него.

Вместо лица у ребенка была морда ламы.

Это явно было какое-то генетическое отклонение – хотя Кэрри только что стала куратором этой семьи и встречалась с ней впервые, поэтому не знала никаких подробностей и пока не чувствовала себя вправе что-либо уточнять. Когда она появилась, мальчик где-то прятался – он или стеснялся чужих, или был слишком диким, чтобы с ними общаться. Но постепенно он выбрался из тени в темной спальне и стал с любопытством рассматривать Кэрри. Одет он был как обычный мальчик, без подгузника, лохмотьев и тому подобного, и, несмотря на всякую мерзость, покрывавшую грязный пол в спальне, его передвижение не было ничем ограничено – он не был привязан, не сидел в манеже или в клетке. Хотя больше всего Кэрри поразил не разительный контраст между обычным детским телом и уродливостью его лица, а то, что его мать, казалось, не обращала на это никакого внимания и считала это нормальным.

А как он смотрел на Кэрри своими темными задумчивыми глазами жвачного животного!

Ребенок напугал ее. Разговаривая с его матерью, Кэрри судорожно пыталась понять, как такое могло случиться с маленьким человеком и как обычная с виду женщина могла родить на свет божий такого… монстра. Кэрри ненавидела себя за то, что ей на ум пришло это слово, но именно оно возникло в голове. Ее учили, как вести себя с людьми, злоупотребляющими алкоголем и наркотиками, с развратителями, с бедняками, с людьми, подверженными всем социальным болезням, характерным для низших слоев населения, – но как вести себя с людьми с такими физическими недостатками, Кэрри не знала.

Она старалась не смотреть на ребенка.

И тем не менее продолжала украдкой поглядывать в затемненную спальню.

Мать ребенка, Розалия, была красивой женщиной – высокой, стройной, с идеальными чертами лица и гладкой, безукоризненной кожей. Если б не обноски, в которые она была одета, то легко сошла бы за модель или актрису. Ее английский оставлял желать лучшего, но говорила она таким мягким и ясным голосом, с таким мелодичным акцентом, что ее собеседник забывал о синтаксических ошибках. Помогая женщине заполнить необходимые формы, Кэрри не переставала размышлять, как такая красотка могла превратиться в незамужнюю работницу швейной фабрики, живущую в переполненном многоквартирном доме.

Хуан.

Ну конечно. Это было единственное логическое объяснение. Скорее всего, Розалия с кем-то встречалась и забеременела, а когда отец увидел родившегося уродца, то предпочел слинять. В документах женщины об этом ничего не говорилось, но это был один из наиболее вероятных вариантов, и хотя Кэрри в последние годы и выработала иммунитет против любых эмоций, она ощутила и к матери, и к сыну сочувствие, которое не испытывала к другим своим клиентам.

Она продолжала разговаривать с Розалией, стараясь не смотреть на Хуана, и разглядывала то лицо женщины, то пачку форм у нее на коленях. Кэрри не позволяла себе смотреть на дверь, хотя этого ей сейчас хотелось больше всего на свете.

Розалии отказали во врачебном обслуживании в лечебном учреждении округа, и она обратилась в социальную службу. А Кэрри послали объяснить ей, что ее и без того ничтожная медицинская страховка была урезана губернатором, который хотел компенсировать своим состоятельным спонсорам потери от изменения налогового законодательства. И вот последние двадцать минут Кэрри внимательно изучала файл Розалии, выписывая из него дополнительную информацию и понапрасну пытаясь найти лазейки, которые помогли бы возобновить страховку несчастной женщины или включить ее в другую программу. Размышляя над ситуацией, Кэрри подумала, не позволит ли… состояние Хуана… включить их в какую-нибудь программу помощи инвалидам детства. Надо будет изучить эту возможность в офисе.

А может быть, можно как-то тактично поднять этот вопрос сейчас и расспросить о… деформации лица Хуана? Или о его немощи? Увечье? Дефекте? Расстройстве здоровья?

