Читать книгу Повелитель войн - Бернард Корнуэлл - Страница 3

Часть первая
Нарушенная клятва
Глава 1

Оглавление

В кольчужном доспехе летом очень жарко, даже если покрыть его белой льняной тканью. Железо тяжелое и жжет немилосердно, да и кожаная поддевка добавляет неудобств. Солнце с самого утра дышало огнем как кузнечный горн. Конь, которому досаждали мухи, беспокоился. Ни единому дуновению ветерка не удавалось перебраться через угнетенные полуденным солнцем горы. Алдвин, слуга, держал мое копье и щит с нарисованной на нем волчьей головой Беббанбурга. Рукоять меча раскалилась так, что больно было прикасаться. Шлем с серебряным гребнем, подбитый кожей, в бою закрывал всю голову, его нащечники, зашнурованные поверх рта, оставляли видимыми только глаза в обрамлении боевой стали. Противник не разглядит шрамов от проведенной в боях жизни, зато увидит волчью голову, золотую цепь на моей шее и тяжелые золотые браслеты на руках, завоеванные в сражениях. Сейчас шлем болтался на луке седла.

Врагов у меня полно. Я хорошо известен, а самые храбрые либо самые глупые мечтают меня убить, чтобы прославить свое имя. Вот почему я привел к холму восемьдесят три дружинника – чтобы убить меня, противнику придется одолеть также и их. Мы – воины Беббанбурга, свирепая волчья стая с севера. Восемьдесят четвертым был поп.

Священник, сидевший на одном из моих скакунов, не носил кольчуги и не имел оружия. Узкое, чисто выбритое лицо, острые глаза. Он был вдвое моложе меня, но седина уже проступила на висках. Облачен в длинную черную рясу, на шее – золотой крест.

– Тебе в твоем наряде не жарко? – спросил я.

– Неуютно, – подтвердил он. Сказано было на датском, его родном языке, на котором я разговаривал в детстве.

– Ну почему я всегда воюю не на той стороне? – пробормотал я.

На это священник улыбнулся:

– Лорд Утред, никому не уйти от судьбы. Тебе суждено потрудиться ради Господа, желаешь ты того или нет.

Я прикусил язык, с которого готов был сорваться язвительный ответ, и продолжил разглядывать широкую безлесную равнину, где солнце отражалось от белесых скал и серебрилась маленькая речка. Высоко на восточном склоне щипали траву овцы. Пастух заметил нас и попытался угнать стадо на юг, подальше, но оба его пса страдали от жары, усталости и жажды и скорее распугали овец, чем сбили их в отару. Крестьянин зря боялся.

В самой глубине долины когда-то пролегал римский тракт, теперь превратившийся в тропу из утоптанного грунта с наполовину утонувшими в земле и заросшими камнями. Прямая, как бросок копья, дорога следовала руслу, а потом сворачивала на запад. Сворачивала именно там, под горой, где ждали мы. Сокол кружил над поворотом, подставив неподвижные крылья потокам нагретого воздуха. Далекий южный горизонт расплывался в мареве.

И вот из этого марева появился один из моих разведчиков. Он мчался во весь опор, и это могло означать только одно: враг на подходе.

Я отвел своих людей и священника немного назад, за склон, – так, чтобы нас не было видно. В нетерпении я выдвинул Вздох Змея из ножен на ширину ладони и вогнал обратно. Алдвин предложил взять щит, но я покачал головой:

– Пусть появятся.

Отдав ему шлем, я спешился и отправился с Финаном и сыном к гребню, где мы залегли, глядя на юг.

– Как-то все не так, – буркнул я.

– Это судьба, – отозвался Финан. – А судьба – сука.

Мы лежали в высокой траве, глядя на клубы пыли, поднимающиеся из-под копыт скакуна разведчика.

– Ему бы следовало ехать по обочине, – пробормотал Финан. – Там пыли нет.

Разведчик, в котором я теперь узнал Осви, свернул с дороги и начал длинный подъем по склону к тому месту, где залегли мы.

– Ты уверен насчет дракона? – спросил я.

– Такую зверюгу не пропустишь, – ответил Финан. – Чудище пришло с севера, так что это он.

– А звезда падала с севера на юг, – добавил мой сын, сунув руку под кольчугу, чтобы коснуться креста. Утред – христианин.

Пыль в долине осела. Враг приближался, вот только я не ведал, кто этот враг. Знал лишь, что сегодня мне предстоит сразиться с королем, идущим с юга. И все это казалось каким-то неправильным, так как звезда и дракон предрекали, что зло придет с севера.

Все жаждут знамений. Даже христиане ищут знаки в окружающем мире. Мы вглядываемся в полет птиц, опасаемся падения ветки, всматриваемся в рисунок, оставленный ветром на воде, затаиваем дыхание при крике лисицы и сжимаем амулеты, стоит лопнуть струне на арфе. Но знамения тяжело истолковать, если только боги не хотят изложить свою волю прямо. И вот три ночи назад боги отправили в Беббанбург предельно ясное послание.

Зло обязано было прийти с севера.

