Читать книгу Планета Вода (сборник с иллюстрациями) - Борис Акунин - Страница 4

Планета Вода
Технократический детектив
Развитие действия
Распрекрасная жизнь
22 октября 1903 года. Остров Сен-Константен

Оглавление

Этой самой Лавинии давно нужно было дать от ворот поворот. Что она лезет со своей дружбой? Во-первых, дружить вообще ни с кем не надо, потому что привыкнешь к человеку, а она возьмет и помрет. Во-вторых, уж во всяком случае нельзя дружить с тем, у кого на лице Печать. Глаз у Беллинды на такие вещи был зоркий, она про каждую тутошнюю девчонку могла сказать, у кого есть Печать, а у кого нет. Те, что с Печатью, помрут. У них особенный жалостный блеск в глазах и кожа будто воском натертая.

Лавиния тоже такая. Вроде и не кашляет почти, на щеках иногда бывает румянец, а пушистые ресницы, для которых у нее есть специальная крошечная щеточка, сияют и золотятся, как у здоровой, но не жилица, это точно.

После ужина подходит, вся такая с умильной улыбочкой, протягивает букет лютиков и сю-сю-сю по-английски, со смешным лягушачьим акцентом:

– Это тебе. Я в саду нарвала.

– Ненавижу лютики, – отрезала Беллинда. – И вообще не подкатывайся. Ты мне не нравишься.

На знаменитых ресницах мгновенно засверкали капельки. Как и все тут, Лавиния обожала пустить слезу.

– Я знаю, почему ты так со мной! Ты думаешь, я скоро умру!

Подобной проницательности от дуры Беллинда не ждала и удивилась, но не сильно. В сущности, все тут одинаковые, все с утра до вечера думают об одном и том же.

– А я тебе вот что скажу, – всхлипнув, зашипела Лавиния, уже не девочка-конфеточка, а злобная маленькая сучка. Такой она Беллинде, пожалуй, понравилась больше. – Ты умрешь первая! Ты скоро умрешь! У тебя пойдет кровь горлом! Или ты ночью задохнешься от кашля! Или еще что-нибудь! Я умею это видеть! И я приду на твою могилу и положу туда твои ненавистные лютики.

Пророчества Беллинда не испугалась, она была не из пугливых. Только подумала: ишь ты, я шарахаюсь от тех, что с Печатью, а эту наоборот к ним тянет. Интересно.

Оскалилась:

– Договорились.

Лавиния, давясь от слез, а потом от кашля, покатилась прочь по коридору – и налетела прямо на Кобру.

– Не ссорьтесь, крошки, – сказала та, действительно очень похожая на очковую змею – длинная, тощая, с большущей башкой и в роговом пенсне. Прижала к животу кхекающую плаксу, погладила по золотым кудряшкам.

Поманила Беллинду:

– Подойди и ты.

Делать нечего, подошла. Сделала улыбочку.

Кобра погладила по лбу и ее – будто деревянной дощечкой провела, да еще ледяной. Хотя дерево вроде ледяным не бывает. Рука сильная, здоровущая, как у мужчины, с коротко остриженными ногтями.

К Лавинии, которая приехала из Бельгии, директриса обращалась по-французски, к Беллинде по-английски. Выговор жуткий, такой немецкий-немецкий, но понять можно.

– Смотрите, какой красивый закат, мисс, – проворковала Беллинда, чтобы Кобра ее уже выпустила.

– О да. – Директриса тереть голову перестала, но обняла обеих девочек за плечи и подвела к окну. – Ваши благодетели поставили санаторий в очень красивом месте. Всё, как на ладони: берег, море. А скоро мы все пойдем восхищаться прекрасным закатом. Можно каждый день любоваться на этот чудесный Божий мир!

За три месяца Беллинда этим видом уже так налюбовалась, что ее чуть не вытошнило прямо на подоконник.

Дом, это правда, стоял выше поселка и порта. В так называемом саду (на самом деле это была просто площадка, похожая на лысину с редким зачесом) полагалось гулять парами. За территорию ни-ни. Разрешается: тихо играть в рекреации, тихо читать в библиотеке. Кому доктор Ласт назначил разрабатывать легкие – поют хором божественное. Еще можно на выбор учиться рукоделию, рисовать акварелью или ухаживать за каким-нибудь деревцем. Беллинда выбрала последнее, потому что это давало возможность находиться вне пределов дома в одиночку. За ней закрепили фикус, который она исправно поливала и уважала за стойкость характера. Фикус был вроде нее: такой же чахлый, но не сдающийся. И его тоже привезли издалека. Земли на острове не было, одни камни. Каждое деревце росло в кадке, для цветочных клумб и газонов Кобра заказывала грунт на Тенерифе.

