Читать книгу Война волка - Бернард Корнуэлл - Страница 4

^–Так ты помнишь сестру Сунгифу? – протянул Этельстан.

Мы спустились со стены и через восточные ворота отправились проверить часовых, наблюдающих за запертым на арене врагом. Было холодно, снег припорошил предательские неровности на земле. Этельстана наверняка подмывало остаться в тепле господского дома, но он делал то, к чему обязывал его долг, – разделял тяготы со своими людьми.

– Сунгифу сложно забыть, – признался я. Нас теперь сопровождала дюжина дружинников Этельстана. Не далее как в четверти мили располагались сотни врагов, но я не видел в них угрозы. Они забились в свои лачуги и ждали, что принесет утро. – Удивлен, что она стала монашкой, – добавил я.

– Она не монахиня, – возразил Этельстан. – Она послушница, когда не изображает из себя воина.

– Мне всегда казалось, что Мус снова выйдет замуж, – продолжил я.

– Нет, раз она призвана служить Господу.

Я расхохотался:

– Жалко впустую растрачивать ее красоту на вашего бога.

– Красота – это дьявольские силки, – чопорно возразил принц.

Отблеск костров, разведенных нами вокруг арены, упал на его лицо. Оно было суровым, почти злым. Сам завел речь про Сунгифу, но, очевидно, разговор ему неприятен.

– А как поживает Фригга? – лукаво осведомился я. Фригга была молодой девицей, которую я захватил под Сестером несколько лет назад и отдал Этельстану. – Красавица, как мне помнится. Я почти решил оставить ее себе.

– Ты женат, – с укором сказал он.

– А ты нет, – парировал я. – И тебе пора бы.

– Придет время и для брака, – отмахнулся принц. – А Фригга замужем за одним из моих людей. Она теперь христианка.

Бедная девушка, подумалось мне.

– Тебе надо жениться. Пройди подготовку с Сунгифу, – поддел его я. – Она явно обожает тебя.

Этельстан остановился и сердито воззрился на меня:

– Это непристойно! – Он перекрестился. – С сестрой Сунгифу? Вдовой епископа Леофстана? Никогда! Она благочестивейшая из женщин!

«Господь на унылых его небесах, – выругался я про себя, пока мы шли дальше. – Неужели Этельстану неизвестна настоящая ее история?»

Никогда мне не понять христиан. Я вполне соглашаюсь с их утверждениями о том, что пригвожденный бог восстал из мертвых, ходил по воде и исцелял хвори – все боги занимались подобными вещами. Нет, меня изумляют их идеи. Сунгифу была замужем за Леофстаном, хорошим человеком. Мне он нравился. Он был дурак, разумеется, но дурак святой. Я припомнил его рассказ о том, что один из пророков этого бога женился на шлюхе по имени Гомерь. Я теперь позабыл, зачем ему понадобилось сочетаться с ней браком, но об этом сказано в священной книге христиан. Помню только, что не из желания переспать с ней. Нет, это что-то связанное с религией. И вот епископ Леофстан, мозгов у которого имелось не больше, чем у мотылька-однодневки, решил сделать то же самое. Он умыкнул Сунгифу из какого-то мерсийского борделя и обвенчался с ней. И торжественно заверил меня, что его Гомерь, как он нарек свою супругу, совершенно изменилась: приняла крещение и обратилась в святую во плоти. Но стоило ему отвернуться, как Сунгифу бросалась на моих воинов, словно похотливая белка. Леофстану я не сказал, но попытался изгнать Сунгифу из Сестера, чтобы прекратить постоянные раздоры между людьми за ее милости. Мне это не удалось: она так и осталась здесь и, насколько я понимал, от души предавалась радостям плоти.

Мы шли к залитой светом арене, а снег падал вокруг нас.

– Тебе известно, что прежде, чем выйти за епископа, Сунгифу была… – начал я.

– Хватит! – прервал меня Этельстан. Он снова остановился и посмотрел на меня, теперь уже откровенно зло. – Если ты хочешь сказать, что до замужества сестра Сунгифу была падшей женщиной, то мне это известно! Чего ты не понимаешь, так это что она узрела греховность своей жизни и раскаялась! Она – живое доказательство искупления! Свидетель всепрощения, которое может дать только Христос! По-твоему, это все ложь?

Я поколебался, но потом решил: пусть верит в то, что сам считает нужным.

– Конечно нет, лорд принц.

– Всю жизнь я страдаю от злых языков, – сердито отрезал он, кивком предлагая мне идти дальше. – И мне это надоело. Мне известно немало женщин, взращенных в вере, благочестивых, добродетельных, которые куда менее святы, чем Сунгифу! Она хорошая женщина и вдохновляет нас всех! Она достойна награды небесной за то, чего достигла здесь. Сунгифу заботится о раненых и утешает страждущих.

Я едва не поинтересовался, как именно она их утешает, но вовремя прикусил язык. Не существовало способа поколебать благочестие Этельстана, и благочестие это, насколько я мог наблюдать, лишь крепло с годами. Я сделал что мог, убеждая его в превосходстве старых богов, но потерпел неудачу: парень все больше и больше становился похожим на своего деда, короля Альфреда. Он унаследовал от него ум и любовь к церкви, но добавил к этим достоинствам талант полководца. Короче говоря, Этельстан был устрашающим, и мне стало вдруг ясно, что если бы я повстречался с ним только сейчас, а не растил с малолетства, то наверняка возненавидел бы. А еще мне подумалось, что этот молодой человек станет королем. Мечта Альфреда о едином государстве саксов под властью единого христианского монарха может обернуться явью. И даже непременно обернется, а это означает, что этот молодой человек, которого я привык воспринимать как сына, станет врагом Нортумбрии. Моим врагом.

– Ну почему я всегда заканчиваю тем, что сражаюсь не на той стороне? – пробормотал я.

Этельстан рассмеялся. И вдруг шагнул и хлопнул меня по плечу – возможно, пожалел о резком тоне, в котором говорил со мной минуту назад.

– Потому что в сердце своем ты сакс, – сказал он. – И потому, что, как мы недавно определились, ты дурак. Но ты дурак, который никогда не будет моим врагом.

– Неужели? – с сомнением спросил я.

– Только не по моему выбору! – Он пошел дальше, направляясь к входу на арену, где у большого костра, горящего под аркой, стояло около дюжины моих парней. – Кинлэф все еще внутри? – обратился принц к ним.

Берг располагался ближе всех и посмотрел на меня, как бы спрашивая, стоит ли ему отвечать. Я кивнул.

– Господин, никто не покидал арены, – доложил мой воин.

– А мы точно знаем, что Кинлэф здесь? – осведомился я.

– Мы его видели позавчера, – ответил Этельстан и улыбнулся Бергу. – Боюсь, вам нелегко приходится этой холодной ночью.

– Я норманн. Мне холод нипочем.

Этельстан рассмеялся:

– И тем не менее я пришлю людей вам на смену. А завтра… – Он не договорил, заметив, как Берг смотрит на что-то, происходящее у него за спиной.

