Читать книгу Тузики и Мурзики - Берта Рокавилли - Страница 5

***

Несмотря на все предосторожности, предпринимаемые во время подледного лова, Лосев простыл. Позвонив напарнику и договорившись о замене, он поудобнее устроился на диване и врубил телевизор. В детстве любая болезнь казалась не столь противной, если сулила приятное времяпрепровождение в то время, когда другие работают и учатся. Однако в этот раз что-то пошло не так. Новостей Лосев избегал, а из фильмов попались только «Пираты карибского моря». Все остальное было про любовь.

Начал смотреть «Пиратов», хотя и считал это кино детским. А там какой-то страшный монстр играет соплями на клавесине. Или на органе. В любой другой ситуации это было бы дико смешно, но не тогда, когда тебя ломает от высокой температуры, а вместо носового платка приходится пользоваться полотенцем. За пару минут такой музыки Лосев чуть не помер от омерзения.

Однако в тишине поперли всякие мысли. Например, о том, что Климова навещала приятельниц по приюту, когда те болели. Может и его навестит? Хотелось поканючить: вот, мол, у всех праздник, а я гриппую. Но не примет ли она его звонок 14 февраля как подкат? Опасаясь подобного поворота событий, Лосев еще пару часов валялся и томился, но болеть было слишком скучно – и он решился. Набрав Ольгин номер, радости на том конце он не услышал:

– Я не могу. Я в больнице.

– Тоже болеешь?

– Нет. У Валентины Георгиевны инфаркт.

Лишь через три дня Лосеву удалось выйти на работу, да и напарник больше не мог его подменять. Смена оказалась тяжелой. Телефонные террористы сообщили о бомбе, и пришлось эвакуировать весь торговый центр. Выводить приходится всех, некоторые сопротивляются, но именно они требуют особого внимания: магазинные воры очень любят такие ситуации и зачастую сами их создают. Приходили умные собаки со своими не слишком умными партнерами, всё обнюхали и в восьмом часу вечера сказали, что ничего не обнаружено. Открывать лавки на ночь глядя никто не стал – решили закругляться. Поскольку Лосев уже несколько дней не появлялся в приюте, ему захотелось в остаток вечера проведать Тузика.

В приюте все были подавлены бедой, случившейся с Валентиной. Спанч объяснил: это всё из-за новостей. Дело в том, что около года назад была благотворительная акция на День города, разрекламированная во всех СМИ. Волонтеры привезли питомцев в популярный парк, и любой желающий мог забрать понравившуюся собачку. На кровавом видео, которое теперь пёрло изо всех щелей, Валентина увидела кобелька, которого она сама лично отдала какой-то гадине. Гадина тогда улыбалась во весь рот, спрашивала, как кормить, сколько гулять и тому подобное. Теперь же точно так же улыбалась на видео. Это никак не могли быть хабаровские живодерки, это кто-то поближе, пыталась донести Валентина заплетающимся языком, когда ее везли на скорой.

Когда Лосев смог навестить Валентину Георгиевну в больнице, она, будучи цвета вареной говядины, уже вовсю спорила с медсестрой на вечные кошачье-собачьи темы. Та неосторожно высказала распространенное мнение:

– Я больше люблю собак. Я могу оценить красоту и грациозность кошек, но все равно их не люблю.

– Зверушек не любят за красоту! – категорично, по-учительски вещала пациентка. – Лысые, хромые и одноглазые коты, ставшие любимцами в доме, тому доказательство. Зверушек любят из потребности любить. Потому что они умеют отвечать взаимностью. Кошка, собака или поросенок, выращенные как родные дети, будут преданными друзьями, партнерами и даже собеседниками. Миллион историй о том, как коты отдают хозяину последнего мыша, преодолевают километры, чтобы вернуться домой, спасают, защищают хозяина или даже хозяйского детеныша. Подонок, который запустил дезу о том, что кошки будто бы недостаточно привязываются к человеку, очевидно, никогда не дружил с котом. А коты чувствуют отношение. Это мы не знаем, как к нам люди относятся, пока нас не предадут, а звери всё понимают. Всё отличие собак и кошек в том, что собаки более эмоциональны, они – экстраверты, а кошки интроверты. Но если я не бросаюсь на шею друзьям, это не значит, что я способна на предательство, ведь так?

