Читать книгу Рускiя народныя сказки - Богданъ Бронницынъ - Страница 3

Жилъ былъ царь Свѣтозаръ. У него у царя было два сына, и красавица дочь.

Двадцать лѣтъ жила она въ свѣтломъ теремѣ; любовались на нее царь съ царицею, еще мамушки и сѣнныя дѣвушки; но никто изъ князей и богатырей не видалъ ея лица, а царевна-краса называлась Василиса золотая коса; никуда она изъ терема не ходила, вольнымъ воздухомъ царевна не дышала.

Царевна рвала цвѣточки лазоревые; отошла она немного отъ мамушекъ; въ молодомъ умѣ осторожности не было; лице ея было открыто, красота безъ покрова….. Вдругъ поднялся сильный

вихрь, какого не видано, не слыхано, людьми старыми не запомнено; закрутило, завертѣло; глядь – подхватилъ вихорь царевну; понеслась она по воздуху. Мамки вскрикнули, ахнули; бѣгутъ, оступаются, во всѣ стороны мечутся, но только и увидѣли, какъ помчалъ ее вихорь, и унесло Василису, золотую косу, черезъ многія земли великія, рѣки глубокія, черезъ три царства въ четвертое, въ область Змѣя-Лютаго.

Мамки бѣгутъ въ палаты, слезами обливаются, царю въ ноги бросаются: Государь! неповинны въ бѣдѣ, а повинны тебѣ; не прикажи насъ казнить, прикажи слово молвить: вихрь унесъ наше солнышко, Василису-красу, золотую косу, и невѣдомо куда. – Все расказали какъ было. Опечалился царь, разгнѣвался, а и въ «гнѣвѣ бѣдныхъ помиловалъ. Вотъ на утро князья и королевичи въ царскія палаты наѣхали, и видя печаль – думу царскую, спросили его, что случилося?

Грѣхъ надо мною! сказалъ имъ царь: вихремъ унесло мою дочь дорогую, Василису, косу золотую, и не знаю куда. Расказалъ все, какъ было.

Пошелъ говоръ межъ пріѣзжими, и князья и королевичи подумали, перемолвились, не отъ нихъ ли царь отрекается, выдать дочь не рѣшается; бросились въ теремъ царевны; нигдѣ не нашли ее.

Царь ихъ одарилъ, каждаго изъ казны надѣлилъ; сѣли они на коней, онъ ихъ съ честію проводилъ; свѣтлые гости откланялись, по своимъ землямъ разѣхались. Два царевича молодые, братья удалые Василисы, золотой косы, видя слезы отца, матери, стали просить родителей: отпусти ты насъ, государь отецъ, благослови, государыня матушка, вашу дочь, а нашу сестру отыскивать. Сыновья мои милые, дѣти родимыя, сказалъ царь невесело, кудажъ вы поѣдете?

Поѣдемъ мы, батюшка, вездѣ, куда путь лежитъ, куда птица летитъ, куда глаза глядятъ; авось мы и сыщемъ ее!

Царь ихъ благословилъ, царица въ путь снарядила; поплакали, разстались. Ѣдутъ два царевича, близко ли путь, далеко ли, долго ль въ ѣздѣ, коротко ли, оба не знаютъ.

Ѣдутъ годъ они, ѣдутъ два, проѣхали три царства, и синѣются, виднѣются, горы высокія, между горъ степи пещаныя: то земля Змѣя-Лютаго; и спрашиваютъ царевичи встрѣчныхъ: не слыхали ли, не видали ли, гдѣ царевна Василиса, золотая коса? И отъ встрѣчныхъ въ отвѣтъ имъ: мы ее не знали, гдѣ она – не слыхали. Давъ отвѣтъ, идутъ въ сторону.

Подъѣзжаютъ царевичи къ великому городу; стоитъ на дорогѣ предряхлый старикъ, и кривой и хромой, и съ клюкой, и съ сумой, проситъ милостыни.

