Читать книгу Волчья тропа - Бет Льюис - Страница 6

ДЕСЯТЬ ДНЕЙ я шла прямо на север. Иногда оборачивалась и видела черный дым от сгоревшей хижины на фоне голубого неба. На четвертый день он стал белым – значит, огонь окончательно погас; а на шестой я и вовсе его не увидела. Мой дом исчез, и я поняла, что хотел мне сказать лес: у меня никогда и не было дома. Если все, что мне рассказали об Охотнике – правда, то надо бежать без оглядки, потому что я все еще слишком близко к нему. Меня по-прежнему мучили сомнения, что Лайон ошиблась, я думала, что надо вернуться и найти мужчину, которого называла папой. А потом перед глазами вставали высохшие скальпы, и я понимала, что она права. Все ее слова – правда. Потому я продолжала идти.

Здесь росли уже совсем другие деревья – высокие, тонкие и разлапистые. Лето умирало, и было уже достаточно прохладно, чтобы не потеть, но не так холодно, чтобы отморозить пальцы, потому идти было легче. Я шла вдоль реки Мусса, спала на земле и охотилась время от времени, чтобы не умереть с голоду. На третий день мне до смерти надоели белки, и я устала спать на камнях. Вся живность попряталась. Никто не шел в мои капканы. Однажды сработала ловчая яма, я кинулась туда, но какая-то крупная тварь первой добралась до моей добычи. Лес был против меня.

Я скучала по Охотнику. Сейчас мне не стыдно в этом признаться. Да, я скучала по нему тогда. Даже думала вернуться и поискать его. Вот только нашей хижины больше не было, и я не представляла, где Охотник. Я еще подумала: «А вдруг он за мной пойдет», но потом решила, что он сейчас слишком занят. Прячется от Лайон с ее револьвером.

А потом перед глазами вставали корчащиеся в огне черные волосы и татуированное лицо на плакате. Я вновь и вновь повторяла себе одну и ту же ложь. Охотник мертв. Крегар Холлет убил его. Чертов ублюдок убил моего папу! И мне становилось легче.

Через десять дней склоны, по которым я взбиралась, стали крутыми, и я поняла, что нахожусь в самой высокой точке долины. Река превратилась в ручей и скрылась за одной из вершин. Так далеко я никогда не заходила. Я и представить не могла, что Мусса может быть такой узкой. Она извивалась между камнями, словно старая змея.

Забраться на крутой склон я не могла, да и не хотелось уходить далеко от реки. Крегар учил меня держаться поближе к воде. В природе без нее не выжить. Без еды ты помрешь через три недели, а вот без воды – через три дня, и то будет жестокая смерть. Сначала начнет болеть голова, потому что мозг высасывает всю воду из тела, да так, что ты готов камни грызть. А потом ты начинаешь видеть всякие вещи. Вот это самое плохое. Тебя убивает не жажда, а мысли о том, что любимый человек стоит на краю утеса, и ты уже мчишься навстречу, раскинув руки. Ты вообще ничего не соображаешь и падаешь. Сколько я улыбающихся трупов видела на дне каньона Коутс! Лес жесток, но они сами виноваты – если уж отправляешься в путь с пустыми руками и пустой головой, то поделом тебе.

Я наполнила водой старую флягу Крегара. Ту, что он во времена Конфликта раздобыл. Наверное, забрал у солдата, которого убил. Так же как и винтовку. На день мне воды хватит, если пить помаленьку, а больше и не понадобится. Я хотела подняться повыше и осмотреться, а потом пойти назад, к тощей Муссе.

Ничего у меня не вышло.

Длинная и широкая каменная стена повернула в другую сторону от реки. Везде, куда ни посмотри, росли одинаковые деревья. Тут до меня дошло, что я забрела в один из Фальшивых лесов. Деревья здесь вырубили когда-то, а потом высадили новые – прямыми бездушными рядами. Они все одинаковые, земля плоская, словно поверхность озера, а воздух наполнен тошнотворным запахом хвои. Вот как здесь дорогу найти? Неба не видать из-за густых листьев, но я прикинула – раз сверчки уже начали трещать, то скоро вечер. Я старалась идти так, чтобы каменная стена всегда была справа. Я не теряла ее из виду и даже могла прикоснуться, если надо. В Фальшивых лесах главное – не сбиться с пути.

Мусса вот за этим хребтом, повторяла я себе. Прямо за хребтом.

