Читать книгу Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 3. Том II - Борис Алексин - Страница 2

Рекомендуя Алешкину заняться вопросом подыскания квартир, Романовский предупредил, что он уже пытался принять некоторые меры по получению квартир в зданиях Коммунхоза, но там ему ответили категорическим отказом. Теперь единственное, на что придется рассчитывать, так это на наем частных квартир. Этим он и посоветовал заняться и Борису и его спутникам.

Одновременно он дал адреса нескольких лиц, неофициально занимавшихся маклерством по подысканию квартир, и заметил, что без их услуг не обойтись.

Сказал он также, что по разрешению Березовского оплату этих посредников отдел возьмет на себя, так же как и обязательную выплату стоимости снимаемых квартир вперед, за половину, или даже за целый год, как это здесь принято. Конечно, в последующем выплаченные суммы будут удерживаться со служащих ежемесячно.

Все это Борис сообщил своим спутникам, явившимся домой порядочно навеселе около одиннадцати часов ночи. Они решили, что с завтрашнего дня начнут заниматься этими поисками.

Между прочим, друзья рассказали о том, как весело они провели день. Оказалось, что основательно закусив и выпив в одном из кафе, они тоже явились в трест, но так как Борис Алешкин и Романовский в это время уже уехали за мебелью, закрыв комнаты стройотдела, то они вынуждены были провести время в буфете.

Буфетчица, молоденькая веселая толстуха, очень понравилась Яковлеву. Менее чем через полчаса после знакомства они уже болтали о разных пустяках самым непринужденным образом.

Афанасьев, оказавшийся в одиночестве, хмуро потягивал сухое вино и сердито поглядывал на веселую парочку.

Просидев в буфете до его закрытия и так и не заметив, как за это время в их отдел была выгружена и расставлена мебель, и как Борис Алешкин и Романовский, покончив с делами и передав ключи уборщице, ушли обедать в ближайшую столовую, оба приятеля и их новая знакомая отправились ужинать в ресторан, где и проболтались до 10 часов вечера. Проводив даму до дому и взяв с нее обещание, что они встретятся в этом же ресторане на следующий день, они направились к дому. Настроение у обоих было приподнятое, особенно у Яковлева, он чувствовал, что это знакомство может обернуться приятным приключением и потому был весел. Конечно, в этом веселье было повинно и «Шато-Икем», которого за вечер они осушили не одну бутылку.

Афанасьев был в менее радостном настроении, но и он был веселее, чем днем. Марина, так звали буфетчицу, обещала на следующий вечер прийти с двумя подругами, из которых одна, «она в этом уверена», непременно понравится Васе – так звали Афанасьева.

– Ищите третьего, что б веселее было.

Оба приятеля, явившись домой, разбудили уже спавшего Бориса и стали настойчиво его уговаривать, чтобы он принял участие в завтрашней вечерней пирушке. Чтобы отвязаться от них, он согласился.

Оба приятеля спели хором: «Красотки, красотки кабаре» и тоже улеглись спать. Их теперешний дом, или квартира, была снята Березовским в свой первый приезд, как временное пристанище для всех «зерностроевцев», вынужденных какое-то время находиться без жилья. Это была большая, темная, изолированная комната бывшей барской квартиры, перешедшей в ведение Коммунхоза. Квартирой владела старая безобразная женщина, которая, сдавая эту комнату неприхотливым, нуждающимся во временном жилье, имела от этого дополнительный доход. На следующее утро ребята получили от Романовского адреса двух маклерш, и приятели отправились к ним. Эти женщины встретили трех незнакомых молодых людей недоверчиво. Первое время они обе категорически отрицали всякую свою причастность к делам найма квартир, но затем, узнав, что их адреса дал Романовский, а также и то, что их труды будут щедро оплачены, стали податливее. Однако они заявили, что в настоящий момент ничего подходящего нет, что они будут искать, и когда что-либо появится, то одна из них сообщит об этом Романовскому.

Они заранее предупредили, что на это потребуется несколько дней. Очевидно, они хотели выгадать время, может быть, для того, чтобы проверить благонадежность новых клиентов и исключить возможность подвоха со стороны милиции, а, может быть, и действительно им нужно было искать подходящие квартиры.

