Читать книгу Прежде Чем Он Коснётся - Блейк Пирс - Страница 7

Первое, о чём подумала Макензи при виде Лэнгстона Риджвея, так это то, что он похож на богомола. Он был высоким и худым и жестикулировал руками во время разговора, двигая ими, как странными короткими щупальцами. Сходство усиливали огромные от ярости глаза, когда он орал на любого, кто пытался с ним заговорить.

Шериф Кларк проводил их в небольшой конференц-зал в конце коридора, в комнату, которая по размерам была не больше его кабинета. Здесь, за закрытыми дверями Лэнгстон Риджвей выпрямился во весь рост, обрушив всё негодование на Макензи и Эллингтона.

«Моя мать умерла, – стонал он, – и я склонен обвинять в этом некомпетентный персонал чёртового приюта. Горе шериф не дал мне поговорить с Рэндаллом Джонсом лично, поэтому я хочу знать, как вы, держиморды фэбэровские собираетесь со всем разобраться».

Макензи ответила не сразу. Она пыталась понять, насколько Риджвей был расстроен. По его поведению сложно было сказать, был ли гнев выражением скорби, или же просто по природе он был отвратительным существом, любящим раздавать приказы направо и налево. Пока она не знала ответа.

«Честно говоря, – сказала Макензи, – я согласна с позицией шерифа. Вы обижены и обозлены и, кажется, просто ищите козла отпущения. Я очень сочувствую вашей потере, но худшее, что вы можете сейчас сделать, это начать разбираться с управляющим приютом».

«Я ищу козла отпущения? – переспросил Риджвей. Он явно не привык, чтобы ему прекословили и не соглашались с его мнением. – Если приют виновен в том, что случилось с матерью, я…»

«Мы уже были в приюте и говорили с мистером Джонсом, – перебила его Макензи. – Я могу вас заверить, что то, что произошло с вашей матерью, никак не связано с приютом. Если же преступником является кто-то из его сотрудников или подопечных, то мистер Джонс совершенно ничего об этом не знает. Я могу утверждать это с абсолютной уверенностью».

Макензи не могла понять, что вызвало выражение шока, отразившееся на лице Риджвея: её несогласие с его мнением или то, что она позволила себе прервать его речь.

«И вы узнали это из одного единственного разговора?» – недоверчиво спросил он.

«Да, – ответила она. – Мы только начали расследование, и сейчас нельзя быть ни в чём уверенными, но могу вас заверить, что очень сложно работать, когда мне звонят и просят покинуть место преступления только для того, чтобы слушать чьи-то крики и жалобы».

Она буквально физически чувствовала его ярость. «Я только что потерял мать, – громким шёпотом произнёс Риджвей. – Мне нужны ответы. Я требую справедливости».

«Хорошо, – сказал Эллингтон, – потому что мы хотим того же».

«А чтобы её добиться, – продолжила Макензи, – вы должны позволить нам выполнять свои обязанности. Я понимаю, что вы здесь человек важный, но мне это безразлично. Мы не позволим, чтобы ваши злость, горе или невежество мешали нам работать».

Во время разговора шериф Кларк сидел за небольшим столом для заседаний. Он изо всех сил старался сдержать улыбку.

На мгновение Риджвей замолчал, переводя взгляд с агентов на шерифа Кларка и обратно. Он кивнул, и когда по щеке скользнула слеза, Макензи решила, что она была искренней. Тем не менее, она продолжала читать в его взгляде неприкрытую ярость.

«Я понимаю, что вы привыкли раздавать приказы провинциальной полиции, подозреваемым и так далее, – сказал Лэнгстон Риджвей, – но вот, что я вам скажу… Если вы напортачите с расследованием или ещё раз поведёте себя неуважительно по отношению ко мне, я позвоню в Вашингтон. Я поговорю с вашим начальником и уничтожу вас».

«Самое печальное в этом то, что он искренне думает, что ему это удастся, – подумала Макензи. – Возможно, он прав. Но я готова полжизни отдать, чтобы посмотреть, как Лэнгстон Риджвей будет отчитывать Макграта».

Не желая усугублять конфликт, Макензи просто промолчала. Она посмотрела на Эллингтона, он сжимал и разжимал кулаки – это был его личный способ бороться с наступающим приступом нерационального гнева.

В завершение разговора Макензи сказала: «Если вы не будете мешать нам работать, этого не случится».

Было видно, что Риджвей подбирает слова для ответа, но единственное, что он из себя выдавил – это сдавленное «хммм». Затем он быстро развернулся и вышел из комнаты. Макензи он напоминал ребёнка в истерике.

Несколько секунд спустя шериф Кларк подался вперёд и громко вздохнул: «Теперь вы видите, с чем мне приходится иметь дело. Этот мальчишка думает, что солнце садится и встаёт только, чтобы порадовать его избалованную задницу. Он может сколько угодно скулить о потере матери. На самом деле единственное, что его интересует, это то, что пресса крупных городов может узнать о том, что он отправил её в приют… пусть даже в хороший. Его интересует только собственный имидж».

«Мне тоже так показалось», – сказал Эллингтон.

«Думаете, он ещё будет нам мешать?» – спросила Макензи.

«Я не знаю. Он непредсказуем. Он готов пойти на всё, лишь бы чаще светиться в прессе и в будущем получить больше голосов, метясь в большие шишки».

«Итак, шериф, – сказала Макензи, – если у вас есть пара свободных минут, давайте обсудим то, что мы уже знаем об этом деле».

«На это не уйдёт много времени, – ответил он, – потому что говорить почти не о чем».

«Всё лучше, чем ничего», – сказал Эллингтон.

Кларк кивнул и поднялся с места. «Давайте вернёмся в мой кабинет», – предложил он.

Они пошли назад по узкому коридору. Макензи и Эллингтон подпрыгнули от неожиданности, когда Кларк громко крикнул: «Эй, Фрэнсис! Завари нам кофе, дорогая моя».

Макензи и Эллингтон удивлённо переглянулись. Макензи начинал нравиться и сам шериф и то, как он со всем управлялся. У него были деревенские манеры, но всё же он был ей симпатичен, за исключением любви к ругательствам и ненамеренному сексизму.

Вечер медленно превращался в ночь, когда Макензи и Эллингтон собрались за столом Кларка, чтобы обсудить то, что им уже известно об убийстве.