Читать книгу Золото Роммеля - Богдан Сушинский - Страница 5

Часть первая. Африканский конвой
4

Оглавление

Октябрь 1943 года. Средиземное море.

Африканский конвой Роммеля.

Борт линкора «Барбаросса»


…Когда радист вновь сообщил командору, что конвой вот-вот может оказаться в эпицентре урагана, тот, как всегда, внимательно осмотрел горизонт и самонадеянно проворчал: «Опять эти гадалки из метеостанции лгут!»

– А если не лгут?.. – встревожено усомнился фон Шмидт, успев подняться на ходовой мостик.

– Да что они смыслят в морском климате, эти береговые лабораторные крысы?! Для того чтобы понимать море, нужно «слушать» его сердцем, как это делают по-настоящему опытные моряки. Точно так же, как опытные летчики «слушают» и понимают небо.

– И все же я поостерегся бы вон тех багрово-черных тучек, которые сгущаются где-то в районе тунисских берегов.

В бинокль командор внимательно осмотрел горизонт, открывавшийся им на северо-западе, по левому борту корабля, пожал плечами, перевел взгляд прямо по курсу, а затем снова навел бинокль в сторону Туниса.

– Похоже, что это в районе мыса Эт-Тиб, – вынужден был он наконец признать правоту фон Шмидта. – Большинство штормов, терзающих в эту пору года Сицилийский пролив, зарождаются именно там, над мысом Эт-Тиб и Тунисским заливом. Не зря же местные рыбаки называют эти шторма «Карфагенским проклятием» – вроде бы и не очень свирепые, но бесконечно долгие, а потому изматывающие.

– Вам виднее, командор: «карфагенским» – так «карфагенским». Признаюсь, что моя сугубо сухопутная душа привыкла прислушиваться не столько к морю, сколько к приказам командования; не имеет значения – морского или сухопутного. Кстати, не меньший грозовой фронт формируется и вон там, у северного прибрежья Сицилии.

– Точнее, в районе Эгадских островов, – и на сей раз вынужден был признать его правоту командор, и лишь после этого, немного поразмыслив, приказал рулевому изменить курс и держаться поближе к берегам Сицилии.

Шмидт, основательно изучивший перед выходом конвоя в море всю карту маршрута и его возможные угрозы, прекрасно понимал: приближение ко всемирному гнездовью мафиози тоже небезопасно. И не потому, что здесь по-прежнему промышляли местные пираты; куда опаснее было то, что в любое время в проливе можно было напороться на рейдирующие между Мальтой и Сицилией английские субмарины. Однако и эту опасность Аугштайн счел слишком нереальной, чтобы тревожиться за судьбу конвоя.

И вообще, чем больше оберштурмбаннфюрер фон Шмидт узнавал этого «моремана», тем больше утверждался в мысли, что линкор «Барбаросса», умудрившийся за всю войну не получить в борт ни одного осколка, выживает не благодаря мудрости и опыту своего командира, а вопреки его безалаберности; по воле некоего небесного заступника.

То же самое происходило и сегодня. Приняв чуть южнее от курса, конвой умудрился проскочить штормовой фронт между двумя его мощными порывами и таким образом оказался лишь под слабым восточным крылом.

– А вот теперь мы двинемся строго на север, – азартно молвил командор, осмотрев в бинокль мощный, от моря до небес, вал из туч и волн, отходящий все дальше и дальше, к берегам Туниса. – По лезвию стихии, как по лезвию судьбы…

– Вы правы, отныне все мы, кто причастен к этой операции, будем ходить по лезвию собственной судьбы.

– Как всегда, преувеличиваете и обостряете, оберштурмбаннфюрер, – привычно прохрипел Аугштайн, однако тут же оторвался от бинокля и с удивлением взглянул на эсэсовца.

– Понимаю, самое время спуститься к себе, освежить продрогшие кости, – не стал вдаваться в подробности фон Шмидт.