Лосев слушал, озирался по сторонам. Отдельная палата с телевизором – наверняка заслуга Климовой. Через пару минут подошла и она сама – с немытой головой, в обслюнявленных собаками джинсах, но зато с мандаринами в праздничном кульке. Но едва у собравшихся завязалась беседа, как явилась самая молодая сотрудница приюта – Полина, та, что высматривала себе жениха в День святого Мэла.

– Валентиночка Георгиевна! Я вам блинчиков принесла! Что ж вы нас так пугаете? Прямо на масленицу-то заболели! Мы же с вами собирались для всей нашей команды праздник устроить… – закудахтала девочка, потом лишь заметила в углу посетителей. – Вы тут? В приюте один Спанч, и он там один с самого утра говно чистит, надо бы его сменить.

– Ребятки, вы, прежде чем Спанча сменять, покормите моих рыбок. Вот, возьмите ключи.

– Может быть, сообщить кому-то из ваших близких? – осведомился Лось.

– Близких? У меня никого нет.

В этот момент у Полины зазвонил мобильный.

– Да. Нет. Нет. Нахер. Ты обещал привезти машину собачьего корма, трепло вонючее. Повторю погромче, если хочешь: трепло вонючее! Начиная разговор с наезда, не надо ожидать в ответ веселого щебетанья. Я не стану поощрять желание самоутверждаться за мой счет. Если ты хочешь поговорить, позвони еще раз и начни разговор нормально, – она засунула дорогую игрушку в задний карман джинсов, рискуя нанести ей непоправимые повреждения. Видимо, неприязнь к собеседнику проецируется на средство коммуникации. – Когда женщина поступает согласно инстинктам, то бабы дуры, а когда мужчина ведет себя как гамадрил на ветке, то это должно вызывать уважение?! Ну что застыли? – рявкнула она на опешивших товарищей.

Не сговариваясь, Лосев и Климова встали и быстро, даже как-то скомканно попрощались с Валентиной.

– Лось! Притащи мне книжек хороших! – простонала вслед болящая.

На стоянке пискнула изящная машинка, слегка присыпанная свежим снежком. Заняв пассажирское место, Лосев хотел задремать, но Климовой необходимо было выговориться – возможно, впервые с тех пор, как они познакомились.

– Ты не удивляйся, мы тут все такие – одиночки. Даже красотка Полли – ни подружек, ни родни. Это она с бывшим кавалером разговаривала.

– Я догадался.

– То есть, родня-то, наверное, у нее где-то есть, но она не поддерживает с ними связи. Исповедует крайний космополитизм. Школьные подружки проявили свою истинную сучность, когда ей удалось зацепиться в Москве, и стало ясно, что она уже не вернется на малую родину.

– Ну, да, – согласился Лосев. – Говорят, настоящий друг не тот, который разделит с тобой беду, а тот, который не захлебнётся от зависти, когда ты счастлив.

Климова покивала и свернула в переулок. В Москве кое-где еще есть такие места, попадая в которые, хватаешься за голову: Боже ж мой, что за клоака? Я в райцентре конца 80-х годов? Дом Валентины был именно в таком районе, недалеко от больницы – в пяти минутах езды, в старой хрущобе без лифта. И обстановка в тесной однокомнатной квартире была под стать дому: «модная» мебель из соцстран, чеканка с красавицей над облезлым диваном, на сортирной двери плакат с молодым Майклом Джексоном, на кухне безносые и безухие чайники, похожие на сифилитиков. Аквариум был единственным отрадным пятном в этой безрадостной действительности. Климова побросала рыбкам корм, две минуты полюбовалась на их кружение и скомандовала отступать.

По дороге она рассказала ему про Валентину Георгиевну: тетка всю жизнь всё откладывала на потом. Сначала из-за учебы, потом из-за желания поскорее заработать на квартиру и т. д. Не покупала красивых нарядов, не баловала себя поездками на море, даже не заводила кавалера – мол, какая может быть любовь при бытовой неустроенности. Занималась ненавистной бухгалтерией в надежде, что это временно – еще чуть-чуть и она встанет на ноги и займется чем-то другим, к чему душа лежит. А потом время ушло. Это как когда два часа ждешь автобуса в каком-нибудь захолустье, а потом понимаешь, что все равно придется шкандыбать пешком. «Только в моем случае шкандыбать уже не имеет смысла, так как я везде опоздала», – говорила она с немалой долей самоиронии. И это куда печальнее, чем все повести на свете. Она была консервативна, всегда настаивала на обращении по имени-отчеству и искренне не понимала своих молодящихся сверстниц с молодежными прическами, ярким макияжем и разноцветным лаком на ногтях: «Ты куда нацелилась, калоша старая? Хочешь у внучки мальчика отбить?»