– Господин, завтра мы убьем их? – спросил Берг, по-прежнему глядя через плечо принца.

– О да, убьем, – тихо отозвался Этельстан. – Обязательно убьем. – Потом он обернулся выяснить, что именно привлекло внимание Берга, и отрывисто добавил: – И вполне возможно, начнем убивать прямо сейчас.

Я наконец тоже оглянулся. К нам направлялись двенадцать человек. Одиннадцать были воинами – все в кольчугах, в плащах, с бородами и в шлемах; у троих имелись щиты с намалеванными изображениями созданий, призванных, как я понимал, сойти за драконов. Мечи покоились в ножнах. Свет костров поблескивал на золоте на шее у одного из гостей и отражался от серебряного креста сопровождавшего их священника. Воины остановились ярдах в двадцати от нас, а поп пошел дальше и в паре шагов от Этельстана бухнулся на колени.

– Лорд принц! – воскликнул он.

– Вставай! Вставай же! Не дело, чтобы священники преклоняли передо мной колени! Ты представляешь Бога, это мне полагается стоять на коленях перед тобой.

– Эрслинг! – выругался я, но слишком тихо, чтобы Этельстан мог услышать.

Священник встал. К черной его рясе, в том месте, где находились колени, прилипли комки снега. Он дрожал, и, к удивлению моему, а еще больше самого священника, Этельстан шагнул вперед и набросил ему на плечи свой толстый меховой плащ.

– Отче, что привело тебя сюда? – спросил принц. – И кто ты?

– Отец Бледод, – ответил поп. Это был худой человек с гладкими черными волосами, без шапки, со всклокоченной бородой. Глаза у него были испуганные, а руки судорожно сжимали серебряный крест. – Господин, спасибо за плащ.

– Ты валлиец?

– Да, господин. – Отец Бледод неуклюже махнул рукой на своих спутников. – А это Гриффит из Гвента. Он хотел бы поговорить с тобой.

– Со мной?

– Ты ведь принц Этельстан?

– Да. – Этельстан улыбнулся.

– Господин, Гриффит из Гвента хотел бы вернуться к себе домой, – сообщил поп.

– Прежде всего, я удивлен, чего это ради Гриффит из Гвента надумал свой дом оставить, – вкрадчиво заметил принц. – Пожаловал в Мерсию, чтобы насладиться погодой?

Священник, судя по всему единственный из валлийцев, кто разумел язык саксов, не ответил. Он только хмурился, а остальные одиннадцать переговорщиков смотрели на нас с молчаливой воинственностью.

– Так зачем он сюда пришел? – спросил Этельстан.

Поп беспомощно махнул левой рукой, потом потупил взгляд.

– Лорд принц, нам заплатили, чтобы мы пришли, – сознался он.

Этот ответ привел Этельстана в бешенство. Валлийцам он, без сомнения, казался спокойным, но я-то чувствовал его ярость по поводу того, что в рядах мятежников Кинлэфа сражаются наемные валлийские войска. Между Мерсией и Уэльсом существовала вражда. Каждая сторона совершала набеги на другую, но Мерсия, с ее богатыми пашнями и плодородными садами, теряла больше. Стоит сказать, что первый воин, которого я сразил в «стене щитов», был валлиец, пришедший в Мерсию воровать скот и женщин. Вообще-то, я в тот день убил четверых. У меня не было кольчуги, шлема, зато имелись взятый взаймы щит и два меча, и тогда я впервые испытал радость битвы. Нашим малочисленным отрядом мерсийцев командовал Татвин, настоящий зверюга-воин. Когда бой кончился и мост, за который мы сражались, стал скользким от крови, он подошел ко мне. «Господи прости, но ты настоящий дикарь», – с восторгом проговорил он. Я был юнцом, неотесанным и плохо обученным, и принял его слова за похвалу.

Этельстан обуздал гнев.

– Ты упомянул, что этот Гриффит пришел из Гвента, – начал он, посмотрев на человека, на шее у которого поблескивало золото. – Скажи, отче, разве не Артфаэль является королем Гвента?

– Так оно и есть, лорд принц.

– И король Артфаэль решил, что это хорошо – посылать людей сражаться против моего отца, короля Эдуарда?

Вид у отца Бледода был по-прежнему смущенный.

– Золото, господин, уплатили Гриффиту.

Ответ уклончивый, и Этельстан это понимал. Он помолчал, глядя на стоящих на снегу воинов.

– И кто же этот Гриффит из Гвента? – спросил он.

– Родич Артфаэля, – признал поп.

– Родич?

– Брат его матери.

Этельстан задумался. Едва ли стоило удивляться, что валлийские войска участвуют в осаде. Валлийцы с мерсийцами всегда оставались недругами. Король Оффа, правивший Мерсией в дни ее величия, построил стену и выкопал ров, обозначающий границу, и поклялся убить каждого валлийца, осмелившегося ее перейти. Но они, конечно, осмеливались и даже рассматривали эту преграду как вызов. Восстание в Мерсии стало для валлийцев шансом ослабить заклятого врага. Они были бы дураками, если бы не воспользовались выгодой от саксонской смуты. Королевство Гвент, лежавшее сразу по другую сторону рва Оффы, наверняка надеялось разжиться землями, если мятеж Кинлэфа увенчается успехом. Несколько убитых воинов – малая цена, если валлийцы получат какое-то количество отличной саксонской пашни. Совершенно очевидно, что король Артфаэль заключил с Кинлэфом такую сделку. Отец Бледод изо всех сил старался обелить своего короля, и Этельстан не стал нажимать на него.

– Сколько людей привел с собой Гриффит под Сестер? – спросил он, меняя тему.

– Господин, семьдесят четыре воина.

– Тогда передай Гриффиту из Гвента, – всякий раз, повторяя это имя, Этельстан вкладывал в интонацию все больше презрения, – что его семьдесят четыре воина вольны переправиться через реку и уйти домой. Я не стану им препятствовать.

И это правильное решение. Нет смысла затевать ссору с побитым врагом. Предпочти Этельстан убить Гриффита и его валлийцев, что ему не составляло труда сделать, вести о бойне достигли бы обитателей Уэльса и пробудили в них желание отомстить. Гораздо умнее было пробудить в них благодарность, позволив Гриффиту с воинами уползти обратно в свои берлоги.

– Они должны уйти с тем, что могут унести на себе, – добавил принц. – Если украдут хоть козу, я перережу их всех!

Отец Бледод воспринял угрозу спокойно. Он явно ожидал ее и не хуже принца понимал правила игры. Этельстану требовалось только выставить чужаков из Мерсии.

– Господин, твои козы в безопасности, – ответил священник с легкой иронией. – А вот сын Гриффита – нет.

– А где его сын?

Священник махнул в сторону арены:

– Там, господин.

Этельстан повернулся и посмотрел на арену, стены которой казались красными в отсветах костров и были наполовину завалены снегом.

– Я собираюсь перебить всех, кто находится внутри, – заявил принц.

Священник перекрестился:

– Господин, Кадваллон ап Гриффит – заложник.

