Читать книгу Туннель - Бернгард Келлерман - Страница 8

В Нью-Йорке в те дни стояла удушающая жара, и Аллан решил устроить собрание в саду, на крыше отеля «Атлантик».

Приглашенные, по большей части проводившие лето где-нибудь за городом, начали съезжаться с утра, а некоторые прибыли накануне.

Приезжали в огромных автомобилях, покрытых пылью, с женами, дочерьми и сыновьями из своих летних резиденций в Вермонте, Гэймшайре, Мэне, Массачусетсе и Пенсильвании.

Одинокие и холостяки прикатили в экстренных поездах, промчавшихся без остановок из Сен-Луиса, Чикаго и Цинциннати. Трое чикагских богачей – Килгаллан, Мюлленбах и С. Моррис – явились на воздушных кораб лях, и расстояние в семьсот миль, отделявшее Чикаго от Нью-Йорка, они покрыли в восемь часов. А известный спортсмен-миллионер Вандерштифт опустился на своем моноплане прямо на крышу «Атлантик». Некоторые пришли пешком, как скромные путешественники, с небольшими чемоданчиками в руках.

Но они явились все! Некая солидарность, которую создают деньги, заставила их дружно откликнуться на призыв.

Ллойд называл в своем послании таинственный проект «самым грандиозным и самым смелым предприятием всех времен». Этого было достаточно, чтобы все богачи выползли из своих берлог: создание новых предприятий было для них так же важно, как сама жизнь!

Приезд стольких представителей крупного капитала не мог, разумеется, пройти незамеченным в Нью-Йорке. С утра уже на бирже наблюдалось легкое волнение. Небольшое вознаграждение в такой момент могло доставить богатство! Газеты поместили список имен всех, явившихся в отель «Атлантик», не забывая при этом прибавить, в какую сумму оценивается каждый из них. Общая цифра капитала, представленного в отеле «Атлантик», к пяти часам дня достигла нескольких миллиардов. Предстояло что-то необычайное. В этом не было сомнения! Какое-то гигантское состязание капиталов!

Некоторые газеты многозначительно намекали, что их сотрудники были на завтраке у Ллойда, что им всё известно, но что Ллойд потребовал от них молчания. Другие шли дальше и печатали, что «их друг Ллойд» открыл им за десертом: «Ничего необыкновенного». Продолжение однорельсовой электрической железной дороги от Чикаго до Сан-Франциско. Сеть воздушного сообщения должна быть распространена по всем Соединенным Штатам, чтобы можно было летать во все города так, как теперь в Бостон, Чикаго, Буффало и Сен-Луис. Идея Гобби «Нью-Йорк – Венеция Америки» тоже близка к осуществлению…

Репортеры шныряли вокруг отеля, точно полицейские собаки, напавшие на след. Они проделывали своими каблуками дыры в размягченном от жары асфальте Бродвея и так долго и внимательно смотрели на тридцать шесть этажей отеля «Атлантик», что белая стена вызывала у них галлюцинации. Одному из репортеров пришла в голову гениальная мысль проскользнуть в отель под видом телефонного рабочего, и он действительно пробрался в комнату телефонов, где надеялся услышать что-нибудь из происходивших разговоров. Но управляющий отелем открыл его там и вежливо заметил ему, что все телефонные аппараты отеля в полном порядке.

Совершенно уничтоженный репортер вышел на улицу; он вдруг исчез, чтобы испробовать еще новую выдумку. Через час он подъехал к отелю под видом путешественника в автомобиле, который был наполнен чемоданами и сундуками с наклеенными ярлыками, и потребовал для себя комнату в тридцать шестом этаже. Но так как тридцать шестой этаж был занят служебным персоналом отеля, то управляющий с лицемерно-деловым видом предложил ему комнату под номером 3512. Заняв этот номер, репортер попытался подкупить юношу китайца, который обсаживал сады на крыше. Репортер предложил ему хорошее вознаграждение за то, что он спрячет в каком-нибудь растении, стоящем в кадке, маленький аппарат величиной с кодак. Китаец согласился. Но репортер не принял во внимание, что алланит – твердая сталь, которую нельзя пробить никакими усилиями. Аллан потребовал от управляющего отелем, чтобы все его инструкции выполнялись точнейшим образом. Как только приглашенные соберутся в саду на крыше, лифт не должен подниматься выше тридцать пятого этажа. Слуги не должны уходить с крыши, пока не удалится последний из приглашенных. На собрание были допущены только шесть представителей печати и три фотографа (они были нужны Аллану так же, как и он им), но с них взяли слово, что до окончания конференции они не будут входить ни в какие сношения с внешним миром.