Пріостановились царевичи, бросили ему деньгу серебряную, и спросили его: не видалъ ли онъ гдѣ, не слыхалъ ли чего о царевнѣ Василисѣ, золотой косѣ, непокрытой красѣ?» Эхъ, дружки, отвѣчалъ старикъ, знать, что Вы изъ чужой земли! Нашъ правитель Лютый-Змѣй запретилъ крѣпко на-крѣпко толковать съ чужеземцами. Намъ подъ страхомъ заказано говорить, пересказывать, какъ пронесъ мимо, города вихрь – царевну прекрасную. Тутъ догадались царевичи, что близко сестра ихъ родимая; рьяныхъ коней понукаютъ, къ дворцу подъѣзжаютъ; а дворецъ тотъ золотой, и стоитъ на одномъ столбѣ, на серебряномъ, а навѣсъ надъ дворцемъ самоцвѣтныхъ каменьевъ, лѣстницы перламутровыя, какъ крылья въ обѣ стороны расходятся, сходятся. На ту пору Василиса прекрасная смотритъ въ грусти въ окошечко, сквозь рѣшетку золотую, и отъ радости вскрикнула, братьевъ своихъ вдалекѣ распознала, словно сердце сказало, и царевна тихонько послала ихъ встрѣтить, во дворецъ проводить. А Змѣй-Лютый въ отлучкѣ былъ. Василиса прекрасная береглася, боялася, чтобы онъ не увидѣлъ ихъ; лишь только вошли они, застоналъ столбъ серебряной, расходилися лѣстницы, засверкали всѣ кровельки, весь дворецъ сталъ повертываться, по мѣстамъ передвигиваться. Царевна испугалась, и братьямъ говорить: Змѣй летитъ! Змѣй летитъ! отъ того и дворецъ кругомъ перевертывается. Скройтесь, братья! Лишь сказала, какъ Змѣй-Лютый влетѣлъ, и онъ крикнулъ громкимъ голосомъ, свиснулъ молодецкимъ посвистомъ: кто тутъ живой человѣкъ?

Мы, Змѣй-Лютый, не робѣя отвѣчали царевичи, изъ родной земли, за сестрой пришли.»

А! это вы, молодцы! вскрикнулъ Змѣй, крыльями хлопая. Не зачѣмъ бы вамъ отъ меня пропадать, здѣсь сестры искать; вы братья ей родные, богатыри, да небольшіе.

И Змѣй подхватилъ на крыло одного, ударилъ имъ въ другаго, и свиснулъ и гаркнулъ. – Къ нему прибѣжала дворцовая стража, подхватила мертвыхъ царевичей, бросила обоихъ въ глубокій ровъ. Залилась царевна слезами. Василиса, коса золотая, ни пищи, ни питья не принимала, на свѣтъ бы глядѣть не хотѣла; дня три и четыре проходятъ, ей не умирать стать, умереть не рѣшилася: жаль красоты своей; голода послушала, на третій покушала.

А сама думу думаетъ, какъ бы отъ Змѣя избавиться, и стала вывѣдывать ласкою: Змѣй-Лютый, сказала она; велика твоя сила, могучъ твой полетъ, неужели тебѣ сопротивника нѣтъ?

Еще не пора, молвилъ Змѣй, на роду моемъ написано, что будетъ мнѣ сопротивникъ: Иванъ Горохъ, и родится онъ отъ горошинки.

Змѣй въ шутку сказалъ, сопротивника не ждалъ. Надѣется сильный на силу, а и шутка находить на правду. Тосковала мать прекрасной Василисы, что нѣтъ вѣсточки о дѣтяхъ; за царевною царевичи пропали. – Вотъ пошла она однажды разгуляться, въ садъ съ боярынями. День былъ знойной; пить царица захотѣла.

Въ томъ саду, изъ пригорка, выбѣгала струею ключевая вода, а надъ ней былъ колодезь бѣломраморный.

Зачерпнувъ золотымъ ковшомъ воды чистой какъ слезинка, царица пить поспѣшила, и вдругъ проглотила съ водою горошинку.

Разбухла горошинка, и царицѣ тяжелешенько; горошинка ростетъ да ростетъ, а царицу все тягчитъ да гнететъ. Прошло нѣсколько времени, родила она сына; дали ему имя Иванъ Горохъ, и ростетъ онъ не по годамъ, а по часамъ, гладенькой, кругленькой; глядитъ, усмѣхается; прыгаетъ, выскочитъ, да въ пескѣ онъ катается, и все прибываетъ въ немъ силы, такъ что лѣтъ въ десять сталъ могучъ богатырь. – Началъ онъ спрашивать царя и царицу, много ли было у него братьевъ и сестеръ, и узналъ, какъ случилось, что сестру вихрь унесъ, невѣдомо куда. – Два брата отпросились отыскивать сестру, и безъ вѣсти пропали.

Батюшка! матушка! просился Иванъ Горохъ, и меня отпустите, братьевъ и сестру отыскать благословите. – Что ты, дитя мое? въ одинъ голосъ сказали царь и царица, ты еще зеленехонекъ, молодехонекъ; братья твои пошли да пропали; и ты, какъ пойдешь, пропадешь. – «Авось не пропаду! сказалъ Иванъ Горохъ, а братьевъ и сестры доискаться хочу.» Уговаривали и упрашивали сына милаго царь съ царицею но онъ просится, всплачетъ, взмолится; въ путь дорогу снарядили, со слезами отпустили. Вотъ Иванъ Горохъ на волѣ, выкатился въ чистое поле; ѣдетъ онъ день, идетъ другой, къ ночи въ лѣсъ темный въѣзжаетъ. Въ лѣсу томъ избушка на курьихъ ножкахъ отъ вѣтра шатается, сама перевертывается. – По старому присловью, по мамкину сказанью: «Избушка, избушка, молвилъ Иванъ, подувъ на нее, стань къ лѣсу задомъ, ко мнѣ передомъ!» – И вотъ повернулась къ Ивану избушка, глядитъ изъ окошка сѣдая старушка и молвитъ: кого Богъ несетъ? Иванъ поклонился, спросить торопился: «Не видала ли бабушка вихря залетнаго? въ какую онъ сторону уноситъ красныхъ дѣвицъ?»