Часа в два дня трое наших знакомых были в стройотделе, где за своим огромным столом, на котором уже красовался массивный чернильный прибор и лежали новенькие счеты, восседал Романовский. Борис познакомил Романовского с Яковлевым и Афанасьевым.

Главный бухгалтер заявил, что Березовский с остальными сотрудниками, Погудиным, следующим для сдачи дел, и вместе со всем имуществом конторы выедут через два дня и, таким образом, будут здесь не ранее понедельника. Следовательно, всем им пока делать нечего и нужно целиком отдаться поискам квартир. Затем он передал Борису счета на купленные канцтовары и попросил новый аванс – 100 рублей.

Увидев открывающуюся кассу и Яковлев, и Афанасьев стали причитать, что пребывание в Краснодаре обходится очень дорого и что у них все полученные ранее деньги, подошли к концу. По разрешению Романовского Алешкин выдал и им по 50 рублей.

После этого все пошли обедать. Яковлев забежал в буфет, чтобы предупредить Марину о предстоящей вечерней встрече.

Сытно пообедав и сопроводив кушанья довольно обильным возлиянием, Романовский пошел домой, а три друга вышли в один из многочисленных скверов и уселись на лавочку, чтобы проветриться.

Делать было нечего, и Борис спросил о том, как же они проведут вечер. Яковлев и Афанасьев переглянулись, а затем последний сказал:

– А ты что же, забыл? Посидим в ресторане, закусим, выпьем, а потом пойдем погуляем. Туда подойдет наша новая знакомая, может быть, и подруг приведет.

Борис заметил:

– Ну, это скучно! Давайте лучше пойдем в оперетту, видите, вон афиша! Сегодня в горсаду в летнем театре «Сильва» идет, пойдем, купим билеты, пригласите и своих знакомых… А?

Ребята заколебались.

– А что, если они не пойдут? – спросил Афанасьев.

– Ну не пойдут, так и шут с ними. Мы и одни можем пойти.

Такое предложение явно не устраивало ни Яковлева, ни Афанасьева, они предпочитали провести время в ресторане, тем не менее, не желая спорить с Борисом, они согласились. Через полчаса купили билеты в 3-й ряд партера. Однако Яковлев, покупавший билеты, купил их на 6 человек. После этого приятели пошли домой, чтобы немного отдохнуть.

Улегшись на кровати, они моментально заснули.

Яковлев вскочил, когда уже было без пятнадцати минут семь, растолкал своих друзей, и кое-как приведя себя в порядок, они отправились в путь.

Оказалось, что их появление было своевременным. Когда ребята поравнялись с рестораном, то с другой стороны улицы к нему уже подходила Марина со своими подругами. Это были молодые миловидные женщины, лет 20-ти-22-х, только уж чересчур раскрашены, как подумал Борис.

Чтобы не мешать входящим и выходящим из ресторана, образовавшаяся группа молодых людей отошла в сквер, расположенный напротив. Яковлев прямо спросил:

– Вот что, девушки, давайте не церемониться. Есть хотите?

– А что? – отозвалась на правах старшей Марина, две другие только вопросительно посмотрели на него.

– А то, что есть билеты на «Сильву». Съездим в горсад, посмотрим оперетту, а потом поужинаем. Ну, как? Идет?

Все женщины радостно воскликнули: «Идет, идет! Это вы замечательно придумали. Так надоело болтаться по ресторанам».

После спектакля, который был просмотрен и прослушан с большим удовольствием, делясь впечатлениями от увиденного, вся компания вернулась в ресторан, где за ужином и просидела до его закрытия.

За ужином было опять много выпито, а Алешкин к этому не привык и потому к концу настолько опьянел, что уже почти не соображал, что он делает. Он потом смутно припоминал, что всей компанией они поздно ночью пришли в какую-то квартиру, где пили что-то еще. Эта добавочная выпивка уже окончательно лишила Бориса способности что-либо сознавать и понимать. Он не помнил когда и как заснул.

Проснулся Борис с тяжелой головой в какой-то незнакомой комнате, а рядом с ним на широкой кровати лежала какая-то женщина. Стараясь скрыть охватившее его смущение, он быстро оделся, ополоснул лицо под стоявшим в углу умывальником и умчался на работу. Его соседка лежала, не шевелясь, отвернувшись к стене, спала или делала вид, что спит.

