Читать книгу Детская книга для мальчиков (с иллюстрациями) - Борис Акунин - Страница 7

Однажды осенью года от Рождества Христова 1096-го в замок Линденвальд, что в Рейнской стране, пришел бродячий монах. Волосы его были нечесаны, тонзура давно небрита, глаза горели неистовым огнем. Воины, слуги и сам барон собрались послушать, что монах расскажет о соседних краях.

Но проповедник заговорил не о ближних землях, а о дальних – о Пресветлом Городе Иерусалиме, где неверные сарацины глумятся над памятью о Муках Христовых, истязают смиренных паломников и оскверняют Гроб Господень. Однако недолго радоваться поганым – уж близок Час Возмездия.

В Клермоне собрались пастыри Христовой веры, и святейший папа Урбан призвал принцев, рыцарей и всех, кто печется о спасении души, нашить на одежду крест, взять оружие и отправляться в Палестину. Ибо сказал Спаситель: «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною». И весь христианский мир повторил призыв папы Урбана: «Deus lo volt!» – «Сие угодно Господу!»

Так говорил бродячий проповедник, и многие мужчины замка Линденвальд захотели идти в Святую Землю, биться за Гроб Господень, в том числе те сыновья копейщика Арнульфа Дорна, которым к тому времени было больше пятнадцати лет, а таковых у Арнульфа имелось семеро.

Но старый Дорн, нрав которого был под стать прозвищу (Dorn по-немецки значит «колючка»), четверых лучших сыновей оставил дома под страхом проклятия. Отпустил же только троих: второго сына Петера, потому что крив на один глаз, четвертого сына Клауса, который отличался буйным нравом, и пятого сына Тео, поскольку тот поклялся на распятии, что все равно убежит, не устрашившись отцовского проклятья.

Трое братьев нашили на плечо красный крест, дали обет не возвращаться в родные края, пока над Иерусалимом не воссияет Правда, и получили за это от священника отпущение грехов, а их отец от барона – отсрочку выплаты долгов.

Петер, Клаус и Тео отправились в путь пешком. Коней у них не было и на троих имелся всего один набор оружия, который они честно разделили между собой. Старшему достался мятый отцовский шлем, среднему – меч с деревянной рукояткой, а Тео, как самому младшему, всего лишь кинжал. Копья они вытесали себе сами.

В Савойе братья догнали войско графа Гуго Вермандуа, сына киевской принцессы Анны Ярославны (он первым из принцев выступил в Священный Поход), и были взяты простыми пехотинцами.

Миновало три года маршей, боев и лишений, прежде чем огромная крестоносная армия – 12 тысяч пеших воинов и 12 сотен конных рыцарей – достигла стен главного города земли Иерусалима.

Петер пал от турецкой стрелы в Анатолии, Клаус умер от жажды во время страшного броска через безводную фригийскую пустыню, зато Тео остался жив и превратился из тонкокостного юноши в обожженного солнцем воина, уверенно ступавшего по земле крепкими кривоватыми ногами.

Он давно покинул отряд чересчур осторожного графа Гуго и присоединился к храбрецам лотарингского герцога Годфруа, под знаменем которого стяжал славу и богатство: боевого коня, на которого садился только в день церковных праздников, да хорошие доспехи, да мула с поклажей.

За славный бой близ Дорилеи великий Годфруа пожаловал Тео в рыцари и подарил золоченые шпоры, снятые с одного из павших. Теперь сын копейщика именовался «мессиром де Дорном» и вел под своим сине-красным значком отряд из тридцати пяти лучников.

Охваченное благочестивым нетерпением, крестоносное войско сразу же ринулось на штурм, но гарнизон арабского военачальника Ифтикара стоял крепко, и многие христиане в тот день сложили головы под неприступными стенами. Одни говорили, что нельзя было идти в священный бой тринадватого числа, да еще в понедельник. Другие сетовали, что надо было построить осадные башни и запастись достаточным количеством лестниц.

Почти достигнув цели, армия оказалась на пороге гибели. Деревни вокруг были разорены, немногочисленные колодцы отравлены, доспехи так раскалились под июньским солнцем, что кожа покрывалась волдырями, а из Египта на выручку осажденным спешила огромная сарацинская армия. Горячий ветер из пустыни сыпал в глаза песок и пах смертью.

