Читать книгу Семья в огне - Билл Клегг - Страница 7

Моя мама пекла для Лолли Рейд свадебный торт. Рецепт взяла в нью-йоркском ресторане бразильской кухни, куда однажды зашла с подружками после театра. Торт был кокосовый со свежими апельсинами. Она пекла его несколько дней. Простой, без всяких там колонн или вторых ярусов, с серебряной посыпкой и фиолетовыми орхидеями сверху (цветы она специально заказала в лавке Эдит Тобин). Мама очень гордилась своим творением. Для всех семейных праздников она печет и украшает торты сама, даже на наши с сестрой свадьбы. Поэтому, когда Джун Рейд предложила нам обслуживать свадьбу ее дочери, я сразу согласился.

К сожалению, за торт маме так и не заплатили. Да и мне тоже. Ни цента. А если бы Джун Рейд и попыталась, я бы просто порвал чек. Как я мог взять с нее деньги после того, что случилось? Моя жена, Сэнди, думает иначе – и до сих пор иногда меня попрекает, – но я стою на своем. «Пир разума» принадлежит нам обоим, и, по идее, она имеет полное право жаловаться, но я не собирался и не собираюсь трясти с Джун Рейд причитающиеся нам гроши. Двадцать две тысячи долларов, если точнее, но кто же будет считать? Мне следовало составить контракт, как этого хотела Сэнди, – так бы я хоть половину суммы получил авансом, – да что-то руки не дошли. Надо ведь сперва «рыбу» составить, показать ее адвокату, и все такое… Свадьба Лолли Рейд была для нас только вторым по счету крупным мероприятием с выездным обслуживанием, плюс мы тогда возились с нашей фермерской лавкой и кафе – мечтали, чтобы все было как положено, по правилам. Хотите потерять сон, полностью лишиться свободного времени и свободы? Открывайте свой бизнес, а лучше – общепит. Когда мечтаешь о собственном кафе, где будут подавать идеальную чечевичную похлебку, свежий хлеб и капучино с миндальным молоком, никто не предупреждает тебя о санитарных инспекциях, пожарной безопасности и специальном оборудовании для инвалидов. Не знаю, с чего мы вообще решили связаться с кейтерингом. Может, потому что это хороший способ дать людям, которые тебе приятны, возможность подзаработать. Да и вообще, почетно ведь – готовить праздничное угощение на чью-то свадьбу, выпускной или день рождения. А когда к тебе обращается человек вроде Джун Рейд, которая могла запросто нанять любого первоклассного кейтера из Нью-Йорка… Словом, для нас это много значило. Когда они с Лолли пришли в наше кафе и спросили, не можем ли мы приготовить еду для свадьбы, мы сразу же согласились. Джун вообще невозможно отказать, есть в ней что-то от доброй волшебницы Глинды. Она словно говорит тебе: «Со мной никогда не случалось ничего плохого, и с тобой ничего не случится, если будешь рядом». Красавица, к тому же вроде пожилой героини какой-нибудь мыльной оперы, которые так любит моя жена. Она всегда была ухоженная, лощеная и… ну, не знаю как лучше сказать, просто славная, понимаете? Наверное, она и сейчас такая, просто мы ее давно не видели. Уехала она. На похороны-то еще пришла, потом долго сторонилась знакомых, а потом и вовсе исчезла.