– Заложник? – Этельстан не сдержал удивления. – Ты хочешь сказать, что Кинлэф не доверяет Гриффиту из Гвента?

Священник промолчал, да ответ и не требовался. Гриффиту пришлось отдать сына в залог того, что валлийские воины не покинут Кинлэфа. А это означает, Гриффит дал Кинлэфу повод сомневаться в его преданности.

– Скажи, поп, сколько из ваших семидесяти четырех воинов еще живы? – поинтересовался я.

Этельстану мое вмешательство, похоже, не понравилось, но он промолчал.

– Шестьдесят три, господин, – ответил священник.

– Вы потеряли одиннадцать человек во время приступа? – продолжал допрос я.

– Да, господин. – Отец Бледод помедлил один удар сердца. – Мы приставили лестницы к северным воротам. И взяли одну из боковых башен, охранявших римские ворота. Мы прогнали сайсов со стены.

Он гордился тем, чего добились люди Гриффита, и имел на это полное право.

– И вас скинули с ворот, – спокойно напомнил Этельстан.

– Лорд принц, это сделал ты, – подтвердил священник. – Мы взяли башню, но не смогли ее удержать.

– И как много сайсов, – я использовал слово, которым Бледод обозначал саксов, – погибло с вами у ворот?

– Господин, мы насчитали десять тел.

– Я хочу знать, сколько людей Кинлэфа полегло вместе с вашими, – сказал я.

– Ни одного, господин. – Отцу Бледоду не удалось скрыть презрения. – Ни одного.

Теперь Этельстан понял, куда я клоню. Кинлэф послал валлийцев на приступ, но никого не отрядил в помощь им. Валлийцы дрались, а саксы смотрели, как они умирают, и это разозлило Гриффита и его людей. Они могли бы оказать нам сопротивление накануне, но предпочли не сражаться, потому как потеряли веру в Кинлэфа и его дело. Этельстан посмотрел на воинов, выстроившихся позади священника.

– Что может Гриффит предложить мне в обмен на жизнь его сына? – спросил он.

Поп обернулся и заговорил с коренастым, широким в плечах человеком с золотой цепью на шее. У Гриффита из Гвента было угрюмое лицо, седая спутанная борода, а один глаз, правый, не видел и был белым как падающий снег. Шрам на щеке указывал, что зрение у глаза отнял клинок. Говорил он, понятное дело, на родном языке, но я улавливал горечь в его словах. Наконец отец Бледод повернулся к Этельстану:

– Чего хочет лорд принц от Гриффита?

– Хочу услышать его предложение, – ответил Этельстан. – В чем оценивается жизнь его сына? В серебре? В золоте? В лошадях?

Последовал еще один короткий разговор на валлийском.

– Господин, Гриффит не может предложить тебе золото, – признался поп. – Но он расплатится с тобой именем человека, который его нанял.

– Его нанял Кинлэф! – Этельстан рассмеялся. – Мне это и так известно! Ты тратишь мое время, отче.

– Это не Кинлэф. – Это произнес на корявом английском сам Гриффит.

– Ну конечно не сам Кинлэф, – презрительно бросил Этельстан. – Он послал кого-то, кто подкупил тебя.

– Это не Кинлэф, – повторил Гриффит, потом добавил что-то на родном языке.

– Это был не Кинлэф, – перевел отец Бледод. – Тот ничего не знал про нас, пока мы не прибыли сюда.

Несколько ударов сердца Этельстан молчал, потом осторожно снял свой плащ с плеч отца Бледода.

– Скажи Гриффиту из Гвента, что я пощажу жизнь его сына и позволю ему уйти в полдень завтра. В обмен на сына он назовет мне имя моего врага, а также отдаст золотую цепь, висящую у него на шее.

Отец Бледод перевел требование, и Гриффит неохотно кивнул.

– По рукам, лорд принц, – промолвил Бледод.

– А цепь будет пожертвована церкви, – добавил Этельстан.

– Эрслинг, – снова сказал я, все так же тихо, чтобы принц не услышал.

– И Гриффит из Гвента, – продолжил Этельстан, – даст слово удерживать своих людей от набегов на Мерсию в течение полного года.

На это тоже дано было согласие, хотя, по моему мнению, это пустое обещание. С таким же успехом Этельстан мог потребовать от дождя не идти целый год. Наивно ожидать, что валлийцы откажутся воровать.

– Завтра мы встретимся снова, – закончил принц.

– Завтра, эдлинг, – отозвался Гриффит. – Завтра.

Он пошел прочь, сопровождаемый своими воинами и отцом Бледодом. Снег припустил еще сильнее, его хлопья блестели в свете костров.

– Иногда от меня требуется усилие, чтобы помнить, что валлийцы тоже христиане, – произнес Этельстан, глядя им вслед.

Меня эти слова заставили улыбнуться.

– В Дифеде есть король по имени Хивел. Он бы тебе понравился.

– Я о нем слышал.

– Это хороший человек, – с теплом произнес я, сам удивившись, что говорю это.

– И христианин! – насмешливо заметил Этельстан.

– Я сказал хороший, а не идеальный.

– Завтра мы все будем хорошими. – Принц перекрестился. – И пощадим одного валлийца.

И получим имя врага. Я сильно подозревал, что уже знаю его, хотя и не был уверен. Зато точно знал, что в один прекрасный день убью этого человека. Так что валлиец должен жить, чтобы сакс мог умереть.

Эдлинг, валлийский титул, равносилен нашему этелинг[1], и означает сына короля, которому предстоит унаследовать престол. Гриффит из Гвента, бывший, по моему разумению, одним из вождей, использовал его исключительно с целью польстить Этельстану, потому как доподлинно никто не знал, кто станет наследником короля Эдуарда. Этельстан – старший сын, но злая молва, распространяемая церковью, утверждала, что он бастард, да и почти все олдермены Уэссекса поддерживали Эльфверда, второго сына Эдуарда, бесспорно законного.

– Следовало бы сделать королем Уэссекса меня, – заявил я Этельстану наутро.

Тот удивленно посмотрел на меня – видимо, не вполне еще проснулся и решил, что ослышался.

– Тебя?

– Меня.

– Но почему, бога ради?

– Мне просто кажется, что королем должен быть самый красивый человек в королевстве.

Тут парень понял, что я шучу, но, видимо, был не в том настроении, чтобы веселиться. Он только буркнул что-то и дал шпор коню. Нас сопровождало шестьдесят его воинов, а я взял всех своих, не считая тех, кто уже охранял арену. Около нее нас ждал отец Бледод. Это я настоял, чтобы валлийский поп был с нами.

– Как мы узнаем, который из них сын Гриффита? – пояснил я.

По левую от нас руку множество людей из разгромленного войска Кинлэфа уже тянулось на восток, уводя с собой жен и детей. Я отправил Финана с двумя десятками парней распространить весть, что ополченцам нужно либо уходить, либо иметь дело с моими воинами, и маленький отряд Финана не встретил сопротивления. Мятеж, по крайней мере в этой части Мерсии, подавили без боя.