Борис примчался на работу в «Зернотрест» за час до начала, взял ключи у уборщицы и мрачно уселся за свой стол. Голова его трещала, несмотря на то, что он беспрерывно курил, он никак не мог прийти окончательно в себя.

Его все время мучила мысль, как он провел эту ночь. Просто ли пьяный заснул в чужой постели, или совершил какую-либо грязную и позорную глупость? Воспоминание об этой ночи угнетало его. Ему было мучительно стыдно. Ведь он был женат уже 7 лет, любил свою Катю, и до сих пор ему даже и в голову не приходило иметь близкие отношения с какой-либо другой женщиной. Участвуя во вчерашней гулянке, может быть, глупо, но он полагал, что дело ограничится просто веселым времяпровождением. Если он действительно был близок с той женщиной, которую он увидел в постели и даже не рассмотрел как следует, то случившееся было не только неприятно, но грязно и позорно.

Но вот появились Яковлев и Афанасьев. По их насмешливым подмигиванием, Борис понял, что дело не ограничилось простым спаньем.

– Ты что так рано убежал? – как ни в чем не бывало спросил Яковлев, – а мы еще чаю попили. Твоя тебя вспоминала. – продолжал он.

– Да идите вы со всеми своими проститутками ко всем чертям! Напился, как дурак, сам не знаю, чего натворил.

– Ну чего ты натворил? – вмешался в разговор Афанасьев, – подумаешь, святоша какой! Хватит из себя невинную барышню корчить. Готовь-ка лучше деньги, сейчас Романовский нам командировочные выпишет, и мы в Ново-Покровский совхоз поедем. Вчера вечером ему Березовский звонил. Они там чего-то напортачили, исправлять надо. Жаль, что уезжаем… Передай девчатам, чтоб не скучали, мы тебя «заместителем» оставляем…

Этого уже Борис выдержать не мог, он так стукнул кулаком по столу, что все лежавшие на нем бумаги и счеты полетели на пол.

К нему подошел Романовский.

– Тише, тише, товарищ Алешкин. Чего это вы расходились? Ну, выпили вчера лишнего, ну, там еще чего-нибудь набедокурили. А шуметь-то зачем? Этим дело не исправишь… Вот, выдайте нашим инженерам на командировку, а сами отправляйтесь к маклерше, той, что около собора живет, она мне звонила, кажется, что-то нашла.

Молча выдав Афанасьеву и Яковлеву необходимые деньги, Борис запер сейф и уныло побрел в направлении того дома, где жила маклерша.

Мысли о содеянном не оставляли его. Он твердо решил скрыть от Катеринки свое падение и это гнусное приключение. Изменой своей жене это происшествие он никак не считал, ведь он не только не любил эту случайную женщину, с которой теперь уже, очевидно, имел такую позорную и глупую связь, но даже не знал ни ее фамилии, ни адреса.

Ночью он был пьян, а утром угнетаемый стыдом и угрызениями совести, он с такой поспешностью покинул ставшую противной и ненавистной квартиру и дом, что даже не обратил внимания ни на его номер, ни на улицу, на которой тот стоял. Помнил только, что этот дом где-то недалеко от конторы «Зернотреста», так как до работы он добежал за каких-нибудь 15 минут.

Проклиная себя за свое легкомыслие, а своих не очень-то порядочных товарищей за вовлечение его в пьянку, он решил как можно скорее найти хоть какую-нибудь квартиру и привезти жену и дочь.

Маклерша, жившая около театра в большом доме на 3-м этаже, встретила Бориса как старого знакомого. Она, видимо, уже удостоверилась у Романовского, что это серьезный наниматель нескольких квартир. Ее устраивало и то, что он пришел один, а не с целой компанией. Очевидно, разговор с глазу на глаз ей больше нравился. Она дала Алешкину около десятка адресов в самых различных частях города и предупредила, что за каждую снятую квартиру ей нужно заплатить 25 рублей (деньги по тому времени немаленькие). Помня заверения Романовского, что оплату маклеров берет на себя стройотдел, Борис против предложения этой женщины ничего не возразил.

Он забрал бумажки с адресами и направился путешествовать по Краснодару. Города он не знал и поэтому добирался до указанных адресов после многочисленных расспросов прохожих, иногда сделав лишний крюк.

На то, чтобы обегать все данные ему адреса, пришлось потратить три дня. Наконец, он подобрал квартиры как будто всем нуждающимся.