Джун Рейд много лет приезжала в Уэллс по выходным, с мужем и дочкой, а пару-тройку лет назад поселилась здесь окончательно. Тогда никто не обращал на нее особого внимания, но, стоило ей съехаться с Люком Мори, народ заговорил. Ей было лет пятьдесят, а Люку почти вдвое меньше. Сэнди с подружками, помню, все косточки им перемыли, только об этом и болтали. Не могли поверить, что она его захомутала – или как там говорится. Люк мог выбрать себе любую девчонку из местных, просто любую. Мы с ним вместе росли, вместе учились в младших и старших классах, занимались спортом в одних и тех же командах – пока Люк не увлекся плаванием и не посвятил ему все свободное время. Как он плавал! Перри Линч шутил, это потому, что кубинцы и пуэрториканцы испокон веку добирались до Флориды вплавь. Только Перри ошибался. Мама Люка, Лидия, была белая, а его отец точно был чернокожий, не латинос и не испанец. Но Люк и впрямь плавал как рыба, бил всевозможные рекорды, и его уже звали во всякие престижные университеты, включая Стэнфорд. Стэнфорд! У него был талант, а значит, он мог выбирать: девчонок, университеты, будущее. Но все пошло прахом. В одночасье – бац! – он стал таким же, как мы, даже хуже. Его поймали на перевозке кокаина из Коннектикута в Кингстон, и вся его жизнь рухнула. Он отсидел одиннадцать месяцев в Адирондаке, штат Нью-Йорк. Все были в шоке, а самое мерзкое – его подставили. Никто в здравом уме не заподозрил бы Люка в торговле наркотиками. Он всегда был зациклен на спорте. Да, по выходным иногда пил – как и все мы, один раз даже отключился прямо в сквере, когда мы возвращались с очередной попойки. Для подростка это не ерунда, все об этом узнали, и, видимо, кто-то позвонил Гасу, местному копу: тот приехал, разбудил Люка и проводил его домой.

Люк был неидеален, но чтобы он вляпался в историю с наркотой? Бред сивой кобылы. Точно вам говорю. Ходили слухи, что во всем этом как-то замешана его мать, Лидия, точнее – очередной ее мутный дружок. Потом один знакомый из полицейского управления в Биконе мне шепнул, что адвокат Люка сговорился с судьей, и они хитростью вынудили его признать вину – чтобы отмазать местного наркобарона. Как бы то ни было, Люк про это ни с кем не разговаривал. Отсидев, он вернулся в Уэллс, подрабатывал там и сям, умудрился открыть свою фирму по благоустройству и озеленению приусадебных участков. Что мне всегда нравилось в Люке: он никого не оскорблял, не поливал грязью. Бывало, ходит хмурый и даже сорвется иногда, но никому слова плохого не скажет. Наверное, отчасти это объяснялось тем, что про его мать ходило столько грязных слухов. Как знать. Даже когда он начинал встречаться с девчонкой, я узнавал об этом от других, а не от него. Мы-то сами вовсю хвастались друг перед другом о своих успехах по этой части: кто кого поцеловал, где прижал. А уж если ты кого в койку затащил, так об этом мигом узнавали все знакомые и друзья. Но Люк был устроен иначе. Он держал рот на замке. И когда с Джун Рейд познакомился, тоже. Мне про это рассказала Сэнди, она все про всех знает. К тому времени он уже жил с Джун в ее старинном каменном доме на Индиан-Понд-роуд. Мы с Люком в ту пору виделись раз или два в неделю, дружили, можно сказать, но он ни словом про это не обмолвился.

Когда он только вышел из тюрьмы, его школьный тренер по плаванию, мистер Делински, нашел ему работу спасателя на городском пляже. Помню, я там много времени проводил, с Сэнди и маленьким Лиамом. Мы еще не открыли «Пир разума», и работал я по большей части по вечерам и выходным – в Корнуолле, в кейтеринговой компании. Днем я был свободен, а жили мы тогда с моей мамой, поэтому почти каждый день ходили на пляж, Лиама клали на полотенце, а сами отдыхали. Люк, значит, работал спасателем на озере. Ну и качком он стал в тюрьме! Конечно, он и раньше всегда был в форме, но пловцы обычно не сильно мускулистые. А за решеткой он, видно, каждый день тягал штангу и отрастил в общей сложности килограмм двадцать чистых мускулов. Ну и зрелище было. На белой вышке стоит огромный качок, черный как уголь и сложенный, как олимпийский атлет! Наблюдает за ребятней, что плещется в покрытом ряской озере. Может, я странную вещь скажу, но он мне напоминал кинозвезду или какого-нибудь известного спортсмена. Слишком большой, слишком красивый, вообще весь – слишком для простецов вроде нас. Никто из местных так не выглядел, и дело было даже не в цвете кожи. Я пару раз замечал, как Сэнди на него глазеет, и, помню, подумал: черт, да я бы тоже глазел на месте девчонок!