– Отец Свитред считает, что нам следует убить каждого десятого, – сказал Этельстан, глядя, как мимо нас проходят побежденные. – По его словам, так поступали римляне.

– И почему ты не послушал?

– А думаешь, стоило? – спросил принц.

– Нет, – твердо ответил я. – Думаю, что тебе следует отпустить их. Большинство тут не воины. Эти люди обрабатывают поля, пасут скот, роют канавы и разбивают сады. Это плотники и суконщики, кожемяки и пахари. Они пришли сюда, потому что им так велели, но, вернувшись домой, снова примутся за работу. Твой отец нуждается в них. Зачем ему Мерсия, если она будет голодной и бедной?

– От мятежной Мерсии пользы ему тоже мало.

– Ты победитель, – напомнил я. – А большинство из этих бедолаг не отличат мятеж от жидкого поноса. Их привели сюда. Так дай им уйти домой.

– Отец может со мной не согласится.

Я в ответ на это фыркнул:

– Тогда почему твой отец не послал войско тебе на выручку?

– Он болен. – Этельстан осенил себя крестом.

Я повел Тинтрега шагом, объезжая мертвеца – труп одного из убитых накануне дружинников Кинлэфа. Снег окутал тело мягким саваном.

– И что тяготит короля? – спросил я.

– Скорби, – коротко сообщил Этельстан.

– И как они лечатся?

Некоторое время принц ехал молча.

– Никто толком не знает, что у него за хворь, – признался он наконец. – Отец растолстел и страдает одышкой. Но бывают дни, когда ему, хвала Богу, вроде как лучше. Он все еще способен сидеть на лошади, любит охоту и пока может править.

– Судя по всему, его хворь вызвана старым клинком в новых ножнах.

– Это как понять?

– Похоже, молодая супруга его вымотала.

Этельстану это не понравилось, но спорить он не стал. Вместо этого он посмотрел на небо, расчистившееся за ночь. Яркое солнце играло на снегу. Снег обещал быстро растаять. Так же быстро, как закончится и эта осада, подумалось мне.

– Я полагаю, он ждал, когда улучшится погода, – сказал Этельстан. – И значит, скоро может прийти. И его не обрадует, если мятежники не понесут наказания.

– Так накажи их вожаков, – предложил я. Вожди восстания, по крайней мере в северной Мерсии, загнали сами себя в ловушку в арене.

– Это и я хочу сделать.

– Значит, твой отец будет счастлив, – отрезал я и погнал Тинтрега ко входу на арену, где ждал Финан. – Все в порядке? – окликнул я ирландца.

Мой старый друг сменил посреди ночи Берга и привел для охраны арены свежих воинов. Этельстан тоже выделил два десятка, и выглядели они, как и парни Финана, озябшими и усталыми.

Финан сплюнул, явно в знак презрения к запертым в арене врагам.

– Они предприняли одну робкую попытку выбраться. Не смогли даже нашу баррикаду пройти. А теперь хотят сдаться.

– На каких условиях? – поинтересовался Этельстан. Он услышал Финана и подвел коня ближе.

– Изгнание, – коротко ответил Финан.

– Изгнание? – резко переспросил принц.

Финан пожал плечами, догадываясь, каков будет ответ Этельстана.

– Лорд принц, они готовы отдать свои земли и отправиться в изгнание.

– Изгнание! – воскликнул Этельстан. – Передай, что мой ответ «нет». Пусть сдаются на мою милость или сражаются.

– Изгони их в Нортумбрию, – с усмешкой посоветовал я. – Нам воины пригодятся.

Я намекал на воинов, что потребуются нам для отражения неизбежного нашествия, которое непременно обрушится на Нортумбрию, как только с междоусобицей в Мерсии будет покончено.

Этельстан сделал вид, что не слышал.

– Как вы переговариваетесь с ними? – поинтересовался он у Финана. – Просто кричите через вход?

– Нет, лорд принц, ты можешь войти внутрь. – Финан махнул в сторону ближайшей из лестниц, что поднимались к рядам сидений над ареной. Очевидно, на рассвете Финан приказал разобрать баррикаду напротив этого входа и разместил два десятка воинов на трибуне, откуда они могли наблюдать сверху за пойманным врагом.

– Сколько их там? – осведомился Этельстан.

– Лорд принц, я насчитал восемьдесят два человека. – Финан подошел и взял коня Этельстана под уздцы. – Мы могли не увидеть кого-то в глубине. Конечно, там есть и слуги. И женщины тоже.

– Это мятежники, – рявкнул Этельстан. Он спешился и направился к лестнице в сопровождении своих людей.

Финан посмотрел на меня:

– Что он собирается сделать?

– Перебить бо́льшую часть.

– А валлийцев решил отпустить?

– Каждому врагу свое время.

Финан повернулся и посмотрел, как Этельстан и его воины втягиваются цепочкой в ближайший лестничный пролет.

– Он изменился, да?

– Изменился?

– Стал слишком серьезным. А раньше любил посмеяться, помнишь?

– Раньше он был мальчиком. И я учил его быть королем.

– Господин, ты хорошо его научил.

– Слишком хорошо, – промолвил я едва слышно. Этельстан все сильнее походил на деда, а Альфред никогда не был мне другом. До сих пор я воспринимал Этельстана как сына. С детских лет я защищал его, учил воинским навыкам, но в последние несколько лет парень возмужал и теперь верил в то, что судьба ведет его к трону вопреки всем препятствиям, что будут воздвигать на его пути властолюбивые соперники. Став королем, он обратит мечи и копья против Нортумбрии, покорит нас, потребует от меня стать его вассалом, склониться перед ним.

– Будь у меня хоть крупица разума, – обратился я к Финану, сойдя с коня, – я бы объединился с Кинлэфом.

Ирландец рассмеялся:

– Еще не поздно.

– Wyrd bið ful āræd, – промолвил я, и это было правдой. Судьбы не избежать. Рок правит всем. Мы даем клятвы, мы делаем выбор, но управляет нашими решениями судьба.

Этельстан станет моим врагом, но я дал клятву оберегать его.

И поэтому я сказал Финану, чтобы он оставался с наружной стороны арены, объяснил, что ему следует делать там, а потом поднялся по лестнице вслед за принцем.

– Бросайте оружие! – крикнул Этельстан, обращаясь к людям на арене. – И опускайтесь на колени!

Он снял шлем, чтобы загнанным в ловушку не составило труда узнать его. Принц обычно стриг свои черные волосы очень коротко, но за время осады они отросли, и студеный утренний ветер растрепал их поверх наброшенного на доспех темно-синего плаща. Он стоял в центре шеренги воинов, устрашающих в своих кольчугах и шлемах, со щитами с символом Этельстана – драконом, сжимающим в лапах молнию. За спиной у них, взобравшись на припорошенную снегом каменную скамью, расположился отец Свитред, высоко воздевший над головой деревянный крест.

– Какая нас ждет судьба? – выкрикнул человек с арены.

Этельстан не ответил, только посмотрел на него.

Еще один сделал шаг вперед и преклонил колени.

– Лорд принц, что ждет нас? – спросил он.

