Читать книгу Ню - Борис Берлин - Страница 6

Это – вымысел.

В то время, о котором речь, этого просто не могло случиться, а будущее еще не настало. Этого не было.

Но это – правда…

1. Когда тебе восемнадцать

– Говори, я так люблю тебя слушать, я всегда улетал от твоего голоса, от твоих слов… Ну, говори, я услышу…

Восемнадцать мне было очень долго.

Лет, пожалуй, до сорока.

А в сорок я влюбилась.

Так кончилась моя молодость.

Восемнадцать – это когда лежишь на траве, раскинув руки, вдыхаешь в себя небо и думаешь о былинке, которая щекочет тебе сгиб локтя.

И пусть по ней ползет детеныш божьей коровки.

– Или пчела…

А ящерицы отбрасывают серебряные хвосты.

И нет такого слова – завтра.

Потому что сегодня длится вечно.

В этом долгом солнечном сегодня происходили счастливые и грустные события, защищались дипломы, игрались свадьбы, рождались дети, появлялись, исчезали и уходили друзья…

А травинка оставалась. И запах – летний, густой, пряный – был всегда со мной.

И вдруг я поняла, что повзрослела.

Лет в сорок… Пожалуй. И никто не виноват.

– Конечно, никто. А кого винить – бога, судьбу, самих себя? Никто не виноват…

Человек, которого я полюбила, был гораздо старше меня. Банальная история. Эпистолярный роман.

– Красиво звучит.

Вернее, он начинался, как эпистолярный, а в какие дебри он нас завел и какое сумасшествие заставил испытать…

Я писала магистрат по античной литературе, собирала материалы по разным библиотекам мира, побывала в Греции, успешно защитилась, но от античности так и не смогла уйти – увлеклась не на шутку, и в какой-то момент времени поняла, что не смогу уже без этого жить.

Чтобы как-то упорядочить накопленные знания и оглядеться в поисках будущих перспектив, я решилась и, наконец, завела собственный сайт. Сайт античной литературы. Началось практически круглосуточное общение в сети с такими же фанатиками, кофе за полночь и долгие взаимоприятные разговоры ни о чем.

Вот именно в такие моменты оправданного безделья и увлечения собой и своей исключительностью и подкарауливает нас дедушка Фрейд – и я не оказалась исключением.

Его звали Дан (сокращенно от Даниил), и был он чертовски умен.

Архитектор, занимавшийся в то время книгой об ионическом ордере.

Из недостатков – возраст (старше меня почти на шестнадцать лет) и проживание в западном полушарии. Тогда как я проживала в восточном, была счастлива в семейной жизни и имела достаточно оснований совершать исключительно благоразумные поступки.

Потому как неблагоразумные совершала крайне редко, познав еще в самом начале своей супружеской жизни одну непреложную истину – хорошо там, где нас нет, но дома все равно лучше.

За шесть месяцев ежедневного общения – сначала письма, потом телефонные разговоры, я поняла, что он – моя полная противоположность и, в то же время, моя потерянная еще внутриутробно – половина души.

Банальность… Ах, как я боялась банальности. Как я бежала от нее.

Бежала и падала в объятья надвигающейся беды по имени платоническая любовь.

Не надо быть Платоном, чтобы понять, что у платонической любви итог один – и тот далеко не платонический.

Наши встречи начались через полгода и продолжались шесть с половиной лет.

– … Н-да… Ты по-прежнему – торопыга… Моя торопыга… Ну, не совсем… Шесть лет и шестьдесят один день.

Раз в год. Где-нибудь в мире, ставшем маленьким, каждый раз в другом городе, другой стране. Только время года почти не менялось – поздняя весна, либо – ранняя осень…

– Конечно, ты была – весна, я – осень… А пару раз мы встречались дважды в год – помнишь?

Встретившись впервые, мы сразу поняли, что продолжать жить в разных полушариях смерти подобно. И – продолжали жить.

У него была куча недостатков.

И как же я его любила – и за каждый в отдельности, и за все вместе…

– Да, я знаю… я помню…

Он же – наоборот – любил мой идеал – даже называл меня Тала – от Галатея…

Он жил на берегу океана со своей семьей. Двое детей – мальчик и девочка, и женщина с большими серыми глазами. Я видела эту фотографию у него в портмоне.