Она даже не знала, как это назвать.

Нет, пока не время, решила Кэрри. Лучше даже не упоминать о такой возможности, пока она не убедится, что это реально. Не стоит давать женщине несбыточную надежду.

И она не хотела говорить с Розалией о ее сыне. Пока не хотела. Она просто не готова к этому разговору.

Вернувшись в офис, Кэрри спросила у Санчеса, своего начальника, что он знает о мальчике.

– Я знал, что рано или поздно это случится, – тяжело вздохнул лысый мужчина.

– И… – напомнила ему Кэрри, когда, казалось, продолжение уже не последует.

Санчес откинулся на спинку стула и впервые посмотрел женщине прямо в глаза:

– Ну хорошо. Сам я слышал это не от Розалии, а от третьих лиц. Линда Ли, которой принадлежит этот многоквартирный дом, рассказала, что Розалия хотела заработать на поездку в Америку и участвовала в Мексике в шоу мулов, или, правильнее сказать, в номере с ламами. Она совокуплялась с этими животными на глазах у публики и забеременела от одного из них.

– Но это невозможно! – взорвалась Кэрри. Она почувствовала, что краснеет. Ее охватило бешенство из-за того, что Санчес повторял такую глупость. – Во-первых, я не верю, что Розалия вообще могла пойти на такое! – Кэрри подумала о мелодичном, мягком голосе женщины и ее изысканной красоте. – Знаю, что видела ее в первый раз, но, поговорив с человеком, можно многое о нем узнать, особенно если это человек… если он способен… на нечто похожее. – Кэрри с отвращением покачала головой. – И во-вторых, это вообще невозможно. С точки зрения физиологии. Тот, кто сказал вам такое, – просто лжец.

– Сама подумай, что более вероятно: генетическое нарушение, которое превращает лицо человека в морду ламы, или генетическое нарушение, при котором человеческая яйцеклетка оплодотворяется спермой ламы? – пожал плечами Санчес. – Выбирай сама. А я не знаю, и меня это мало волнует. Для меня главное – чтобы мы предоставили им нужную помощь. Они за ней не обращались, потому что знают настолько мало, что не представляют, что им положено по закону. Это как раз такая семья, которой мы обязаны помогать, и мы должны наставить их на путь истинный. И, может быть, в один прекрасный день они вырвутся из нищеты.

– Вы правы, – согласилась Кэрри. – Абсолютно правы.

– Ну вот и договорились, – и Санчес вернулся к своим бумагам.

– Вот только…

Санчес опять поднял на Кэрри глаза.

– Вот только я чувствую себя такой беспомощной. Ведь, что бы мы ни делали и сколько бы денег на это ни потратили, мальчик все равно останется… таким, какой он есть.

– Верно. И жизнь надо тоже иногда воспринимать такой, какая она есть.

– Но…

– Я все знаю.

Кэрри посмотрела на папку, которую держала в руках. В ней были важные факты, касающиеся Хуана Оливейры, которые ни в малейшей степени не объясняли самого факта существования мальчика.

– И какова будет жизнь этого ребенка, как вы думаете? – спросила она.

– Не слишком солнечная, – признал Санчес. Голос его был добрее, чем обычно, и звучал почти мягко. – Именно поэтому не стоит зацикливаться на этом.

Но Кэрри так не могла.

Мальчик-лама стал являться ей во сне.

