Читать книгу Горячий 41-й год - Борис Цеханович, Борис Геннадьевич Цеханович - Страница 10

….Я и Петька вышли на опушку леса и, прикрываясь невысокими, но густыми кустами, стали осматривать очередную небольшую лесную деревеньку. За сегодняшний день мы сделали хороший рывок и я подумывал остановиться на ночлег в этой деревне. Пора пополнить запасы продовольствия, да и пообщаться с местным населением о немцах. Где они? Как себя проявляют?

– Алексей Денисович, – из глубины леса на опушку вышел старшина, – у меня в этой деревне дальний родственник проживает – нормальный мужик. Может, у него остановимся?

– А у тебя откуда здесь родня? – Удивился я.

– Так я из этих мест… Забыли, наверно.

– А…, точно. Совсем вылетело из головы… А до дома тебе далеко?

– Километров пятнадцать будет. Может, я сгоняю до своих? А, Алексей Денисович? – Я внимательно посмотрел на старшину, который открыто и просительно смотрел на меня. Главное я понимал: если запрещу – не пойдёт, не нарушит приказ. Но с другой стороны – я ведь тоже не скотина безмозглая и Николай Иванович не пацан, чтобы по-дурацки влезть в засаду к немцам. Поэтому не стал его томить.

– Хорошо, только давай сделаем следующим образом. Ты сейчас с Белкиным идёшь на разведку к своему родственнику. Если всё нормально, то там располагаемся, а ты идёшь домой.

Так и сделали. Через час мы скрытно пробрались во двор родственника: Григорий Яковлевич, так он представился. Кряжистый, осанистый и представительный деревенский мужчина в возрасте. Встретил нас приветливо и расположил в сарае. Николай Иванович весь светился от радостных известий. Как ему уже успел рассказать Григорий Яковлевич, он два дня тому назад был в их деревне и заходил домой к родителям старшины. Видел его жену и детей. Все живы и здоровы.

И как только сумерки сгустили темноту, ко мне подошёл старшина: – Алексей Денисович, ну что? Пошёл я…?

– Ты что один собрался? – Старшина стоял передо мной полностью вооружённый и экипированный для рывка до дома. – Не…, так не пойдёт. Одного тебя не отпущу. Бери Белкина и сапёров. Послезавтра утром жду обратно. Только будь поосторожней.

Совсем стемнело и Григорий Яковлевич пригласил нас в избу поужинать. За накрытым столом, с неизменной бутылью самогона, уже сидело всё семейство хозяина и ожидало только нас. На охранение никого не стал ставить, так как уже знал, что немцы по ночам не воюют.

Выпили, закусили, выпили ещё по одной и лишь после этого потёк неспешный рассказ хозяина. Всё как у всех. Начальство сбежало быстро, предоставив жителям самим решать свою дальнейшую судьбу. Если таким маленьким деревенькам повезло, потому что в быстроменяющейся обстановке было не до них. Ни нашим, ни немцам. То крупным хозяйствам, да недалеко расположенным от районных центров и вдоль дорог повезло гораздо меньше. Оттуда успевали по большому счёту вывезти на восток все запасы зерна, наиболее ценное оборудование и угнать скот. Что не успевали – безжалостно сжигалось, вместо того чтобы раздать местному населению. А у них, как и в той деревне, пару дней тому назад, всё поделили между собой. И теперь довольно уверенно смотрели в будущее. Никто не хотел возвращаться в колхоз и все надеялись жить, как и раньше – для себя. К немцам относились настороженно. Они просто ещё не появлялись в деревне. Хотя в районном центре немцы уже обосновались и начинают организовывать жизнь местного населения по своему уразумению.

– Я два дни тому назад был в райцентре: немцев полно там и уже назначили бургомистра. Я его немного знаю. Так себе человечек и при советской власти бегал с портфелем в райисполкоме. За заготовки отвечал. Сам, тьфу, а сейчас «Господин бургомистр»…. – Григорий Яковлевич возмущённо сплюнул на пол. А я его подковырнул.

– А чего ты возмущаешься? Сам говоришь – советскую власть по боку, будем жить по старому…

– Иэх.., – хозяин горестно вздохнул и налил самогонку, – сынки, мне шестьдесят годков. Я и при царе хозяином был и при советской власти. Мне есть с чем сравнивать. Не всё так просто. Я вот за себя скажу – жил хорошо только с двадцать второго года и до колхозов, пока государство не мешало. А потом одна маята… Хлебом с солью встречать никто немца конечно не будет, но если он крестьянству даст пожить….