И любил меня…

– И любил – тебя…

Когда порвалась цепочка, и с моей шеи упал медальон, он попросил показать – что внутри.

– Наша мужская толстокожесть… Я причинил тебе боль…

Там была фотография моего мужа и дочери. Я поцеловала их и положила медальон на прикроватную тумбочку.

Ну и кто мы после этого?

– Как – кто? Мужчина и женщина. Всего-навсего. Мужчина – и – женщина… А кто же еще?

Когда человек тонет, в определенный момент времени он перестает сопротивляться.

И тогда идет ко дну.

После нашей встречи я перестала сопротивляться.

А дна все не было.

Была ежесекундная тоска по несбыточному.

И горячее – прямо под ребрами – счастье.

Я переполнилась своей любовью – как кувшин.

И любовь стала переливаться через край:

Мы любили друг друга так самозабвенно и горячо, так бескорыстно…

Что со временем начали меняться.

Это был удивительно, упоительно и странно…

– Это было – необыкновенно…

Привычки, словечки, мысли, интонации – мы обменивались друг с другом – собой, чтобы слиться еще плотнее, еще больнее, еще беспощаднее.

– Какой же сладкой была эта боль…

Пожалуй, это было два кувшина, тяжелых, теплых, переполненных божественной влагой, в самый важный момент времени не вынесших собственного счастья и опрокинувшихся, и перелившихся через край.

Воды смешались, и уже стало не отличить Адама от его ребра, ласточки от гнезда, солнца от моря.

Я стала им, а мой любимый стал мной.

Мы стали – одно.

Срослись, как сиамские близнецы.

Исчезли его недостатки и разница в возрасте. Привычка и раздражение обыденным нам не грозили, и – так получилось – что победила любовь.

– Ей повезло – мы встретились…

2. Когда погаснут огни

Время, если и не лечит, то, по крайней мере, расставляет все по своим местам.

Прошло двадцать лет счастья.

Дан умер.

Потом еще двадцать лет безмолвия.

Говорить было не с кем и не о чем.

Вы спрашиваете – жили ли мы вместе?

Нет.

И даже не виделись больше никогда.

А разве это что-то меняет?

Сейчас я живу в доме для престарелых и молчу, глядя в окно.

Мне снова восемнадцать. Особенно летом.

Особенно в предзакатные часы.

Вот только бессонница…

С темнотой приходят ветер и беспокойство.

Мне кажется, что он рядом – стоит лишь протянуть руку – и я коснусь его щеки.

Если б вы только знали – что для меня значит этот миг… Иногда мне чудится его профиль в окне напротив.

А один раз я увидела там женщину – она сидела и расчесывала перед туманным зеркалом свои длинные черные волосы.

И каждый вечер я ворочаюсь в кровати, сбиваю в жгут простыни, отталкиваю от себя подушку.

Мне восемьдесят шесть, у меня прекрасная память и я все время зову его. По имени и всеми уменьшительными прозвищами, которые мы давали друг другу раньше.

А сон все не идет.

Может быть, когда погаснут огни в доме напротив, я усну.

Но ни за что раньше.

Ни за что.

3. Ожидание

Я не знаю, что с этим делать. Не знаю даже сейчас. Я прихожу сюда – в этот дом напротив и смотрю. Молча, потому что меня все равно нельзя услышать. Но она – слышит. Она умеет читать мои мысли – спустя двадцать лет – до сих пор… Даже отсюда.

Моя Гала…

Я боюсь подходить слишком близко – чтоб не умереть от счастья, хотя, разве можно умереть дважды? Если я скажу – да, вы удивитесь, но это – правда. Потому, что снова начинает биться сердце, и делаются теплыми руки – от близости – ее. Оживает то, чего давно уже нет, потому что нет – меня. Но она – здесь, а значит и я, как же иначе? Хотите, назовите это любовью, хотите, судьбой – это ничего не изменит.

Просто есть нечто – и какая разница, в котором из миров, моем или вашем, если единственное, то, в чем смысл и боль и – все, вот оно – в доме напротив, смотрит сюда и продолжает звать – всегда.

И все точно так же, как тогда, в самый первый раз, когда мы увидели друг друга, в самую первую минуту – глаза встретили глаза, рука встретила руку, а сердце – сердце.

Потому что, что такое – двадцать лет, если перед нами – вечность.

И я знаю – уже скоро…