За несколько минут до девяти часов Аллан появился на крыше, чтобы осмотреть и удостовериться, что все его распоряжения исполнены. Он мгновенно открыл беспроволочный телеграфный аппарат, запрятанный в одном из лавровых деревьев. Через четверть часа после этого изобретательный репортер получил свой аппарат в запечатанном пакете, направленном в комнату под номером 3512. Он, впрочем, нисколько не удивился, потому что перед этим в приемнике ясно услышал голос, говоривший с раздражением: «Немедленно уберите эту штуку!..»

С девяти часов вечера лифт начал работать.

Приглашенные, обливаясь потом и отдуваясь, проплывали в лифте через весь огромный отель, пышущий жаром, несмотря на вентиляторы и охлаждающие аппараты. Выйдя из лифта, все тотчас же снимали пиджаки, попросив предварительно извинения у присутствующих дам. Дамы эти были: Мод, оживленная и сияющая, в белоснежном туалете, и миссис Броун, маленькая, сморщенная и плохо одетая старуха, тугая на ухо и с выражением скаредности на желтом лице, самая богатая женщина в Соединенных Штатах и ростовщица, пользовавшаяся дурной славой.

Приглашенные были все, без исключения, знакомы друг с другом. Они встречались на различных полях битв капиталов и часто сражались бок о бок или друг против друга. Их взаимное уважение не было очень велико, но всё же они ценили друг друга. Почти у всех были седые и даже белые волосы. Все держались спокойно, с достоинством; все были сдержанны и благоразумны, как осень; у многих были добродушные, приветливые, почти детские глаза. Некоторые из них, одинокие и нелюдимые, сидели отдельно, развалившись в креслах, и молча, с холодным и несколько неприязненным выражением лица разглядывали персидский ковер, разостланный на полу. Время от времени они вынимали часы и бросали взгляд на лифт: опоздавшие всё еще прибывали.

Внизу клокотал Нью-Йорк, и это кипение как будто усиливало зной. Нью-Йорк обливался потом, как боксер после работы, и пыхтел, как локомотив, пробежавший триста миль и въезжавший в вокзал. Автомобили, вязнувшие на размякшем асфальте мостовой, жужжали и шумели на Бродвее. Нагонявшие друг друга вагоны трамвая громко давали сигналы; издалека доносился звук колокольчика: это пожарный обоз мчался по улицам. От всех этих звуков в воздухе стоял звон, точно от гигантских колоколов, смешиваясь с отдельными криками, как будто где-то вдали избивали людей.

Кругом сияли огни, сверкавшие в темно-синей знойной ночи. С первого взгляда трудно было решить, были это огни земные или небесные. С крыши отеля видна была часть Бродвея, делившего Нью-Йорк, точно глубокое ущелье длиной в двадцать километров, на две части. Город казался раскаленной плавильной печью, в разноцветном пламени которой носились микроскопические частицы пепла – люди. Ближайшая боковая улица блестела, словно поток расплавленного свинца. Над более отдаленными поперечными улицами поднимался прозрачный серебристый туман. Отдельные небоскребы возвышались, как белые привидения на залитой ярким светом площади. Группы других домов-башен, тесно прижавшись друг к другу, стояли мрачные и молчаливые, точно гигантские надгробные памятники, возвышаясь над соседними домами в двенадцать – пятнадцать этажей, которые рядом с ними казались лишь карликовыми постройками, прижавшимися к земле. Вдали на небе выделялись сияющие матовым блеском окна двенадцати этажей, причем нельзя было заметить ни малейших признаков самого здания. То тут, то там возвышались сорокаэтажные башни, на которых горели матовые огни. Это были сады на крышах отелей «Регис», «Метрополитен», «Вальдорф», «Астория», «Републик». На горизонте сияли огни Гобокена, Джерси-Сити, Бруклина и восточного Нью-Йорка. В щели между двумя небоскребами то и дело мелькал двойной световой луч, похожий на электрическую искру, перескакивавшую с одного дома на другой: это сверкал поезд воздушной железной дороги на Шестой авеню…