Афанасьеву, претендовавшему на любую комнату, лишь бы она была в центре города, Борис снял маленькую комнатку в коммунальной квартире в доме со всеми удобствами на улице Красной, в десяти минутах ходьбы от «Зернотреста». Договорившись с хозяевами квартиры о том, что за комнату, за которую они просят 20 рублей в месяц с оплатой за полгода вперед, они эту сумму получат, Борис оставил им задаток в размере месячной платы. Впоследствии Афанасьев и жил в этой комнатке.

Двум инженерам-строителям нашлись недорогие подходящие квартиры в станице Пашковской. Еще перед отъездом Алешкина из Армавира, эти товарищи предупредили, что они желают иметь квартиры на каком угодно расстоянии от работы, лишь бы подешевле.

По сведениям, полученным Романовским от Березовского, трое из намеченных к переводу сотрудников, узнав про трудности с жильем в Краснодаре, вообще отказались от переезда, так как имели в Армавире хорошие квартиры. Таким образом, к концу 3-х суток оставались неустроенными только Яковлев и Алешкин.

Правда, Борис забронировал для себя довольно большую комнату тоже почти в центре города, но на первом полуподвальном этаже, сырую, темную и выходившую дверями прямо на двор. Комната эта была в доме Коммунхоза. Хотя своей невзрачностью и неприглядностью она прямо-таки пугала его, он все-таки с хозяйкой договорился, оставил ей 5 рублей задатка и так как пока для себя ничего другого еще не нашел, то оставил там и свою старую кожаную куртку. Ходить в ней по городу было жарко, а оставлять ее в той комнате, где они жили сейчас, было нельзя. Березовский предупредил, что оставленные там вещи исчезают со сказочной быстротой, в чем он убедился на собственном опыте.

Борис отправился по последнему адресу, на улицу Базовскую в дом № 128.

Под этим номером значился небольшой саманный домик с хорошим двором и огородом. В нем сдавалась маленькая квартирка, состоявшая из небольшой комнатки и крошечной кухоньки. Окна комнаты выходили на улицу. К большому разочарованию Бориса, старушка – хозяйка дома наотрез отказалась пустить квартирантов с детьми. Узнав, что есть еще второй съемщик Яковлев, у которого семья состоит из двух человек, хозяйка согласилась сдать квартиру ему. Получив задаток за полгода вперед, старушка стала более приветливой и разговорчивой и сообщила, что по соседству, в доме № 130, в ближайшее время освободится квартира из двух комнат и что хозяин, вероятно, согласится ее сдать и семейному, если ему тоже заплатят вперед.

Алешкина это очень устраивало, тем более что присмотренная им до этого комната для жилья была попросту непригодна, да еще и хозяйка ее предупредила, что помимо платы за квартиру нужно будет дать дополнительный солидный куш управдому, чтобы тот разрешил прописать новых жильцов. Этот расход никакими сметами не предусматривался, и поэтому он лег бы целиком на плечи Алешкина.

Дом же на Базовской, 130 был частным, и тут все зависело от воли хозяина.

Вскоре старушка и Борис уже были в соседнем дворе, в той квартире, которая освобождалась.

Дом этот, как и большинство домов Базовской улицы, был построен из самана, крыт черепицей и мало чем отличался от обыкновенной украинской мазанки. Однако он был длинным и состоял из 3 квартир. Две из них – одна в глубине двора, другая фасадом на улицу, были почти одинаковой величины и состояли каждая из двух комнат, маленькой кухни и сеней. В квартире, выходящей на улицу, крыльцо было общим с хозяйским. Квартира хозяина располагалась в середине дома, она состояла из комнаты и кухни. Полы в квартире хозяина были земляные, в остальных квартирах – деревянные, крашеные.

Комнаты в освобождавшейся квартире были невелики и, как весь дом, низенькие. Комната, выходившая двумя окнами на улицу и двумя во двор, имела примерно 12 квадратных метров площади. К ней примыкала вторая с окном, выходящим на улицу, ее размер около 6 квадратных метров. Внутренние стенки обеих комнат составляли стенки плиты, около которой был узкий проход, соединявший маленькую комнату с кухней. Одно окно кухни выходило в промежуток между домами 128 и 130. Ее размеры были не больше 4 квадратных метров, из которых третью часть занимала плита. Дверь из кухни, как и из первой комнаты, вела в сени.