Тем не менее, забросив на голову капюшон прорезиненного плаща, он еще какое-то время стоял на корме корабля под защитой орудийной рубки и всматривался в черноту горизонта. То, что происходило сейчас между морем и небесами, напоминало бурлящий вулканический кратер, извергающий клубы дыма и пепла. И редкие молнии, прорезающие горизонт где-то у восточной оконечности Сицилии, лишь дополняли эту картину.

От качки фон Шмидта основательно замутило, и самое время было прислушаться к словам пробиравшегося мимо него флотского унтер-офицера, посоветовавшего уйти в каюту и принять горизонтальное положение.

– Или же остаться в вертикальном, – огрызнулся фон Шмидт, – но только вниз головой.

– Такое тоже случалось, господин оберштурмбаннфюрер, – невозмутимо заверил его унтер-офицер. – Уж поверьте старому моряку.

Барон и сам понимал, что надо бы укрыться в каюте, поскольку пребывание на палубе все равно не имеет смысла. И все же продолжал оставаться там, твердо решив, что, коль уж этот, как его называли моряки, «сухопутный позор» должен случиться, пусть случается здесь, а не в каюте, где к тому же обитал подполковник Крон. Линкор явно не был рассчитан на такое количество «пассажиров», а потому с мечтой об отдельной каюте фон Шмидту сразу же пришлось распрощаться.

С того времени, когда Шмидт получил повышение в чине и был назначен командиром охранного отряда, мысли его все чаще начинались с той точки отсчета, которой он раньше попросту опасался, дабы не дразнить рок: «Вот закончится война…» Но теперь, когда он оказался причастным к появлению сокровищ Роммеля, это загадывание на будущее становилось все более тревожным.

Шмидт действительно не мог понять, как произошло, что командиром отряда «африканских конквистадоров» Роммель назначил именно его. Кажется, это случилось на следующий же день после того, как Лису Пустыни был присвоен чин фельдмаршала. Во всяком случае, сразу же после отлета из Тобрука фельдмаршала Кессельринга, «короновавшего» Роммеля фельдмаршальским жезлом.

– Послушай, Шмидт, – на «ты» Роммель обращался к нему еще с тех пор, когда барон служил в его бронетанковой дивизии-«призраке» и прославился во время прорыва французских укреплений в районе Камбре, у северо-западных отрогов Арденн. Они рвались тогда к Английскому каналу, и генерал Роммель старался замечать и награждать каждого офицера, который проявлял хоть какую-то долю храбрости и находчивости, постепенно превращая свои части, а вскоре и всю дивизию в «легион храбрецов». – Как оказалось, мы с нашими победами, никому в этих песках не нужны.

– Не может такого быть, господин фельдмаршал. Мы ведь сражаемся здесь по воле фюрера и по приказу командования.

– Относительно «воли фюрера» высказываться не решусь, а вот что касается верховного главнокомандования, то ему на нас попросту наплевать.

До этого Шмидту приходилось видеть Эрвина Роммеля в самых невероятных ситуациях. В сражении под Бенгази генерал едва не погиб от разорвавшегося в нескольких метрах от него снаряда, посланного из подбитого английского танка, экипаж которого, как предполагали, то ли погиб, то ли оставил горящую машину. Именно после этого случая, когда оказавшийся рядом командир батальона капитан фон Шмидт помог Роммелю выбраться из песчаной могилы, генерал узнал его, вспомнил и сделал своим порученцем.

Впрочем, на этом их совместные приключения не завершились. Под Бир-Хакеймом оба они чуть не задохнулись от жары и безводия в заблудившемся в пустыне бронетранспортере. Ночь, которую они провели у подножия дюны, в этом железном гробу, сама по себе показалась фон Шмидту ужасной. А под утро, придя в себя, они обнаружили, что находятся буквально в километре от разбивавшей свой лагерь колонны англичан, которые и не заметили-то их благодаря барханам[4].