* * *

По ночному небу над Беббанбургом пролетел дракон. Я сам пропустил это зрелище, зато Финан видел, а я ему доверяю. Зверь был огромный, сказал он, со шкурой словно из чеканного серебра, с горящими как угли глазами и с крыльями, достаточно широкими, чтобы закрыть звезды. При каждом взмахе этих громадных крыльев море бурлило, как при порыве шквалистого ветра в тихую погоду. Чудище повернуло морду в сторону Беббанбурга, и Финан подумал было, что пламя вот-вот охватит всю крепость, но раскинутые крылья еще раз медленно поднялись и опустились, море внизу взволновалось, и дракон полетел на юг.

– А прошлой ночью упала звезда, – сообщил отец Кутберт. – Мехраса ее видела.

Отец Кутберт, беббанбургский священник, был слеп и женат на Мехрасе – диковинной смуглой девице, которую мы спасли от работорговца в Лундене много лет назад. Девицей я называл ее по привычке, потому как она, ясное дело, была теперь уже средних лет. Все мы стареем.

– Звезда падала с севера на юг, – настаивал отец Кутберт.

– И дракон появился с севера, – добавил Финан.

Я промолчал. Бенедетта прильнула к моему плечу. Она тоже ничего не сказала, но ее рука крепче сжала мою.

– Чудеса и знамения, – проговорил отец Кутберт. – Что-то ужасное грядет. – Он перекрестился.

Наступал летний вечер. Мы сидели на улице. Ласточки порхали под карнизами, а внизу, под восточными стенами, беспрестанно накатывались на берег длинные волны. Волны задают нам ритм: бесконечный звук, сопровождающий подъемы и падения. Я родился под этот звук и скоро, должно быть, умру под него. Я коснулся молота-талисмана и взмолился о смерти под шум беббанбургских волн и крики чаек.

– Что-то ужасное, – повторил отец Кутберт. – И придет оно с севера.

А может, дракон и падающая звезда предвещают мою смерть? Я снова коснулся молота. Я до сих пор мог скакать на коне, держать щит и махать мечом, но боль в суставах к концу дня напоминала о старости.

– Самое скверное в смерти, – нарушил я тишину, – это невозможность узнать, что случится дальше.

Некоторое время все молчали, потом Бенедетта снова сжала мою руку.

– Глупец ты, – сказала она нежно.

– И всегда им был, – вставил Финан.

– Возможно, из Валгаллы ты увидишь, что произойдет дальше? – предположил отец Кутберт. Христианскому священнику не полагалось верить в Валгаллу, но он давно привык угождать мне. Поп улыбнулся. – А может, ты примкнешь к лону римской церкви? – В его тоне угадывалось лукавство. – Уверяю тебя, с небес очень хорошо видно землю!

– Во время всех твоих попыток меня обратить ты ни разу не обмолвился, что в раю есть эль, – огрызнулся я.

– Неужто я забыл про это упомянуть? – Кутберт все еще улыбался.

– В раю найдется вино, – заметила Бенедетта. – Доброе вино из Италии.

Все умолкли. Вино нам не слишком-то нравилось.

– Слышал я, что король Хивел поехал в Италию, – пробормотал сын. – Или только подумывает?

– В Рим? – осведомился Финан.

– Так говорят.

– Мне бы хотелось побывать в Риме, – с грустью промолвил отец Кутберт.

– Ничего в Риме нет, – бросила презрительно Бенедетта. – Развалины да крысы.

– И его святейшество, – мягко напомнил Кутберт.

Снова все помолчали. Хивел, который был мне по душе, являлся королем Диведа, и если он собрался ехать в Рим, то между валлийцами и саксами в Мерсии будет мир, отсюда беды ждать не стоит. Но дракон пожаловал не с юга и не с запада, а с севера.

– Скотты, – высказал я предположение.

– Они по горло заняты дракой с норманнами, – бросил Финан.

– И набегами на Камбрию, – с горечью добавил мой сын.

– Да и Константин уже стар, – напомнил отец Кутберт.

– Мы все старые.

– И Константин предпочитает строить монастыри, нежели вести войну, – продолжил священник.

У меня это вызвало сомнение. Константин – король Шотландии. Мне доставляли удовольствие встречи с ним – это был мудрый и выдержанный человек, но доверия я к нему не питал. Ни один нортумбриец не поверит скотту, а скотт не станет полагаться на нортумбрийца.

– Никогда они не кончатся, – уныло проворчал я.

– Что? – спросила Бенедетта.

– Войны. Беды.

– Будь мы все христианами… – заикнулся было Кутберт.

– Ха! – отрезал я.

– Но дракон и звезда не лгут, – продолжил поп. – Беда придет с севера. Пророк так и сказал в Писании: «Quia malum ego adduco ab aquilone et contritionem magnam».

Он помедлил в надежде, что кто-то из нас попросит перевести.

– «Я приведу от севера бедствие, – огорчила его Бенедетта, – и великую гибель»[1].

– «Великую гибель!» – зловеще повторил отец Кутберт. – Зло придет с севера! Так написано!

И на следующее утро зло пришло.

С юга.

* * *

Корабль появился с юга. Ветра почти не чувствовалось, море было спокойным, низкие волны бессильно разбивались о длинный беббанбургский пляж. Приближающееся судно с крестом на штевне оставляло после себя рябь, игравшую золотом в свете утреннего солнца. Оно шло на веслах, лопасти поднимались и опускались в неспешном, усталом ритме.

