Читать книгу Третий меморандум. Тетрадь первая. Первоград - Борис Батыршин - Страница 11

– Стаксель на ветер! – надсаживался Крайновский. – Не спи, ржавый якорь тебе в…! Отпорным крюком зацепи и вынеси подальше! Сердиться было с чего. Ял-шестерка уже в третий раз пытался совершить поворот оверштаг, и в третий раз беспомощно зависал носом к ветру, беспомощно дрейфуя кормой вперед, в сторону «Тариэля». Так решили назвать тральщик, в девичестве «Альбатрос». Стась отдавал распоряжения с него в жестяной рупор, безжалостно надрывая глотку.

Уже третий день как будущие мореходы и рыбаки упражнялись в непростом искусстве хождения под парусами. Если весельную науку худо-бедно освоить удалось, в основном благодаря тому, что на ялах оставили по одной паре весел, отчего новоявленные галерные рабы перестали при гребле сталкиваться веслами, то парусное дело оказалось для курсантов Крайновского крепким орешком. Сам Стась худо-бедно ориентировался в этой непростой науке: сказались навыки, полученные под руководством отца в яхт-клубе МИФИ. Но – единственный «морской волк» на кучу молодняка от четырнадцати до семнадцати? Самый старший из будущих мореманов, Неретин, как раз и командовал сейчас шлюпкой. Крайновский прочил его на должность капитана «Альтаира», парусно-моторной яхты, стоявшей на консервации, на мертвых якорях. А пока будущий шкипер приобретал навыки парусного хождения на посудине поскромнее.

Баковый матрос (четырнадцатилетний курсант с редким именем Матвей) наконец понял, что от него требуется. Поднырнув под отчаянно хлопающую на ветру переднюю половину разрезного грота (Стась по инерции именовал его стакселем), он подхватил багор, поймал железным наконечником, увенчанным шариком, люверс на шкотовом угле, как мог далеко вынес отчаянно хлопающий парус за борт, навстречу напору ветра. Парусина послушно выгнулась, принимая нагрузку, и ял попятился кормой вперед, медленно, неохотно переползая носом линию ветра. На корме скрипело – Неретин дергал туда-сюда железной загогулиной румпеля, подгребал пером руля, пытаясь заставить шлюпку ворочаться пошустрее.

– Не отпускай стаксель! – орал в жестяной матюгальник Стась. – Держи, пока не увалитесь, бляха-муха!..

Ял наконец перешел на другой галс; грот туго хлопнул, наполнившись ветром. Баковый сам, без понуканий, опустил отпорный крюк – стаксель заполоскал, мотая в воздухе шкотом, упущенным разиней-стаксельным. Шлюпка немедленно рыскнула, потеряла едва-едва набранную скорость и снова, в четвертый раз за это утро, беспомощно зависла носом к ветру.

– …тудыть вас в качель, через семь гробов, с присвистом!..

– Кудревато выражаешься, адмирал… – Казаков покосился на Стася. – Нет чтобы как нормальные люди, матерком…

– С яхт-клуба привык, – безмятежно ответил Крайновский. – Там материться не принято, все же в одной команде и преподы, и студенты, некузяво, вот и заимствовали как бы морские загибы из популярной литературы. А здесь – само, понимаешь, вырывается. А что, чем плохо-то?

Александр пожал плечами – ничем, мол. Поначалу, в дни всеобщей растерянности, что Совет, что вообще старшие пытались бороться с употреблением ненормативной лексики из неосознанных педагогических побуждений, но потуги эти быстро сошли на нет. У морячков, спасибо Стаею, густая брань, висящая в воздухе при любых работах, хотя бы носила нейтрально-романтический, почти литературный характер – воспитанники охотно подражали шефу. Способ выражаться стал своего рода фирменной маркой «навигацкой коллегии», до тех пор, пока не будет уверенно освоена походка «вразвалочку».

