Читать книгу Неизвестная Осетия. Европейские ученые и путешественники об Осетии и осетинах - Борис Бицоти - Страница 3

Как рассказать об Осетии, о которой никто еще не рассказывал? Это можно сделать либо представив новые источники, либо предложив новую интерпретацию старых. Именно эти два принципа я и поставил во главу угла, собирая воедино предлагаемый читателю материал.

В среде историков-осетиноведов иногда приходится слышать мнение, что возможности источников по истории Осетии давно исчерпаны, а все, что пишется, является по сути лишь вольным пересказом уже известных фактов. Это категоричное суждение, как минимум, не учитывает той большой разницы, которая существует между отдельными периодами в части наличия и доступности источников и свидетельств.

Мы, как мне кажется, можем говорить о большом интересе и даже избытке литературы в разговоре о древней истории – исследования, систематизирующие свидетельства об аланах, либо комментирующие уже известный материал, не только уже существуют в обилии, но и продолжают регулярно появляться. Что касается истории Осетии XV – XVII в., то здесь, напротив, источники практически отсутствуют – отсюда и негласное название этого периода – «темные века» или «неизвестное время». С периодом же XVIII – XIX в. – относительно хорошо известным и изобилующим свидетельствами отрезком времени, дело, на мой взгляд, обстоит немного иначе, чем это может показаться на первый взгляд, как в части изученности, так и в части интереса.

Дело в том, что в период написания известной нам истории Осетии часть свидетельств европейских авторов историкам была недоступна и полностью выпала из поля зрения ученых. Виной тому явился с одной стороны пресловутый языковой барьер и отсутствие переводов, с другой – барьер идеологический – не все из написанного отвечало идеологическим требованиям, предъявляемым к истории институциональной наукой. Целый пласт важного материала, интересных фактов об Осетии, необъясненных явлений и уникальных свидетельств остался в результате нетронутым – оказался за рамками исторической дискуссии. А ведь выпадение одного лишь свидетельства может коренным образом изменить наш взгляд на прошлое, стать причиной полностью неверного истолкования исторического факта, создать ложное представление о важном событии.

Так, например, о взглядах научного сообщества на происхождение осетин XVIII – XIX в. принято было судить в основном по свидетельствам ученых Яна Потоцкого и Юлиуса Клапрота. При этом, описания Осетии и выводы о генеалогии осетин их предшественников и последователей, в частности, таких авторов, как Якоб Рейнеггс и Фредерик Дюбуа – ученых, посетивших осетинские горы в большей степени по собственной инициативе, часто не упоминались вовсе. Выпала из контекста разговора об осетинском языке и статья австрийского филолога-ираниста Фридриха Мюллера о месте осетинского языка в иранской языковой семье. А ведь именно эта статья положила начало правильному позиционированию осетинского среди других иранских языков. Эти свидетельства крайне важны хотя бы потому, что авторов трудно упрекнуть в предвзятости – полученные сведения не представляли собой для них никакого другого кроме сугубо научного интереса и являются, таким образом, не иначе как плодом труда энтузиастов и первопроходцев.

Начиная со второй половины XVIII в., с наступлением перелома в политике России на Кавказе и переходом к более активным действиям в регионе в Осетию снаряжаются первые научные экспедиции, собирается этнографический и статистический материал, изучается язык и фольклор осетин. Не все, что тогда установили или предположили ученые, оказалось истиной. Именно поэтому факты и свидетельства, зафиксированные в этот период, нуждаются в детальном анализе и проверке и не заслуживают быть проигнорированными и забытыми.

Из принципиальных терминологических проблем нужно, в первую очередь, назвать теорию древней индогерманской общности, в парадигме который мыслили многие европейские исследователи Кавказа. Осетины и их язык в этом контексте давали повод для обширных спекуляций на тему обоснования существования такой общности в глубоком прошлом. О появлении данной теории нам сигнализирует, к примеру, примечание Клапрота к трудам Яна Потоцкого. «В настоящее время, – пишет Клапрот, – общим название для иафетических языков является термин индогерманские языки».1

Проблематичность такой формулировки стала очевидна уже на ранних стадиях разработки теории. К моменту публикации статьи об осетинском языке австрийского лингвиста Фридриха Мюллера народ-предок большинства европейских этносов принято было называть индоевропейцами – эта формулировка приживается уже у В. Б. Пфаффа в его исследованиях. По сути же, наука фактически вернулась к определению Потоцкого, называвшего группу народов, схожих между собой по языку, включая народы севера Индии, курдов, талышей и осетин – «европейской». Нет никаких оснований считать индийский и германский элементы в этой общности превалирующими. Более того, факты анализа языка говорят скорее о том, что отдельной, узкой индогерманской общности не существовало вовсе – термин, скорее всего возник индуктивно, как результат выявления большой схожести между германскими языками и санскритом. С другой стороны появление данного термина является следствием разработки теории индоевропейской общности в первую очередь германскими учеными. Именно в таком контексте первооткрыватели осетинского языка и культуры рассказывали о своих открытиях немецкоязычной публике, формулируя свои высказывания как реплику в обсуждении популярной научной теории.