Последующие пять минут прошли в молчание. Молчал хозяин и члены его семьи, молчал и я, не зная, что ответить. Мы, насытившись, вяло ковырялись в еде и я искал повода, чтобы, не обидев гостеприимных хозяев, уйти на ночёвку. Но тут невольно помог сам хозяин, нарушив молчание.

– Что обиделись? Ну, не обессудь…

– Да нет. То, что ты говорил, Григорий Яковлевич, мы слышали и в других деревнях. Но задевает душу. Следуя таким рассуждениям. Ну…, нам только и остаётся – завтра пойти в районный центр и сдаться немцам. Чего сопротивляться, если народ смирился с оккупантами.

– Эээ, нет…., шалишь, брат…, – Григорий Яковлевич возмущённо и энергично замахал заскорузлым пальцем перед мои лицом, – да ты, Алексей Денисович, ничего не понял. Нееет…, вот ты иди и сражайся. У тебя есть оружие, подчинённые, вас много, есть дисциплина. Вот иди и защищай крестьянство и государство. Я могу обижаться на советскую власть. Я её кормил, я её поил, одевал, содержал, а советская власть меня бросила и убежала. Да ещё забрало зерно, скот, инвентарь. Даже не подумало – А как крестьянство под немцем жить будет? Всех здоровых мужиков с деревни забрали в армию. Начальство сбежало и никаких указаньев не оставила. Вот завтра немец придёт в деревню – Я, что с вилами попрусь на него против танка и винтовки? Ты, дурья голова, подумал об этом? А то обиделся… Я сейчас пред своим сыновьями в полном ответе – вот за них. За внуков, за невесток.

Григорий Яковлевич обиженно засопел, а семья, на которую он направил указующий перс, испуганно затаилась, глядя на разбушевавшегося хозяина.

– А то что я вас принял, накормил, напоил и устроил на ночлег, ты не считаешь поддержкой народа? Да уже полдеревни знает, что у Сергушиных отряд красноармейцев стоит. А если об этом немцы узнают? А то, что мы каждый день двоих-троих красноармейцев в деревне встречаем, кормим, поим, моем и даём в дальнейший путь еду – Это что не считается?

Гостеприимный хозяин огорчённо махнул рукой, выплеснув свою обиду не сколько на меня, сколько на власть, в крике и тут же последовало тому подтверждение.

– Ладно, не хотел говорить, но раз такая свадьба пошла – то скажу. А ты, как представитель советской власти, принимай меры.

Сергушин плеснул себе в кружку немного самогонки и вопросительно посмотрел на меня и я махнул рукой – Давай, мол – и мне.

Разлив самогонку, мы чокнулись и выпили, а немного закусив, хозяин понизив голос и пригнувшись к столу, стал рассказывать: – Я тебе уже сказал, что каждый день заходят в деревню за едой красноармейцы. В основном это хорошие солдаты, были даже два лётчика. Их встречали честь по чести. Кормили, поили, мыли и в путь-дорогу давали еды. Благо у нас с продуктой сейчас нормально. А тут дён пять тому назад пришли трое и старший у них сержант. Винтовки у них. Расхлюстанные, наглые, глаза нехорошие, но мы их встретили, как положено, продукту в дорогу собрали, дали им и самогонку, которую они потребовали и ушли они. Не стали мы на них обижаться. Лиха они военного хватили достаточно.

А на следующий день они опять заявляются и уже требуют еды, самогонки. Зашли они к деду Евлампию и бабке Евдокии. Бойкая бабка. Вот она еды дала, а самогонки нет. И стала их стыдить. Ихний сержант слушал, слушал её, а потом как дал ей прикладом в грудь. Вчера бабку и схоронили.

Два дни назад пришли ко мне. Я не стал спорить, сопротивляться отдал всё, что они просили. Пробовал мужиков оставшихся сорганизовать, чтобы дать отпор. Они же шалаш в лесу построили и живут там. Пьют, едят, над людьми измываются. Вчера мне рассказали, что они и соседей, версты четыре отсюда, тоже обирают. Спят до обеда, а потом идут и грабют крестьян. Да, в соседней деревне они девку чуть нессильничали. Хорошо бабы набежали, отбили девку, а то беда была бы. Так вот я с мужиками разговаривал, но все отказываются. Боятся, да и я тоже, что ночью придут и пожгут. К немцам идти помощи просить, как-то совестно – свои всё-таки….

Вот ты, Алексей Денисович – командир. У тебя отряд. Оружье. Ты советская власть. Иди и приструни их. Забирай в свой отряд и до армии идите.