Но Годфруа и прочие полководцы не пали духом, потому что вера их была велика, а сил отступать к морю все равно уже не осталось.

Крестоносцы построили три перекатных башни. Потом все – принцы, рыцари, простые воины – обнажив головы и разувшись, с пением молитв обошли вокруг города. Сарацины смотрели с высоких стен на скопище воющих оборванцев и покатывались со смеху.

Штурм начался в ночь со среды на четверг.

В трех местах к стенам подползли деревянные башни, и закипела битва. Осаждающие дрались весь день и половину ночи, но так и не сумели перекинуть на стену хотя бы один мостик.

Ночью, незадолго до рассвета, рога затрубили отступление. Мусульмане, торжествующие победу, но тоже выбившиеся из сил, потянулись на ночлег, оставив лишь дозорных. И тут, будто и не было целого дня изнурительных боев, крестоносцы разом повернули и одним махом вновь вскарабкались на башни.

Тео и его лучникам было назначено сидеть на той из них, что штурмовала Иерусалим с севера. Много часов они стреляли по защитникам через бойницы. Но когда храбрый Литольд де Турне первым перескочил на крепостную стену, Тео, не совладав с жаром в крови, бросился за ним, и лучники хлынули за своим командиром, обгоняя неповоротливых латников.

В грудь Тео, защищенную не железной кольчугой, а всего лишь кожаным панцырем, ударил камень из пращи. Рыцарь упал без чувств и не видел, как бежали охваченные ужасом защитники крепости.

Должно быть, Господь пожалел родоначальника фон Дорнов: из-за ушиба Тео пролежал три дня и поэтому не участвовал в страшной резне, опозорившей христиан на весь восточный мир.

Когда же Тео поднялся, герцог за храбрость дал ему награду – право выбрать в вечное владение любой надел длиной и шириной в две тысячи локтей, если земля под стенами Священного Города, а если в отдалении, то длиной и шириной в час скачки на свежем коне.

Тео, конечно, захотел участок поближе к Гробу Господню. Однако, пока он оправлялся от раны, вся хорошая земля досталась другим, и ему пришлось довольствоваться голым трехглавым холмом, на который никто не позарился. Холм этот находился к северо-востоку от Храмовой Горы, в двух полетах стрелы от городской стены, и отчего-то пользовался у местных жителей дурной славой.

Не раз и не два обошел рыцарь де Дорн свою долю Святой Земли, прикидывая, может ли тут быть вода. Непохоже: земля была ссохшаяся и растресканная, без единой травинки.

Один из его лучников, Жан-Ноздря, обладал драгоценным талантом чуять под землей воду. Этот дар не раз спасал товарищей от мучительной смерти в иудейских горах, на первый взгляд совершенно безводных, но на самом деле изрытых подземными источниками. Вот и теперь вся надежда была на Жана.

Он долго ходил вокруг подножия и по склонам, держа в руках ветку терновника, который чуток на влагу.

Сначала Ноздря лишь качал головой. Потом заметили, что лучник все время возвращается к одному и тому же месту – самой высокой и самой лысой из трех вершин, на которой даже колючки не росли.

– Может, там что-то есть, не знаю, – неуверенно пробормотал Жан и пожал плечами, сам понимая, что на макушке холма воде взяться неоткуда.

Делать нечего, Тео велел рыть. И сам тоже взялся за кирку. Такое у него было правило: всегда делать то же, что делают его люди. Может, из-за этого правила лучники и полезли за ним на иерусалимскую стену, над которой витала смерть.

Врылись на три локтя, на пять, на десять. Почва оставалась сухой, и Тео уже хотел под каким-нибудь предлогом отослать Ноздрю подальше, чтоб товарищи с досады не переломали ему кости.

Но тут из земли показался кусок дерева, очень старый и до того задубевший, что заступ не оставил на нем даже вмятины. Откуда бы здесь взяться дереву?

Стали рыть дальше.

Деревяшки попадались еще, и такие же крепкие, а воды всё не было.

Де Дорн в очередной раз ударил киркой по глине, и ему показалось, что из-под ног брызнули искры – будто из-под кузнечного молота на наковальне.

Рыцарь наклонился, разгреб рукой пыль и увидел что-то маленькое, круглое, переливавшееся всеми цветами радуги.