Шмидт до сих пор уверен, что спаслись они тем утром только чудом: двигатель бронетранспортера, который с вечера, казалось, заглох навсегда, утром неожиданно завелся, повергнув в изумление даже своего водителя.

Видел он Роммеля и под Тобруком, когда все, что могло лязгать гусеницами и двигать колесами, оказалось без горючего. Да к тому же генштабисты Кессельринга отобрали у них единственный по-настоящему боеспособный авиаполк прикрытия, который понадобился где-то в районе Греции…

…То есть они достаточно много пережили вместе, и барону было с чем сравнивать. Вот почему теперь фон Шмидт с полным правом мог сказать себе, что никогда еще Роммель не выглядел столь озлобленным на всех вокруг, и самого себя в том числе, как в эти минуты.

– Война так не делается, барон! Нас бросили сюда на растерзание шакалам. Армия – только тогда армия, когда она знает, что от нее требуют побед. Да-да, только побед, даже если с военной точки зрения эти победы невозможны.

– Причем чаще всего – когда они в самом деле невозможны, – въедливо обронил фон Шмидт.

– От нас же требуют, чтобы мы всего лишь имитировали сражения. И это – с противником, для которого Северная Африка сейчас главный фронт.

Фон Шмидт не мог не согласиться, что Роммель прав. Однако понимал, что у берлинского командования не было ни тыловых резервов, ни свободных частей, которые оно могло снять с русского фронта. Причем в таких количествах, которые позволили бы Лису Пустыни преломить ход событий в Африке. Но, вместо того чтобы с солдатской прямотой напомнить об этом Роммелю, он с той же прямотой, смахивающей на проявление идиотизма, поинтересовался:

– Чем я способен помочь вам, господин фельдмаршал? Что мне приказано будет предпринять?

Однако Роммель уже не слушал его. Он подошел к окну, из которого веяло не прохладой, а жаром Ливийской пустыни, и придирчиво осмотрел небольшой участок опустевшего аэродрома, чуть в сторонке от которого пролегала расплавленная лента приморского шоссе. В эти минуты фельдмаршал не хотел выслушивать мнение кого бы то ни было, поскольку слушать желал только самого себя.

– Я возмущен действиями генштаба. Эти штабные изверги отняли и продолжают отнимать у нас последние резервы. Они лишили нас прикрытия с воздуха, к тому же постоянно отказывают в каких-либо подкреплениях, бросая свежие дивизии не туда, где Германию ждет военный триумф, а туда, где никакие подкрепления уже не спасут ее воинского престижа.

– Так доложите об этом фюреру, – не удержался барон, советуя командующему то единственное, что только имело смысл советовать ему, стоя посреди жестокой, безучастной Ливийской пустыни.

– Они отняли у нас все, что могли, – по существу, никак не отреагировал фельдмаршал на мудрый совет офицера. – Они предали нас и бросили в пустыне на произвол судьбы, на истребление. Причем я говорю все это, барон, имея в виду не происки предателей, а действия своего верховного командования, которому все еще по-прежнему верю.

– Командование – это всего лишь великосветское тыловое дерь-рьмо, – только и мог пробормотать фон Шмидт, исключительно из чувства солидарности с фельдмаршалом. – И мой вам совет: изложите все это фюреру. Письменно. В личном послании. Причем сделайте это немедленно.

– Своими рапортами я ничего не добьюсь.

– Как минимум, добьетесь вызова в ставку фюрера, где во время личной встречи попытаетесь убедить его в своей правоте.

– Максимум, чего я добьюсь – это гнева всего командования и репутации доносителя, – угрюмо заключил фельдмаршал, давая понять, что дальнейший разговор на эту тему бессмыслен.

4

Здесь интерпретируются реальные факты из фронтовой биографии Роммеля. – Прим. авт.

Золото Роммеля

Подняться наверх