Все эти дни, как началась война, я держал свои эмоции в кулаке. Всегда старался быть ровным и спокойным, но сейчас чуть было не сорвался, до того меня взбесил рассказ сельчанина. Тут идёшь, стараешься при этом немцев щипать и думаешь, как максимально использовать свой потенциал. А эти скоты, пригрелись и грабят беззащитное местное население. Ну…, ублюдки…

– Григорий Яковлевич, где они?

– Завтра с утра, я вас туда отведу. Но, чур уговор, не хочу чтобы они видели меня и знали что я вас привёл.

– Не беспокойся. Ты главное приведи, а там посмотрим на что они наговорят.

…..Бандюганы чувствовали себя спокойно и в безопасности. Ни какого поста, даже самого банального дежурного у костра. Уютная полянка в окружении берёз и густого кустарника, правда, сильно замусоренная тряпками, объедками и другими отбросами. Шалаш из густых еловых веток, из которого торчали три пары грязных пяток. Справа и слева от пяток виднелись приклады винтовок. В двух метрах от шалаша слегка дымящиеся кострище, с подёрнутым седым пеплом углями, и несколько чурбаков, служивших сиденьями. И опять мусор: тряпки, кости, яичная скорлупа, немытые железные тарелки, черепки от горшков и осколки бутылей.

Я сел на чурбак и кивнул Петьке. Солдат на носках подошёл к шалашу и резким рывком выдернул винтовки. Минуты полторы прошло без изменений, потом послышалось недовольное ворчание: – Это кто там такой смелый шуткует?

Пятки завозились, зацарапали такими же грязными пальцами землю и из шалаша вылезло мурло. Самое натуральное мурло. Встрёпанные, стоящие дыбом, немытые волосы, небритая, в недельной щетине заилевшая харя, в тяжёлом похмельном угаре. Такая же по стать грязная и засаленная одежда. Мурло, стоя на карачках, молча осмотрело нас и ничего не понимало, посчитав нас продолжением пьяного, тяжёлого сна. Довольно шустро, на четвереньках это чучело подбежало к баклажке и, высоко закинув голову, стало оттуда громко глотать воду.

– Уууу…., как хорошооооо.

Выдохнув густой перегар, мурло снова повернулось к нам и более осмысленно посмотрело на нас и задумалось, сев на задницу.

Громко пёрднув, а потом ещё раз рыгнув, озабоченно пробормотало: – Чёрт побери, всё-таки «белочку» словил… Надо бы сегодня не пить….

В это время из шалаша вылезли на свет ещё двое и, увидев нас, сразу поняли, что на «белочку» грешить не стоит, а пришла расплата и покорно застыли в ожидании оной, предоставив свою жизнь судьбе.

– Кто у вас старший?

– Ну, я…. Значит, ты мне не снишься майор? – Мурло уже более осмысленно смотрело на нас.

– Во-первых: надо говорить товарищ майор. Во-вторых: не снишься – а не снитесь. Я с тобой на брудершафт не пил. Ваше воинское звание и фамилия.

– Да ладно, майор, хорош в армию играть, – то ли от безбашенности, то ли от непонимания ситуации мурло наглело. А может в нём ещё вовсю бродил алкоголь, – нету армии… Нету Красной Армии. И мы с тобой сейчас не на плацу, а глубоко в тылу у немцев. Давай лучше побазарим… Тут деревень море, а власти никакой. Немец далеко и мы тут хозяева. Пойло, бабы – всё наше… Подумай, майор, тут такие дела вершить можно….

– Даааа.., ты оказывается совсем не въехал в ситуацию, – я достал вальтер и выстрелил между ног старшего, – это я тебя в плен взял, это у меня люди вооружённые кругом стоят. Если ты и дальше так разговаривать будешь, я тебе ногу прострелю. Опять задаю вопрос – Воинское звание, фамилия.

Мурло от выстрела сильно вздрогнуло, а остальные двое услышав про плен сразу подняли руки вверх.

– Хорошо…, хорошо…. Зачем только стрелять? Сержант Никифоров я.

– Имя, отчество, воинская часть…

– А это зачем? Тем более, что полка то уже и нет, – сержант продолжал по инерции сопротивляться.

– Как зачем? Для приговора. Старушку, которую ты ударил в грудь – вчера схоронили. Убийство. Грабёж местного населения. Попытка изнасилования. Вот так вот. В военное время вплоть до расстрела.