В одном из ярких ночных кошмаров Кэрри видела себя в квартире Оливейры, где она встречается с Розалией. Она сидит на рваном дерматиновом диване напротив женщины, и в квартире неожиданно гаснет свет. За окном ночь, и, скорее всего, отключение энергии происходит во всем районе, потому что уличные фонари, мигнув, гаснут и окна стоящего напротив дома чернеют. Розалия испуганно стонет, как будто в страхе за свою жизнь, и произносит что-то непонятное по-испански, а потом, почти без паузы, два быстрых слова по-английски: он идет. Кэрри не знает, что это значит, но покрывается мурашками, и ее охватывает паника. Откуда-то из полной темноты раздается тихий дребезжащий смех – зловещий и кошмарный звук, который заставляет ее вспомнить всех монстров из фильмов ужасов. Глаза Кэрри постепенно привыкают к темноте. В небе луна, и в ее неверном свете она видит, как Хуан выбирается из спальни в гостиную – прямо к ней. Мальчик гол и двигается на четвереньках, а его голова ламы раскачивается из стороны в сторону. Он приближается к Кэрри, продолжая негромко смеяться. Розалия молится по-испански, и Кэрри, несмотря на языковой барьер, понимает, что та в отчаянии. Хуан открывает рот, и Кэрри видит клыки…

В этом месте она всегда просыпалась.

В другом кошмаре социальная служба получает вызов из полиции. Розалия умерла от голода, а Хуан выжил, но только потому, что ел ее ноги. Кэрри, будучи его куратором, должна принять решение, что делать с ребенком. И она решает, что существо гораздо ближе к животному, чем к человеку, и его надо поместить в зоопарк или продать в цирк.

Ей вообще не следовало бы думать обо всем этом, но она думала – и была смущена своей примитивной реакцией на мальчика. С одной стороны, Кэрри хотела помочь ему, хотела обеспечить ему нормальное детство и дать пропуск в безоблачную жизнь. Но это была ее рациональная реакция. А с другой стороны, эмоционально она его просто боялась. Кэрри не могла поверить, что такой человек…

существо

…мог существовать, так что она с трудом мирилась с этим фактом. Независимо от того, как сильно она старалась, ей так и не удалось совместить свои знания биологии с мальчиком, который жил в квартире. Неужели за этими глазами животного скрывается человеческий мозг? Он что, просто похож на ламу или часть его существа действительно лама?

Да кто же он, в конце концов?

Кэрри изучила ситуацию. Розалия и Хуан действительно могли рассчитывать на приличную страховку, если Розалия согласится признать своего сына неполноценным, так что в четверг Кэрри вернулась в многоквартирный дом, чтобы обсудить это с Розалией. Как и в первый ее приход, в спальне было темно, и так же, как и в первый раз, она сначала не увидела Хуана. Она сидела на том же рваном диване и медленно и подробно объясняла Розалии сложившуюся ситуацию, чтобы быть уверенной, что женщина ее поняла. Против своего желания, время от времени Кэрри бросала взгляд на спальню.

– Нет, – твердо произнесла Розалия со своим сильным акцентом. – Хуан не есть неполноценный! Он делать все, что другие мальчики!

– Я все понимаю, – терпеливо возразила ей Кэрри, – но Хуан другой, и если вы позволите записать его как неполноценного…

– Нет! – теперь Розалия кричала. – Он не есть неполноценный.

– Я все понимаю, но…

– Я говорить НЕТ!

Розалия разрыдалась, и Кэрри пришлось отступить. Она вдруг почувствовала не свойственное ей разочарование, и ей захотелось самой заполнить все необходимые формы, а потом сказать Розалии, что все решилось само собой, и больше не уговаривать женщину и не убеждать ее, что это будет правильно (Кэрри хорошо понимала, что такой поступок будет трудно назвать этичным). Она исподтишка взглянула на дверь спальни. Хуан выбрался из своей норы и опять сидел среди разорванных газет, пристально глядя на нее. Что это? Неужели в этих глазах животного мелькнуло понимание? Кэрри не могла сказать точно, но она вспомнила свои ночные кошмары и подумала, куда ей деваться, если он вдруг на четвереньках двинется в ее сторону.

– Просто подумайте над моим предложением, – сказала она Розалии, собирая бумаги. – Я не вижу другой возможности для вас с Хуаном получить медицинскую страховку. Кроме того, в этом случае, если с Хуаном что-то случится – несчастный случай или…

– Нет, – твердо произнесла Розалия, вытирая слезы.

– Хорошо, хорошо. – Кэрри глубоко вздохнула. – Если я вам понадоблюсь, у вас есть моя карточка…

Розалия утвердительно кивнула.