За исключением пейзажа, который осточертел, потому что каждый вечер девочек специально приводили «восхищаться закатом», Беллинде здесь вообще-то жутко нравилось.

Нет, правда. Жизнь в санатории была распрекрасная. Море шикарное; интригующая гора – близкая, но недоступная; просоленный воздух, интересно пахнущий водорослями ветер; хмурые валуны, на которых иногда можно увидеть варана. Одного, особенно безобразного, бородавчатого, Беллинда упорно и пока безуспешно пыталась потихоньку прикормить. Был у нее секретный план: запустить этакое чудище немножко побегать по коридору. Ух, что бы началось! А кто виноват? Никто не виноват. Дверь не надо оставлять открытой, вот что. План был трудный в осуществлении, но грел душу.

Что еще?

Кормят лучше, чем дома. Жизнь несравненно интереснее. Нет ни одного мальчишки, за что отдельное большое спасибо. Всю жизнь, сколько себя помнила, Беллинда не могла уразуметь, зачем они вообще Господу Богу понадобились. Злые, глупые, грязные, жестокие, совсем ничем не интересные. Когда вырастают и становятся мужчинами – еще ладно, хоть польза есть. Но будь ее, Беллиндина, воля, лет до тридцати всех следовало бы держать в изоляции, под строгим присмотром. И к людям выпускать не иначе как после сдачи экзаменов на культурное поведение.


Воспитанницы и попечительницы


Самое отрадное, что никто над тобой не вздыхает, не прячет глаз, не шушукается за спиной, как дома. Папочка с мамочкой, поди, счастливы, что сплавили дохлятину за тридевять земель. Не надо тратиться на докторов и лекарства, никто не будит кашлем по ночам. Мать однажды – Беллинда подслушала – шепотом говорила тете Софи: «Для остальных детей это будет таким потрясением! Даже не знаю, как они переживут! Одна мысль о гробике в гостиной приводит меня в трепет!». А так загнали в санаторий – никакого гробика, никто не расстраивается. Все равно что уже похоронили. И Беллинда тоже их всех похоронила: родителей, братьев с сестрами. Может, кроме одной Бесс. Насчет нее будет видно.

Умирать Беллинда не собиралась. Даже не думала про это – не хватало времени. Вокруг было слишком много всякого интересного. И потом, она чувствовала себя здесь гораздо лучше, чем в Англии. Хорошо дышала, кровью почти не харкала, а спала так, что еле добудишься. Хотя это-то неудивительно, если учесть, как она обычно проводила ночи.

Нынешняя обещала быть особенно увлекательной.

Беллинда с нетерпением ждала, пока завершатся обычные вечерние глупости.

Сначала водные процедуры: кому душ из горячей морской воды (настоящее блаженство), кому – обтирание холодной мокрой губкой (фи). Это доктор Ласт во время посещений назначал, кому что. Кто много кашляет или плюется кровью – в душ нельзя. Но Беллинда отлично освоила искусство беззвучного кашля, а кровь если что сплевывала в специальную бутылочку, губы же вытирала ватой, которая всегда при себе. У Кобры тихая, покладистая девочка числилась в выздоравливающих.

А она и была выздоравливающая. Разглядывая себя в зеркале после душа, Беллинда мечтала о том, как уже окончательно выздоровеет и станет нормальной, не такой как сейчас. Ведь смотреть противно: кожа лилового оттенка, как у привидения, под глазами будто чернилами намазано, тьфу!

Кстати, вот еще один важный плюс жизни в санатории. Можно никому не завидовать – все такие же страхолюдины, как ты сама: бледные мощи, ножки-спички, бедра как у скелетов.

– Не стой с мокрыми волосами, простудишься!

Это откуда ни возьмись – Кобра.

– После душа надо вытирать голову очень сухо. И быстро замотать полотенцем! При туберкулезе главное – аккуратность и режим, сколько раз повторять! Вы все будто нарочно стараетесь себя погубить! Но я этого вам не позволю. Вы у меня выздоровеете, даже если не хотите, не будь я Хильда Шлангеншванц!