– Не пугай… Не имеешь права, майор. Ты не прокурорский. И без следствия не имеешь ни какого право нас судить.

– Ты на себя в зеркало смотрел? Если бы не сказал, что ты сержант, ни за что бы не подумал. А я, видишь? Форма, знаки различия, побритый. Солдаты и сержанты при всех своих регалиях. Вооружены немецким оружием. Значит, мы воюем. А исходя из этого я, майор Третьяков, являюсь здесь, в немецком тылу, представителем Советской власти. Командиром Красной Армии. И следствие проводить не буду. Мне достаточно жалоб местного населения, которое и указало ваше место. Не хотите говорить – не надо. Так безвестно и будете расстреляны.

– Товарищ майор…., товарищ майор, – очнувшись, заголосили остальные двое и на коленках шустро двинулись в мою сторону. Но Увинарий сильным толчком ноги опрокинул их на спину. Те тут же поднялись на колени и, не опуская рук, опять заголосили.

– Товарищ майор…, товарищ майор, не виноваты мы. Это всё сержант Никифоров. Это он старушку ударил и девку тоже он хотел отъе….ть… Он нас заставлял…, а мы его подчиненные и он наш командир отделения…

– Ууу…, курвы. Как жаренным запахло, всё на меня свалить решили… А кто самогонку в три горло жрал? А кто хихикал, вот тут у костра и говорил, какая прекрасная жизнь? Суки… Ты, майор, меня послушай. Ты кого слушаешь? Это ж деревенское мужичьё? Мы завтра до своих дойдём, а они под немцем будут жить и посмеиваться над нами. И их кормить. Да это кулачьё недобитое… Старухе вообще нечего было лезть под руку… её мужик стоял и молчал, а она нас – красноармейцев ругала и советскую власть тоже. Вот и получила холуйка немецкая. А девка, так она сама хотела. Так что нечего тут базарить и их защищать. Давай расходимся. Даю честное слово, что завтра нас тут не будет. Пойдём на восток до своих. Ну что, договорились? А хочешь вместе пойдём? Под твоим началом. А?

Увинарий и Петька стояли по сторонам этих скотов, держа оружие наготове, и откровенно развлекались. Это были уверенные, обстрелянные солдаты, которые знали – немцев можно бить и нужно бить. И кроме глубокого презрения эти окруженцы у них иных чувств не вызывали.

Брать их в свой отряд я даже и не собирался. Сержант Никифоров был главарём этой маленькой шайки, ну а его подчинённые банальные слабаки. Попали под влияние более сильного сержанта. И что с ними делать? Это вот вопрос…. С этими двумя понятно…, а вот сержант…. Это сволочь. Никуда он не уйдёт. В крайнем случаи, переместиться километров на двадцать и снова возьмётся за старое. Брать с собой…? Нееее…, сержант опасный и, по всей видимости, весьма подлый тип, выберет удобный момент и ….. Да и старушка умерла…. Нет – надо быть жёстким.

– Чьё оружие?

– Наше, – солдаты из-под поднятых рук, с надеждой смотрели на меня.

– Сержант, давай список отделения.

– Потерял, когда отступал…, – пробурчал сержант.

– Потерял, когда драпал, – поддел его Петька, на что Никифоров блеснул глазами из-под бровей.

– Фамилия? – Спросил я правого бойца.

– Красноармеец Аксёнов, – крепенький солдат, но глаза тускловатые, тупые.

– Номер винтовки?

– КН 183456.

– Точно есть такая. И обойма полная. Понятно. А ты? – Спросил второго.

– Красноармеец Сундуков. Номер винтовки ХР 345921.

– И такая есть. Да, Сундуков, не даром на Руси фамилии давали, – я поглядел на солдата и рассмеялся, следом засмеялся Увинарий с Петькой и было отчего. Такой же плотный, как и Аксёнов, но был какой-то квадратный и угловатый. Действительно – «Сундук – сундуком». Тихо захихикал Аксёнов и заулыбался сержант, считая, что самое страшное позади.

– Ну а теперь, товарищ сержант, ваше оружие.

Сержант перестал улыбаться, а глаза шкодливо забегали из стороны в сторону.

– То есть, тоже потерял…, – удовлетворённо констатировал я. – Я так и предполагал. Вот Никифоров, странно получается. Документы потеряли, оружия тоже…., нет. Знаки отличия на петлицах отсутствуют.