На яле наконец справились с ситуацией: Неретин тычками и руганью заставил команду разобрать весла, и теперь многострадальная шлюпка, перевалив таким варварским способом на другой галс, набирала скорость. Весла на всякий случай не убирали – они так и торчали по бортам яла. Гребцы сидели на банках, придерживая мотающиеся в такт размахам волн тяжеленные, налитые свинцом вальки. Крайновский, увидав столь вопиющее нарушение морских традиций, скривился и схватился за жестяной раструб:

– Весла долой! Весла, говорю, уберите, вывесили тут!.. И на пайолы сядьте, муфлоны лабрадорские, храпоидолы… на дно, на дно шлюпки, кому говорят! Неретин, как сойдете на берег, всей команде наряд вне очереди, задолбали, мля!.. А потом – руководство по шлюпочному делу зубрить, сам зачет принимать буду, бездельники хр…вы!

«…Мать-мать-мать…» – привычно откликнулось эхо…

Казаков отвернулся и пошагал к сходням, перекинутым с борта флагмана на импровизированный пирс. Доски заскрипели, прогнулись под начальственной тяжестью. «Надо бы поскорее нормальный пирс возводить…» – мелькнула народнохозяйственная мысль. Надо, надо… пирс, навесы для шлюпок, бревенчатые слипы для них же, и это только по морским делам! Где, спрашивается, взять свободные руки, бревна и прочие пиломатериалы, гвозди, наконец? Координатор и Совет зашивались, пытаясь растянуть штопаное-перештопаное лоскутное одеяло рабочих бригад на всю колонию…

«Тариэль» еле заметно покачивался. Хозяева, выбирая место для колонии, не поскупились: широкая бухта, окаймленная грядой песчаных дюн, с моря оказалась прикрыта своего рода природным волноломом, баром из песчаных же отмелей, тянущихся вдоль берега и смыкающихся с ним западным, правым, если стоять лицом к морю, краем. Там можно было даже выйти на песчаную гряду и пройти по ней почти до середины, не замочив ног – во всяком случае, в отлив. В прилив глубина между песчаными плешами кое-где доходила до пояса. С моря на природный волнолом накатывали волны, но в самой «акватории» волнение почти не ощущалось.

Проходов в гряде было два: один глубоководный (Стась ручался за пять метров в самом мелком месте), под самым берегом, у восточного края бухты; и центральный, где «Тариэль» мог пройти лишь в прилив, а глубоко сидящий «Альтаир» не прошел бы вовсе. Шлюпкам же и «Казанкам» центральный проход доступен в любое время, а заодно еще с десяток более-менее глубоких мест между горбами отмелей. Стась категорически запретил ими пользоваться, во всяком случае, до тех пор, пока гряда-волнолом не будет обставлена всеми полагающимися вешками, буйками и навигационными знаками. Одно подобное сооружение как раз и возводили сейчас на берегу – обшитую корявыми бревнышками тысячествольника трехметровую пирамиду у восточного края бухты. Место для еще двух выбрали – с утра Стась самолично мотался по «Восточному фарватеру» на «Казанке», делая промеры и размечая положение будущих створовых знаков. Кроме того, в дальнейших, наполеоновских планах значилась установка маячной башенки, которая указывала бы в темноте местоположение каменистой гряды, ограничивающей проход с запада.