– Мое правосудие. – Ответ был произнесен тоном столь же ледяным, что снег на трупах, которые мы миновали по дороге к арене.

Тишина. На арене находилось около сотни лошадей. Часть из них стояла под седлом, вероятно в готовности к отчаянному прорыву через входной туннель, а перед ними, сбившись в кучу, как лошади, собрались люди Кинлэфа. Я выискивал глазами самого Кинлэфа и наконец нашел, в задних рядах, поблизости от оседланных скакунов. Это был рослый, красивый мужчина. Этельфлэд обожала его и выбрала в мужья для своей дочери, но если существует такое место, как христианский рай, то она смотрела сейчас оттуда и одобряла твердое решение Этельстана убить Кинлэфа.

– Лорд принц, твое правосудие? – смиренно произнес преклонивший колени мятежник, которому хватило ума обратиться к Этельстану, используя титул.

– И оно равнозначно правосудию моего отца, – отрезал Этельстан.

– Лорд принц, – окликнул я негромко. Я стоял буквально в паре шагов за его спиной, но он сделал вид, что не слышит меня. – Лорд принц! – повторил я уже громче.

– Тихо, лорд Утред! – бросил Этельстан, не поворачиваясь. Говорил он тоже тихо, но с ноткой гнева на то, что я посмел вмешаться.

Я хотел убедить его проявить милость. Не ко всем, конечно, и уж точно не к Кинлэфу. Разумеется, все это были мятежники, но скажи доброй сотне людей, что их ждет суровый суд, и ты получишь добрую сотню отчаянных парней, которые предпочтут драться, а не сдаваться в плен. Но стоит у части из них зародить мысль, что они останутся жить, и эта часть пересилит другую, тогда никто из наших не погибнет. Но Этельстан, похоже, не видел прока в милосердии. Это был мятеж, а мятежи разрушают королевства, значит их следует безжалостно подавлять.

Отец Бледод подошел ко мне и нервно потянул за рукав кольчуги:

– Кадваллон, господин, сын Гриффита, – это высокий безбородый парнишка. На нем коричнево-серый плащ. – Поп указал в толпу.

– Тихо! – рявкнул Этельстан.

Я увлек валлийского священника прочь от принца и вел вдоль ряда низких сидений, пока мы не очутились вне пределов слышимости.

– У половины из них коричнево-серые плащи, – указал я.

– Господин, мальчик с красноватыми волосами.

Поп вытянул руку, и я разглядел рослого юнца с темно-рыжей шевелюрой, перехваченной ремешком на затылке. Он был в кольчуге, но без меча, и это намекало на статус заложника, хотя любая его ценность в этом качестве давно уже исчезла.

Один воин из отряда Кинлэфа преклонил колени: понял, что Этельстан не станет говорить, если ему не выкажут должного уважения. Но и он, посмотрев по сторонам и увидев, что его товарищи продолжают стоять, начал подниматься.

– Я сказал: на колени! – рявкнул Этельстан.

Ответ последовал от высокого воина, стоявшего рядом с Кинлэфом. Он растолкал передних, проревел что-то оскорбительное и метнул в Этельстана копье. Добрый получился бросок. Копье летело прямо и быстро, но у принца имелось время проследить за ним, и он просто сделал шаг влево, и копье, не причинив никому вреда, упало на камни под ноги отцу Свитреду. А потом Кинлэф и его ближайшее окружение запрыгнули в седла. Полетели новые копья, но теперь Этельстан и его дружинники укрылись за щитами. Я взял с собой только двоих: Осви и Фолькбальда. Первый был сакс, гибкий и быстрый как змея; второй – фриз, здоровенный как бык. Оба подняли щиты, и мы с отцом Бледодом пригнулись за ними. Я услышал, как острие ударило в ивовые доски; еще одно копье просвистело у меня над головой. В щель между щитами я увидел, что Кинлэф и с ним дюжина людей гонят коней ко входу в туннель. Баррикада была частично разобрана, и путь наружу казался свободным, потому что я велел Финану расположить воинов по бокам с внешней стороны входа, чтобы вселить в Кинлэфа надежду на бегство.

Прочие мятежники двинулись было за вожаком к туннелю, но резко остановились, и я понял, что это Финан перекрыл выход с арены «стеной щитов» в тот самый миг, как услышал топот копыт. Стена была в два щита высотой и ощетинилась копьями – ни одна лошадь не стала бы наскакивать на нее. Часть соратников Кинлэфа попятилась на открытое пространство арены, другие же упали на колени в знак сдачи, а горсть упрямцев растратила последние копья, пытаясь достать до Этельстана и его дружинников.

– Вниз! – скомандовал принц своим воинам и вместе с ними спрыгнул на арену.

– Приведите валлийца! – приказал я Осви и Фолькбальду.

Фолькбальд приземлился неудачно и захромал, спеша за Осви. Высота была изрядная, и я остался наверху и наблюдал за схваткой, обещавшей быть ожесточенной, но короткой. Пол арены некогда покрывал мелкий песок, который превратился теперь в месиво из конского навоза, грязи и снега. Интересно, сколько крови впиталось в него за все эти годы? Теперь крови еще прибавится. Шестьдесят человек Этельстана образовали «стену щитов» в две шеренги глубиной, двинувшуюся на перепуганных мятежников. Сам Этельстан, по-прежнему без шлема, находился в переднем ряду. Воины пинками отшвыривали с дороги опустившихся на колени, пощадив до поры их жизнь, а затем строй врубился в охваченную паникой массу, сгрудившуюся у входа. Эти мятежники не успели собрать собственную «стену щитов», и теперь им устроили бойню, как всегда бывает в битве между боевым порядком и беспорядочной толпой. Я видел, как колют копья, слышал крики, смотрел, как падают люди. В толпу затесались женщины, и две из них скрючились у стены, закрыв головы руками. Еще одна прижимала к груди младенца. Лошади без всадников в испуге галопом носились по свободному пространству арены, где прокладывал себе путь Осви. Он отбросил в сторону щит и сжимал в правой руке обнаженный меч. Левой же тащил упирающегося Кадваллона. Какой-то повстанец попытался остановить его, нанеся колющий удар мечом в живот, но мало кто мог сравниться проворством с Осви. Он отпустил валлийца, отклонился в сторону, так что меч пролетел на расстоянии пальца от его пояса, потом атаковал сам. Осви достал до кисти противника и потянул клинок на себя. Меч у врага выпал, Осви наклонился, поднял оружие и сунул Кадваллону, а сам нанес удар, вспоров неприятелю щеку. Мятежник отпрянул, из наполовину отрубленной руки и раны на лице хлестала кровь. Осви снова потянул Кадваллона за собой. Теперь к ним подоспел Фолькбальд. Его исполинской фигуры и угрозы тяжелой боевой секиры оказалось достаточно, чтобы отпугнуть других желающих чинить им помехи.