– Бедолаги, видно, всю ночь гребли, – предположил Берг. Он командовал утренней стражей на стенах Беббанбурга.

– Сорок весел, – прикинул я скорее с целью поддержать разговор, чем сообщить Бергу вполне очевидный факт.

– И идет сюда.

– Вот только откуда?

Берг пожал плечами.

– Что сегодня будет? – спросил он.

Пришел мой черед пожимать плечами. То же, что и всегда. Будут ставить на огонь котлы, чтобы прокипятить грязное белье, к северу от крепости в больших чанах примутся вываривать соль, воины станут упражняться во владении щитом, мечом и копьем, лошадей поведут на выгул, будут коптить рыбу, доставать воду из глубоких колодцев и варить эль в кухнях.

– Я предпринимать ничего не собираюсь, а вот ты возьмешь двух человек и напомнишь Олафу Эйнерсону, что он задолжал мне с уплатой подати. Много задолжал.

– Господин, у него жена больна.

– Он это прошлой зимой говорил.

– И половину его стада угнали шотландцы.

– Скорее он продал скотину, – процедил я. – Никто другой не жаловался на набеги скоттов этой весной.

Олаф Эйнарсон унаследовал держание от своего отца, который всегда платил аренду в срок овчинами или серебром. Олаф-сын, был крепким и смышленым малым. Его амбиции, очевидно, не ограничиваются выпасом скота на горных пустошах.

– Я тут прикинул и решил: возьми пятнадцать воинов и вышиби дурь из этого ублюдка. Не доверяю я ему.

Корабль подошел достаточно близко, чтобы я мог разглядеть трех человек, сидящих перед кормовой площадкой. Один из них был священником – по крайней мере, одет в длинную черную рясу. Именно он встал и помахал, повернувшись к нашим стенам. Я на приветствие не ответил.

– Кто бы они ни были, приведи их в главный дом, – приказал я Бергу. – Пусть посмотрят, как я пью эль. И подожди вправлять мозги Олафу.

– Подождать, господин?

– Давай сначала послушаем, что за новости нам привезли. – Я кивнул в сторону корабля, поворачивающего к узкому входу в беббанбургскую гавань. Насколько было видно, груза на судне нет, а гребцы выглядели измотанными. Похоже, корабль доставил срочные вести.

– Он от Этельстана, – предположил я.

– От Этельстана? – переспросил Берг.

– Корабль ведь не нортумбрийский, так? – У нортумбрийских кораблей острые штевни, тогда как южные корабелы предпочитали широкий нос. К тому же на судне крест, а это на нортумбрийских кораблях редкость. – Да и кто еще станет использовать попов в качестве гонцов?

– Этельстан.

Понаблюдав, как корабль входит в канал порта, я свел Берга со стены:

– Позаботься о гребцах. Пошли им еды и эля, а треклятого попа веди ко мне.

Я поднялся в дом. Там двое слуг отчаянно воевали с паутиной, орудуя двумя длинными ивовыми метлами с пучком перьев на конце. Бенедетта следила за тем, чтобы из крепости изгнали всех пауков до единого.

– У нас гости, – сообщил я ей. – Так что войну с пауками придется отложить.

– Это не война, – возразила женщина. – Я люблю пауков. Только не у себя дома. А что за гости?

– Думаю, посланцы от Этельстана.

– В таком случае мы должны принять их соответствующим образом! – Она хлопнула в ладоши и распорядилась установить скамьи. – И установите трон на помосте, – последовал ее приказ.

– Это не трон, – сказал я. – Просто чудная скамья.

– Уфф! – Этот звук Бенедетта издавала в тех случаях, когда досадовала на меня. Я усмехнулся, и это только сильнее распалило ее. – Это трон, – отрезала она. – А ты – король Беббанбурга.

– Владетель, – поправил ее я.

– Ты не в меньшей степени король, чем эта дубина Гутфрит, – женщина сделала знак, отгоняющий нечисть, – или Овейн, или кто там еще.

Это был старый спор, и я не стал его продолжать.

– Пусть девушки принесут эль, – приказал я. – И еды какой-нибудь. Желательно не тухлой.

– А ты облачишься в черное одеяние. Я дам.

Бенедетта была родом из Италии. Еще девочкой работорговцы похитили ее из дома, а потом ее продали. Она успела побывать невольницей в разных странах христианского мира, пока не оказалась в Уэссексе. Я освободил ее, и теперь она стала хозяйкой Беббанбурга, хотя и не моей женой. «Бабушка, – частенько говорила мне Бенедетта, неизменно осеняя себя при этом крестом, – запрещала мне выходить замуж. Утверждала, что это навлечет на меня проклятие! Мне по жизни хватило зла. Теперь я счастлива, и чего ради мне навлекать на себя проклятие бабушки? Она никогда не ошибалась!»

Я нехотя дал ей напялить на меня дорогое черное одеяние, но отказался надеть покрытый бронзой венец, принадлежавший моему отцу. Затем уселся на скамью и стал ожидать прихода священника. Бенедетта пристроилась рядом.

С солнечного света под пыльные своды большого беббанбургского дома вступил мой старый друг. Это был отец Ода, ныне епископ Раммесберийский, высокий и представительный в длинной черной сутане с каймой из темно-красной материи. Сопровождавшие его два западносаксонских воина покорно отдали моему слуге мечи и проследовали за Одой.