Однако ее там не было. Ее нигде не было. Наверное, спряталась под камнями от солнца и медведей. У меня в груди все сжалось. Ночь наступала быстро, а я оказалась совсем не там, где хотела. Воды оставалось всего на два пальца, и ко мне потихоньку начал подкрадываться холод.

А потом я увидела то, от чего душа ушла в пятки. В двадцати футах к северу росло дерево, совсем не похожее на другие. Оно сразу бросалось в глаза. Жесткая, бурая кора была содрана, и обнажилась желтая сердцевина. Оголенный участок ствола начинался где-то на уровне моих коленей, и заканчивался у меня над головой. Я подошла ближе, трясясь как осиновый лист. Земля вокруг превратилась в грязь, хотя за неделю ни капли с небес не упало, а трава и мох были вытоптаны и уже засохли.

Я прижала руку к стволу, молясь, что не найду там того, чего искала.

Древесина была еще теплой. Моя кровь вдруг стала холодней, чем талая вода. Я сняла с сучка клок бурой шерсти и потерла в пальцах. Я отлично знала, что это такое.

Медвежье чесальное дерево! Медведь большой, футов восемь будет, если на задние лапы встанет. Следы вели на северо-восток, а мне как раз туда и надо. Раньше я уже охотилась на медведей, даже убила одного, но с винтовкой, да и Охотник всегда рядом был. А тут в одиночку, только с ножом… Вот зараза!

Тут я поджала хвост. Посмотрела на юг, откуда пришла. Прикинула, что должен быть путь через горы. Надо пересечь Муссу и пойти по другой стороне. Однако я целый день шла на север, и воды почти не осталось. Я «вложилась» в это дело, как сказал бы Охотник. Медвежьи следы – широченная лапа и когти, длиннее, чем мои пальцы – вели вверх по склону. Мусса наверняка за этой горой. А медведь далеко от чесального дерева не отходит.

Пока я там стояла и прикидывала, что к чему, опустилась ночь. Тропа исчезла, и стало так темно, хоть глаз выколи. А медведи-то в темноте видят лучше, чем я. Я обругала себя последними словами. Забрела в медвежью страну, огня развести нечем. Ни приюта, ни надежды.

– Вот дерьмо, – сказала я, испугав какого-то мелкого зверька.

Где-то в вышине заухал филин, вышедший на ночную охоту. В этом лесу ты или охотник, или жертва. Раньше и я была крупным хищником, а теперь шансов против голодного гризли у меня не больше, чем у хромого кролика. На открытом пространстве я стала легкой добычей. Я всматривалась в темноту и видела то, чего лучше не видеть. Куст казался медведем, сухой пень – глядящим на меня волком. Куда не глянь – везде смерть. Сердце колотилось так, словно хотело выскочить из груди.

Заметив небольшую груду камней у подножия каменной стены, я поспешила туда. Дождя не было почти неделю, трава и листья высохли, из них теперь отличный фитиль получится. В полной темноте я начала вслепую шарить по земле и наскребла небольшой пучок. Представляю, как глупо я выглядела.

Паника сжимала грудь. Времени совсем не осталось. Если окажешься в лесу после заката, первым делом запали костер. Без него ты легкая добыча.

Я вытащила из ботинка шнурок и привязала его к согнутой ветке, затем проковыряла в ней ножом канавку и заострила вторую ветку. Получился такой грубый лук для добывания огня. Пришлось очень сильно постараться, прежде чем от куска коры пошел дымок. От запаха горящего дерева мое сердце встрепенулось. Я увидела маленькую искорку и тут же раздула ее.

Теперь у меня был огонь и камни за спиной – неплохая защита от того, кто захочет откусить от меня кусочек. Да еще оставался нож. Рукоятка из оленьего рога и такое острое лезвие, что с ним никакие когти не сравнятся. Чертовски хороший нож!

Даже не пытайся уснуть, когда рядом бродит гризли. Я громко завопила, предупреждая медведей и волков, что так просто не сдамся. Если сунутся – будет драка. Если бы охотник меня сейчас видел, то обозвал бы дурой. Ни укрытия, ни воды. Забилась в какую-то нору. Сказал бы, что я идиотка, и заставил бы месяц форель потрошить.