Под грозным взором серых немигающих глаз все девочки цепенели, как загипнотизированные кролики. Беллинда, хоть Кобру нисколечко и не боялась, тоже сделала вид, что дрожит.

И чудище сменило гнев на милость.

– Бедный ребенок, у нее мурашки. Иди сюда, я буду вытирать твои волосы.

– Данке шён, – умильно произнесла Беллинда, точь-в-точь как говорила Берта по прозвищу Немецкая Глиста. – Спасибочки, я сама.

Знаем, как ты вытираешь. Весь скальп сдерешь своими ручищами.

* * *

После водных процедур всех загоняли на молитву, а потом – по комнатам, спать.

И начиналась настоящая жизнь.

От молитвенного занудства Беллинда очень ловко отделалась. В самом начале, когда только приехала, объявила себя еврейкой – и получила лишних полчаса свободы. В Бога она верила, но знала твердо, что никакие дурацкие молитвы Ему не нужны. Богу надо, чтобы ты жил изо всех сил и не куксился.

План был такой: пока дуры протирают коленки в двух часовнях, протестантской и католической, как следует приготовиться к ночной экспедиции. Днем такой возможности не было – все время на людях.

В первые недели Беллинда страшно бесилась от санаторной жизни. Ведь живем на острове, под настоящим вулканом, посреди океана! Здесь чего только нет! А вокруг кислые рожи, лечебные процедуры, чинные гуляния по саду, и ни шагу за ограду.

Но потом пригляделась, освоилась – и зажила по-своему.

День принадлежал не ей, приходилось терпеть. Но ночью, когда никто не видит, сидеть в четырех стенах было глупо.

Она и не сидела. За три месяца всего два раза не выходила, когда был ураган. И еще когда лежала с температурой после ночного купания, чуть пополам не треснула от кашля, но это не в счет. Всякий человек может простудиться, даже самый здоровый.

Изучила и поселок, где рабочие и водолазы живут, и обе фабрики, парфюмерную и фармацевтическую – всё-превсё.

Самое интересное – просто за жизнью наблюдать. Засядешь на склоне, над домами и смотришь. Бинокль (отличный, военный, германского производства) был украден у Кобры. Та перерыла весь санаторий, ругалась по-немецки, но в конце концов решила, что это варан с подоконника спер – польстился на блеск стекляшек. На девочек не подумала, потому что зачем им, доходяжкам?

Никогда не надоедало смотреть, что происходит в пивной. Жаль лишь, разговоров не слышно. Просто в окна подглядывать тоже здорово. Занавесок в самых крайних домах не было – тут уже начиналась гора. Люди у Беллинды были, как рыбки в аквариуме. Некоторых она любила, других не очень, но все уже стали почти как родные.

Одно время, целую неделю, увлеченно пялилась в окна дома с красными фонариками – там располагался бордель. Узнала, что в книжках про любовь всё врут. Ах-ах, он осыпал ее руки лобзаньями, голова закружилась от счастья, и всё окуталось счастливым туманом. А на самом деле глупо, скучно, и всё одно и то же. Перестала за борделем подглядывать.

В санаторий после ночных экспедиций возвращалась перед рассветом, ужасно довольная. Падала в постель, как мертвая. Бонны прямо поражались, какой крепкий у нее утренний сон.

Но всему наступает конец. Поселок Беллинде надоел. Возник новый замысел, захватывающий.

С самого первого дня, когда еще только подплывали к Сен-Константену на пароходе, Беллинду заинтриговал вулкан. Он торчал из моря серым правильным конусом, сверху курился легкий дымок.

Самый настоящий вулкан! С кратером! А внизу, наверное, алеет и переливается огненная лава!

Взрослые все-таки поразительные. Взять людей из поселка: вроде свободные, никакой Кобры над ними нет, но Беллинда ни разу не видела, чтобы хоть кто-то пытался залезть на гору. Правда, по всему периметру, футах в двухстах от подножья, она окружена оградой и развешаны вывески: «Не подниматься! Каменные осыпи!». Ну и что? Подумаешь, осыпи. И через ограду перебраться тоже вполне возможно, если мозгами пошевелить. Беллинда вот подумала и придумала. Так нет же, сидят в своей пивной или в борделе скучной чепухой занимаются, дураки!


Пока чахоточные молились, она собрала всё необходимое: бутылку воды на случай кашля, электрический фонарик, сворованный у спящего около пивной пьянчуги, свитер (наверху, наверно, холодно).