– Любой бы решил, – произнес епископ, подойдя ближе, – что видит перед собой короля!

– Так и есть, – подхватила Бенедетта.

– А тебя любой бы принял за епископа, – сказал я.

Он улыбнулся:

– Милостью Божьей, лорд Утред, я и есть епископ.

– Милостью Этельстана, – уточнил я, потом встал и поприветствовал гостя, обняв его. – Тебя стоит поздравить?

– Если хочешь. Сдается, я первый дан, ставший епископом в Инглаланде.

– Так это теперь называется?

– Это куда проще, чем представляться первым епископом-датчанином в Уэссексе, Мерсии и Восточной Англии. – Он отвесил поклон Бенедетте. – Госпожа, рад снова видеть тебя.

– И я рада встрече, милорд епископ. – Итальянка слегка поклонилась.

– Ого! Так молва ошибается! Изящные манеры живы в Беббанбурге! – Он широко улыбнулся мне, довольный своей остротой, и я улыбнулся в ответ.

Ода, епископ Раммесберийский! Единственным достойным удивления фактом являлось то, что Ода был даном, сыном языческих переселенцев, вторгшихся в Восточную Англию в войске Уббы, которого я убил. И вот теперь дан и сын язычников-родителей стал епископом в саксонском Инглаланде! Это возвышение было заслуженным. Ода человек ловкий, умный и, насколько я мог судить, на редкость порядочный.

Возникла небольшая заминка, так как Финан, видевший прибытие Оды, пришел поприветствовать его. Ода был с нами во время обороны лунденских ворот Крепелгейт – схватки, обеспечившей Этельстану трон. Я не был христианином и не любил христианство, но трудно питать неприязнь к человеку, который бок о бок с тобой сражался в жестоком бою.

– О, вино! – воскликнул Ода при виде слуги, после чего обратился к Бенедетте: – Без сомнения, благословленное итальянским солнцем?

– Оно больше похоже на мочу франкских поселян, – буркнул я.

– Госпожа, его обаяние просто неистощимо, не так ли? – отозвался Ода, усаживаясь. Потом он посмотрел на меня и коснулся тяжелого золотого креста на груди. – Лорд Утред, я принес вести. – Голос его сделался серьезным.

– Так я и думал.

– Которые тебе не понравятся. – Ода смотрел на меня.

– Которые мне не понравятся, – повторил я, ожидая продолжения.

– Король Этельстан в Нортумбрии, – спокойно сообщил епископ, по-прежнему глядя мне в глаза. – Он вошел в Эофервик три дня назад. – Ода помедлил, как если бы ожидал взрыва возмущения с моей стороны, но я молчал. – Король Гутфрит неправильно истолковал наше появление и сбежал.

– Неправильно истолковал, значит, – протянул я.

– Вот именно.

– И дал деру от тебя и Этельстана. Прям вот от вас двоих?

– Нет, конечно, – ответил Ода все тем же спокойным тоном. – Нас сопровождали две с лишним тысячи воинов.

Навоевавшись по горло, я хотел жить в Беббанбурге, слушать, как длинные волны разбиваются о берег и как ветер вздыхает над крышей дома. Я понимал, что мне остались считаные годы, но боги милостивы. Мой сын – взрослый мужчина и унаследует обширные владения, я до сих пор могу скакать на коне и охотиться, и у меня есть Бенедетта. Темперамент у нее как у перегревшейся на солнышке куницы, это верно, но она преданная и нежная и блеском своим озаряет хмурое беббанбургское небо, и я ее люблю.

– Две тысячи воинов, – ровным голосом повторил я. – И теперь ему понадобился я?

– Это верно, лорд. Ему нужна твоя помощь.

– Он что, сам вторжение организовать не может? – Во мне пробуждалась злость.

– Это не вторжение, – хладнокровно возразил Ода. – Просто официальный визит. Обмен любезностями между королями.

Дан мог называть это событие как угодно, оно все равно оставалось вторжением.

И я разозлился.

* * *

Я бесился, потому что Этельстан поклялся, что никогда не вторгнется в Нортумбрию, пока я жив. И вот он в Эофервике с армией, а я по его просьбе прячусь с восьмьюдесятью тремя воинами за гребнем холма к югу от Беббанбурга. Меня подмывало отказать Оде, посоветовать ему уплыть на своем чертовом корабле обратно в Эофервик и плюнуть Этельстану в лицо. Я чувствовал себя обманутым. Я обеспечил Этельстану трон, но буквально с самого дня битвы под Крепелгейтом он делал вид, что не замечает меня. Я этому только радовался. Я нортумбриец, живу вдали от владений Этельстана, и все, чего я хочу, – это чтобы меня оставили в покое. Но в глубине души я понимал, что покоя не будет. Во время моего появления на свет саксонская Британия разделялась на четыре страны: Уэссекс, Мерсию, Восточную Англию и мою родную Нортумбрию. Король Альфред, дед Этельстана, мечтал объединить их все в страну под названием Инглаланд, и эта мечта близилась к воплощению. Этельстан правил Уэссексом, Мерсией и Восточной Англией, оставалась только Нортумбрия. Этельстан дал мне клятву, что не покусится на нее, пока я жив. И вот теперь он вошел во главе армии в мою страну и воззвал ко мне о помощи. В очередной раз. В глубине души я понимал, что Нортумбрия обречена – либо Этельстан получит ее, либо Константин присоединит к своим землям. И пусть уж лучше это будут люди одного со мной языка, саксонского, который мы называем энглийским. Вот поэтому я и повел за собой из Беббанбурга восемьдесят три воина, чтобы устроить засаду на короля Гутфрита Нортумбрийского, бежавшего от вторжения Этельстана. Солнце стояло высоко и припекало, день выдался тихий.