Враг был разбит. Повстанцев выдавили из туннеля, а это означало, что Финан со своими людьми наступает. Все больше воинов Кинлэфа опускались на колени. Их отпихивали с дороги, приказывали бросить оружие и ждать в середине арены. На ней уже валялось достаточно трупов, чтобы задержать продвижение Этельстана. «Стена щитов» останавливалась перед кучами тел, и один из всадников, выскочив из входной арки, развернул коня и помчался прямо на самого принца. Лошадь его споткнулась о мертвеца, приняла в сторону; на щит всадника обрушилась секира на длинной рукоятке, два копья уткнулись в грудь коню, отчего тот заржал и вздыбился, наездник пал наземь, и его добили. Конь тоже повалился, продолжая пронзительно ржать и бить копытами, пока один из воинов не подошел и не рубанул его секирой по голове.

– Отче, ты, должно быть, счастлив, – обратился я к отцу Бледоду, стоявшему рядом со мной.

– Оттого что Кадваллон спасен, господин? Да, я счастлив.

– Нет, оттого что саксы убивают саксов.

Он удивленно посмотрел на меня, потом криво усмехнулся.

– За это я тоже благодарен господу, – согласился он.

– Первый убитый мной в бою человек был валлийцем, – сообщил я ему, стерев с его лица улыбку. – И второй. И третий. И четвертый.

– И все-таки, господин, ты сразил больше саксов, чем валлийцев, – заявил он. – По крайней мере, мне так сказали.

– И не соврали. – Я присел на каменную скамью. Кадваллон, под охраной Осви и Фолькбальда, находился под нами, укрывшись у внутренней стены арены. Тем временем люди Кинлэфа сдавались в плен, безропотно отдавая воинам Этельстана оружие. Сам Кинлэф все еще сидел на коне и держал меч и щит. Его зажали между «стеной щитов» Финана и отрядом Этельстана. Солнечный луч разорвал пелену свинцовых облаков, отбрасывая длинные тени на залитую кровью площадку.

– Как я слышал, на этой арене убивали христиан, – вновь обратился я к Бледоду.

– Господин, их убивали римляне?

– Так мне рассказывали.

– Но в конце концов римляне, хвала Богу, стали христианами.

Я фыркнул. Мне хотелось представить, какой была арена до того, как каменщики из Сестера начали ломать скамьи, извлекая камень для полезных построек. Верхний край арены был весь в зазубринах, как горный хребет.

– Мы разрушаем, – произнес я. – Разве нет?

– Разрушаем? – беспокойно переспросил Бледод.

– Как-то раз я спалил половину этого города. – Мне вспомнились языки пламени, перепрыгивающие с крыши на крышу, густой дым. В тот день каменные стены улиц почернели от копоти. – Представь, каким был этот город, когда здесь жили римляне.

Отец Бледод не ответил. Он наблюдал, как Кинлэфа теснят к центру арены, чтобы заключить в кольцо копейщиков, часть которого состояла из людей Финана, другая – из дружинников Этельстана. Кинлэф повернул коня, как бы ища путь для бегства. На крупе лошади видно было клеймо из букв «К» и «Х»: Кинлэф Харальдсон.

– Белокаменные здания, – продолжал я. – С красными кровлями. Статуи и мрамор. Хотел бы я это увидеть.

– Рим тоже был чудом, – промолвил валлиец.

– Сейчас, как я слышал, он в руинах.

– Господин, все преходяще.

Кинлэф погнал коня к одному краю кольца, но ему навстречу выдвинулись копья, а щиты с грохотом сомкнулись, поэтому беглецу пришлось отвернуть. Он сжимал обнаженный меч. Болтающиеся на левом бедре ножны были из красного сафьяна и отделаны золотыми пластинами. Эти ножны и меч – подарок Этельфлэд, последней правительницы независимой Мерсии. Вскоре, подумалось мне, они перейдут к Этельстану, который наверняка пожертвует их церкви.

– Все преходяще, – согласился я. – Посмотри, каков этот город теперь. Ничего, кроме жердей и соломы, грязи и навоза. Сомневаюсь, что в бытность римлян здесь воняло как из выгребной ямы.

По приказу Этельстана воины сделали шаг вперед. Кольцо сжалось. Кинлэф продолжал поворачивать коня, высматривая несуществующую лазейку для побега.

– Римлянам, господин… – начал Бледод, но осекся.

– Что? – спросил я.

Еще один приказ, и круг снова сжался. Опущенные копья были нацелены на человека и клейменую лошадь. Два десятка воинов Этельстана охраняли пленных, согнав их к одной стороне арены. Смерть обозначила свои границы линией окровавленных тел.

– Господин, римлянам стоило остаться в Британии, – договорил отец Бледод.

– Почему? – поинтересовался я.

Валлиец помялся, потом на лицо его вернулась кривая ухмылка.

– Потому что, когда они ушли, явились сайсы.

– Да, мы пришли, – кивнул я. – Пришли.

Сайсами были мы – мы, саксы. Британия – наш дом не больше, чем она являлась таковым для римлян. Они захватили ее, потом покинули, а мы пришли и взяли.

– И вы нас ненавидите, – сказал я.

– Воистину так, господин. – Бледод продолжал улыбаться, и я поймал себя на мысли, что он мне нравится.

– Но вы ведь и против римлян сражались, так ведь? Их вы тоже ненавидели?

– Господин, мы ненавидим всех, кто крадет нашу землю. Но римляне принесли нам христианство.

– И это был справедливый обмен?

Поп рассмеялся:

– Они ушли! Римляне вернули нам землю, так что благодаря им мы и сохранили нашу страну, и обрели истинную веру.

– А потом пришли мы.

– Потом пришли вы, – согласился он. – Но быть может, вы тоже уйдете?

Настал мой черед смеяться.

– Вот это вряд ли, отче. Извини.

Кинлэф без конца кружил лошадь, явно опасаясь нападения со спины. Щит у него был побелен известью, без всякого рисунка. Окованный серебром шлем поблескивал в лучах зимнего солнца. Его длинные, как у дана, волосы ниспадали на спину. Снова раздался голос Этельстана, и снова кольцо копейщиков сжалось, вынуждая часть воинов из передней шеренги отступить. Копья и щиты надвигались на Кинлэфа.

– И что с нами теперь будет? – поинтересовался Бледод.

– С кем?

– С нами – людьми короля Гриффита.

– Короля Гриффита? – переспросил я.

Королевство его наверняка включало в себя деревню и клок скудной земли с козами, овцами и кучами навоза. Королей в Уэльсе было что блох на собаке, хотя Хивел из Дифеда, которого я знал и ценил, поглощал многие из этих мелких королевств, создавая одно большое. В точности как Уэссекс поглощал теперь Мерсию, а однажды поглотит и Нортумбрию.

– Так он король?

– Его отец был королем прежде него, – ответил Бледод, как бы придавая вес титулу.

– Мне казалось, что в Гвенте правит Артфаэль.

– Это так, господин. Гриффит – король под Артфаэлем.

– Сколько же королей в Гвенте? – с усмешкой спросил я.

– Это загадка, подобная тайне троицы.