– Позвоните, если вам понадобится помощь или просто захочется поговорить.

– Спасибо. – Голос Розалии опять стал мягким, а с лица исчезли последние следы волнения.

Кэрри встала, собираясь уходить, и бросила последний взгляд на мальчика в спальне. Хуан встал и пытался что-то вытащить из переднего кармана штанов. В это мгновение он был похож на обыкновенного ребенка, на лице у которого была маска. А потом он поднял на нее глаза, и Кэрри увидела его настороженные заостренные уши и то, как его слишком большие глаза остановились на ней. Длинный тонкий розовый язык просунулся между мелких зубов и облизал темноватые губы. От увиденного она окаменела. Под таким углом его лицо мало походило на морду ламы. Оно больше походило на морду волка-мутанта или другого животного, названия которого она никак не могла вспомнить.

Настоящий монстр, подумала она – и тут же постаралась прогнать эту мысль.

Возвращаясь в офис, Кэрри зашла в «Севен-Илевен» [32], чтобы купить «Биг Галп» [33]. День выдался жаркий, в машине кондиционера не было, и после вонючего спертого воздуха квартиры Оливейры Кэрри чувствовала необходимость выпить чего-то сладкого и холодного, чтобы прополоскать рот.

Она никогда не читала таблоидов. Даже стоя в очереди в кассу в продуктовом магазине, Кэрри обычно смотрела на обложки женских журналов с их бесконечными советами, как получить больше удовольствия от секса, а не тратила свое время на возмутительную бессмыслицу, которая печаталась в «Инкуаэрер», «Стар» и других подобных изданиях. Хотя сегодня Кэрри, стоя в очереди за косматым мужчиной, который покупал лотерейные билеты и пиво, почему-то не обратила внимания на «Космополитен», а прочитала заголовок на первой странице «Уикли глоуб»: ПРОСТИТУТКА РОДИЛА МАЛЬЧИКА-НОСОРОГА!

Под заголовком была крупнозернистая фотография броско одетой женщины, держащей за руку лысого ребенка, у которого вместо носа был какой-то нарост, действительно походящий на рог.

У Кэрри сердце ушло в пятки. Больше всего на нее произвела впечатление зернистость фотографии, которая придавала ей правдоподобность. Поддельные фотографии теперь были гораздо четче. Она вспомнила, как несколько лет назад видела фотографию, идеально четкую и композиционно выстроенную, на которой президент жал руку представителю внеземной цивилизации. А вот «крупное зерно» и бездарность самой фотографии в композиционном отношении делали ее похожей на фото, сделанное скрытой камерой, при использовании которой композиционные изыски были просто невозможны, и поэтому Кэрри сразу поверила в ее достоверность.

Конечно, она тут же подумала о Хуане. Между ним и мальчиком-носорогом не было никакого физического сходства, и в то же время очевидные параллели игнорировать было невозможно. Наконец мужчина, стоявший перед ней, стер защитный слой с выигрышных комбинаций своих лотерейных билетов, взял пакет с пивом и удалился, произнеся сквозь зубы: «Дерьмо!» Действуя под влиянием момента, Кэрри схватила таблоид и бросила его на ленту кассы рядом со своим напитком. Сев в машину, она открыла газету и стала листать страницы, пока не добралась до заметки про мальчика-носорога. Рядом с ней помещались еще два фото – одно идентичное тому, что было на первой странице, а второе было сделано через несколько секунд после первого. Сама заметка была очень короткой и не содержала никакой заслуживающей внимания информации. Проститутка, если она действительно ею была, называлась только по имени – Холли. Был также указан город, в котором она жила. Как ни странно, это оказался Сан-Франциско.

Простое совпадение?

Кэрри начала в этом сомневаться.

«Уикли глоуб» был национальным таблоидом, который печатался в Миннеаполисе, но в выходных данных газеты были указаны адрес и телефон западного филиала. Добравшись до офиса, Кэрри позвонила по указанному номеру и попросила телефонистку соединить ее с Кентом Дэниелсом, автором заметки.