Вокруг отеля «Атлантик» сиял фейерверк ночи. Фонтаны света и снопы разноцветных лучей поднимались с улиц к небу. Один такой луч внезапно осветил отель сверху донизу, и над отелем появился сверкающий огненный сапог. Другой дом осветился ярким пламенем, и среди огня появился красный бык с надписью: «Bull Durham, табак». К небу взлетали ракеты, взрывались и рассыпались словами. Фиолетовое солнце, бешено вращаясь высоко в воздухе, бросало огненные лучи на Манхэттен. Бледные лучи прожекторов ощупывали горизонт и освещали белые ряды домов. А высоко в небе над сверкающим Нью-Йорком висели бледные, незаметные, печальные звезды и луна.

С мягким жужжанием пропеллера быстро пронесся рекламный воздушный корабль с двумя большими огненными глазами. На его брюхе постепенно появлялись слова: «Здоровье!.. Успех!.. Влияние!.. Богатство!.. Пайн-Стрит, 14».

А глубоко внизу, вокруг тридцатишестиэтажного оте ля, двигались сотни шляп: репортеры, агенты, маклеры и любопытные (в ослепительном потоке света все фигуры были без тени) возбужденно гудели, не спуская глаз с гирлянды огней на крыше здания. Гул голосов вдруг пронизали громкие крики газетчиков: «Экстренный выпуск! Экстренный выпуск!..» Газета World одержала в последнюю минуту победу над всеми своими соперниками. Всезнающая газета сообщала, в чем заключается проект, заставляющий миллиардеров потеть там, наверху отеля: это – подводная пневматическая почта между Европой и Америкой. «А. Е. L. M.» «America – Europa – Lightning – Mail» – точно такая, какая существует между Нью-Йорком и Сан-Франциско и доставляет письма через подземные трубы посредством давления сжатого воздуха. Через гигантские трубы, которые будут проложены, подобно телеграфному кабелю, будет отправляться почта в Европу. В пути только три часа! Через Бермуды и Азоры. (Очевидно, газета действительно проведала маршрут Аллана.)

Даже самые спокойные нервы наверху, на крыше, не могли избежать влияния волнующейся улицы бурлящего и сверкающего Нью-Йорка и влияния раскаленного зноя.

Каждая новая минута ожидания всё более напрягала нервы, и поэтому все почувствовали облегчение, когда светловолосый Гобби с важным видом объявил заседание открытым. Он взмахнул телеграммой и сказал, что Ч. Г. Ллойд очень сожалеет, что по болезни не может лично приветствовать собравшихся. Ллойд поручает ему, Гобби, представить собранию Мак Аллана, долголетнего сотрудника эдисоновской компании и изобретателя алмазной стали алланит.

– Вот это он сидит здесь, – сказал Гобби, указывая на Аллана, сидевшего в соломенном кресле рядом с Мод.

Аллан был без пиджака, как и все остальные.

– Мистер Аллан, – прибавил Гобби, – желает сообщить нечто собранию. Он намерен представить проект, который, как вам известно, мистер Ллойд называет самым смелым и самым грандиозным проектом. Мистер Аллан обладает талантом и подготовкой, необходимыми для его выполнения, но ему нужны ваши деньги. – К Аллану: – Go on, Mac![9]

Аллан встал.