«Тариэль» дважды покидал бухту. В первый раз тральщик преодолел прореху в волноломе самым малым ходом, за «Казанкой», то и дело прощупывающей дно полосатым шестом. Во второй раз Крайновский шел по береговым ориентирам, но все равно черепашьим темпом. За баром дно сразу уходило на глубину. Уже в паре сотен метров – в кабельтове, как «по-морскому» выразился Стась, – импровизированный лот не доставал до дна. Казаков в тот раз был на борту вместе с наркоммором и впервые имел возможность обозреть поселок с берега, с большого расстояния. Пока «Тари-эль», уютно попыхивая машиной, совершал эволюции, координатор рассматривал в бинокль и здания колонии, и гряду дюн, и цепочку островков, вырисовывающихся у горизонта. Стаею предстояло отправиться туда сегодня. Еще раньше до островов пару раз успели сбегать на «Казанке». Всего их оказалось то ли шесть, то ли восемь, в поперечнике от сотни метров до двух с лишним километров. Самый крупный из этих клочков суши, получивший имя Песталоцци, был избран местом ссылки для интернатской администрации и техникумных хулиганов. Их-то и предстояло отвезти Стаею. Казаков же намеревался прямо сейчас проинспектировать ссыльнопоселенцев на предмет наличия необходимого имущества: никто не собирался оставлять первых зэков Теллура без средств к существованию.

Название острова предложил Малян. Сделано это было не без известного злорадства, после того как он самолично отыскал в сейфе директорского кабинета папку с незаконченной кандидатской диссертацией. Казаков не стал спорить – пусть будет Песталоцци. Степень неприязни Маляна к казенной педагогической науке он представлял себе достаточно хорошо.

– Сань, погоди!

Казаков обернулся. Ял (на его борту белела неровная надпись «Штральзунд») уже покачивался у борта «Тариэля». Крайновский стоял у лееров, не выпуская из рук знак адмиральской власти – уже знакомый жестяной матюгальник. Координатор помахал наркоммору рукой.

– Загляни, если не трудно, в СМГ, – гулко разнеслось по пляжу. – Тряхни там колосовских молодцов, они мне еще ко вчерашнему дню обещали одну железяку сварить. Я курсанта сегодня два раза посылал – все отбрехиваются, завтраками кормят. А мне в море идти!

* * *

По дороге к зданию УПК, где обосновалась слесарномеханическая группа под руководством Танеева, координатору предстояло миновать стройплощадку. Бригады Валерьяна в ударном темпе заканчивали фундаменты под финские домики. На крайних участках уже начали собирать щитовые стены. Посреди будущей улицы фыркал дизелем гусеничный трактор. Впряженный в волокушу, заваленную тысячествольником с выкорчевок, он тужился вытащить груз из глубокой колдобины. Вокруг трактора собралась стайка строителей, трактористу наперебой давали советы. Наконец тому надоело. Он выбрался из кабины, попинал зачем-то ногой сцепку и решительно полез назад. Трактор, взревев движком, дернулся с места.

– Что ж ты делаешь, ирод! – заверещали высоко, по-бабьи из толпы советчиков. – Кто тебя водить учил? Сцепление на хрен спалишь!

Казаков прислушался: голос подал бывший завбазой «КлинСтройСпецТехники» Виталий Сергеевич Охлопкин – сорокалетнии заслуженный крановщик исполнял обязанности начальника промскладов. Вчера Валерьян с матерной руганью вытребовал его к себе на неделю, чтобы справиться с забарахлившим автокраном, без которого строительство грозило остановиться всерьез и надолго. Голосом Виталь Сергеич и правда обладал на редкость несолидным, однако специалистом оказался классным. Координатор решил задержаться немного и подождать развития событий.

ДТ-54, не обращая внимания на зловещий прогноз, бодро тянул волокушу. Зрители направились следом. Заинтересованный Казаков зашагал за ними. Импровизированный кортеж подползал к стройплощадке, когда трактор, резко дернувшись, замер на месте, от него резко завоняло паленым.

– Ну все, писец котенку! Запорол все-таки сцепление! – заорал не отставший от зрителей крановщик. – И как только до площадки дотянул, козлина?

* * *

– Да как у тебя ручонки твои корявые не отсохли? Это же надо, умудриться угробить совсем новую машину! Ты хоть понимаешь, что она вдесятеро ценнее твоей никчемной персоны? Таких недоумков, вон, полна площадь, а гусеничных тракторов всего два – и больше не будет! Теперь вот один остался! Лучше бы пошел и утопился, прежде чем за рычаги лезть!..