– Ну и что? – Угрюмо спросил Никифоров, – так получилось…

– Что ты тут, пытаешься нас надуть, – внезапно вспыхнул Петька и, размахнувшись ногой хотел пнуть сержанта, но глянув на меня сдержался, – ты сука дезертировал. Бросил оружие, порвал документы и треугольнички с петлиц снял. Ни хера ты и никуда не пойдёшь. Так и будешь бандитствовать. Что ты тут песни нам поешь? Мы такие бои пережили, да сами нападали и вон у нас сержант Дюшков – всё как положено на нём. Товарищ майор, раненый и контуженный, а всё тоже как положено по форме. И не собираемся прятаться. И дальше фашистов будем бить. Правильно, я говорю, товарищ майор.

– Правильно, товарищ солдат. Правильно. Ну, что ж, пора принимать решение. Встать!

Аксёнов и Сундуков вскочили и стали по стойке «Смирно». Никифоров же поднялся тяжело и нехотя. И Петька сильным толчком послал его к подчинённым, после чего встал справа от меня и, одновременно с Увинарием передёрнув затворы, направили автоматы на маленький строй, чем ввергли солдат в ужас, а Никифоров встревожено забормотал: – Э…, э…, товарищ майор, вы что задумали?

– Слушай приговор. Я, майор Третьяков, именем Советской власти: Сержанта Никифорова за нанесение тяжких побоев, приведших к смерти деревенской жительницы Евдокии. За грабёж местного населения, за попытку изнасилования, за подрыв авторитета бойца Красной Армии, за подрыв авторитета Советской власти приговариваю к смертной казни, через расстрел. Красноармейцам Аксёнову и Сундукову объявить своё решение после расстрела сержанта Никифорова.

– Товарищ майор, да вы что охерели что ли? Какой расстрел? Да вас самих расстреляют, когда узнают, что вы убили сержанта Красной Армии без суда и следствия. Нееее…, давайте, товарищ майор, заворачивайте обратно. Я согласен влиться в ваш отряд и полностью выполнять все ваши приказы. И хочу бить фашистов.

– О… как? Сразу захотелось бить фашистов, а ведь пять минут назад ты этого не хотел, да и нечем тебе бить фашистов. Аксёнов и Сундуков – в сторону отошли. – Я поднял вальтер и стволом показал отойти от Никифорова. Но тот уцепился в Сундукова и заорал.

– Вы куда, куда пошли? Куда…? Стойте здесь…, – но Сундуков, с ужасом глядя на пистолет в моей руке, с силой отдирал пальцы сержанта от своей гимнастёрки. Оторвал и отскочил в сторону к Аксёнову.

Никифоров, вдруг поняв, что на самом деле пришёл конец, рванул на груди гимнастёрку и надрывно закричал: – Стреляй…, стреляй сволочь. Ненавижу… Жалко, к немцам не успел….

Сухой выстрел из вальтера прервал крики сержанта и тот, получив пулю в лоб, рухнул на траву: как будто из него выдернули металлический стержень. Я повернулся к онемевшим от ужаса Аксёнову и Сундукову: – Ну, что вот с вами делать? Не знаю… Ладно, стойте здесь пока, мы посовещаемся.

– Ну что, парни, с ними будем делать? Что-то мне не хочется их к себе брать: слабые и мутные они. Как ваше мнение?

– Не.., товарищ майор, – Петька загорячился, – на хрен они нам нужны. Подведут они или в спину стрельнут. Пусть идут сами. Одни.

Я повернулся к Увинарию: – Ну, а ты?

– Согласен с Петькой. Мы сейчас кулак, а возьмём к себе разбавим наш коллектив слабаками. Мы с боями шли, а у них полные обоймы в винтовках. Мы воевали, а они деревенских грабили. Нет, пусть радуются, что рядом с сержантом их не положили… Пусть сами по себе идут к нашим.

Примерно также думал и я. Мы вернулись к понуро стоящим красноармейцам, которые покорно смирились с судьбой.

– Действительно, на хрен нам такие нужны, – подумал я, окончательно и без сожаления, приняв решение.

– Так бойцы. Надо бы вас примерно тоже наказать, но думаю, что урок вы получили хороший. Взять в свой отряд не могу. Я здесь остаюсь и буду разворачивать партизанское движение, а мне такие слабаки не нужны. Оружие у вас забираю. Раз вы им раньше с толком воспользоваться не сумели, то и дальше оно вам ни к чему. Немцы задержат, хоть не расстреляют на месте. Идёте на восток к нашим. Задача ясна? – Аксёнов и Сундуков радостно закивали головами, вдруг поняв, что гроза пронеслась над их головами и рассеялась в синем небосклоне.