Видя, что Лосев хорошо слушает, Климова плавно перешла на историю своей жизни.

– Я была замужем за богатым говнюком и при разводе отсудила у него половину имущества, – Климова вела машину агрессивно, Лосев даже вцепился в подлокотник при особо рискованном маневре. – Я люблю зверушек, но вряд ли я бы занималась всем этим, сложись моя жизнь удачно. Я бы, скорее всего, с головой погрузилась бы в дела семейные или, если бы сложилась карьера – в работу. Но ни того, ни другого у меня не получилось. Необходимо было придать жизни смысл. Валентина подсказала идею. Бывший пытался мне мешать. Не хотел делиться деньгами. Был уверен, что у меня кто-то есть, и деньги нужны мне для этого кого-то – в его понимании по-другому и быть не может: я отбираю деньги у мужа и приношу их новому хозяину, как собака тапочки. Долго не мог поверить в существование нашего приюта, а когда поверил, обозлился еще больше, оттого что его картина мира оказалась неверна. Писал мне емейлы под ником «Застранец». Цитирую: «Расфуячу вашу богадельню». Но у нас нашлись покровители покруче – и он сник под градом PR-какашек.

– Если не секрет, почему вы развелись? Насколько я знаю, богатых говнюков терпят, даже если они чудят, пьют и ходят налево.

– Как раз нет! Мой не чудил, не пил и налево не ходил. И я даже больше скажу – я его поначалу очень любила. И тем не менее, я была с ним дико несчастна. Я просто физически ощущала, как я несчастна. У меня нет объяснения этому. Если бы возлюбленный отказался на мне жениться, я бы утешала себя мыслью, что мне просто не повезло, что там, замужем, и есть самое счастье. Но если я несчастна, уже будучи замужем за любимым человеком и имея всё, о чем мечтала, то что мне ждать от жизни?! Что еще может ее скрасить? Это мой потолок, это вершина, лучше уже не будет, будет лишь хуже… Если бы я мечтала о детях и не могла их иметь, то объясняла бы свое несчастье этим. Я знаю людей, жизнь которых кажется вполне осмысленной, так как всецело подчинена идее завести детей. Но и этого оправдания у меня нет – я их никогда не хотела. Я в одной книжке прочла: «Нашему поколению супружество, похоже, дается нелегко: мы сражаемся с ним, точно с аллигатором из мутного болота». Это в точности как у нас! Я хотела любви, но она не сделала меня счастливой, вот и всё. Муж, кстати, знал, что я не чувствовала себя любимой. Будь я фотомоделью, этот чудила расстарался бы, чтобы предупреждать каждое мое желание. Но он с самого начала решил, что для меня – такой плохонькой – и так сойдет.

– Я бы не назвал тебя плохонькой…

– Но ведь моя внешность не для журнальной обложки.

– Бог с тобой! Уж если Сара Джессика Паркер годится для обложки, тебе не о чем скулить.

От женского внимания Лосев увертывался, как уличный кот – не слишком пугливый, но и не позволяющий себя тискать. Есть такие, которые, никуда не убегая, тем не менее так выгнут спину, что твоя рука пройдет мимо, так и не коснувшись их шерстки. Однако Климова ему нравилась, пока не посягала на него. Если бы она изменила своему знаменитому принципу недопустимости плотских радостей в этом несовершенном мире, она бы тут же ему разонравилась. Возможно, он даже увидел бы в ней черты Сары Джессики Паркер. Заводить отношения – значит рисковать своим душевным покоем, а Лосев с таким трудом его достигал, что не готов был поставить это благо на столь неверную карту, каковой может стать любовь. Влюбленные склонны проверять пределы своей власти. Стоит одному из них сказать: «Я не могу жить без тебя», как второй тут же захочет испытать это на практике. Одним словом, боль, причиняемая этим миром, оказалась для Лосева сильнее его соблазнов.