Осви, прискакавший на взмыленной лошади, принес весть о приближении Гутфрита.

– Скоро, господин! – сообщил он.

– Сколько их?

– Сто четырнадцать. Часть – пленники.

– Пленники? – резко переспросил епископ Ода, настоявший на том, чтобы поехать с нами. – Нам нужен только один.

– Господин, с ними женщины, – продолжил доклад Осви. – Их гонят, как овец.

– Женщины пешие? – спросил я.

– Кое-кто из мужчин тоже. И куча лошадей хромает. Быстро гнали! – Разведчик принял от Рорика кожаную флягу, прополоскал элем рот, сплюнул на траву и сделал большой глоток. – Похоже, всю ночь шли.

– Очень может быть, – пробормотал я, – раз так скоро сюда добрались.

– Теперь они измотаны, – с довольным видом заявил Осви.

Епископ Ода доставил мне вести из Эофервика, и его корабль проделал этот путь за два дня, вопреки неровному ветру, но те, кто приближался сейчас по длинному прямому тракту, покинули город верхом. По моим прикидкам, на путешествие из Эофервика в Беббанбург требовалась неделя, хотя не спорю, это из расчета неспешной езды с ночевками в усадьбах друзей. Однажды я одолел эту дорогу за четыре дня, но никогда в такую жару ранним летом. Люди сбежали из Эофервика и скакали быстро, но гребцы епископа Оды намного опередили их, и теперь усталые лошади несли беглецов к нашей засаде.

– Это не засада, – возразил епископ Ода, когда я употребил это слово. – Мы здесь только для того, чтобы убедить короля Гутфрита вернуться в Эофервик. Также король Этельстан требует твоего присутствия там.

– Моего? – буркнул я.

– Именно. И еще хочет, чтобы ты освободил пленника, которого удерживает Гутфрит.

– Пленников, – поправил я.

– Ну да, – пренебрежительно отозвался Ода. – Но Гутфрит обязан вернуться в Эофервик. Его просто нужно убедить, что король Этельстан пришел с миром.

– При этом захватив с собой две тысячи человек? Все в доспехах и при оружии?

– Король Этельстан предпочитает путешествовать с размахом, – высокомерно заявил епископ.

Этельстан мог описывать свой визит в Эофервик как угодно, но в городе не обошлось без столкновений, потому что, по правде говоря, это было завоевание – молниеносное вторжение. И при всей злости на Этельстана, мне оставалось лишь восхищаться его успехом. Ода рассказал, как король пересек с войском в две тысячи воинов границу Мерсии, затем стремительно повел армию на север, не потеряв по пути ни единого человека или лошади уставшими или больными. Саксы проскакали по дороге и добрались до Эофервика, когда их присутствие в Нортумбрии еще считалось неподтвержденным слухом. Южные ворота города открыли воины из Уэссекса, просочившиеся в Эофервик под видом купцов, и армия Этельстана наводнила улицы.

– На мосту произошло нечто вроде боя, – рассказал мне Ода, – но милостью Божьей язычники были разбиты, уцелевшие обратились в бегство.

Вел этих беглецов Гутфрит. Этельстан отправил епископа Оду с поручением, чтобы я перекрыл дороги на север и не дал Гутфриту уйти в Шотландию. Вот почему я торчал на склоне горы под палящим солнцем. Мой сын, Финан и я лежали, распростершись за гребнем, и глядели на юг, а епископ Ода присел на корточки позади нас.

– А зачем нам мешать Гутфриту удрать в Шотландию? – с недовольством уточнил я у него.

Ода вздохнул, словно удивляясь моей глупости.

– Затем, что это даст Константину повод вторгнуться в Нортумбрию, – объяснил епископ. – Он попросту провозгласит, что восстанавливает законного короля на троне.

– Константин – христианин, – напомнил я. – Чего ради ему вступаться за монарха-язычника?

Ода снова вздохнул, не сводя глаз с теряющейся в мареве дороги.

– Король Константин собственных дочерей принесет в жертву Ваалу, лишь бы расширить границы своего государства.

– А кто такой Ваал? – поинтересовался Финан.

– Языческий бог, – высокомерно пояснил Ода. – И как думаешь, долго ли Константин станет терпеть Гутфрита? Он вернет его на трон, женит на своей дочери, потом тихонько придушит, и скотты приберут Нортумбрию к рукам. Вот почему Гутфрит не должен добраться до Шотландии.

– Идут! – воскликнул Финан.

Вдали на дороге появилась группа всадников. Я видел только расплывающиеся в мареве очертания людей и лошадей.

– Они и впрямь с ног валятся, – добавил Финан.

– Гутфрит нам нужен живым, – предупредил меня Ода. – И в Эофервике.