– Да, да, забирайте винтовки… Они нам не нужны, – бойцы даже руки протянули вперёд, отказываясь от оружия, чем вызвали у нас весёлый смех, – тут у нас в шалаше ещё немного патронов есть.

Аксёнов с услужливой готовностью нырнул в шалаш и вытащил ещё четыре обоймы с патронами. Они так были рады, что прикажи им раздеться и идти голыми – с радостью скинули бы портки и почесали.

– И последнее. Этого, своего командира отделения, похоронить где-нибудь тут. Сегодня ещё здесь можете оставаться. Навести порядок, а то зассрали половину леса. Постираться, привести себя в порядок, а завтра вперёд. Вечером вернусь и проверю, как вы выполнили мои приказы….

Григорий Яковлевич ждал нас недалеко, сидя на пенёчке: – Сурово, сурово, Алексей Денисович. Может быть, не стоило стрелять его? Поругал бы его, ну побил…

– Нужно было. Это враг Советской власти. А тебе на…, бери винтовки. Авось пригодятся в хозяйстве. Послушай, Григорий Яковлевич, лес хорошо знаешь?

Сергушин обрадовшись, взял обе винтовки в руки, а потом ещё неловко принял четыре обоймы с патронами от Петьки.

– Отлично, отлично. Конечно, пригодятся. А как же… Теперь есть чем с врагом биться и защищаться. Патронов, правда, маловато, но ничего остальное добудем. У меня, Алексей Денисович, есть кому вторую винтовку отдать. Так что знай – в хорошие руки отдаёте. Ну, а насчёт леса. Конечно, знаю, я тут всю жизнь прожил. При старом режиме заядлым охотником был. Весь его излазил. А что?

– В деревню возвращаться уже не будем, а на несколько дней остановимся где-нибудь в укромном месте недалеко от деревни. Где тут можно схорониться?

– Есть тут местечко. В километрах шести от деревни есть старый, заброшенный хутор. Лет десять уже там никто не живёт. Так.., похаживали туда охотники до войны. А сейчас какая охота? Крыша там над головой у вас будет и печь. Родник есть. Счас, вас туда и сведу.

… Место нам понравился. И расположение удобное. Сам хутор можно заметить только с воздуха или же случайно прямо в него уткнёшься, так он за десять лет зарос кустарником. А вот если расположить наблюдательный пост в двухстах метрах от хутора, немного в стороне – то нежелательных гостей можно будет увидеть задолго до обнаружения строений.

После того, как Григорий Яковлевич ушёл, мы в течение двух часов облазили окрестности, изучая все подходы к хутору и пути отхода в случаи непредвиденных ситуаций. После чего, насколько это было возможно, с удобствами расположились в уцелевшем доме с печью. Сразу же организовал дежурство и когда сам захотел дежурить, Петька с Увинарием решительно запротестовали.

– Товарищ майор, не получится. Вы – командир, вот и занимайтесь своими командирскими делами. А дежурить мы будем с сержантом по очереди.

День и ночь прошли спокойно, а к десяти часам утра появилась группа старшины, которую привёл его дядя. Порадовало то, что Увинарий, который в тот момент был на посту, заметил их издалека и вовремя предупредил меня и Петьку. И мы ради тренировки незаметно от них сумели занять удобные позиции и неожиданно встретить.

Вместе с собой они привели ещё четверых человек. Трое были красноармейцы-окружники, вооружённые винтовками, а один, как сразу сказал Николай Иванович, скрывавшийся от немцев комсомолец с его деревни.

Я отвёл своих в сторону и предложил старшине: – Докладывай.

– Товарищ майор, спасибо что отпустили. У моих всё нормально и теперь могу спокойно воевать. Это насчёт личного. Теперь по службе. Парнишку, которого привёл, зовут Сашкой. Фамилия Максимов. 17 лет, в армию не взяли, эвакуироваться не успел. Хлопец активный, мои родители очень хорошо о нём отзываются. Чтобы не сгиб по своей горячности, взял с собой. Тем более, что он украл у немца в районном центре пистолет.

– Хорошо, а красноармейцы?

– Этих Белкин в лесу выцапал, пусть и рассказывает, но парни вроде бы ничего. Бойкие.