Большую часть лета он проработал спасателем. К августу какие-то мамаши, водившие детей на озеро, написали жалобу в городскую администрацию: мол, нельзя на такую работу брать только что отсидевшего преступника. И его уволили. Тогда Люк начал помогать Стиву Питчеру, у которого свое агентство по благоустройству территорий: сгребал листья, чистил канавы, расчищал пустыри. Два лета подряд этим занимался, да еще я иногда подкидывал ему подработку официантом на крупных мероприятиях в «Харкнессе». Компания, где я работал, заключила контракт с частной школой-пансионом: мы выезжали на встречи их бывших выпускников, а на таких мероприятиях официантов много не бывает. Помню, как Люк ходил в толпе бледнолицых, седовласых банкиров и адвокатов в синих пиджаках, разносил вино и закуски. К этому времени он сам должен был учиться в Стэнфорде, выигрывать чемпионаты и планировать будущее с такими вот праздниками, только обслуживать на них должны были его, а не наоборот. Поймите меня правильно, я вовсе не считаю, что одним живется лучше, чем другим – черт, да я и сам буду до конца дней своих обслуживать банкиров в синих пиджаках! – просто Люку была уготована совсем другая судьба. Все одноклассники понимали, что ему недолго осталось жить в нашем городе. Кто мог подумать, что пьянчуги и наркоманы, с которыми мы росли, станут худо-бедно жить на пособие по инвалидности или страховые выплаты (или и то и другое вместе), а тридцатилетний Люк Мори ляжет в могилу? Никто, вот кто. Даже Дирк Мори или его папаша Эрл, бывший муж Лидии. Эти безумные рыжие Мори никогда не любили Люка (у них был повод, конечно), да только Люк им сроду ничего плохого не сделал, разве что появился на свет и носил их фамилию. Но нет, они его вечно донимали, а в таком маленьком городке, как Уэллс, ты волей-неволей встречаешься с людьми, даже с теми, кого пытаешься избегать. Дирк был коротышка и на несколько лет моложе Люка, но без конца его дразнил и подкалывал, издевался как мог. Люк умел постоять за себя, однако пару раз и друзьям пришлось за него вступиться. Я отродясь никого не бил, а Дирку разок врезал. Он сам нарвался. Одно дело, когда мы были еще дети, но это случилось всего пару лет назад. Мы все выходили из буфета начальной школы, где волонтерская пожарная дружина раз в месяц устраивает «званый» спагетти-ужин. На эти ужины весь город приходит, так уж повелось. Джун с Люком вышли на улицу, а Дирк шел за мной и Сэнди. «Да он, смотрю, себе нашел такую же потаскушку, как его мать!» – сказал этот козел, тыча меня пальцем в спину и взглядом показывая на Люка. Я сперва не обратил внимания. Когда Дирк пропустит несколько кружек пива, лучше его просто игнорировать, мы все это знаем. Обычно он сразу затыкается и меняет тему, но тут не вышло. «Есть такие бабы, которым темное мясо подавай. Вот ведь чудно, а, Рик?» Он снова ткнул меня пальцем в спину, и я стиснул кулаки. Джун и Люк шли недалеко от нас, но вряд ли слышали. И тут вдруг Дирк громко заявил: «Разница только в том, что богатые потаскухи денег за пялево не берут – сами платят!» Ну, я не выдержал: развернулся и врезал ему. К тому времени полгорода мечтало врезать Дирку, его вышвыривали из «Пробки» почти столько же раз, сколько его папашу. Мори не умеют пить тихо, они мелкие, жилистые да задиристые, но в драку обычно сами не лезут. Беда в том, что их больно много развелось в наших краях. Дик вечно распускает язык, потому что знает: рядом всегда есть группа поддержки. Собственно, почти вся пожарная дружина состоит из Мори, так что в тот вечер он неспроста начал выделываться. Хорошо, что первым до меня добрался Люк, а не родственнички Дирка. Я этому рыжему гаду сперва врезал, потом завалил его на пол и начал дубасить. Руки-то у меня давно чесались. Люк вытащил меня на парковку, но по дороге мне тоже успели отвесить пару тумаков. Когда мы с Сэнди пошли к машине, Джун подбежала ко мне и стиснула мою руку. Ничего не сказала, только сжала пальцы и отпустила. Голова у нее была опущена, и слез я не разглядел, но ясно было, что она очень расстроена. Сказать я ничего не успел: она умчалась обратно к Люку.