– Это ты уже говорил, – буркнул я. – Только я до сих пор не понимаю, чего ради.

– Потому что король Этельстан так велел, вот почему.

– Гутфрит – кусок тухлого дерьма, – настаивал я. – Убить его, и дело с концом.

– Король Этельстан требует, чтобы ты сохранил ему жизнь. Пожалуйста, сделай это.

– А я обязан подчиняться его приказам? Он ведь не мой король.

Ода строго посмотрел на меня:

– Этельстан – Monarchus Totius Brittaniae. – Я недоуменно вытаращился на него, и ему пришлось перевести. – Он – монарх всей Британии.

– Вот как он себя теперь называет?

– И это соответствует правде, – отрезал епископ.

Я фыркнул. Королем саксов и англов Этельстан величал с себя с того самого момента, как был коронован, и у него имелись определенные на то основания, но правителем всей Британии?

– Полагаю, у короля Константина и короля Хивела могут найтись возражения, – процедил я.

– Наверняка, – спокойно согласился Ода. – Но так или иначе, король Этельстан желает, чтобы ты помешал Гутфриту достичь Шотландии и вызволил его пленника живым и здоровым.

– Пленников.

– Пленника.

– До женщин тебе дела нет? – поинтересовался я.

– Я молюсь за них, конечно. Но о мире молюсь еще больше.

– О мире? – сердито переспросил я. – Вторгнуться в Нортумбрию означает принести мир?

Ода болезненно поморщился:

– Лорд Утред, Британия не устроена. Норманны угрожают, скотты тревожат набегами, и король Этельстан опасается, что грядет война. Он боится, что война эта окажется более ужасной, чем все известные нам дотоле. Он стремится избежать этой бойни и поэтому убедительно просит тебя освободить пленника и препроводить Гутфрита назад.

Я не улавливал, каким образом возвращение Гутфрита домой поспособствует сохранению мира, но помнил о пролетевшем над стенами Беббанбурга драконе, этом мрачном вестнике войны. Я посмотрел на Финана. Тот пожал плечами в знак, что понимает не больше моего, но нам все же стоит постараться исполнить просьбу Этельстана. Теперь приближающихся по равнине людей стало видно лучше, и я разглядел пленниц, плетущихся в хвосте колонны верховых.

– Что предпримем? – спросил Финан.

– Спустимся, – ответил я, отползая от гребня. – Вежливо улыбнемся и сообщим тупому ублюдку, что он наш пленник.

– Гость, – уточнил епископ Ода.

Рорик помог мне сесть в седло, Алдвин подал шлем с серебряным гребнем. Кожаная подбивка была неприятно горячей. Ремешок под подбородком я завязал, но нащечники оставил открытыми, а потом принял от Алдвина щит с волчьей головой.

– Копье пока не нужно, – бросил я слуге. – И, если завяжется драка, держись в сторонке.

– Не будет никакой драки, – сурово заявил епископ Ода.

– Это Гутфрит, – отозвался я. – Он дурак и сначала бьет, потом думает, но я сделаю все, что в моих силах, дабы сохранить этому парню с телячьими мозгами жизнь. Пошли!

Я повел своих на запад, держась на расстоянии от Гутфрита. Когда я видел его отряд в последний раз, тот находился примерно в половине мили от поворота дороги и двигался мучительно медленно. Мы, на более свежих конях, шли быстрее. Спустившись по склону, пробрались через сосновую рощицу, пересекли вброд ручей и выступили на дорогу. Там мы образовали линию в две шеренги глубиной, чтобы приближающиеся беглецы увидели перед собой два ряда всадников, на щитах и остриях копий которых играют солнечные блики. Мы ждали.

Мне не нравился Гутфрит, а я не нравился ему. Три года он пытался вытрясти из меня присягу на верность, и три года я ему отказывал. Дважды он посылал воинов на Беббанбург, и дважды я запирал Ворота Черепов, приглашая копейщиков Гутфрита пойти на приступ, и оба раза они отступали.

Теперь, под палящим солнцем, его копейщики снова попирали мою землю, но на этот раз их вел сам Гутфрит, причем доведенный до отчаяния. Он убежден, что у него украли королевство. Увидев моих людей и волчьи головы на их щитах, он не только возненавидит меня, но и сообразит, что воинов у него больше. Епископ Ода волен питать надежду, что обойдется без боя, но загнанный в угол Гутфрит обернется хорьком в мешке, бешеным и злобным.

И у него есть заложники.

Не только женщины, хотя их тоже нужно спасти. Гутфрит, хитрый лис, прихватил архиепископа Хротверда, забрав его прямо из собора в Эофервике.

– Во время мессы! – с ужасом воскликнул Ода. – Во время мессы! Вооруженные люди в храме!

Я не знал, осмелится ли Гутфрит нанести вред архиепископу. Такой поступок настроил бы против него всех христианских правителей в Британии, хотя, возможно, Константин проглотит гнев до той поры, пока снова не усадит Гутфрита на нортумбрийский трон. Мертвый архиепископ – не слишком высокая цена за расширение Шотландии.

Показались беглецы. Передовые всадники выехали из-за поворота. Заметив нас, они остановились, и постепенно к ним подтягивались остальные воины.

– Нам следует приблизиться, – заявил Ода.

– Стоим на месте, – приказал я.