Я кивнул Белкину и тот стал обстоятельно докладывать: – Старшина ушёл домой, а мы остались в условленном месте. Поспали и я пошёл на разведку и наткнулся вот на них. Чуть не постреляли друг-друга, когда столкнулись. Очень удивились, что у меня немецкий автомат и гранаты. А когда сказал, что у нас у всех также и командир майор, сразу захотели присоединится. Точно также, как и мы идут почти от границы, где их отдельный батальон в первом же бою разбили и были они удивлены рассказом, как мы немцев валяли. Парни хоть и не лезли к немцам, пока шли лесами, но горят воевать. Вот.

– Ладно, пошли на базу там и разберёмся со всем.

Около дома построил вновь присоединившихся и устроил им форменный строевой смотр, а заодно и познакомился. Красноармейцы Скориков Сергей, Сухомлинов Константин и Фоменко Тимофей. Документы в порядке, винтовки соответствуют номерам. Патронов по десять обойм и по две гранаты. В вещмешках обычные солдатские пожитки, а вот с продовольствием грустно. Почти ничего. И выглядели они далеко не упитанными, в отличие от моих. Но их, как сказал Белкин, пока ждали старшину, подкормили. Одеты и обуты в крепкую обувь. У комсомольца проверил комсомольский билет, других документов у него не было. Такой же, как у меня, парабеллум в кобуре и запасной обоймой.

– Как добыл оружие?

– В райцентр ходил днём, а там офицерьё немецкое, пьяное купалось. Вот я и спёр. Спрятал в лопухах, а ночью мимо патрулей пробрался и утащил к себе в деревню.

– Молодец. Слушай команду. Вы, каждый по обойме, отдайте Григорию Яковлевичу. Кушаем, а потом совещание. Будем думать, как нам дальше жить и действовать.

Григорий Яковлевич обрадовался обоймам и стал, весело шутя, развязывать туго набитую котомку и доставать оттуда продукты. К нему присоединился и старшина и тоже стал выкладывать домашние харчи. А когда появилась и двухлитровая фляга все ещё больше оживились. Но опасливо косились в мою сторону, боясь, что запрещу усугубить. Я же усмехнулся про себя.

Когда импровизированный стол был накрыт во дворе, я предложил всем присесть на завалинке и приказал временно снять с поста дежурного наблюдателя.

Посмотрел на своих подчинённых и у меня болезненно сжалось сердце от того, как каждый смотрел на меня и ждал, что я им сейчас скажу. Мои боевые товарищи и подчинённые смотрели открыто и только ждали моего решения – любого решения. Они доверяли мне, точно также как и я им. И это доверие было заработано ни где-то в пивной или за бутылкой водки, а в бою. Григорий Яковлевич, любовно лаская в руках лишние обоймы, лукаво щурился, решительно связав свою судьбу вот с этими пришлыми, но такими надёжными людьми. Комсомолец Максимов, счастливый от того, что попал в боевой отряд, смотрел такими восторженными глазами, что был готов прямо сейчас бежать в атаку. Ждал только приказа и направления атаковать. В глазах новых бойцов растаяла настороженность от увиденного, но они ещё держались скованно.

– Товарищи! До недавнего времени у нас был только один путь. Путь на восток, путь на соединение с нашими войсками, чтобы там и бить проклятых фашистов. Мы, в принципе, шли и били, по крайней мере не упускали такой возможности. Но в ходе движения на восток, общаясь с местным населением, наблюдая их жизнь, перед нами открывается и второй путь – остаться здесь, развернуть партизанское движение и бить фашиста там, где его найдём. Тем самым показать пример населению, показать, что Советская власть на месте и что она готова защищать своих граждан. Поэтому предлагаю обсудить именно в таком ключе этот вопрос и принять решение. Если есть какие-либо другие предложения – давайте обсудим.

Бойцы стали переглядываться и перешёптываться между собой, а потом с завалинки решительно поднялся старшина.

– Товарищ майор! Не оттого что тут проживаю, что здесь моя семья, но я зато чтобы остаться и открыть партизанскую войну. Я был дома, общался с родными и то, что они рассказали, мне не понравилось. Оккупанты по-хозяйски осели на нашей земле и чувствуют себя в безопасности. Поэтому я за ваше предложение. Хочу, чтобы у них здесь горела земля под ногами, хочу чтобы по ночам да и днём они вздрагивали от любого шороха. Их надо и можно бить везде. Я – «ЗА».

– Хорошо. Спасибо, Николай Иванович. Предлагаю следующее – давайте проголосуем моё предложение. Кто за то чтобы остаться здесь и развернуть партизанское движение.

Не прошло и секунды, как я с удовлетворением смотрел на поднятые без малейшего колебания руки.

– Что ж, как старший по воинскому званию я становлюсь командиром отряда. Надеюсь, возражений нет.

