Оглавление
Борис Дубин. Смысловая вертикаль жизни. Книга интервью о российской политике и культуре 1990–2000-х
Татьяна Вайзер. О чем эта книга
Воскрешенный в слове
Елена Петровская. О «связности высказывания» как заявлении этической позиции
Олег Аронсон. Борис Дубин в нечитающей России
Александр Дмитриев. Лейтмотив и агон
Несложившаяся модернизация
«Адаптация и единение в выживании оказались сильнее, чем идея стать другими»
«Интеллигенция – понятие сложное» (часть I)
«Человеческая память конструируема» (часть II)
«Осознания кризиса в стране нет» Стокгольмский синдром по-русски: кризис пробуждает в обществе логику заложников
Дилеммы и смыслы российской политики
Есть ли модернизационный ресурс у идеологии «особого пути»?
Побежденные победители
«Мы по-прежнему живем в тени тоталитарного режима»
Империя мифов и цифр
Как жить в империи мифов?
Почему не ломятся в социальный лифт?
Эффект дежавю
34 % россиян с высшим образованием никогда не читали книг. И не хотят
Память о войне или память о Победе?
Парк советского периода
«Молодежь предъявляет запрос на будущее»
«Учеба – одно, жизнь – другое»
Сталинский миф: табу на рационализацию
Политика одиночек и масс
Распад
«Два канала телевидения и единичная фигура президента – вот что соединяет население»
«Наша беда – некритичное общественное сознание» Россияне голосуют за тех, у кого есть власть
Болевой порог: чего боятся россияне
«На улицы вышла Россия интернета. Россия телевизионная осталась дома»
Ситуация в стране потеряла черты неопределенности
Президентуру сдал
«Русские спасаются в одиночку»
«Нам нести всю тяжесть расплаты»
Дефицит культуры
Средняя для среднего
Обрыв связи. Разговоры не только о литературе
Общество зрителей
Из читателей в зрители
«Самые острые проблемы страны связаны именно с культурой» О том, что происходит с носителями «культурных ценностей», с российской интеллигенцией
Классика сегодня: после универсальности
«У одинаковых людей нет культуры»
Обратная сторона изображения
Панорама с воронами и псами. Человека на холстах сербского художника Владимира Величковича как будто бы нет
Границы жизни, безграничности языка
«Переводчик перебирает варианты до „сотых интонаций“»
«…Если можно назвать это карьерой, пусть это будет карьерой»
«Пропуск в культуре… приходится изживать как травму или рану»
«Дух веет, где хочет»
О временах Борхеса и начала социологии (часть I)
От ВЦИОМа к «Левада-центру» (часть II)
«Сейчас – период прощания с книгой»
Четыре интервью интернет-журналу «Гефтер»
Четыре интервью в «Левада-центре», данные интернет-журналу «Гефтер» в последний год жизни Б. В. Дубина
Левада-style I
Левада-style II
«Нормальная наука» и «нормальное» время?
Большинство, толпа и конструкции власти
«Жить невозможным»: о Борисе Дубине его ученики и коллеги
Жизнь без цезур. Жизнь против крайних форм двоемыслия
Илья Кукулин. По сравнению с другой жизнью
Александр Дмитриев. Борис Дубин: культура как вызов
Борис Степанов. Борис Дубин и российский проект социологии культуры
Ирина Каспэ. Как возможна литература? Как возможна социология литературы не по Бурдье?
«Жить невозможным»
Татьяна Вайзер. Борис Дубин: культура дистанции, культура Другого
Библиографический список публикаций Б. В. Дубина (1970–2014)
Библиографический список переводов, предисловий, комментариев Б. В. Дубина (1970–2014)
Отрывок из книги
В этом году исполнилось бы 75 лет известному российскому социологу и переводчику Борису Дубину – тонкому знатоку европейской культуры, литературы и поэзии, публичному интеллектуалу, автору нескольких сотен работ, лауреату многочисленных премий в России и за рубежом. В кругу российских гуманитариев он известен прежде всего как социолог «Левада-центра», работавший в исследовательской парадигме Юрия Левады. Для широкого круга читателей он прежде всего первоклассный переводчик поэзии и прозы – испанской, французской, английской, венгерской, польской… Кальдерон, Борхес, Кортасар и Ортега-и-Гассет, Фернандо Пессоа и Пабло Неруда, Гарсиа Лорка и Янош Пилински, Джеймс Джойс и Эмиль Чоран, Морис Бланшо, Аполлинер и Анри Мишо и многие другие авторы, составившие цвет европейской культуры XX века, стали доступны российскому читателю благодаря Борису Дубину.
За несколько десятков невероятно продуктивной научной и переводческой работы этот человек-универсум, или – как сформулировано в одном из эссе этой книги – человек-институт, практически создавал советский и позже – российский литературный ландшафт, обогащал отечественные библиотеки переводами иностранной поэзии и прозы, наводил мосты между российским читателем и европейской интеллектуальной культурой и художественной литературой, приобщал российского читателя к медленному и вдумчивому интеллектуальному чтению, развивал вкус к изысканному и экзистенциально весомому поэтическому слову. Как социолог, он раскрыл многие механизмы российской социальной и политической действительности, реконструировал антропологию советского и – через нее – постсоветского человека. Как переводчик – обозначил новые горизонты возможного мыслимого в слове и через слово («перевод – это расширение возможностей языка»), придал русскому поэтическому слову вес, бархатную нежность, невесомость и сокровенность.
.....
Именно из-за потери чувствительности нынешняя российская словесность и культура (культура творческая, а не эпигонская и не конвейерная продукция) занимают довольно скромное место в сравнении с тем, какое место занимали в свое время, скажем, поэзия Маяковского или Пастернака, кино Эйзенштейна или Медведкина, театр Мейерхольда или Курбаса. С тем, какая в 1920–1930-е годы была степень ориентации на Россию в Германии, Франции, Италии, Испании. Последний и недолгий всплеск мирового интереса был в конце 1980-х годов. Тогда у людей Запада возродилась, а у некоторых родилась надежда, что не только поднимется потонувшая Атлантида советского подполья, но и возникнет нечто новое, мимо которого не пройдешь.
Конечно, отнюдь не все в большом мире готовы стать сегодня на позицию, которая, к сожалению, есть, – закатать Россию, как Чернобыль, в некий бетон, пока там не устаканится, а потом кто-то вскроет и посмотрит, что есть. В более мягкой форме позиция Запада к России и российской культуре по большей части сводится к тому, что ничего особо интересного для всех в ней не происходит. Можно сказать, что мир виноват, а можно посмотреть на себя. И спросить: а что такого за двадцать лет сделано, что может заинтересовать кого-то за пределами того или иного кружка?
.....