Но Гобби сделал ему знак выждать еще момент и, бросив взгляд на телеграмму, прибавил небрежно:

– Я забыл сказать… Если проект будет принят собранием, то Ч. Г. Ллойд становится участником и подписывает двадцать пять миллионов долларов. – К Аллану: – Now, my boy![10]

Аллан занял место Гобби. Наступила тяжелая, гнетущая тишина. Снизу ясно доносился гул толпы на улице. Все глаза устремились на него. Так вот тот, который намерен сообщить им нечто необыкновенное! Мод от испуга открыла рот. Но Аллан ничем не выдал своего волнения перед аудиторией. Он окинул собрание спокойным взором, и никто не заметил его внутренней тревоги. Не шутка выступать перед такими людьми и класть голову им в пасть. И, кроме того, он совсем не был оратором. Впервые он говорил перед таким большим и избранным собранием. Однако, когда он начал, голос его звучал спокойно и ясно.

Аллан сперва заметил, что боится разочаровать собрание. Его проект едва ли можно счесть более грандиозным, чем проект Панамского канала или моста, связующего Цейлон с Индией. По существу, проект весьма прост.

Затем Аллан вынул из кармана брюк кусок мела и провел две линии по доске, стоящей позади него. Вот тут Америка, вот Европа. Он обязуется в пятнадцатилетний срок построить подводный туннель, который соединит два континента, и поезда будут в двадцать четыре часа пробегать расстояние между Америкой и Европой. Вот его проект!

В этот момент вспыхнул ослепительный свет магния, и фотографы начали свою работу.

Аллан сделал короткую паузу. С улицы послышались крики – там поняли, что битва началась.

Казалось сначала, будто проект Аллана, который должен был составить эпоху в истории двух континентов и который даже для нашей современности не был обычным, не произвел в ту минуту почти никакого впечатления на присутствующих. Некоторые были даже разочарованы: им чудилось, что они уже слышали о нем; в воздухе носился и этот, как и многие другие проекты, но всё же лет пятьдесят или двадцать назад об этом нельзя было бы заговорить без того, чтобы не вызвать улыбки. Здесь собрались люди, которые зарабатывали за одну минуту больше, чем массы людей за целый месяц. Здесь были люди, которые не моргнули бы и глазом, если бы завтра же земной шар взорвался, как бомба, но среди этих людей не было ни одного, который позволил бы, чтобы его заставили скучать. И этого они боялись больше всего. Ведь и Ллойд мог один раз ошибиться! Могло оказаться, что этот парень явится с какой-нибудь старой идеей, вроде орошения Сахары или чего-нибудь в этом роде. Нет, проект его, во всяком случае, не был скучен. Это уже значило немало. Особенно были довольны молчаливые и одиноко сидевшие джентльмены: они вздохнули с облегчением.

Аллан, впрочем, не рассчитывал поразить аудиторию своим проектом и был доволен тем впечатлением, которое произвело его сообщение. Большего он пока не мог требовать. Он мог бы постепенно и подробно рассказать собранию о своей идее, но он сразу изложил суть проекта, чтобы одним ударом пробить панцирь кажущегося равнодушия, усталости и расчетливости своих слушателей, которые могли обескуражить любого оратора. Он должен был заставить эти семь миллиардов себя слушать: это была его первая задача. И это как будто удалось ему. Кожаные кресла заскрипели, некоторые уселись поудобнее, закурили сигары. Миссис Броун прибегла к помощи своей слуховой трубки. Виттерштейнер из Нью-Йоркского центрального банка шепнул что-то на ухо Морзе, крупному медному промышленнику…

И Аллан продолжал бодро и уверенно.