– Прошу прощения, – мелодичным голосом ответила телефонистка, – но, в соответствии с политикой нашего издания, мы не сообщаем телефонные номера наших авторов.

– А я и не прошу его домашний номер. Просто соедините меня или с ним, или с его голосовой почтой.

– Все авторы «Уикли глоуб» – фрилансеры [34], – сообщила женщина. – Так что у мистера Дэниелса нет здесь ни стола, ни телефона.

– Но мне необходимо с ним связаться! – Кэрри почувствовала, как ее охватывает разочарование. Она замолчала, а потом продолжила: – Я прочитала его статью о мальчике-носороге. – Больше она не стала ничего говорить, предоставив телефонистке самой додуматься, что она может звонить, чтобы дать репортеру наводку для еще одной захватывающей истории.

– Мне очень жаль, – повторила телефонистка, – но политика нашего издания…

– Ладно, проехали, – устало произнесла Кэрри и повесила трубку. Она все еще до конца не верила, что мальчик-носорог реально существует, но возможная связь с Хуаном, какой бы зыбкой она ни казалась, заставляла Кэрри идти дальше.

На мгновение она задумалась. Многие проститутки пользуются поддержкой социальных служб, особенно если у них есть дети. Можно размножить фото и посмотреть, узнает ли кто-нибудь женщину; или еще проще – поспрашивать у коллег и выяснить, есть ли у них под опекой какие-нибудь «Холли». А если это не сработает, то у службы социальной опеки масса контактов с полицией. Обе службы работают в очень тесном контакте. У нее у самой прекрасные отношения с сержантом полиции, который совсем недавно направил к ней жертву домашнего насилия. Не может быть, чтобы никто ничего не знал об этой женщине с ребенком, если они действительно существуют.

И она почти сразу же попала в точку.

Йен Нгуен консультировала Холли несколько лет назад. Она тоже прочитала статью и принесла таблоид, чтобы показать Санчесу. Кэрри успела перехватить ее прежде, чем она вошла в кабинет к начальству.

– Надо поговорить, – сказала Кэрри.

Настоящее имя Холли было Элейн Питерс, и она действительно была проституткой, которая несколько лет назад работала в парке. Когда Йен с ней общалась, Холли была беременна, но потом она однажды позвонила Йен, сказала, что сделала аборт, нашла себе новую работу и больше не нуждается в помощи государства. Йен заподозрила, что за всем этим может стоять сутенер Холли, и даже сделала несколько попыток встретиться с женщиной, но все ее попытки не имели успеха, и Йен сдалась, с головой погрузившись в нескончаемый поток дел Социальной службы.

Кэрри объяснила, почему ее так заинтересовала Холли, рассказала коллеге о Розалии и Хуане и добавила, что хотела бы встретиться с Холли, если это возможно.

Йен всегда действовала по правилам. Поэтому она сначала пошла к Санчесу, показала ему таблоид и объяснила ситуацию. Начальник дал ей разрешение встретиться с Холли еще раз и разрешил Кэрри присутствовать на встрече.

– Речь идет не о Хуане, – сказал он Кэрри, – но я понимаю твое любопытство. Должен признаться, что мне самому интересно. Так что не забывай меня информировать.

– Обязательно, – пообещала женщина.

Номер телефона, указанный в деле Холли, уже давно не работал. Йен искала, используя как настоящее имя Холли, так и различные комбинации этого имени с уличными кличками и прозвищами, но так ничего и не добилась. Она была готова подождать, обсудить этот случай с другими работниками и завтра вернуться к нему, может быть, зайти с другой стороны, но Кэрри не терпелось, и Йен согласилась поехать с ней по последнему известному адресу Холли.

Санчес не только дал им двухчасовую «увольнительную», но и предложил воспользоваться офисным транспортом, чем потряс женщин до глубины души. Кэрри быстренько сбегала в туалет, пока Йен распечатывала маршрут до места назначения, и они отправились сразу же, как только договорились с коллегами, что те возьмут на себя самые срочные звонки.