Вряд ли можно было назвать эту квартиру удобной, даже и в те времена, когда советские люди были далеко не так взыскательны, как теперь. Но Борису Алешкину она приглянулась с первого раза. В первой комнате было светло и солнечно. Хотя в ней, как и в остальной квартире, царил страшный беспорядок, сама квартира была довольно чистой, и, конечно, ни в какое сравнение не шла с той темной и мрачной комнатой, которую Борис хотел было нанять.

В квартире находилась молодая, немного растерянная женщина, пытавшаяся сложить и увязать в большие узлы разбросанное белье, постель и посуду. Около ее ног вертелась девочка лет двух, такая же светлоглазая и светловолосая, как и ее мать. А в небольшой деревянной кроватке лежал второй ребенок, месяцев пяти.

Старушка, зайдя вместе с Борисом без стука, сразу же приступила к делу.

– Вот, Груня, я на вашу квартиру постояльца нашла. Может быть, он у тебя кое-что из вещей купит, не нужно будет бросать их, или на Сенную везти… Потолкуйте с ним, а я пойду. – И старушка вышла.

Хозяйка квартиры, смахнув какие-то тряпки с видавшего виды венского стула, предложила его Борису, а сама уселась на раскладную железную кровать.

– Вот ведь какое дело, мой муж Миша – лейтенант, в армии служит, срочное назначение получил в Ростов, и мы должны туда переезжать. Он-то уже две недели как уехал, а теперь написал, чтобы мы собирались. Что ему вот-вот дадут квартиру, он отобьет телеграмму, и тогда мы должны немедленно выезжать.

Мы же здесь хозяину вперед платили, еще за ним за три месяца долгу осталось. Он, наверно, не отдаст, да и негде ему взять. Неделю как жену схоронил. Остался с мальчишкой, сыном. Теперь все пьет. С горя, поди. Да и барахло тут у меня есть кое-какое, не знаю, что с ним и делать. С собой брать нельзя, на базар везти, так что за него выручишь? А здесь вряд ли кто купит…

Так что, если вы согласны заплатить мне за те три месяца, что у нас хозяину уплачено и купите кое-что из вещей, то все и хорошо будет. Можете хоть завтра и переезжать. Только я с ребятами до телеграммы мужа еще несколько дней в маленькой комнате поживу. У вас семья-то большая?

– Да нет, – ответил Борис, – я, жена да дочка.

– Ну, тогда вам помещения хватит. Двор у нас хороший, сарайчик есть. Хозяин в огороде еще и грядку дает. Колодец во дворе, да и водопроводная колонка, вон на углу квартала, всего шагов сто. И жильцы у нас хорошие. В другой квартире – рабочий с Кожевенного завода живет, семья у него большая, но детишки тихие, спокойные. В доме напротив, он тоже нашему хозяину принадлежит, – двое пожилых людей живут, давно уж, наверно, лет двадцать, так они тоже спокойные люди.

Ну, а сам хозяин… Он когда-то извозчиком был… Он тоже мужик тихий, даже когда и выпьет, то не шумит… Если вы согласны, пойдем к хозяину, он как раз дома и, кажется, трезвый, сразу и договоримся.

Борис осмотрел еще раз квартиру и осмотрел стоявшие в ней вещи. Хозяйка заявила, что она, кроме одежды, постели и посуды, ничего брать не будет. Сравнительно быстро они договорились, и Борис стал обладателем трех кроватей (одной двуспальной, второй узенькой, раскладной и третьей детской), обеденного и кухонного столов, двух тумбочек, двух табуреток, самодельного кухонного шкафа, плетеной этажерки, трех стареньких венских стульев, пары кадок с фикусами и даже картонной «тарелкой» репродуктора, висевшего на одной из стен первой комнаты. За все это пришлось заплатить 60 рублей, кроме того, нужно было еще отдать 45 рублей за 3 месяца квартирной платы. Однако договорились, что все деньги будут выплачены при выезде хозяйки квартиры.

После этого Борис, сопровождаемый Груней, зашел в квартиру хозяина. Когда она рассказала о том, что нашла вместо себя жильца, согласного занимать квартиру на тех же условиях, как и они, уплачивая за жилье вперед, Давыдыч (так обычно звали хозяина), посмотрев на обоих безразличными глазами, только кивнул согласно головой, так и не сказав ничего в ответ.