Туннель начнется в ста километрах к югу от Нью-Йорка, от берега Нью-Джерси, коснется Бермудских и Азорских островов и Северной Испании и окончится у бискайского берега Франции. Обе океанские станции, на Бермудских и Азорских островах, неизбежны по техническим условиям. Кроме того, они повысят доходность туннеля. Несомненно, океанские станции сделаются такими же узловыми пунктами всемирных сношений, как Нью-Йорк и Лондон. Без пояснений понятно всем, какую роль должны будут играть на земном шаре в будущем эти американские и европейские станции. Отдельные европейские правительства вынуждены будут дать свое согласие на сооружение такого туннеля. Да, он, Мак Аллан, сумеет их принудить к тому, чтобы они допустили на своей бирже акции синдиката туннеля, так как иначе их промышленность понесет убытки в тысячи миллионов.

– Туннель Берингова пролива, начатый три года назад, – сказал Аллан, – и туннель Кале – Дувр, который в этом году будет окончен, доказали с достаточной очевидностью, что сооружение подводных туннелей не представляет никаких затруднений для современной техники. Туннель Дувр – Кале длиною приблизительно пятьдесят километров. Мой туннель будет длиной около пяти тысяч километров. Моя задача, следовательно, будет состоять исключительно в том, чтобы увеличить во сто раз работу англичан и французов. Мне незачем говорить вам, что там, где современный человек может установить машину, там он у себя дома. В финансовом отношении осуществление этого проекта зависит от вашего согласия. Ваши деньги мне не нужны – хотя Гобби и сказал вам, что они нужны мне, – потому что я буду строить туннель на европейские и американские деньги, на деньги всего мира!.. Техническое выполнение проекта в пятнадцатилетний срок зависит целиком от моего изобретения, от алланита, твердость которого, как вы знаете, лишь немного ниже твердости алмаза. Он даст возможность просверливать и обрабатывать самые твердые каменные породы, и благодаря ему возможно дешевое изготовление бесчисленного количества сверл любой величины…

Аудитория слушала. Казалось, собрание заснуло, но это именно и означало, что в головах слушателей происходила работа. Большая часть седых и белых голов поникла, и только три лица, блестящие от пота, были подняты к небу, где слабо мерцали звезды. Один из слушателей, кусая сигару, одобрительно щурился; другой, подперев подбородок рукой, задумчиво кивал головой. Почти у всех исчезло прежнее равнодушное, детское выражение глаз, уступив место сосредоточенному и пытливому взгляду. Миссис Броун пристально смотрела на губы Аллана, и рот ее принял насмешливое, почти злобное выражение… Все эти головы, в которые Аллан вбивал свои идеи и аргументы, начали усиленно работать. Проект Аллана не был обыкновенным проектом. Он стоил того, чтобы над ним подумать; такие проекты не валяются на улицах. Одним это дело сулило горы золота, без особенного риска для угольной, железной или стальной промышленности. Другим нажива представлялась здесь сопряженной с большим риском… Но надо было сразу определить свое положение. Дело шло о сотрудничестве с Ллойдом, всемогущим Ллойдом, шествующим по земному шару как призрак золота, созидающий и разрушающий. Ллойд хорошо знает, что он делает, а он выдвигает теперь этого Аллана. В последние недели заключались на Уолл-стрит[11] крупные сделки на ценные бумаги горной промышленности. Все знали, что это было дело Ллойда, действовавшего через подставных лиц. Ясно было, что Ллойд, сидевший в эту минуту среди своих сокровищ и покуривавший сигару, подготовил всё это, и Аллан был игрушкой в его руках. Всегда Ллойд был первым и всегда умел находить для себя самые прибыльные дела. Но пока еще есть время опередить Ллойда! Нужно разослать теле граммы по всему миру сегодня же, немедленно после собрания!