Что особенно ценно в санатории – у каждой пансионерки отдельная спаленка. Чтобы не будили друг дружку ночным кхе-кхе. Дома такой роскоши не было, спали в комнате вшестером, со всеми сестрами, одна кровать пополам с Бесс. Когда Беллинда стала сильно мешать остальным своими туберкулезными концертами, ее начали укладывать в кладовке, на матрасе. А тут роскошно: своя постель с мягкой периной, собственное персональное окно, из которого так удобно сигануть на мягкий газон.

Заглядывать к девочкам по ночам у дежурных бонн было не заведено – разве только если какая-нибудь слишком раскашляется, но Беллинда на всякий случай уложила под одеяло «куклу» из тряпья.

Рано или поздно, конечно, застукают. Ну и что такого ужасного они бедной больной могут сделать? Когда Кобра начнет орать, можно будет пустить слезу, изобразить приступ удушья. Ерунда, обойдется.

Прикинула время.

Высота вулкана почти полторы тысячи футов. Это, наверно, часа три. Подняться к самой кромке кратера. Поглядеть, как светится в ночи лава – и обратно. Вниз получится раза в два быстрее. Нормально. Еще останется часика четыре поспать до подъема.

Надела рюкзак, прогулочные ботинки на толстой подошве связала шнурками и перекинула через плечо.

Вперед, Белл!

Влезла на подоконник, открыла створку, спрыгнула.

Хорошо весить девяносто фунтов. Приземлилась почти бесшумно, даже траву не помяла.

Обулась, побежала вверх по склону.

Через санаторскую оградку, пустяковую, перемахнула запросто. Но потом с бега перешла на ходьбу. Начнешь задыхаться – подкатит кашель. Ну его.

Заблудиться было невозможно. Черная верхушка горы выделялась на фоне темно-серого неба, внизу светились окна санатория, еще ниже – огни поселка. Море поигрывало искорками, перемигивалось со звездами.

Какая все-таки благодать! В Англии, поди, уже холодно, дождик брызгает, а тут лето. Зря боялась замерзнуть. Пока что было жарко, даже вспотела. Вообще-то потеть нельзя, а то ветерком продует, и ку-ку. Плевать. Боишься и бережешься – сиди в четырех стенах, а решила жить по-нормальному, не бери в голову.

Разок заклокотало в груди, запершило в горле, но Беллинда поскорей хлебнула воды, и ничего, обошлось.

Вот и ограда. Высокая и хитрая, из толстой проволоки. Взрослому через такую перелезть, пожалуй, невозможно – прогнется, не удержишься. А под Беллиндиной тяжестью лишь слегка наклонилась. Еще накануне проверено: перелезла на ту сторону и вернулась обратно.

Цап-цап-цап по-мартышечьи. Ногу перекинуть осторожненько, чтоб не оцарапаться и не зацепиться платьем. Вниз медленно, нащупывая носком ботинка ячейки. А вот отсюда можно уже и спрыгнуть. Опа!

Теперь санаторий, поселок и море оказались в клеточку. Очень красиво.

Беллинда засмеялась. Она чувствовала себя просто чудесно – словно вырвалась на свободу.

Карабкалась вверх – насвистывала. В санатории попробуй посвисти – с Коброй, наверно, истерика случится.

Что-то с топотом, будто слон, пронеслось мимо. В первый миг Беллинда охнула, потом хихикнула. Варанищу большущего спугнула. Дунул прочь, бедняга.

Смех перешел в кашель. Бухала – нетерпеливо притоптывала ногой: ну всё уже, хватит. Кровь смачно сплюнула, как водолазы около забегаловки сплевывали пену с пивных кружек. Вытерла губы, попила воды.

Вперед! Вверх!

На горе было не так уж и темно. Луна, хоть и полуспрятанная за облаками, освещала почву вполне достаточно, чтобы не оступиться, не споткнуться о камень и главное – не угодить в щель. Их тут хватало. Один раз щебень под ногой пополз, поехал – Беллинда чуть не сорвалась.

Уф. Этого вот не надо. Застрянешь в дыре, никто не вытащит.

Фонариком посветила на ручные часики – самое дорогое сокровище. Бесс, старшая сестра, отдала свои, когда прощались.

Бесс – единственная, кого в Англии жалко. И единственная, кто прислал письмо. Отвечать ей Беллинда, конечно, не стала. Выздоровеем – напишем. А коли нет – зачем зря бумагу переводить. Пускай побыстрее забудет, для нее же лучше.