К слову, пока они не начали встречаться, я про Джун Рейд почти ничего не знал. Дом, конечно, видел – один из старейших домов в Уэллсе. Помню, в детстве я бегал туда на Хеллоуин за сластями, а сам трясся от страха: думал, там живут привидения. Забавно сознавать, что ей тогда было примерно как мне сейчас. И я, маленький, стучал в ее дверь в костюме Хи-Мэна. Когда Сэнди мне рассказала про Джун и Люка, я сперва подумал, что это как-то странно. Но потом увидел их вместе и порадовался за друга: он заметно повеселел, снова начал шутить. После тюрьмы-то ему было не до шуток. Он и с нами почти не виделся, сидел дома. Сначала в каморке над автомастерской мистера Делински, потом снял квартиру рядом с больницей. Мы виделись на озере и в «Харкнессе», но все остальное время он держался особняком, только ходил в школьную тренажерку да нарезал круги в бассейне. Однажды я видел его в тренажерке вместе с Джун. И по-моему, впервые со школы услышал его смех. Люк пытался научить ее какому-то сложному упражнению с гантелями и на удивление быстро скис, когда понял, что с координацией у нее совсем плохо. А она не расстроилась, наоборот, стала подтрунивать над ним и изображать его серьезную мину, аккуратные движения. Он сперва бесился, а потом не выдержал ее натиска и заулыбался. Вряд ли люди догадываются о том, что Джун Рейд умеет дурачиться. А вот умеет же! И этим, помимо прочего, она сумела вернуть Люка к жизни.

Когда моя мать узнала о случившемся, то попросила отнести торт пожарным, которые в то утро тушили дом Джун Рейд. Дирк и Эрл Мори были там, когда я приехал с тортом. Впервые в жизни они молчали в тряпочку. Я занес торт на кухню и сказал двоюродному брату Дирка, что через неделю вернусь за подносом. А потом быстренько убрался оттуда. Не хотел слушать всякие ужасы, хотел поскорее увидеть Сэнди, Лиама и запереть дверь. Я пошел домой и тут – впервые с восьмого класса, когда умер мой отец, – расплакался. Может, потому что это тоже был несчастный случай (на трассе 22, где папа забирал со склада какую-то деталь для маминой посудомойки, его сбил пьяный водила), а может, потому что Люк успел стать мне другом. В детстве мы были просто приятели, он больше думал о девчонках, плавании и универе. А после тюрьмы, когда он открыл свое дело, мы стали видеться постоянно. Он с братьями Уоллер частенько приходил к нам на кофе с плюшками. Не то чтобы мы были очень близки: об аресте, тюрьме и упущенных возможностях разговор никогда не заходил. Зато от Сэнди я знал, что он пытается помириться с матерью, с которой не общался много лет. Джун их вроде как помирила. Если долгое время видишь человека каждый день, то входишь в определенный ритм – и уже начинаешь рассчитывать на него. Хотя бы на то, что он заскочит к тебе на пятнадцать минут, посидит за стойкой, съест маффин с маком – и улыбнется, и покажет большой палец. Я никогда не говорил с Люком о своем отце или о Сэнди и Лиаме, о наших проблемах с деньгами, о мамином раке груди, который в прошлом году вернулся. Такие вещи я обсуждаю только с Сэнди.