– Но…

– Резни хочешь? – рявкнул я.

– Но… – снова заикнулся епископ.

– Пойду я, – последовал мой резкий ответ.

– Ты?

– Причем один. – Я вернул Алдвину щит и слез с седла.

– Я с тобой, – вызвался Ода.

– Чтобы у него оказалось два попа в заложниках? В пару к архиепископу еще и епископ? Ему это понравится.

Ода смотрел на людей Гутфрита, которые медленно выстраивались в линию, более широкую, чем наша. По меньшей мере два десятка пешие – лошади их были слишком плохи, чтобы выдержать седоков. Все надели шлемы и прикрылись щитами с эмблемой Гутфрита в виде вепря с длинными клыками.

– Пригласи его прийти и поговорить со мной, – попросил Ода. – Пообещай, что его не тронут.

Не удостоив епископа ответом, я глянул на Финана.

– Я постараюсь встретиться с Гутфритом на полпути, – объяснил я. – Если он возьмет сопровождающих, вышли мне такое же число.

– Я пойду, – Финан ухмыльнулся.

– Нет. Ты останешься тут. Если возникнут проблемы, ты сообразишь, когда нужно вмешаться. И тогда действуй быстро.

Он понимающе кивнул. Мы с Финаном слишком долго воевали плечом к плечу, чтобы мне не требовалось подробно разъяснять свои планы.

Ирландец усмехнулся:

– Прилечу быстрее ветра.

– Лорд Утред… – начал было Ода.

– Я сделаю все, чтобы сохранить Гутфриту жизнь, – оборвал я его. – И заложникам тоже.

Я не был уверен, что мне это удастся, зато точно знал: стоит нам всем двинуться вперед прежде, чем мы окажемся на расстоянии оклика от людей Гутфрита, не миновать либо боя, либо приставленных к горлу заложников клинков. Гутфрит дурак, но дурак гордый, и я понимал, что он ответит отказом на требование освободить пленников и покорно вернуться в Эофервик. Король не согласится, потому что иначе потеряет лицо перед дружиной.

А воины эти были норманны – северяне, считающие себя самыми свирепыми бойцами в целом свете. Они превосходили нас числом и видели шанс пустить кровь и пограбить. Многие из них были молоды и хотели славы, хотели украсить руки золотом и серебром, мечтали, чтобы имена их произносили с ужасом. Жаждали убить меня, завладеть моими браслетами, оружием и землями.

И вот к ним-то я и направился в одиночку. Я проделал чуть больше половины пути, отделяющего моих людей от усталых воинов Гутфрита – те стояли на расстоянии далекого выстрела из лука. Потом выждал и, когда Гутфрит не сдвинулся с места, присел на поваленный римский мерный камень, стянул с головы шлем, поглядел на пасущихся на склоне овец, потом полюбовался полетом сокола, парящего в потоках слабого ветра. Птица описывала круги, так что послания богов тут искать не стоило.

Я отправился один, ибо хотел, чтобы и Гутфрит пришел один, от силы с двумя или тремя спутниками. Я не сомневался, что король готов к бою, но понимает – люди его устали, а кони загнаны. Мой расчет строился на том, что даже такой дурак, как Гутфрит, наверняка ухватится за шанс избежать драки и добиться своего, не потеряв при этом десяток, а то и два своих воинов. Кроме того, имея заложников, он наверняка собирался воспользоваться ими, чтобы заставить меня с позором отступить.

А Гутфрит все не двигался. Похоже, был сбит с толку. Он видел, что я один и явно не представляю угрозы, однако нельзя стать королем, не обладая хоть толикой хитрости, и правитель Эофервика определенно чуял подвох. Я решил дать ему убедиться, что ловушки нет, поэтому поднялся, попинал немного наполовину вросшие в землю камни старинной дороги, пожал плечами и зашагал назад.

Это побудило короля к действию. Услышав цокот подков, я обернулся, надел шлем и стал ждать. Гутфрит взял с собой троих. Двое были воинами, один из них вел в поводу маленькую лошадку. На ней сидел архиепископ Хротверд, все еще облаченный в расшитое золотом одеяние, которое христианские священники носят в церкви. Выглядел он невредимым, но очень уставшим, его лицо покраснело от солнца, а седые волосы висели космами.

За спиной у меня тоже застучали копыта. Обернувшись, я увидел, что Финан выслал Берга и моего сына.

– Держитесь за мной, – предупредил я их.

Заметив, как Гутфрит и двое его сопровождающих обнажили мечи, мои спутники тоже вытащили длинные клинки из ножен. Берг расположился позади и правее от меня, напротив человека, державшего лошадь Хротверда. Сын был по левую от меня руку, лицом ко второму противнику.

– Что… – заговорил сын.

– Молчи! – оборвал его я.

Гутфрит осадил коня буквально в двух или трех шагах от меня. Одутловатое лицо короля, обрамленное сталью шлема, блестело от пота. Его брат, одноглазый Сигтригр, был красивым мужчиной, а Гутфрит пил слишком много эля и ел слишком много жирной пищи, отчего в седле сидел грузно. У него были маленькие, подозрительно бегающие глазки, широкий нос и длинная борода, заплетенная в свисающие на дорогую кольчугу косицы. Конь его щеголял в серебряной сбруе, гребень шлема украшало перо ворона, а меч он приставил к горлу Хротверда.