– Я, видимо, не умею заводить друзей, – разоткровенничался он в ответ. – Все, кого я считал друзьями, оказались пользователями. Продвинутыми. По мнению моих «друзей», я не вправе рассчитывать на что-то большее, чем та жопа, в которой я пребываю. И я послал их. Поэты и писатели высмеивают тех, кто гонится за «мишурой» – успехом, богатством и прочими благами, противопоставляя мишуре чувства. Но это в корне неверно, так как чувства – это тоже мишура. Мы растрачиваем их на людей не способных или не желающих оценить нас по достоинству, а между тем время нашей жизни – абсолютная ценность – утекает сквозь пальцы. Время – вот что самое главное.

В приюте, как ни странно, был не один Спанч – труды праведные делила с ним ершистая бабенка Дашка. Модное слово «феминистка» пристало к ней совсем недавно, а вот ершистой она была с рождения, что заметно препятствовало ее сближению с другими людьми. Недремлющий дух ее постоянно пребывал в оборонительной позиции. Она постоянно ждала от людей какого-то удара, и когда кто-то к ней обращался – даже с самыми мирными намерениями, – она отвечала таким резким выпадом, что о своих первоначальных намерениях человек забывал и включался в словесную перепалку, а нередко и в потасовку с выдиранием кудрей. Дашка была в шрамах, словно питбуль.

На Дне святого Мэла блестящий череп Спанча, видимо, задел какие-то нежные струны в ее феминистской душе: теперь она всегда работала с ним в паре, даже когда это не планировалось, ярче красилась, а несокрушимая мощь ее бедер была подчеркнута новыми леопардовыми лосинами. Увидев товарищей, Спанч облегченно выдохнул – видимо, наступление пробудившейся женственности шло по всем фронтам, и не было больше сил его сдерживать.

Когда Климова увела Дашку в помещение к кошкам, на Лосева вылился поток слёзных жалоб от того, кого он считал довольно крепким пацаном, не склонным жаловаться.

– Я ее боюсь, но это во-вторых.

– А во-первых?..

– Она дура. Она говорит: «Хочу начать с чистого листа». И где ты возьмешь чистый лист?! Я не чистый лист, моя личность сформирована предыдущим опытом, полна прошлых впечатлений, воспоминаний. Как ты меня обнулишь? Утюгом по кумполу?! Мой опыт кричит: не связывайся с дурами! И если пунктуальную дуру еще можно было бы терпеть, то Дашу, для которой плюс-минус пару часов ничего не значит, ни в коем случае! И феминистские лозунги в голове. Она же типа тасманийского дьявола!

– А это еще что такое? – осведомился Лосев.

– Злая мелкая зверушка, типа крысы. Ненавидит всех, включая маму-папу, братьев и сестер и собственных детей. Но в момент гормонального угара так жаждет любви, что совсем дуреет. Правда потом, когда гормональный уровень выравнивается, она своего кавалера может и загрызть ненароком, но это уж после… Очень похоже на Дашу. И потом, мне тридцать три года, мне не нужен начальник!

– Почему непременно начальник? Ты же говоришь, она дуреет от любви, – они сидели у вольера и кормили кашей старого колли с дефицитом зубов.

– Потому что! Она! Хочет! Мною руководить! Типа я сам не знаю, что для меня лучше, а она знает! Она мне даже намекнула, что в ее клинике требуется программист в штат. В штат, прикинь! С 9 до 18.00, пять дней в неделю!

– Согласно социологическим опросам, одинокие мужики быстро мрут. Британские ученые…

– Не пори чушь! Предложение, начинающееся со слов: «британские ученые выяснили», заведомо хохма. И, главное, ты пойми, я ведь даже послать ее не могу! Она единственный ветеринар, согласившийся помогать приюту бесплатно, мы не можем ее обижать… И ты был прав по поводу маникюра. В общем, я пропал.

Лосев, всю свою сознательную жизнь тоскующий по объятиям, обнял друга за плечи и постарался успокоить, насколько это возможно в такой катастрофической ситуации. В этот-то момент Дашка и появилась на пороге с возгласом:

– Твою дивизию! Педики! А я-то думаю, какого он ломается!.. Тьфу, – и вышла, хлопнув дверью. Лосев смутился и разомкнул объятия. Первым побуждением было догнать ее, вернуть и всё объяснить, но Серега его остановил:

– Нет-нет-нет! Ради бога, не разубеждай ее! – завопил он. – Ты же мне друг, ты же понимаешь, что это мой шанс на спасение!