Я такую работу терпеть не могла. У меня на рыбу никогда времени не хватало. Слишком мокрая. И ловить ее трудно. Если честно, мне было лень с ней возиться. Я однажды слышала, что некоторые раньше так развлекались – целыми днями сидели, чтобы одну рыбку поймать. Одну за весь день! После Падения народу не до того стало, а мне уж тем более. Дурацкое занятие. Мне рассказывали, что рыбную мелочь тогда обратно в речку выбрасывали. Если рыбу один раз поймали, то она становится умнее и второй раз уже ни в жизнь не попадется. Прикиньте, эти идиоты разводили умных рыб. Так и без ужина остаться недолго.

Однажды Охотник взял меня на рыбалку. Мне тогда лет двенадцать было. Сказал, что хочет поймать лосося – вроде они тут в одном месте всегда собираются икру метать. Охотник взял сетку, а мне велел учиться их голыми руками ловить. Я простояла по пояс в ледяной воде почти целую ночь. Ни одной чертовой рыбы не поймала, а Охотник вытягивал их одну за другой, словно им не терпелось на сковородку попасть. Я с ним потом целый день не разговаривала, пока он не дал мне белесый вареный глаз и сказал, что это деликатес – лучшая часть рыбы для лучшего охотника. У меня тогда прям в груди потеплело.

Какая гадость! В жизни ничего хуже не пробовала! И ни разу не слышала, чтобы Охотник так громко и долго смеялся. Он редко смеялся, и я сразу перестала злиться. Но рыбьи глаза больше не ела.

В ту ночь медведя я так и не увидела. Слышала, как он бродит где-то неподалеку, храпит и вынюхивает корешки и личинок. Медведи сейчас к зиме готовятся, жир копят, потому едят все, что попадется. В такую пору они особенно раздражительны и если уж надумают кого съесть – меня, например, – то их ничто не остановит.

Вскоре наступило утро, и птицы встретили его своими песнями. Я затоптала огонь и присыпала его землей. Мне только пожара не хватало. И потом – всегда оставляй лес таким, как он был. Обычные правила приличия.

Я зашнуровала ботинок, проверила, на месте ли нож, допила остатки воды и отправилась в путь, надеясь увидеть Муссу за тем хребтом. Через несколько часов я поднялась на вершину. От волнения сердце выпрыгивало из груди.

А потом оно камнем упало в желудок.

Впереди были лишь скалы.

Ни реки, ни воды. Становилось жарко, лес превратился в парную. Жуки оживились, а с меня ручьями потек пот.

Медвежьи следы шли совсем рядом, огибая каменную стену. Меня окружали фальшивые деревья и серые скалы, а рядом проходила медвежья тропа. В моем распоряжении только мозги, но без воды и они скоро начнет выкидывать трюки.

Выбора не было. Если поверну назад – просто потеряю время. Мусса где-то рядом, и ее наверняка сыщет большой старый медведь. Меня затошнило от страха, когда я ступила на медвежью тропу. Больше всего я боялась двух вещей: обнаружить в конце тропы дохлого косолапого, который искал воду, да так и не нашел, и нарваться на живого гризли. Второе пострашнее.

Наступил полдень, во рту пересохло от жажды. За целый день журчания реки я так и не услышала – только мыши и птицы нарушали тишину. Вокруг кружили мухи – так и нарывались, чтобы я их прихлопнула. Потом Фальшивый лес начал потихоньку меняться – ровные ряды деревьев сменились перекрученными стволами, увитыми ползучими растениями, а между ними росли кусты, похожие на огромные пуховые подушки. Я со всех ног ринулась навстречу этому правильному лесу.

Я все еще придерживалась медвежьей тропы и старалась идти быстро, насколько позволяли усталые ноги. Однако тропа понемногу начала исчезать, или просто мои глаза больше не могли ее рассмотреть. Казалось, рот набит песком, а голова объята пламенем. Я изо всех сил боролась с обезвоживанием.

Лес стал густым и недружелюбным. Шипы впивались в кожу, а корни и лианы старались меня задержать. Медвежью тропу я все-таки потеряла. Птицы, качающиеся на ветках, заходились в хохоте каждый раз, как я спотыкалась и падала. В высоченных папоротниковых зарослях таились ямы и поваленные стволы. По этому лесу я за все утро и пары миль не прошла.

А потом раздался голос.

Охотник. Крегар.

– Девочка Элка, ты меня предала, – сказал он. – Привела их прямо к моему дому.

Деревья разорвали его голос на куски, и я не могла определить, где сейчас охотник – впереди, сзади или у меня под ногами.

– Я не предавала тебя, – ответила я, вцепившись в нож. Зазубрины впились в ладонь.