Начальник транспортно-механической группы разлютовался не на шутку. На незадачливого тракториста жалко было смотреть – ему явно хотелось провалиться сквозь землю, желательно прямо здесь и сейчас. Желтая угловатая махина ДТ немым упреком торчала перед гаражами. Колосов самолично приволок увечную машину на буксире за вторым трактором.

– …и у…вай отсюдова, чтобы глаза мои тебя, полудурка, не видели! – закончил длинную, насквозь нецензурную тираду Колосов. – Тракторист, понимаешь, передовик, япона мать…

Пятнадцатилетний передовик пулей вылетел с хоздвора. На бегу пацан испуганно озирался на разъяренного начальника транспортно-механической группы: не передумает ли разъяренный начальник, не изобретет ли для вредителя какую-нибудь особо изощренную кару?

– Добрый дяденька… – прокомментировал Казаков. – А мог бы и порезать… Слышь, Юр, а трактору и правда звиздец?

До координатора только что дошло, что колония вот сейчас, прямо на его глазах, возможно, лишилась ровно половины гусеничной техники.

– Да нет, починим, куда денемся… – тяжко вздохнул Колосов. – Дня через два, край три. Фрикционы, дело житейское. Но все же у нас не бездонные закрома, когда еще диски сцепления сами ваять намастыримся…

– К тому времени у нас все трактора сами по себе развалятся, – оптимистично посулил координатор. – От старости. Нет, Юр, я серьезно, составь, как найдешь время, бумажку для меня – что у нас по машинно-тракторному парку? Как-нибудь по уму: ну, там, оценочно моторесурс до капремонта, возможности оный капремонт произвести… ну и все такое, только чтобы попонятнее. Сделаешь?

– Заняться мне нечем, кроме бумажки тебе писать… – огрызнулся начальник МТГ. – Мало того что этого – он кивнул на торчащий посреди двора ДТ, – инвалида теперь оживлять, так на стройке еще кран покалечили, Виталь Сергеич давеча заходил, материл Валерьяна и его орлов, на чем свет стоит. А кто будет пердунка с хранения снимать? Вон, Крапивка наседает, всю плешь проел… где я ему механиков возьму?

«Пердунком» Колосов по старой, земной памяти называл самоходное тракторное шасси Т-16. Уродец с грузовой платформой впереди открытой кабины и с огромными рифлеными задними колесами, уже вторую неделю бегавший по маршруту от выкорчевки до стройплощадки, служил постоянной темой для склок между Валерьяном и Крапивко. Этот «самосвал наоборот» оказался неожиданно полезной машиной: строители и корчевщики, оценив преимущества неубиваемого детища Харьковского тракторного, наперебой наседали на Колосова с требованием срочно ввести второй «пердунок» в эксплуатацию. Кроме Т-16, не меньше трети парка тяжелой техники колонии до сих пор стояло в складских ангарах, в консервационной смазке.

Своей очереди ждала автоцистерна на шасси ГАЗ-53; ждал самосвал, второй автокран и «газон» с бурильношнековой установкой. Ждала ремлетучка – бесценный ресурс, который Колосов берег пуще зеницы ока; ждал еще один «Беларусь» и Т-16 – минитракторы и тяжелые гусеничные ДТ-54 вывели из ангаров в первую очередь. А в самой глубине склада, под обширными брезентами, стоял полуразобранный вертолет МИ-1; Колосов с Танеевым не раз прикидывали, с какого боку подступиться к мудреному агрегату, но каждый раз откладывали: пока что колонии было не до авиации.

– Ладно, не буду вам мешать… – вздохнул Казаков. – Работайте. А бумажку по технике все же напиши, надо же нам представлять… и – да, кстати, Стась просил напомнить, ты ему обещал что-то там сварить. Ты уж свари, а то у него сегодня рейс… дальний.

И позорно сбежал, стараясь не слушать несущиеся вслед вопли возмущенного Колосова.