Читать книгу Путь воина - Богдан Сушинский - Страница 3

Князь Тибор был разочарован. Приезд княгини Стефании Бартлинской почти не сказался на отношении к нему при дворе Ислам-Гирея, где, несмотря на ужин с ханом в «Византии», его по-прежнему воспринимали со скептической снисходительностью как человека, за которым никто и ничто не стоит.

Он был бы еще больше разочарован, если бы точно знал, почему оказался тогда в «Византии». Когда в конце вечера, во время которого немало было молвлено о союзе Крыма и Украины, гетман Хмельницкий поинтересовался, почему на нем присутствует опальный трансильванский князь, Карадаг-бей, со свойственной ему загадочной откровенностью, объяснил:

– Чтобы при дворе турецкого султана узнали от этого странствующего рыцаря, удостоенного моего приема, о чем в действительности шла речь во время встречи атамана казаков с крымским ханом.

– То есть здесь было сказано только то, что достойно ушей султана?

– Не сказал бы, – возразил Карадаг-бей. – Но то, что их недостойно, очень часто оказывается выгодным для тех, кто не желает укрепления Ислам-Гирея на бахчисарайском престоле.

– Разве сейчас в «Византии» присутствуют и враги Ислам-Гирея?

– А разве непрочность ханского престола обязательно доставляет удовлетворение только лютым врагам хана? Очень часто шаткость важна как непрочные, но все же ступени, ведущие в дальновидную политику.

Но, даже не догадываясь, кто именно является «невольными ушами турецкого султана» и «одной из шатких ступеней» обманчивой политики, неискушенный в государственных делах князь Тибор имел все основания молчаливо обижаться. Это он, узнав из письма, переданного ему трансильванским посланником в Крыму, о прибытии княгини, по существу, подготовил Бахчисарай к ее приему. Стефания удостоила его лишь очень краткой аудиенцией в замке Карадаг-бея, где временно размещалась ее «походная», как она выразилась, резиденция.

– Я удивлена, князь. Оказывается, вы избрали Турцию страной своего изгнания? – покровительственным тоном сочувствующей императрицы спросила Стефания, избегая какого-либо светского вступления в беседу. И даже не поинтересовавшись, как он оказался в Татарии.

– Меня никто не изгонял, княгиня.

– Я сказала: «добровольного изгнания».

– Это не изгнание. Я отправляюсь в Стамбул, чтобы просить помощи и поддержки для того дела, которое задумал в Трансильвании.

– И кого же, по вашему замыслу, должен будет поддерживать султан?

– Меня, естественно.

– Понимаю, – снисходительно улыбнулась княгиня. Она была значительно старше Тибора и могла позволить себе даже эту улыбчивую снисходительность. – Султан и все его министры будут весьма удивлены, узнав, что род Ракоци осчастливлен еще и таким, столь дерзким, его представителем.

«Да она попросту издевается надо мной! – закралось в Тибора подозрение. – Или же решила не рисковать, связываясь с опальным князем из рода Ракоци».

– Но в Стамбуле тут же поинтересуются, кто, собственно, стоит за вами. Кроме меня, естественно, – поспешила она исключить себя из этого разговора.

– За мной пока никто не стоит, вам это известно. Однако со временем там будут стоять весьма влиятельные личности.

– А почему это за вами до сих пор никто не стоит? Ведь замысел ваш возник не в день отъезда из Трансильвании.

– Так поступают все претенденты. Вначале они ищут поддержки при дворе одного из влиятельных соседей, который мог бы поддержать его золотом и саблями, а затем уже… К п римеру, вместе со мной здесь находится полковник Хмельницкий, прибывший от запорожских казаков. Так он ищет поддержки даже не в Стамбуле, а в Крыму.

Стефания рассмеялась.

Их встреча происходила на смотровой площадке башни, с которой открывался вид на горное ущелье. Перевал гасил холодные ветры, прорывавшиеся с моря, и хотя там, наверху, верхушки деревьев гнулись под его напором, здесь, в уютном подковообразном каньоне, царило солнце, бредили ранней зеленью жидковатые кустарники и настраивали голоса на свадебные концерты взволнованные теплом и инстинктами птицы.

– Что вас так рассмешило, княгиня? – едва сдерживал горделивую обиду князь Тибор. Несмотря на разницу в возрасте и на то, что княгиня Бартлинская когда-то спасла ему жизнь, он все же требовал, чтобы с ним держались на равных.

– Конечно же ваши неубедительные аргументы, Тибор.

– Какие именно?

– Вы ведь сами сказали, что Хмельницкий представляет здесь казаков. Вам нужно объяснить, что такое запорожское сечевое воинство? В Стамбуле вам разъяснят сие намного лучше. К тому же вы назвали его чин – полковник. Причем полковник, имеющий большой военный и дипломатический опыт. А главное, он – Хмельницкий! – неожиданно добавила Стефания, стараясь произносить эти слова чуть тише и задумчиво всматриваясь в склон горы.

– Он Хмельницкий, а я – князь Тибор Ракоци.

– Увы, пока что вы только Тибор. Ракоци – тем, настоящим князем Ракоци, от одного имени которого вздрагивает вся Трансильвания, – вам еще только подлежит стать. Поэтому мой вам совет: возвращайтесь в свою Трансильванию и начинайте восхождение оттуда. Стамбул принимает тех, кого принимает его собственная страна, ее королевский двор. За кем уже возвышается воинская сила. Но стоит ли какая-либо сила за вами, Тибор? – умышленно избегала Стефания употреблять слово «князь».