Кинлэф ударил вдруг коня шпорами и взмахнул мечом. Пространства у него было мало, но он определенно рассчитывал прорубить себе путь через кольцо врагов. Впрочем, надежда была призрачная и не сбылась. Клинок врезался в щит, и противники в один миг обступили его со всех сторон. Кинлэф пытался снова размахнуться мечом, но кто-то из воинов Этельстана повис у него на руке. Другой взял под уздцы лошадь, а третий схватил мятежника за длинные волосы и потянул. Кинлэф упал, конь его заржал и попятился. Воины раздались в стороны, и я увидел, как Кинлэфа поднимают на ноги. Живого. Пока.

– Твой король Гриффит может уйти вместе с сыном, – ответил я Бледоду. – Но только после того, как скажет, кто его нанял. Хотя особой надобности в этом нет. Мне это и так известно.

– Ты не думаешь, что это Кинлэф? – спросил священник.

– Это Этельхельм Младший, – буркнул я. – Олдермен Этельхельм.

Который ненавидел меня и ненавидел Этельстана.

Этельхельм Старший умер. Умер пленником в Беббанбурге. Неудачно вышло, потому как за его свободу семья платила мне выкуп. Первая часть этого выкупа, полностью в золотых монетах, пришла, но Этельхельм подхватил горячку и умер прежде, чем подоспела вторая часть.

Его семья обвиняла меня в убийстве, но это чепуха. Зачем убивать человека, который приносит мне золото? Я бы с удовольствием прикончил его после того, как получил бы все сполна, но не раньше.

Этельхельм был богатейшим человеком в Уэссексе, богаче самого короля Эдуарда, за которого выдал дочь. Этот брак сделал его столь же влиятельным, сколь и богатым, а еще означал, что его внук Эльфверд может сменить Эдуарда на троне. Соперником Эльфверда был, разумеется, Этельстан, поэтому неудивительно, что Этельхельм шел на все, чтобы устранить преграду с пути внука. А поскольку я был защитником Этельстана, то тоже сделался его врагом. Он пошел войной на меня, проиграл, стал моим пленником и потом умер. Мы отослали его тело обратно в гробу, и мне рассказывали, что, когда груз достиг Вилтунскира, труп раздулся от газов, источал зловонную жидкость и страшно вонял.

Было время, когда Этельхельм мне нравился. Он был веселым и даже радушным, и мы дружили до тех пор, пока его старшая дочь не вышла за короля и не родила сына. Старший сын Этельхельма, тоже Этельхельм, в свою очередь стал моим врагом. Он наследовал титул олдермена Вилтунскира и верил, совершенно ошибочно, что я убил его отца. Я взял у его семьи золото, и это было достаточной причиной для ненависти. Вдобавок я оберегал Этельстана. Хотя король Эдуард и отослал от себя вторую супругу и взял женщину моложе, Этельхельм Младший продолжал поддерживать его, потому как надеялся увидеть следующим государем своего племянника. Однако эта поддержка продлится ровно до тех пор, пока Эльфверд остается наследным принцем. Если он станет королем, Этельхельм Младший так и будет самым могущественным феодалом в Уэссексе. Если же трон займет Этельстан, то Этельхельму и его родичам следует готовиться к опале, потере имений, а то и к изгнанию. Эта перспектива служила более чем убедительной причиной, чтобы подкупить валлийского вождя и привлечь знаменитых своей свирепостью воинов под Сестер. Если Этельстан погибнет, у Эльфверда не останется больше соперников и род Этельхельма будет править в Уэссексе.

Так что у Этельхельма Младшего имелась причина искать смерти Этельстана. Еще сильнее, чем принца, если такое возможно, он ненавидел меня. И я не сомневался, что олдермен желает моей смерти не меньше, чем принца. И разжигала его ярость не только смерть отца, но и судьба его младшей сестры Эльсвит.

Эльсвит попала в плен вместе с отцом, но после его смерти предпочла не возвращаться к своим в Уэссекс, а остаться в Беббанбурге.

– Ты не можешь так поступить, – заявил я ей.

– Почему, господин? – удивилась девушка.

Я вызвал ее к себе, и она стояла передо мной, такая юная, бледная, такая беззащитная и обворожительно прекрасная.

– Ты не можешь остаться, – резко произнес я. – Потому что у меня договоренность с твоей семьей. Когда выкуп будет уплачен, ты вернешься домой.

– Господин, но выкуп не уплачен.

– Твой отец умер, – не сдавался я, удивляясь, почему она не выказывает особой печали. – Так что и выкупа больше нет. Ты вернешься домой, как договорено.

– Господин, и твой внук тоже должен уехать? – невинным голоском спросила девица.

Я недоуменно нахмурился. Оба моих внука, дети моей дочери, жили в Эофервике. Потом я сообразил и тупо уставился на нее.

– Ты беременна? – выдавил наконец я.

Эльсвит расплылась в нежнейшей из улыбок:

– Да, господин.

– Передай моему сыну, что я его убью.

– Хорошо, господин.

– Но сначала выйди за него замуж.

– Хорошо, господин.

Итак, они поженились. В отмеренный срок родился младенец, мальчик, и по семейному обычаю его нарекли Утредом. Этельхельм Младший тут же распространил новую молву, что будто бы мы надругались над Эльсвит, а потом заставили ее пойти под венец. Меня он нарек Утредом Похитителем, и ему наверняка верили в Уэссексе, где люди охотно внимали любой лжи об Утреде Язычнике. Я не сомневался, что полученный от Эдуарда приказ ехать в Глевекестр и присягнуть королю за мои мерсийские владения был попыткой подманить меня под меч возмездия Этельхельма. Но тащить меня через всю Британию в Сестер? Олдермен ведь понимал, что я захвачу с собой воинов и все, чего он достигнет, так это объединения моих сил с дружиной Этельстана, что сделает задачу убить любого из нас еще более трудной.

Этельхельм Младший совершил измену, наняв валлийский отряд, желая устранить с дороги соперника своего племянника. Но подсылать монаха, чтобы тот под лживым предлогом увлек меня под далекий Сестер, не имело никакого смысла.

Под нашими ногами, на арене, умер первый из пленников. Удар меча, отрубленная голова, кровь. Очень много крови. Этельстан приступил к расправе.

Казнили не всех – Этельстану хватило ума не делать этого. Он умертвил тех, кого посчитал близким к Кинлэфу. Умерли тридцать три воина – их предали мечу. Молодых принц пощадил. Мне вспомнился день, когда я вручил Этельстану свой меч и приказал зарубить человека.

Этельстан был тогда мальчишкой, но я учил его быть королем. Помню, как поймал Эрдвульфа, тоже мятежника. Случилось это недалеко от Сестера, рядом с канавой. Я избил Эрдвульфа так, что тот полуживой валялся в грязной воде.

– Парень, сделай это быстро, – велел я Этельстану. Ему не доводилось прежде убивать, но мальчику необходимо научиться этому ремеслу. А уж мальчик, которому предстоит стать королем, и вовсе обязан уметь забирать жизнь.