Важно также помнить, что авторы-европейцы, писавшие об Осетии были носителями христианской (протестантской) культуры – большая часть анализируемых трудов появилась до наступления эры дарвинизма в науке. Именно поэтому история происхождения языков и народов в их представлениях тесно связана с ветхозаветными легендами – это была на тот момент единственная версия происхождения человека. Так, к примеру, начиная с исследования Потоцкого, интересующие нас авторы принимают деление народов и языков, согласно генеалогии сыновей Ноя, на семитские – потомки Сима, хамитские – потомки Хама, иафетические – потомки Иафета. «От них, – говорится в десятой главе Книги Бытия, – населились острова народов в землях их, каждый по языку своему, по племенам своим, в народах своих». Ученые, таким образом, классифицировали языки и народы в соответствии с данным отрывком, считая, согласно ветхозаветной легенде о Всемирном потопе, прародиной всех народов мира Ближний Восток. «Десятая глава Книги Бытия, – писал Фредерик Дюбуа, – в историческом смысле, первая известная нам классификация народов и рас, которая всех нас касается». Вследствие подобного «ветхозаветного» взгляда на происхождение народов, вплоть до появления труда Всеволода Миллера ученые, говоря о направлении переселения предков осетин, сходились во мнении, что оно происходило с юга на север – из стран Передней Азии и Ближнего востока на Кавказ. Лишь только после выхода в свет диссертации Миллера это представление было впервые подвергнуто критике. Со временем же ученым удалось установить, что Передняя Азия вообще не была исторической родиной ираноязычных народов.

Не является секретом также и то, что ученые и путешественники, впервые побывавшие на Кавказе, пытались как можно ярче подать добытые ими сведениями, что выливалось порой в досадный недоразумения и откровенные курьезы. Увы, не все эти недоразумения устранены – многие иллюзии первых путешественников и первооткрывателей Осетии так и не были развеяны, равно как и намеренно сотворенные ими мифы. Особенность же научного познания такова, что автор, публикуя новый материал и допуская при этом ошибку, часто не дает себе труда написать опровержение, перекладывая, тем самым, эту почетную обязанность на плечи последующих поколений.

И тем не менее, анализируя материалы научной дискуссии ученых XIX в., мы видим, что многие основные вопросы, касающиеся истории и этногенеза осетин, были решены уже тогда. Определенным эталоном в этом смысле является диссертация выдающегося русского фольклориста и этнографа Всеволода Миллера, расставившая все точки над и в вопросах истории и этногенеза осетин. Именно Миллер в своих «Осетинских этюдах» устранил множество заблуждений своих предшественников и дал правильные оценки, трудам своих коллег – первых исследователей Осетии. Не всегда на высоте оказывались исследователи, пришедшие на смену Миллеру, следствием чему стало множество авантюристических концепций и вульгаризаций. Труд выдающегося российского ученого в этом смысле – неподвластный времени эталон, с которым всякий раз приходится сверяться каждому, кто пишет об Осетии и ее прошлом. Таким же эталоном в XX в. стали статьи выдающегося советского ученого В. И. Абаева.

Но означает ли это, что все, что было до Миллера и Абаева, стоит предать забвению? Вряд ли такой подход будет продуктивен. Ведь именно «первыми европейцами» был решен ряд важнейших вопросов, касающихся истории происхождения осетин. Так, например, идентичность алан и осетин, которая на ранней стадии исследования Кавказа была неочевидной, вскоре была доказана сначала поляком Яном Потоцким, а затем и немцем Юлиусом Клапротом. Казалось бы, в этом вопросе раз и навсегда была поставлена точка, но нет – полемика вокруг аланского наследия спустя столетия разворачивается вновь и вновь, а аргументы авторов, однажды установивших эту идентичность, игнорируются и предаются забвению. В этом кроется еще одна причина несовершенства процесса познания – в потоке громких дилетантских заявлений часто утопают ценные факты, полезные для восстановления истинной картины прошлого. Так, однажды опровергнутые теории, увы, не умирают, а вновь и вновь поднимают голову и с новой силой подчиняют себе умы обывателей и дилетантов. В науке не всегда сохраняется преемственность знаний – истинные теории оказываются погребенными под завалами праздных рассуждений, досужих домыслов и откровенных фантазий. Ложные же теории заслоняют собой события и факты действительно заслуживающие внимания.

Было бы неверным в этой связи думать, что сведения, добытые первооткрывателями Осетии, в свое время были лишь предметом споров в богемных салонах, а их труды пылились на полках специализированных библиотек. Особый интерес в этом смысле представляет вопрос о влиянии открытия ираноязычности осетин, сделанного Клапротом, на решение правительства Николая I направить военную экспедицию в горы Осетии для подавления мятежа. Внезапное нападение Ирана на южные границы империи в разгар кризиса престолонаследия стало полной неожиданностью для Санкт-Петербурга. Трудно сказать, как воспринималось российскими военными и гражданскими чинами в свете разразившийся русско-персидской войны известие о принадлежности к иранской языковой семье осетин, находящихся в тылу основной группировки российских войск. Ведь в добавление к этому факту осетин обличали еще и воззвания мятежного грузинского царевича Александра, полные призывов к неповиновению российским властям и обещаний вернуться на Кавказ во главе персидских войск.