Йен села за руль. От их офиса до того места, куда они направлялись, было около двадцати минут езды, и их путь проходил по самым неблагополучным районам города – Кэрри благодарила Бога, что она едет не одна, а с коллегой. Даже проработав в службе пять лет, она не любила посещать такие районы одна.

А этот район был очень неблагополучным.

Она знала это еще до того, как они выехали из офиса, – и вскоре получила подтверждение, когда две полицейские машины промчались мимо них в нескольких кварталах от последнего известного адреса Холли. Они ехали с включенными сиренами и проблесковыми маячками. Обе с визгом тормозов остановились как вкопанные посередине улицы, и из них выскочили полицейские с оружием в руках.

Йен быстро свернула на другую улицу.

– Может, лучше вернемся? – предложила она. – А сюда мы можем приехать и завтра.

Предложение было вполне логичным. Да и какую роль может сыграть один день в бесконечном течении времени? Тем не менее Кэрри ощущала очень сильную, почти непреодолимую потребность двигаться вперед.

– Как близко мы от дома Холли?

– Осталось два-три квартала.

– Достаточно далеко. Мы же можем подъехать с другой улицы или с тыла и держаться подальше от этой улицы?

– Но нет никакой гарантии, что она все еще там живет. Или что окажется дома.

Кэрри молча подняла таблоид с фотографией.

– Хорошо, ты права, – вздохнула Йен, – мне ведь тоже хочется узнать.

Они припарковались у трехэтажного многоквартирного дома, рядом с граффити, которое походило на список кличек местных бандюков: Коротышка, Здоровяк, Папаша, Купидон… На тротуаре рядом со стеной дома в позе зародыша лежал тощий афроамериканец, и только по подергиванию его ног можно было понять, что он еще жив. Издалека доносились звуки полицейских сирен, а чуть ближе – пистолетных выстрелов.

Прежде чем открыть дверь машины, Йен потянулась к своей сумочке.

– У тебя с собой перцовый баллончик?

Кэрри кивнула.

– Тогда вылезаем.

Йен заперла машину, и вооруженные таким образом женщины направились мимо мужчины, лежащего в судорогах, за угол здания и вошли в подъезд. Внутри здание выглядело, если это возможно, еще хуже, чем его фасад. Вдали от глаз публики любители граффити покрыли каждый свободный дюйм стен непристойностями и картинками. В темном коридоре стоял стойкий застарелый запах мочи и рвоты. Пол был сплошь покрыт слоем разбитого бутылочного стекла, использованных шприцев и лопнувших пакетов.

– Холли живет выше, – сказала Йен, медленно поднимаясь по ступеням лестницы и держа баллончик с перечным газом прямо перед собой. – На втором этаже. Вот по этой лестнице.

Сердце Кэрри учащенно забилось. Ей совершенно не хотелось подниматься по темной незнакомой лестнице, и логика подсказывала ей, что лучше всего развернуться и уносить ноги подобру-поздорову. Но в том движении души, которое заставило ее добраться сюда, изначально не было никакой логики, и маловразумительное желание найти мальчика-носорога оказалось сильнее здравого смысла.

Она вспомнила свой сон об отключении электричества, мысленно услышала тихий дребезжащий смех Хуана и два английских слова, которые прошептала Розалия, – он идет. Внезапно ее охватила паника, схожая с той, что она испытала в ночном кошмаре, но Кэрри только крепче сжала в руках баллончик, и они с Йен продолжали идти в направлении лестничной площадки. Женщины синхронно поднялись по ступеням. На площадке царил полумрак. В нос ударил сильный и тошнотворный запах экскрементов. Давясь от вони, Кэрри попыталась дышать ртом и внимательно следила за тем, куда ступает, хотя в темноте с трудом различала ступеньки.

До второго этажа они добрались без приключений.

Коридор оказался темным, в здании стояла тишина.