Я вспоминал тот день, глядя, как умирают воины Кинлэфа. Со всех сняли кольчуги, содрали все сколько-нибудь ценное. Пока их одного за другим, по очереди, вели на смерть, они тряслись. Этельстан, должно быть, тоже вспоминал тот далекий день, потому что палачами назначил самых младших из своих воинов, явно желая преподнести им урок, усвоенный у той канавы. Урок, что убить – трудное дело. Чтобы зарубить беззащитного человека мечом, требуется решимость. Ты смотришь ему в глаза, видишь его страх, чувствуешь его. А шея у людей крепкая. Немногие из тридцати трех обреченных расстались с жизнью легко. Некоторых буквально иссекли до смерти, и древняя арена стала пахнуть так, как пахла в те времена, когда сиденья заполняли римляне и криками подбадривали сражающихся на песке внизу людей: то был запах крови, дерьма и мочи.

В свое время Этельстан довольно быстро убил Эрдвульфа. Он не пытался отрубить ему голову, а вместо этого перерезал Вздохом Змея глотку, и канава обагрилась красным. А Эрдвульф был братом Эдит, которая стала теперь моей женой.

Кинлэф умер последним. Я думал, что Этельстан казнит вождя мятежников лично, но он подозвал своего слугу, мальчишку уже достаточно взрослого, чтобы быть воином, и дал ему меч. Руки у Кинлэфа были связаны, его заставили встать на колени.

– Давай, парень! – скомандовал Этельстан; поднимая меч, юнец зажмурил глаза.

Удар пришелся Кинлэфу в край черепа, повалив его на бок и пустив кровь, но не причинив серьезной раны. Ему срезало левое ухо, но для большего мальчишке не хватало силы. Священник – рядом с Этельстаном вечно крутились попы – возвысил голос, читая молитву.

– Парень, размахнись еще раз, – велел Этельстан.

– И держи глаза открытыми! – крикнул я.

Семь ударов потребовалось, чтобы убить Кинлэфа. Тем из его дружинников, кого принц пощадил, предстояло принести клятву верности новому господину и служить Этельстану.

С мятежом было покончено, по крайней мере в этой части Мерсии. Фирд, оторванный от своих полей и стад, вернулся по домам. Остались лишь тающий снег, кострища да валлийцы Гриффита, ждавшие рядом с шатрами Кинлэфа.

– Он называет себя королем, – сообщил я Этельстану, пока мы шли к шатрам.

– Королевская власть от Бога, – отозвался тот.

Меня такой ответ удивил. Я просто пытался развлечь парня, но похоже, что после казней принц не был расположен к шуткам.

– Ему следовало сообщить нам о своем титуле еще вчера, – с укором заметил он.

– Валлиец скромничал и хотел снискать милость. Да и скорее всего, все его королевство – это три навозные кучи, канава да груда хлама, и ничего больше.

– Все-таки я обязан обращаться с ним уважительно. Это же христианский государь.

– Это грязный валлийский идиот, – возразил я. – Который называется королем до тех пор, пока такой же идиот, но имеющий на две навозные кучи больше, не придет и не снесет ему голову. И он снес бы голову тебе, если мог. Никогда не доверяй валлийцам.

– Я и не говорю, что доверяю ему, лишь о том, что я его уважаю. Королевский титул дарует Господь, даже в Уэльсе.

И к моему ужасу, он, не доходя нескольких шагов до Гриффита, остановился и склонил голову.

– Господин король! – приветствовал он его.

Гриффиту этот жест понравился, и он ухмыльнулся. А еще он увидел сына в сопровождении Фолькбальда и Осви и сказал что-то по-валлийски, чего никто из нас не понял.

– Лорд принц, Гриффит из Гвента покорно просит тебя отпустить его сына, – перевел отец Бледод.

– Он обещал нам имя, – напомнил Этельстан. – И свою цепь, а также дать клятву хранить мир в течение года.

Гриффит явно понял слова принца, потому как снял с шеи цепь, передал ее Бледоду, тот, в свою очередь, вручил ее Этельстану, который сразу же отдал отцу Свитреду. Потом Гриффит начал историю, которую отец Бледод переводил как мог. Рассказ получился долгим, но суть его сводилась к тому, что из Мерсии к королю Артфаэлю Гвентскому прибыл на переговоры священник. Согласие было достигнуто, золото перешло из рук в руки, и Артфаэль призвал своего родича Гриффита и повелел ему вести лучших его воинов на север, к Сестеру.

– Король говорит, что священник прибыл из Мерсии? – перебил в одном месте Этельстан.

Это вызвало торопливый обмен репликами на валлийском.

– Священник предложил нам золото, – сообщил отец Бледод. – Много золота! Достаточно, чтобы наполнить шлем. И чтобы получить это золото, от нас требовалось всего лишь пойти сюда на войну.

– Я спросил, прибыл ли священник из Мерсии, – настаивал Этельстан.

– Он был из сайсов, – сказал Бледод.

– Значит, мог быть из Уэссекса? – уточнил я.

– Мог, господин. – Бледод беспомощно развел руками.

– И как же звали священника? – строго спросил Этельстан.

– Стиганд.

Этельстан повернулся и посмотрел на меня, но я покачал головой. Мне еще не доводилось слышать о священнике по имени Стиганд.

– Сомневаюсь, что поп использовал свое настоящее имя, – буркнул я.

– Значит, мы никогда не узнаем, – уныло проворчал Этельстан.

Гриффит продолжал говорить, теперь уже возмущенно. Отец Бледод слушал, но явно в смущении.

– Лорд принц, отец Стиганд мертв.

– Мертв?! – изумился Этельстан.

– По пути назад из Гвента угодил в засаду. Король Гриффит говорит, что это не его вина. Зачем ему было убивать человека, способного принести еще больше золота сайсов?

– И впрямь, зачем? – согласился Этельстан.

Рассчитывал ли он на самом деле услышать имя своего врага? Это было наивно. Он не хуже меня знал, что Этельхельм Младший – самый вероятный подозреваемый, но Этельхельм ведь не дурак и наверняка позаботился о том, чтобы замести следы предательства, которое совершил, когда нанял воинов сражаться против собственного короля. Поэтому посредник погиб, а мертвецы уносят секреты с собой в могилу.

– Лорд принц, – нервничая, проговорил Бледод. – Как насчет мальчика?

– Передай королю Гриффиту из Гвента, что он может забрать сына, – сказал Этельстан.

– Спасибо тебе… – начал было поп.

– И еще передай, – перебил его принц, – что, если он снова вздумает сражаться на стороне тех, кто восстал против трона моего отца, я приведу в Гвент армию, обращу его в пустыню и страну смерти.

– Лорд принц, я передам, – сказал Бледод, хотя никто из нас ни на миг не поверил, что он передаст угрозу.

– Тогда уходите, – велел Этельстан.

Валлийцы ушли. Солнце поднялось, снег таял, хотя было все еще очень холодно. Обжигающий ветер налетал с востока, шевеля знамена на стенах Сестера. Я пересек Британию, чтобы спасти человека, который вовсе не нуждался в помощи. Меня обманули. Но кто? И для чего?

Очевидно, у меня завелся еще один тайный враг, и я сплясал под его дудку. Wyrd bið ful āræd.