Груня показала Борису двор, свою грядку, на которой уже краснели помидоры и лежали огурцы, сарайчик с небольшим запасом дров и познакомила его с соседями по дому.

Из них дома была только хозяйка, еще моложавая и довольно красивая женщина лет 38, которую окружало трое ребятишек, один из них держался за ее юбку. Женщина чем-то очень напомнила Борису его Новонежинскую хозяйку, бывшую украинкой. Фамилия этих соседей – Нечитайло, тоже указывала на украинское происхождение.

Соседка очень приветливо поздоровалась с Борисом и, узнав, что он женат и уже имеет дочурку, заявила:

– Ну, от и добре, буде с кем моим хлопцам играть. Веселее будет во дворе. Привозьте их скорейше, пока шелковица не отошла.

А во дворе, у самых окон квартиры, облюбованной Борисом, действительно росло высокое дерево, ветви которого были густо усыпаны темными, по строению немого похожие на малину, ягодами. Такие же валялись под ней. А у ребятишек Нечитайло, впрочем, как и Груниной дочки, все мордашки были перепачканы чем-то лилово-красным. Это, как впоследствии узнал Борис, был сок шелковицы.

Покончив таким образом с жилищными делами, Борис уже был готов к тому, чтобы отправиться за семьей. Правда, надо было бы еще разделаться с той комнатой, т. е. забрать у хозяйки 5 рублей задатка и, главное, свою кожаную куртку, которую он, как мы знаем, повесил в предполагавшемся жилье. Но хозяйка этой комнаты произвела на него такое отталкивающее впечатление, что он очень не хотел с нею встречаться. Он отложил завершение этого дела на будущее время. Этому способствовало и то, что он вдруг почувствовал себя плохо. Неприятные ощущения появились утром при посещении им туалета. Как ни плохо Борис разбирался в медицине, но, припоминая то, что он когда-то вычитал в книжках Янины Владимировны Стасевич, он понял, что заболел «нехорошей» болезнью. Что на него свалилось новое несчастье. Его «приключение» было справедливо наказано.

Ужас его при предположении об опасности заболевания был так велик, что будь у него в этот момент какое-нибудь оружие, вряд ли бы наш рассказ имел дальнейшее продолжение.

На работу он явился с опозданием более чем на два часа и с таким мрачным и убитым видом, что Романовский сразу обратил на него внимание.

Зная от приятелей Алешкина о том, какую ночь они все провели несколько дней тому назад, Романовский очень быстро разгадал причину упадочного настроения Бориса. Он попытался успокоить молодого человека и даже сообщил, что в юности он сам переболел подобной болезнью, и что это пустяки, от которых не стоит расстраиваться. Однако он все-таки посоветовал Борису сходить к врачу.

Не так легко отнесся к положению Алешкина пожилой рыжеватый венеролог Иван Никифорович. Выругав Бориса за глупость и развратность, он предупредил, что вылечить заболевание можно будет только при серьезном и аккуратном лечении, которое займет около трех недель. Попытался он выяснить у Алешкина адрес и фамилию его партнерши, но Борис ничего сказать не мог.

Не будем описывать тот стыд, который испытал Борис при проведении этого лечения. Не остановимся и на его подробностях, скажем только, что его надежды на скорейшее выздоровление не оправдались. Обстановка сложилась так, что он был вынужден поехать за семьей не через две-три недели по окончании курса лечения, а через три-четыре дня после его начала. В самый разгар болезни. Он уже никаким образом не мог скрыть от Кати свое преступление.

Путешествуя по Краснодару в поисках квартир, Алешкин попутно выяснил, что в этом городе имеется 4 высших учебных заведения: Сельскохозяйственный, Строительный, Педагогический и Медицинский институты.

Работая в строительной организации, Борис решил, что ему лучше всего поступать в Строительный институт. Кроме того, он знал, что в этом институте математика – один из основных предметов, а математику он очень любил.

Его болезнь и встреча с такими замечательными людьми, какими оказались врач-венеролог Иван Никифорович и его пожилая медицинская сестра Анна Семеновна, которые отнеслись как к самому Борису, так и к его болезни, хоть и строго, но не презрительно, не насмешливо, а с сочувствием. Они поразили его тем, что очень старательно и внимательно, объяснив всю серьезность его заболевания, тщательно показывали, как он должен проводить назначаемое ему лечение и процедуры.