– В лесу нет имен, девочка, и никто не будет о тебе скучать.

Ярость, звучащая в его голосе, вдруг исчезла. Теперь он говорил со мной, как охотник с добычей.

– Я ей ничего не сказала! – крикнула я, и бросилась прочь, спотыкаясь и размахивая руками, словно пытаясь отогнать призраков.

– Элка, ты нарушила главное правило. Никому обо мне не рассказывать!

Обезвоживание. Оно все-таки настигло меня и вцепилось мертвой хваткой. Охотник всегда говорил, что я мало пью. Но я ему еще покажу – вот доберусь до Муссы и выпью ее до дна. Пусть знает, как хорошо он меня научил.

Хрустнула ветка. По-настоящему. Призраки не шумят. Я мгновенно пришла в себя.

Из переплетения ветвей на меня смотрели желтые глаза. Между нами было шагов десять, не больше. Серая шерсть среди зеленой листвы. Зверь мигнул и двинулся вперед, не отрывая от меня горящих глаз. Я так стиснула нож, что пальцы побелели.

Все знают: если ты увидишь перед собой волка, значит, его стая уже готова тобой закусить.

Охотник не учил меня охотиться на волков. Каждый раз, когда он уходил на ночную охоту, я просилась пойти вместе с ним. Вдруг мне однажды понадобится убить волка, а я не буду знать как. Позорище. Однако охотник меня ни разу с собой не взял. Я-то все думала, что он за меня боится и пытается защитить. Вот дура!

Да пошел он! Я знала, как убивать медведей – они не слишком сообразительные. А вот волки будут поумнее, чем многие люди в Долстоне.

Теперь стали видны и острые уши. Волк поднимался по стволу поваленного дерева, чтобы лучше меня рассмотреть. И вдруг он прыгнул.

Сердце замерло. А потом я рассмеялась.

Всего лишь волчонок, нескольких месяцев от роду, пушистый, на толстых лапах. На голове у него была черная полоска, словно кто-то мазнул сажей.

– Ты меня до смерти напугал!.. Что ты здесь делаешь? – Конечно, я знала, что зверь не ответит, но меня все еще трясло.

Какой чудесный малыш! Услышав мой голос, он прижался к стволу и заскулил, и жалобный плач растопил мое сердце. Я посмотрела по сторонам – стаи рядом не было. Ни рычания, ни шороха кустов, ни топота лап. Малыш был в лесу один-одинешенек, прям как я.

Я подошла ближе и вытянула руку, успокаивая его.

Волчонок бросился прочь и в мгновение ока исчез в чаще. Со ствола на землю посыпались мох и древесная труха. А потом я заметила еще кое-что, отчего у меня камень с души свалился. Следы волчонка. Отпечатки толстых, влажных лап на древесине.

Я вскочила на тот ствол и бросилась вслед за волчонком. Он дышал ровно и выглядел вполне упитанным, значит, не страдал от жажды.

Преодолев подъем, я уловила самый чудесный звук в мире. Ничего прекраснее в жизни не слышала! Где-то неподалеку журчала вода.

Я торжествующе завопила и ринулась на звук. Пусть все слышат – мне было все равно. Я бы сейчас медведя затоптала и не заметила.

Она была там – дурацкая, играющая в прятки Мусса. Я упала на колени и пила, пила кристально-чистую воду, и никак не могла напиться. Потом я лежала на спине и смеялась, не переставая.

Я благодарила волчонка, медвежью тропу и лес. Голова прошла, и мозги вновь заработали как надо. С другого берега реки из зарослей тростника за мной пристально следили желтые глаза. Волчонок с черной полоской на голове подошел к воде и начал жадно лакать. А где его мама? В лесу он один не выживет. У леса для волков свои правила, и они строже, чем для людей. Волку нужна стая. Без своей семьи волк, считай, что мертв. Этот волчонок нарушил правила, а лес к таким жесток. Будь оно все проклято!

Волчонок напился и неуклюже вскарабкался на берег. Не было в нем еще ловкости и грации взрослого волка. Он посмотрел на вершину и вдруг, испугавшись чего-то, ринулся обратно в лес. Я подошла к воде, чтобы наполнить фляжку и остановилась. Взглянула в ту сторону, где исчез волчонок, и подумала, что нужно было пойти за ним.

Однако все мысли о волчонке разом вылетели из головы, когда я увидела, что его так испугало.