Многие из слушавших внимательно рассматривали Аллана. Слушая его, подробно разъяснявшего, как он построит туннель, как будет проводить штольни, освещать и вентилировать их, они изучали его, начиная с кожаных желтых башмаков (белоснежные фланелевые брюки, его пояс, воротник, галстук) и кончая влажными от пота волосами. Лицо Аллана, покрытое потом, блестело, как бронза, но на нем не было заметно и тени усталости после часовой речи. Напротив, оно стало более значительным и непреклонным. Его глаза, детски-добродушные вначале, теперь были суровы и сверкали, как алланит, почти равный по твердости алмазу. И было ясно, что не часто у этого человека так сверкают глаза. Когда он набрасывал чертеж на доске, все внимательно изучали его загорелую руку с нататуированным на ней изображением двух скрещивающихся молотков. Это была рука хорошо тренированного фехтовальщика и игрока в теннис. Слушатели изучали Аллана, как боксера, за которого хотят держать пари. Несомненно, Аллан производил впечатление силы. Даже проиграв на нем, можно было не испытывать стыда. Всем было известно, что Аллан двенадцать лет был конюхом в угольных копях и собственными силами поднялся из-под земли, с глубины восемьсот метров, где находился тогда, до высоты сада на крыше отеля «Атлантик». Это уже значило кое-что. И то, что он выработал такой проект, тоже представляло нечто. Но самое трудное и самое удивительное было то, что он сумел заставить тридцать человек, для которых каждый час составлял капитал, собраться сюда и слушать свой доклад при температуре девяносто градусов по Фаренгейту!

Перед их глазами разыгрывалось изумительное зрелище: к ним, на вершину, явился человек, потребовавший себе место среди них! И он доказал свое право на это!

Аллан сказал:

– Для оборудования штолен и производства работ мне нужна сила тока, равняющаяся той, которую вырабатывают все электрические станции Ниагары, вместе взятые. Ниагара нам служить не может, поэтому я решил соорудить собственную Ниагару!

И все очнулись от своих мыслей и впились глазами в лицо Аллана.

Еще одно понравилось собранию в этом смелом человеке: в продолжение всего доклада он ни разу не улыбнулся, не позволил себе ни одной шутки. Юмор, по-видимому, не был свойствен ему. Только раз у его слушателей явился повод рассмеяться: это было, когда фотографы начали борьбу между собой, кому снимать первому, и Аллан властно крикнул:

– Stop your nonsense![12]

Аллан прочел в заключение мнение первейших авторитетов мира о своем проекте: мнение инженеров, геологов, океанографов, статистиков и финансистов Нью-Йорка, Бостона, Парижа, Лондона, Берлина.

Огромный интерес возбудило резюме Ллойда относительно финансирования и доходности проекта. Аллан прочитал это под самый конец, и тридцать голов заработали с величайшей быстротой и отчетливостью.

Жара как будто еще усилилась. Обливаясь потом, лежали все в креслах, и ручьи текли по лицам. Расставленные между растениями холодильные аппараты, безостановочно выделявшие холодный воздух, насыщенный озоном, не приносили облегчения. Китайские слуги, одетые в белоснежное прохладное полотно, бесшумно скользили между креслами и предлагали лимонад, horses-neck, gin-fizz и ледяную воду. Ничто не помогало! Как удушливый газ, жара поднималась с улиц на крышу и, как раскаленный вал (казалось, его можно было ощутить руками), катилась через сад на крыше. Нью-Йорк – город железобетона и асфальта – являлся как бы огромным аккумулятором, который выталкивал теперь весь зной, поглощенный им в предыдущую неделю. И непрерывно, глубоко внизу, ревел и бесновался похожий на ущелье лихорадочный Бродвей. Нью-Йорк, этот кипящий, беспокойный город, казалось, подхлестывал самого себя всё к большему, неслыханному напряжению. Сам Нью-Йорк, этот мозг Америки, напряженно размышлял над каким-то небывало грандиозным планом…

В это мгновение Аллан оборвал свою речь. Почти посредине фразы. Он оставил свою речь без заключения, прервал ее среди наибольшего напряжения. Конец был так неожидан, что все остались сидеть в прежних позах, всё еще слушая, когда Аллан уже исчез, предоставив им обсуждать свой проект без себя…

Рекламный воздушный корабль пронесся в это время над крышей-садом и полетел дальше, над Манхэттеном. На брюхе его сверкали слова: «Продление жизни на двадцать пять лет! Гарантия! Д-р Джости, Бруклин».