Злые языки говорят, пожар устроил Люк. Мол, Джун его бросила, а он решил ей отомстить; или попросту накурился дури в ту ночь и забыл выключить газ. Какое-то время ходил слух, что один Мори из пожарной дружины нашел рядом с телом Люка трубку для курения крэка. Ну-ну. Да что говорить, факты никогда никого не волновали, если речь заходила о Люке. Поэтому я не удивлен, что и вокруг событий той ночи такой огород нагородили. Нормального расследования так и не было: по неизвестной причине разрушенный пожаром дом тут же сравняли с землей бульдозеры. Полиция не успела толком изучить место происшествия и установить причину взрыва. Когда я позвонил начальнику пожарной охраны и спросил какого хрена, он ответил, что «участок расчистили из соображений безопасности». Да вот только соседей у Джун Рейд нет, если не считать дома Муни и епископальной церкви дальше по улице. Думаю, городские власти не захотели брать на себя ответственность за случившееся. Сволочи бездушные. Система в очередной раз подвела Люка Мори – а потом благополучно замела следы. Забавно, что никто не возмутился. Джун Рейд исчезла, Лидия Мори бросила работу и ни с кем не общается, а семья парня, за которого должна была выйти Лолли Рейд, сразу после похорон уехала домой не то в Калифорнию, не то в штат Вашингтон, куда-то на западное побережье, словом. Из близких никого не осталось, кто мог бы докопаться до истины, а всем прочим плевать. Да и кому нужна эта правда, раз есть Люк – бывший зэк, незаконнорожденный черный сын городской потаскушки, чудом подцепивший богатенькую горожанку? «Туда ему и дорога», – однажды сказал один из моих постоянных клиентов, старикан, который каждое утро приходит к нам на жареный сыр, яйца и кофе. Человек он неплохой, просто никогда нигде не был – и уже не побывает. Я ничего не сказал, дал ему спокойно допить кофе с тостами.

Джун Рейд слишком быстро уехала, не успела развеять людские сомнения. Я одно время очень переживал по этому поводу, да и до сих пор иногда завожусь, но потом напоминаю себе: люди поверят в то, во что захотят верить, хоть ты им кол на голове теши. А про Люка я одно знаю – он был мне другом. И хорошим человеком, на долю которого пришлось много плохого и чуть-чуть хорошего. А теперь его нет.

В тот день я не хотел раскисать перед Сэнди и Лиамом, поэтому сразу после пожарной части поехал к маме. Она живет в том же доме, где прошло мое детство и где мы с Сэнди жили, пока пытались встать на ноги. Поразительно, как все складывается, как замыкается круг. Кто мог подумать, что однажды Эрл Мори, его сын Дирк и вся их многочисленная родня будет есть свадебный торт по бразильскому рецепту, приготовленный моей матерью для дочери богатой горожанки, подруги Люка Мори? Да никто, вот кто. Но это безумие почему-то казалось мне закономерным, оно имело смысл.

Я сидел в машине и наблюдал, как мама включает свет на крыльце – она всегда это делает, прежде чем открыть дверь, даже средь бела дня. Потом она вышла, закрыла за собой, накинула на костлявые плечи домашний халат и застегнула его на две верхние пуговицы. Я представил себе, как она два дня подряд жала сок из апельсинов и колола кокосовые орехи, а потом посыпала готовый торт серебряными шариками… Теперь же Мори, не глядя, жуют его своими желтыми от табака зубами. И тут я захохотал. Просто ничего не мог с собой поделать. Ничего смешного не было, вот вообще ничего, но я смеялся над нелепостью и идиотизмом ситуации. Я смеялся до слез и соплей, пока ко мне не подошла мама. Старая и подслеповатая, она беспокойно щурилась и все спрашивала: «Рик? Ты чего? Что с тобой?» Шаркая тапочками, она наконец добралась до моей машины и постучала в окно. Вот она, моя мать – кладет обе руки на крышу и льнет к стеклу, полуслепая, встревоженная. Поразительно, насколько человек после таких катастроф начинает ценить жизнь и все, что у него есть. Мне кажется, я никогда не видел свою маму так ясно: ей было шестьдесят шесть, а овдовела она в пятьдесят, всю жизнь проработала секретарем в начальной школе, воспитала в одиночку двоих детей, а потом еще внучку – пока моя разведенная сестра училась на медсестру в Хэтфорде. Она победила рак груди и пустила в свой дом взрослого сына, когда тот с девятнадцатилетней женой и годовалым малышом не смог свести концы с концами.

«Что случилось? Рик?» – твердила она, барабаня в окно. Я открыл дверь и вышел из машины. Вечерело.

– Ну, расскажи, – попросила она и, встав на цыпочки, положила ладони мне на плечи. Я наклонился и обвил руками ее маленькое сухое тело.

– Торт был очень вкусный, мам, – только и смог сказать я. – Они бы остались в восторге.