– Охъ, охъ молодецъ! отвѣчала старуха покашливая, на Ивана посматривая; меня тоже напугалъ этотъ вихорь, такъ что сто двадцать лѣтъ я въ избушкѣ сижу, никуда не выхожу: неравно налетитъ, да умчитъ; вѣдь это не вихорь, а Змѣй-Лютый! – «Какъ бы дойти къ нему?» спросилъ Иванъ. – Что ты, мой свѣтъ, Змѣй проглотитъ тебя! – «Авось не проглотитъ!» – Смотри, богатырь, головы не спасти; а если вернешься, дай слово изъ змѣиныхъ палатъ воды принести, которою всплеснешься-помолодѣешъ, примолвила она, черезъ силу шевеля зубами. – «Добуду, принесу, бабушка, слово даю.» – Вѣрю на совѣсть твою, Иди же ты прямо, куда солнце катится; черезѣ годъ дойдешь до Лисьей горы; тамъ спроси, гдѣ дорога въ Змѣиное царство. – «Спасибо, бабушка.» – Не на чѣмъ, батюшка. – Вотъ Иванъ Горохъ пошелъ въ сторону, куда солнце катится. Скоро сказка сказывается, не скоро дѣло дѣлается. Прошелъ онъ три государства, дошелъ и до Змѣинаго царства. Передъ городскими воротами увидѣлъ онъ нищаго, хромаго, слѣпаго старика съ клюкой, и подавъ милостыню, спросилъ его, нѣтъ ли въ томъ городѣ царевны молодой, Василисы, косы золотой! – «Есть, да не велѣно сказывать,» отвѣчалъ ему нищій. Иванъ догадался, что сестра его тамъ. Добрый молодецъ смѣлъ, прибодрился, и къ палатамъ пошелъ. На ту пору Василиса краса, золотая коса, смотритъ въ окошко, не летитъ ли Змѣй-Лютый, и примѣтила издалека богатыря молодаго, знать объ немъ пожелала, тихонько развѣдать послала: изъ какой онъ земли, изъ какого онъ рода, не отъ батюшки ли присланъ, не отъ матушки ль родимой?

Услышавъ, что пришелъ Иванъ, братъ меньшой, (а царевна его и въ лицо не знавала) Василиса къ нему подбѣжала, встрѣтила брата со слезами. «Бѣги поскорѣе, закричала; бѣги, братецъ, – скоро Змѣй будетъ; – увидитъ, погубитъ!

«Сестрица любезная! отвѣчалъ ей Иванъ, не ты бы говорила, не я бы слушалъ. Не боюсь я Змѣя и всей силы его.» – Да развѣ ты, Горохъ? спросила Василиса, коса золотая, чтобъ сладить съ нимъ могъ? – «Погоди, другъ сестрица, прежде напой меня; шелъ я подъ зноемъ, пріусталъ я съ дороги, такъ хочется пить!» —

– «Что же ты пьешь, братецъ?» – По ведру меду сладкаго, сестрица любезная.

Василиса, коса золотая, велѣла принести ведро меду сладкаго, и Горохъ выпилъ ведро за одинъ разъ, однимъ духомъ; попросилъ налить другое!

Царевна приказать торопилась, а сама смотрѣла, дивилась. – Ну, братецъ, сказала, тебя я не знала, а теперь повѣрю, что ты Иванъ Горохъ. – «Дай же присѣсть немного, отдохнуть съ дороги.»

Василиса велѣла стулъ крѣпкій придвинуть, но стулъ подъ Иваномъ ломается, въ куски разлетается; принесли другой стулъ, весь желѣзомъ окованный, и тотъ затрещалъ и погнулся. – «Ахъ, братецъ, вскричала царевна, это стулъ Змѣя-Лютаго.» – Ну, видно я потяжеле, сказалъ Горохъ усмѣхнувшись; всталъ и пошелъ на улицу, изъ палатъ въ кузницу. И такъ заказалъ онъ старому мудрецу, придворному кузнецу, сковать посохъ желѣзной, въ пятъ сотъ пудъ. Кузнецы за работу взялись, принялись, куютъ желѣзо; день и ночь молотами гремятъ, только искры летятъ, черезъ сорокъ часовъ былъ посохъ готовъ. Пятьдесятъ человѣкъ несутъ, едва тащутъ, а Иванъ Горохъ взялъ одной рукой, бросилъ посохъ вверхъ. Посохъ полетѣлъ, какъ гроза загремѣлъ, выше облака взвился, изъ вида скрылся.