– Лорд архиепископ! – приветствовал я священника.

– Лорд Ут… – заговорил Хротверд, но осекся, когда лезвие меча надавило ему на горло.

– Обращайся сначала ко мне, – прорычал Гутфрит. – Я твой король.

Я посмотрел на него и нахмурился:

– А имя свое не напомнишь?

За спиной хмыкнул сын.

– Хочешь, чтобы этот поп сдох? – процедил Гутфрит. Под давлением меча Хротверд отклонился в седле. Его испуганные глаза впились в меня поверх серой стали клинка.

– Да нет, в общем, – спокойно ответил я. – Он мне вполне даже нравится.

– Настолько, чтобы просить сохранить ему жизнь?

Я сделал вид, что взвешиваю эту мысль, потом кивнул:

– Да, готов. Отпусти его.

– За это придется заплатить. – Гутфрит осклабился.

Я подметил, какую неудобную позицию занимает Гутфрит: Хротверд располагался слева от него, а меч он держал в правой руке.

– Платить нужно за все. – Я шагнул влево, тем самым вынудив Гутфрита наполовину отвернуться от Хротверда. Меч задрожал. – Король Этельстан хочет всего лишь поговорить с тобой, – продолжил я. – И обещает сохранить тебе как жизнь, так и корону.

– Этельстан – дерьмо из поросячьей задницы, – огрызнулся Гутфрит. – Ему нужна Нортумбрия.

Тут он был прав, по крайней мере касательно устремлений Этельстана.

– Этельстан держит слово, – возразил я. Хотя, по справедливости говоря, меня Этельстан предал, нарушив данную клятву. Тем не менее я стоял тут и делал то, что ему угодно.

– Он обещал не вторгаться в Нортумбрию, пока ты жив, – сказал Гутфрит. – Однако сейчас здесь!

– Ему понадобилось поговорить с тобой, ничего больше.

– Быть может, мне стоит убить тебя? Вдруг мелкому засранцу это понравится?

– Ну, попытайся. – Конь сына пошевелился у меня за спиной, копыто цокнуло о разбитый камень дороги.

Гутфрит подвел лошадь ближе ко мне и развернул меч в мою сторону.

– Лорд Утред, ты так и не принес мне присягу на верность, – напомнил он. – А я ведь твой король.

– Это верно, – согласился я.

– Тогда на колени, ярл Утред. – Слово «ярл» он произнес с издевкой. – И присягни мне.

– А если не стану?

– В этом случае тобой покормится Клык Вепря.

Как я смекнул, Клыком Вепря назывался меч, находившийся теперь поблизости от моего лица. Я видел зазубрины на отточенных кромках, ощущал щекой исходящий от нагретого металла жар, солнце играло на плавных разводах кованой стали.

– На колени! – взревел Гутфрит, дернув клинком.

Я поднял голову и заглянул в темные, полные ненависти глаза.

– В обмен на свою присягу я требую пощадить архиепископа, – заявил я. – И остальных заложников.

– Не можешь ты ничего требовать! – рявкнул он. – Ничего! – Гутфрит ткнул мечом, острие проскрежетало по моей кольчуге, потом уперлось в одно из звеньев, заставив меня податься на полшага назад. – Ты будешь моим вассалом, – продолжил король. – И получишь только то, что я соизволю дать. А теперь на колени! – И он снова надавил на меч, еще сильнее.

Когда я покорно опустился на колени и понурил голову, у моего сына вырвался изумленный возглас. Гутфрит хмыкнул и поднес клинок к моему лицу.

– Целуй меч, – потребовал он. – И произноси слова.

– Государь… – униженно пробормотал я, потом смолк. Левая моя рука нащупала булыжник с кулак величиной.

– Громче! – рявкнул Гутфрит.

– Государь, – повторил я. – Клянусь Одином…

Тут я схватил камень и впечатал его скакуну в морду. Удар пришелся в уздечку, раздавив серебряный узор, но лошади, видно, тоже досталось, потому что она попятилась и заржала. Меч Гутфрита скрылся у меня из виду.

– Давай! – заорал я, хотя побуждать сына и Берга к действию не требовалось.

Гутфрит старался удержаться в седле на вздыбившемся коне. Я вскочил, проклиная боль в коленях, ухватил короля за руку с мечом. Сын был слева от меня и удерживал другого норманна на расстоянии под угрозой вогнать ему клинок в живот. Я потянул Гутфрита, дернул еще раз. Рывок жеребца отбросил меня вправо, но Гутфрит наконец повалился и рухнул на дорогу. Я вырвал у него из ладони меч, упал ему коленями на живот и приложил Клык Вепря к всклокоченной бороде.

– Только одну клятву ты от меня услышишь, слизь лягушачья, – пообещал я. – Клятву тебя убить.

Король дернулся, и мне пришлось сильнее прижать меч, чтобы его успокоить.

А за спиной у меня шел в атаку Финан. Копья моих воинов были опущены, острия сверкали под палящим солнцем. Люди Гутфрита пришли в себя не сразу, но теперь тоже двинулись вперед.

И я в который раз поймал себя на мысли, что не уверен, на правильной ли стороне дерусь.

1

Иеремия, 4: 6.

Повелитель войн

Подняться наверх