Между прочим, Иван Никифорович сразу же предупредил Бориса, что тот ни в коем случае не должен прерывать курс назначенного лечения. Не успокаиваться, когда внешние признаки заболевания исчезнут, а продолжать лечение до тех пор, пока это находит нужным он – врач.

Когда врач услыхал от Бориса, что через 4 дня после начала лечения он должен выехать за семьей и пропустить, по крайней мере, двое суток, то страшно возмутился и опять накричал на Алешкина. Затем немного успокоился и сказал:

– Ну, раз так уж нужно, поезжайте. Но помните, к жене вам прикасаться нельзя ни в коем случае. По возвращении немедленно явитесь ко мне для продолжения лечения. Мы, к сожалению, не располагаем еще такими средствами, чтобы вылечить эту болезнь быстро и избежать тех осложнений, которые она может вызвать. Но вот недавно появилось одно лекарство, оно может в некоторой степени вам помочь. Это лекарство – белый стрептоцид. Попытайтесь достать его, хотя это и трудно. Вот вам рецепт, принимайте по таблетке три раза в день. Оно, хотя и не вылечит вас, но поможет избежать тяжелых осложнений.

Эта беседа с врачом, как и отношение всего персонала венерологического кабинета, произвели какой-то поворот в сознании Бориса.

Он видел, каким уважением и любовью пользуется Иван Никифорович среди персонала и больных и невольно вспомнил своего деда, о способностях которого как медика, в Кинешме, да и во всей Костромской губернии ходили самые лучшие отзывы. Вспомнил, как любили и слушались больные его мать. И у него невольно возникло желание стать врачом.

Достать белый стрептоцид оказалось делом действительно очень трудным. Борис обращался в несколько аптек, расположенных в центре города, но везде встречал отказ.

Выручил Романовский: как местный житель и оборотистый человек, он имел связи в аптеках, и на другой день после того, как Борис передал ему рецепт, принес необходимо количество таблеток, но заявил, что за лекарство пришлось заплатить в три раза дороже, чем оно стоит на самом деле. Борис моментально выложил требуемые деньги и тут же в конторе проглотил первую таблетку.

На следующий день, получив в свое распоряжение грузовую машину, он выехал в Армавир.

К этому времени уже все имущество «Зерностроя», а также и люди согласившиеся переехать в Краснодар, были уже перевезены. По решению Адыгоблисполкома грузовые машины всех учреждений города Краснодара мобилизовались на уборочную. Тому же подлежали и 4 машины «Зерностроя». Березовский, узнав от главбуха о той оперативности, какую Алешкин проявил в подыскании квартир для всех приехавших, решился одну из машин задержать и выделить ее Алешкину для перевозки его семьи.

По приезде в Армавир шофер отправился на базу, чтобы заправить машину, отдохнуть и подготовиться к возвращению в Краснодар, куда поездка намечалась на следующий день. Борис пошел к Сердеевым. Там он был радостно встречен Катей и дочкой. Они сейчас же начали связывать остатки своих вещей, которых было еще много, главным образом, это было белье.

Когда Алешкиины приехали к Сердеевым, то оказалось, что привезенные ими с собою вещи – верхняя одежда, посуда, белье и много других мелочей, в квартиру поместить нельзя, поэтому все они находились в сарае. Собираясь к отъезду, Катя добавила к ним и то, чем пользовалась постоянно и то, что приобрели за время жизни в Армавире. В числе последних набралось порядочно книг, купленных Борисом с рук у одной старушки.

В период сборов Катя была грустна и озабочена. На вопрос Бориса, чем она так огорчена, она ответила:

– Ты знаешь, Борька, я ведь совсем рассорилась с Милкой. Она сразу же после твоего отъезда стала корить меня тем, что мы приехали и сели ей на шею, Митя тоже очень недоволен. Он уже заметил, что ты, очевидно, все-таки останешься беспартийным и беспокоится, что из-за тебя может иметь неприятности.

Ну, я, конечно, не сдержалась и наговорила ей кучу любезностей. Ведь мы у них почти все наши деньги прожили. Одним словом, поцапались мы с ней здорово.

А самое главное то, что она – Милка, решила маму оставить у себя. С первых же дней ведь она взвалила на маму все домашние дела.