Читать книгу Стая - Бобби Пайрон - Страница 4

Стояло теплое весеннее утро. Мама встретила меня перед садиком. Глаза и нос у нее были красные.

Мама опустилась передо мной на корточки и крепко-крепко прижала меня к себе.

– Что случилось? – спросил я.

– Ее больше нет, Мишка, – всхлипнула мама. – Твоей бабушки больше нет.

Я не понимал, почему моя мама плачет. Иногда бабушка Инна садилась на поезд, чтобы отправиться в Большой Город, в гости к своей двоюродной сестре. Однажды я даже ездил вместе с ней.

– Она уехала в Город, – заверил я маму и погладил ее по щеке.

– Нет, Мишка, – сказала мама. – Твоя бабушка отправилась на небеса.

После того как бабушка Инна отправилась на небеса, мама начала забывать.

Она забывала помыть посуду. Забывала, в какой день стоять в очереди за макаронами, а в какой – за хлебом.

Она плакала и плакала. Она забывала снять одежду перед сном. Забывала читать мне на ночь. Я забирался к ней в кровать. Я все еще чувствовал запах бабушки в комнате.

Мама забыла слова бабушки о том, что лить слезы в еду – плохая примета. Слова бабушки о том, что водка и пиво – это плохо. Мама сидела за столом на кухне, плакала, курила и пила.

Она больше не пела.

Мама забывала о том, что нужно водить меня в детский садик. Иногда она забывала ходить на работу. Иногда я ложился спать голодным. Иногда я ложился спать один, потому что вечером мама уходила к своим друзьям в поселок.

Я смотрел, как она сидит у зеркала, прихорашиваясь перед свиданием. Губы она красила алым, а на веки наносила голубые тени.

– Какие мне сегодня надеть, Медвежонок? – спрашивала она, показывая мне две пары сережек.

Мама напевала, надевая ярко-красное пальто с блестящими черными пуговицами. А потом она опускалась передо мной на корточки и обнимала меня.

– Будь хорошим мальчиком, Мишка. Запри дверь и никому не открывай.

Если бы я знал, что он придет, я никогда не открыл бы дверь.

Никогда.

Я помню его лоснящиеся штаны и потертые сапоги в дверном проеме.

Мама подтолкнула меня вперед.

– Мишка, скажи «привет».

– Привет, – сказал я.

Он вручил маме букет цветов и нагнулся ко мне. У него было удивительно узкое лицо.

– Так вот он, хозяин дома, да? Мелкий какой, точно таракан.

От него несло так, что мне захотелось зажать нос.

– Пожмите друг другу руки, – потребовала мама, подтолкнув меня еще раз.

Он сильно сжал мою ладонь.

– Не волнуйся, Аня, – сказал он. – Нам с мелким хватит времени, чтобы познакомиться. – Он широко улыбался, но его глаза оставались холодными.

Так-то все и началось.

Этот злой дядька водил маму гулять. А мне купил приемник, чтобы мне не было скучно.

– Это радио, – похвастался я маме. Покрутив ручки, я приложил радиоприемник к уху. – Я могу слушать, как люди поют и разговаривают.

– В России больше никто не поет, – хмыкнул он.

– Почему? – спросил я.

– Потому что все слишком бедные, мелкий. А бедные люди не поют.

– Но мы не бедные, – возразил я.

Он расхохотался, запрокинув голову, а мама обняла меня.

– Нет, не бедные, Медвежонок.

Вскоре он позабыл о том, что нужно уходить домой. Он оставался в нашей квартире со своими сигаретами, водкой и сношенными сапогами. Оставался у мамы в кровати.

– Ты слишком большой, чтобы спать в одной кровати с мамой, – заявил злой дядька. – Только младенцы спят в кроватке с мамой. А ты ведь не младенец, так, Мишка?

Я покачал головой.

– Мне уже пять.

Он бросил мое любимое одеяло и мою книжку сказок на кровать в гостиной.

– Но маме нужно, чтобы я был рядом с ней ночью, – сказал я, теребя край рубашки.

Мама уберет его сапоги от своей кровати, когда вернется с работы. Она переложит мое одеяло обратно в комнату. Я был уверен в этом.

Приходя с работы, мама всегда приносила буханку черного хлеба, картошку и капусту для супа. А еще мама всегда приносила мне гостинец – ватрушку.

Но тем вечером мама вернулась с пустыми руками. И она была очень расстроена.

– Меня уволили, – сказала она.

– Это как же? – Его черные глаза сверкнули. – Что же мы теперь будем есть?

– Может, ты…

Он влепил ей пощечину. Я еще никогда не видел, чтобы мою маму били. Я думал, что мама даст ему сдачи. Однажды в поселке один мальчишка стукнул меня, и тогда мама схватила этого хулигана за воротник и хорошенько его встряхнула. Тогда глаза того мальчишки распахнулись широко-широко. И он убежал со всех ног.

И этот убежит.

Но мама не схватила его за воротник. Она не встряхнула его так, чтобы у него зубы клацнули. Она лишь прижала ладонь к щеке и прошептала:

– Прости меня.

Потом они сидели в гостиной, пили, курили, смеялись и ссорились.

Ему не нравилось, что я сижу в углу.

– Он опять пялится на меня, Аня! – жаловался злой дядька. – Почему он все время смотрит на меня?

Тяжело прошагав по комнате, он стянул меня с кровати, схватил мое одеяло и книгу и забросил их в шкаф на кухне.

– Ну вот. – Он отряхнул ладони, будто избавляясь от грязи. – Теперь ты будешь спать здесь.

Мама стояла за его спиной, заламывая руки.

Я забрался в шкаф и свернулся калачиком на одеяле. Моя книжка со сказками лежала на пыльной полке. Возле книжки виднелись круги, оставшиеся от банок с консервацией. У нас больше не было таких банок. После всех этих дней и недель прекрасная золотая Жар-птица на обложке покрылась слоем жира. На другой полке лежала стопка бумаги и мой любимый карандаш. Когда я не мог уснуть от холода и злости, я рисовал. Рисовал Жар-птицу, страшную ведьму Бабу-ягу, избушку на курьих ножках, рисовал живых кукол, великанов и крылатых волков.

Я слышал их голоса за дверцей шкафа.

– Почему ты не понимаешь, что в приюте ему будет лучше?

– Я не могу его отослать.

– Ты и себя-то прокормить не можешь, – говорил он. – Кроме того, он мне не нравится. Он странный.

– С ним все в порядке.

Звон бьющегося стекла.

– Или он, или я, Аня.

– Нет! Умоляю, не проси меня…

Звон – опять что-то разбилось. Шарканье сапог по полу.

– Глупая женщина!

Пощечина.

– Нет!

Звон. Вопль. Глухой стук. Стон. Тишина.