Венгр удрученно промолчал. Что-то произошло с этой чешской авантюристкой. Он ожидал увидеть ее совершенно иной, слышать совершенно иные речи. Мало того, князь даже надеялся, что ему удастся уговорить княгиню вернуться с ним в Стамбул, чтобы потом вместе, но уже через Боснию и Сербию, прибыть в Трансильванию, попутно собрав под свои знамена трансильванских эмигрантов и хотя бы небольшой отряд турок.

Но, самое главное, на что рассчитывал Тибор, – что ему удастся жениться на княгине. Разница в возрасте его совершенно не смущала. Именно эта разница и должна была толкнуть Стефанию в его объятия. Тибор знал, что политические страсти в Чехии более или менее улеглись и что там княгиню ждет имение в Западной Моравии и небольшой замок возле Градца-Карлового. Оказавшись владельцем этого замка и превратив его в настоящую крепость – уж об этом Тибор позаботился бы в первую очередь, – он мог бы постепенно подступаться не только к престолу Трансильвании, но и к чешскому. Его высокородная кровь вполне позволяла претендовать на любой трон Европы. Ведь был же в свое время трансильванский князь объявлен польским королем Стефаном Баторием! И поляки до сих пор чтут его как великого правителя.

– Мне кажется, вы слишком увлечены этим украинским полковником, княгиня, – насмешливо упрекнул он Бартлинскую.

– Не вам судить об этом, Тибор.

– Почему же не мне?

– У вас нет для этого права.

– Извините, княгиня, я так не считаю.

Черные крылья бровей княгини Бартлинской воинственно поползли вверх и замерли на самом высоком взлете. Ей не раз приходилось выслушивать объяснения в любви и заманчивые предложения мужчин. Но не в такой ситуации и не с таким «запевом».

– Вы могли бы выражать свои мысли еще более туманно, Тибор, а то я начинаю слишком хорошо понимать вас.

Князь нервно подергал эфес короткой сабли, угрюмо пошевелил челюстями, словно пытался раздробить зубами сросшиеся, окаменевшие слова, которыми надеялся расчувствовать чешку.

– …И все же, княгиня, мне бы очень хотелось, что бы вы отправились вместе со мной в Стамбул.

Бартлинская ничего не ответила, что позволило венгру на его ломаном немецком, на котором они общались все это время, описать все прелести путешествия, задуманного им. Вплоть до возвращения в Трансильванию через чудные долины Боснии и Воеводины. Однако все его старания оказались напрасными. Стефания не говорила «нет», но было ясно, что отправляться с ним назад, в Турцию, не имела никакого желания.

– Я понимаю, вы только что побывали в Блестящей Порте и ваше возвращение туда…

– Причем здесь Блестящая Порта, князь Тибор? – рассеянно перебила его своенравная чешка.

– Как? Но ведь мы же говорим сейчас о Турции. О том, чтобы вы, вместе со мной…

– Мы говорим не о Турции, а о том, чтобы «вместе с вами»… Вот в этом-то и вся суть. Я не решусь отправиться с вами даже на прогулку вон в то прелестное ущелье, на склонах которого, как видите, разгорается охота.

Из ущелья действительно доносились ружейные выстрелы, в перерывах между которыми, очевидно, пели тетивы луков. Однако любое отвлечение от темы разговора лишь раздражало Тибора.

– Но почему, княгиня?

– Лучше изложите то главное, ради чего начали разговор.

– Главное? А что вы считаете главным? – совершенно растерялся князь.

– Ну да, главное. Ведь не ради вояжа в Турцию вы приглашаете меня в это путешествие. И не ради того, чтобы я упрашивала турецких министров помочь вам воинами и деньгами. Вы же знаете, что я не стану упрашивать, тем более что сама недавно представала перед ними в роли просительницы.

– Вы правы, княгиня, – только сейчас понял, к чему клонит и чего требует от него Королева отверженных. – Если говорить откровенно, я давно влюблен в вас… И мне бы очень хотелось, чтобы вы… Понимаете… Словом, я прошу вашей руки, княгиня Бартлинская.

– Вот видите, Тибор, всегда нужно начинать с главного. Тогда многое второстепенное сразу же оказывается лишним. Если бы вы начали с «моей руки», то очень скоро поняли бы, что она вам не достанется. Никогда и ни при каких обстоятельствах. И тогда все красоты Турции, Боснии и Воеводины, которые вы только что живописали, вам уже не понадобились бы. Вернее, они уже не привлекали бы вас. Я не слишком обидно отвергаю ваши притязания на мою руку?

– Не слишком, – зло проворчал Тибор, не собираясь прощать ей оскорбительные вольности. – Многие женщины Европы почитали бы за честь…

– Не зря же меня называют «Королевой отверженных».

– Вас называют так по совершенно иной причине, – обидчивость являлась не лучшей чертой этого претендента на трансильванский престол. И княгине давно был знаком этот недостаток. Удивляло другое: шли годы, князь взрослел, однако набираться мудрости общения так и не собирался. Стефанию это не столько удручало, сколько сугубо по-матерински удивляло. Ведь пора бы уже, пора…

– Причины, по которым меня называют так, а не иначе, – отрубила княгиня, – известны только мне. В том, истинном толковании, которое всем остальным недоступно…