Абсолютная тишина.

Вначале Кэрри не обратила на это никакого внимания, но привычные звуки, которые обычно слышны в заселенных зданиях – детский плач, разговоры, радио и телевизоры, – отсутствовали начисто. Вместо них весь многоквартирный дом, казалось, был погружен в неестественное безмолвие. Они находились внутри здания, в котором были десятки комнат, – и тем не менее чувствовали себя в абсолютной изоляции.

Он идет.

Было смутное ощущение, что кто-то или что-то приближается, и если в здании были какие-то люди, кроме них, то все они сидели в страхе за закрытыми дверями, отчаянно стараясь ничем себя не обнаружить. Атмосфера сгущающейся угрозы. У Кэрри возникло ничем не объяснимое чувство, что приближается что-то огромное, и от этого пульс ее участился и сердце сжалось от ужаса. Она осмотрела холл, и неожиданно к ней пришла странная убежденность, что если они укроются за одной из выходящих в него дверей, то окажутся в безопасности.

Он идет.

Она посмотрела на Йен. Казалось, что женщину мало волнует их собственная безопасность или, по крайней мере, она не ощущает приближение этой невидимой угрозы, и Кэрри заставила себя сделать глубокий вдох и постаралась успокоиться. Она никак не относила себя к поддающимся внушению людям, но что-то связанное с Хуаном, с мальчиком-носорогом и возникшими здесь ощущениями привело к сильному нервному напряжению, и она стала значительно более восприимчива к призрачным опасностям, чем обычно.

– Номер два-десять, – произнесла Йен негромким голосом, однако звук многократно усилился из-за окружающей тишины. Видимо, она это заметила, потому что следующие слова – «это как раз здесь, слева» – она уже прошептала.

Если у этой тишины имелась какая-то изначальная точка, от которой она распространялась по всему зданию, то находилась эта точка именно в квартире № 210. Кэрри не знала, откуда это пришло ей в голову, но она была в этом уверена, когда остановилась перед входом в квартиру. У входной двери обе, пребывая в крайнем возбуждении, на мгновение замерли и посмотрели друг на друга.

Йен шагнула к двери и постучала.

Они подождали несколько секунд, но им никто не ответил.

– Может быть, ее нет дома, – предположила Кэрри. – Торчит где-нибудь на улице…

– Или совсем одурела от наркотиков, – с надеждой предположила Йен.

Но в это никто из них не поверил, и когда Йен надавила на ручку незапертой двери, с которой сыпалась краска, Кэрри мысленно приготовилась к тому, что может увидеть за дверью.

И правильно сделала.

В комнате был полный разгром. Кофейный столик расколот на две части, зеркало разбито, стулья сломаны, экран телевизора разнесен вдребезги, а детская кроватка раздавлена перевернутым на нее диваном. Единственное окно в крохотной кухоньке было плотно закрыто, и в воздухе стояла удушающая вонь, ужасный гнилостный запах, который был много хуже запаха гниющего мяса или забродивших человеческих экскрементов, но каким-то удивительным образом напоминал одновременно и то и другое. Все пространство было залито кровью.

Давящаяся Йен прикрывала рукой рот и нос, а Кэрри уже успела достать мобильный и набрать «911». Она говорила диспетчеру, кто они такие, как нашли адрес квартиры Холли, и не переставала оглядывать комнату, пытаясь обнаружить труп и улики, о которых надо сообщить полиции. Ее удивило собственное спокойствие, хотя в этом не было ничего удивительного. В критической ситуации она действовала на автопилоте. На первый план выходила профессиональная подготовка, и Кэрри могла справиться с любой нестандартной ситуацией. И только после того, как все завершалось, она наконец понимала все значение произошедшего и превращалась в кучу дрожащей желеобразной протоплазмы.

Диспетчер сообщил, что полиция уже выехала, и попросил оставаться на линии, но Кэрри отключилась. Все еще прикрывая рот и нос рукой, Йен осторожно двигалась к двери в спальню, Кэрри пошла за ней. Возможно, что каждым своим шагом они уничтожали какие-то улики, но если Холли и ее сын были все еще живы, то они просто обязаны попытаться им помочь. Наконец они подошли к открытой двери.