Для того, чтобы до конца понять и проследить логику и аргументы ученых, решавших ключевые проблемы, связанные с этногенезом осетин, оценить их влияние на судьбу описываемого учеными народа нужно вернуться в самое начало – в «домиллеровский» период и увидеть как эволюционировали взгляды научного сообщества на проблему этногенеза осетин. В свете возвращения дискуссии о вопросах, уже нашедших свое разрешение в XIX в. свидетельства первых европейцев, их открытия и заблуждения являются важным источником и дают обширную пищу для размышлений. Ведь многие вопросы, которые сегодня то и дело встают перед учеными, уже тогда в XIX в. были окончательно сняты с повестки дня.

Выпадение источников, увы, не единственная проблема наших знаний о периоде XVIII – XIX в. – есть еще и вопрос предвзятой интерпретации. Не всем авторам, писавшим об этом времени, на мой взгляд, удалось избежать избирательности. Историк часто подбирает свидетельства, которые удачно встраиваются в его концепцию, соответствуют его видению и интерпретации, а также отвечают актуальным идеологическим запросам его времени. Так, история непроизвольно превращается в набор фактов, поставленных в услужение той или иной теории, – все остальное отбрасывается как ненужное. На мой взгляд, наши представления об истории Осетии XVIII – XIX в. не лишены подобного недостатка.

Автор, намеревающийся писать академическую историю Осетии, не обладает полной свободой в части дачи оценок и выражения мнения. Будучи вынужденным учитывать конъюнктуру и оглядываться на авторитеты, такой автор будет постоянно повторяться и пересказывать то, что уже хорошо известно. Сославшись же на все громкие имена и повторив все авторитетные мнения, конвенциональный историк сочтет свою работу выполненной. Выходит, что отвергнутое однажды маститыми авторами свидетельство обречено на вечное забвение. Отсюда и парадокс, который стоит в центре моего исследования – самый известный период в истории Осетии, по моему мнению, хранит в себе еще много неизвестного.

Все сказанное выше, однако, отнюдь не означает, что читателю необходимо обладать большим багажом знаний и хорошо разбираться в истории Кавказа, чтобы понимать о чем идет речь и получить удовольствие от чтения этой книги. Напротив, почему бы не начать знакомство с Осетией с неизвестной стороны? Именно так с Осетией знакомились первые путешественники, оказавшиеся в осетинских горах без путеводителей и карт, идя на ощупь и фактически блуждая в потемках. Эта книга рассказывает о теориях происхождения осетин, которые либо уже были опровергнуты, либо нуждаются в опровержении, что поможет избежать повторения прошлых ошибок.

Такой метод – искоренения заблуждений и познания «от противного» призван помочь пролить свет на неизвестные страницы истории осетинского народа, лучше увидеть его прошлое, проследить эволюцию взглядов ученых на интересующие нас вопросы. Читатель не найдет в этой книге ни перечня знаменательных дат, ни авторитетных оценок тому или иному периоду правления того или иного царя, князя либо наместника, но найдет независимый анализ и непредвзятый комментарий. «Неизвестная Осетия» – это коллекция накопившихся ошибок и недоразумений, связанных с появлением первых сведений о народе, населяющем территории северного и южного склона кавказского хребта, и в этом смысле книга скорее приглашает вместе порассуждать над значением и смыслом известных и неизвестных фактов. Сделав выбор в пользу такого изложения, я, тем самым, надеюсь помочь сузить круг поиска краеведа, равно как и любого интересующегося историей Осетии, рассказать о мифах, которые, возможно, все еще бытуют и даже присутствуют в современном историческом дискурсе, но на самом деле давно были развеяны.

Необходимость подобного периодического обобщения накопленного знания вряд ли должна вызывать вопросы. Одна из проблем открытого общества заключается в том, что истинные теории существуют и находятся в свободном доступе наравне с ложными – каждый может взять на вооружение концепцию, нелепость которой была давно доказана и выдавать ее за истину в последней инстанции. В такой ситуации периодическая ревизия накопленных идей и представлений и актуализация существующих сведений – важный этап на пути познания истины.

Искренне надеюсь, что данная книга поможет читателю составить себе подробное представление о генеалогии осетин, утвердиться в знаниях об Осетии и разобраться в нюансах, которые ранее, возможно, были понятны лишь специалистам. В истории нет места для сантиментов – прошлое надо принимать таким как есть, даже если это идет в разрез с собственным ощущением, желанием или неким идиллическим представлением. Выдвигаемые в книге версии серьезно расходятся с устоявшейся доктриной. Но суровая правда лучше чем сладкая ложь – это еще один принцип, которому я старался следовать на протяжении всего предпринятого исследования. Право судить насколько мне это удалось является исключительной прерогативой читателя.