Времени-то оказывается, прошло уже много, а до верхушки еще далеко. Этак за три часа не поднимешься.

«Живее, чертова дохлятина!» – приказала себе Беллинда и стала подниматься быстрее.

Дело пошло. Склон сделался круче. Пришлось поработать руками – хвататься за валуны, подтягиваться. Фонарик убрала в карман.

Еще чуть-чуть. До места, выше которого только небо, оставалось всего ничего.

Белинда уцепилась за ребристый камень, но тот вдруг легко поддался и остался у нее в пальцах – оказался не камнем, а осколком. Нога потеряла опору.

Взмахнув руками, девочка опрокинулась, заскользила по спуску головой вниз, ударилась обо что-то затылком. Траектория изменилась – Беллинда двигалась уже не по диагонали, а почти вертикально. Съехала на несколько футов и остановилась, стиснутая расщелиной.

Попробовала перевернуться – только сползла глубже. Грудь и плечи сдавило, руками можно было пошевелить только от локтя. Ногами подрыгать получилось, но что от них проку?

Вскрикнула Беллинда только один раз. Какой смысл? Кто здесь услышит?

Сверху еще какое-то время сыпались мелкие камешки. Потом стало очень тихо. Лишь колотилось сердце: так-так-так, да натужно пыхтели легкие: хых, хых.

Поерзав и поизвивавшись, девочка окончательно поняла, что не выберется.

«Добилась своего, дура? Так тебе и надо. Куда торопилась? – обругала она себя. – Пропадай теперь!»

Но сердилась недолго.

Пускай. Всё лучше, чем докашляться до смерти и подохнуть в постели. Повезло, что провалилась вверх тормашками. Недолго мучиться. Кровь к голове прильет, потеряешь сознание, и не будешь ничего чувствовать.

А еще здорово, что никто никогда не найдет. Даже не догадаются, куда подевалась Беллинда Дженкинс. Просто взяла да исчезла. Красиво! И сучке Лавинии некуда будет положить свои поганые лютики.

Было ужасно неудобно, давило грудь. Саднила царапина на предплечье. Поскорей бы уж кровь к мозгам приливала.

Ага, вот уже перед глазами желтые круги. Будто фонари зажглись. Сейчас всё поплывет, в ушах зашумит…

Зашумело не в ушах, а наверху – там, где ноги.

Мужской голос удивленно сказал на непонятном языке:

– Etta shto escho za ch-chudesa…

Кто-то взял Беллинду за щиколотки и потянул. Сильные руки вытащили ее, перевернули, посадили на землю.

– Эй, полегче! – крикнула она. – Больно!

Потерла глаза. Голова кружилась, ничего не разглядеть.

– Ты цела? – спросил тот же голос по-английски.

Она попробовала смотреть – и зажмурилась. Прямо в лицо светил луч.

– Я услышал шум, и показалось, будто кто-то вскрикнул. Решил п-проверить, – сказал владелец фонарика, слегка заикаясь.

Что это у него за акцент? Беллинда такого никогда не слышала.

Незнакомец быстро и осторожно ощупал ей плечи, руки, бока, ноги.

– Кости не переломала? Нигде не болит?

– Ободралась малость, а так вроде ничего, – сказала Беллинда. – А вы кто? Что вы здесь делаете?

– Это я тебя собирался спросить. Господи, сколько тебе лет? Д-десять?

– Скоро тринадцать, – с достоинством ответила она. – Беллинда Дженкинс. К вашим услугам, сэр.

Вспомнила, что у нее тоже есть фонарик. Не сломался? Вроде, нет.

Посветила на заику.

Брюнет. Очень красивый, как с картинки. Правда, пожилой, виски седые. Шкиперская бородка, какую носят моряки, чтоб, когда куришь трубку на ветру, не опалять усов.

– Вы капитан? – спросила она. – В концерне работаете?

Красавчик изумленно покачал головой:

– Ни с-слезинки. Никаких следов волнения. Ты удивительная девочка, Беллинда Дженкинс. Сейчас ты мне все про себя расскажешь.

– Вы забыли представиться, сэр, – строго заметила она, потому что при первом знакомстве самое главное – сразу правильно себя поставить. – Не думаю, что это вежливо.

– П-прости. Мое имя – Питер Булль, – с заминкой ответил брюнет, будто не сразу вспомнил, как его зовут.

Планета Вода (сборник с иллюстрациями)

Подняться наверх