Спальня выглядела еще хуже, чем гостиная.

Именно здесь и лежали тела.

Вся кровать была покрыта кровью и перьями. Простыни порваны, а подушки и матрас вспороты, как будто кто-то искал спрятанные ценности. Кэрри знала, что о ценностях не может быть и речи. Так же как интуиция толкала ее найти Холли именно сегодня, та же интуиция подсказывала, что все содеянное в этой квартире было сделано с единственной целью: скрыть настоящий мотив преступления – убийства шлюхи и ее сына.

Обнаженное тело Холли с раскинутыми в стороны руками и ногами свесилось с кровати. На матрасе, пропитанном кровью, лежали вывалившиеся из вспоротого живота внутренности. Остатки зубов были красного цвета, один глаз затек, а второй был широко открыт, отчего труп имел жуткий безумный вид.

Кэрри уставилась на свисающую с постели руку Холли, к указательному пальцу которой, покрытому свернувшейся кровью, прилипло белое перышко. Картина напоминала зловещую иллюстрацию к детской книге страшных сказок «Антология страшных историй». Эту книгу Кэрри на день рождения подарил ее дядюшка, и она пришла в ужас от иллюстрации на обложке. Ее охватил такой страх, что она спрятала книгу в шкаф, чтобы не видеть ее корешок, когда ложилась спать.

Йен прошла около кровати, и перышко, затрепетав в потоке воздуха, опустилось в лужу крови и мгновенно окрасилось в кроваво-красный цвет.

Им обеим было понятно, что Холли давно мертва, и тем не менее Йен дотронулась до сонной артерии женщины, чтобы проверить пульс. Она встретилась глазами с Кэрри, покачала головой и мимикой показала, что все кончено.

Кэрри посмотрела налево, куда избегала смотреть с того момента, как они вошли в спальню. Заметка в «Уикли глоуб» не соврала. Мальчик-носорог действительно существовал. И именно в прошедшем времени. Потому что некто отрезал ребенку голову и отбросил крохотное истерзанное тельце к стене, где оно и лежало у шкафа, переломившись под невероятным углом. Голову же этот некто водрузил на комод, откуда она смотрела невидящими глазами из-под полуприкрытых век на грубом, сером лице.

Кэрри почувствовала, что ее сейчас стошнит. Она не представляла, что и почему здесь произошло, но нечеловеческая жестокость этих двух убийств и те усилия, которые преступник потратил на то, чтобы замаскировать их истинную причину, говорили о том, что это совсем не простое убийство.

А вдруг Розалии и Хуану тоже угрожает опасность? – подумала Кэрри.

Раздался вой приближающихся сирен. Она не знала, были ли это те же самые полицейские, что участвовали в перестрелке на улице, или же приехал новый наряд. Но это не важно. В любом случае помощь на подходе. Она почувствовала колоссальное облегчение и впервые полностью осознала охвативший ее ужас. Автопилот отключился, чувство долга постепенно сходило на нет, так что уже ничего не сдерживало этот кошмар и не могло помешать эмоциональному осмыслению произошедшего. У Кэрри начали мелко дрожать руки.

– Давай подождем в холле, – предложила Йен дрожащим голосом. – С меня достаточно.

Кэрри кивнула, и они осторожно вышли из квартиры тем же путем, что вошли, стараясь не нарушить картину места преступления.

Место преступления?

Умом Кэрри понимала, что это так и есть, но термин показался ей слишком обыденным и прозаичным. То, что здесь произошло, было гораздо серьезнее, чем просто преступление, и называть его так значило умалять его значение. Произошедшее было гораздо глубже, сложнее и ужаснее, и Кэрри не чувствовала себя в безопасности, пока не кончился опрос и они с Йен не покинули здание, этот проблемный квартал и не вернулись в офис.