– Ни как нет, – чуть ли не хором прозвучал решительный ответ.

– Встать! Смирно! Слушай приказ. Приказываю: на должность заместителя командира отряда назначить старшину сверхсрочной службы Сергушина Николая Ивановича. Командиром первого отделения назначается сержант Дюшков Увинарий Поликарпович. В первое отделение входят рядовые Суриков Пётр, Белкин Иван, Носков Владимир, Кравцов Сергей, Скориков Сергей, Сухомлинов Константин, Фоменко Тимофей и красноармеец Максимов. Вольно.

– А меня, куда? – С ноткой обиды протянул Григорий Яковлевич.

Я обнял за плечи нашего добросовестного помощника: – Григорий Яковлевич, вы будете выполнять лично мои поручения и задания. Покушаем и я вам поставлю первую задачу.

– Ну, а сейчас можно покушать, сегодня ещё разрешаю выпить за создание нашего отряда, а с завтрашнего дня в отряде «сухой закон». Выпивка и употребление будет разрешена только по особым случаям.

Все оживлённо расселись вокруг куска брезента с едой и Григорий Яковлевич с серьёзным выражением лица стал разливать алкоголь. Такими же серьёзными стали остальные, когда я поднял кружку.

– Предлагаю выпить за наш отряд. Впереди у него много будет невзгод, лишений, потерь, но будут, и я в этом уверен – и победы. Выпьем за то, чтобы поскорее очистить эту прекрасную землю от пришлой нечисти и снова вернуться к мирному труду. За Победу!

Все молча чокнулись и выпили. Обед прошёл сдержанно и в торжественном настроении.

После приёма пищи отозвал в сторонку Дюшкова, Григория Яковлевича, и Николая Ивановича.

– Увинарий, у тебя теперь есть подчинённые. Как раз восемь человек. Всех новеньких закрепи за нашими солдатами и создавай график дежурства. Четыре пары, старший там наш – проверенный человек. Дежурства на тебе. Давай действуй.

– Григорий Яковлевич, тебе отдельное поручение. Через несколько дней нужно подобрать место засады на дороге. Ты местный, всё здесь знаешь. Оно должно быть следующее: далеко от населённых пунктов. Чтобы была выемка. То есть края, обочины выше полотна дороги. Проглядывалась далеко, чтобы если им подмога подойдёт внезапно, было видно издалека. Ну вот. Вопросы есть?

– Да нет, – задумчиво протянул Григорий Яковлевич, – по-моему я знаю два таких места. В ближайшие дни схожу, посмотрю.

– Николай Иванович, завтра ты, Максимов, я, Белкин и Петр выдвигаемся к районном центру. Максимову я отдельно поставлю там задачу, а ты нас вокруг вашего районного центра обведёшь, чтобы понимать, что за местность там. Что за городок? Подходы и подъезды. Отходы тоже. Пора здесь щипать немцев.

* * *

….Деревня как деревня, только гораздо больше, чем лесные, которые мы посещали. И ещё может несколько побогаче выглядела. А в километрах пяти, восточнее виднелся и сам районный центр. Ещё раз оглядев окрестности и выслушав подробные объяснения старшины и Максимова, мы опять вернулись на небольшую, закрытую со всех сторон кустарником полянку. Была вторая половина дня и я её решил использовать максимально.

– Максимов, пистолет давай сюда. Он сейчас тебе не нужен. – Сашка безропотно, но с видимым сожалением отдал старшине парабеллум, а я начал инструктировать – Так пока лучше будет. Сейчас идёшь домой. Переночуешь, пообщаешься с родителями, а завтра с товарищем, про которого ты мне говорил. Задача: подобрать человек пять-шесть надёжных комсомольцев, которые на первых порах собирают нужную нам информацию. Меня сейчас интересует следующее – места расположения немецких частей. Если возможно – количество. Госпиталя, склады, особо медицинский склад – нам необходимы медикаменты на будущее. Неплохо бы достать или нарисовать подробную схему города и нанести туда все эти данные. Да…, как это всё охраняется. Передвижение патрулей, особенно в ночное время. И любую другую информацию, касающуюся немцев. Только прошу об одном. Будьте осторожнее с подбором ребят. Лучше сначала меньше, не гонитесь за количеством. И не болтать, ни хвастать. Всё понятно?

– Аааа…., – разочарованно протянул Сашка, желая задать вопрос, но я его пресёк.

– Пока это такая задача. Она для меня важнее на этом этапе, чем то о чём ты мечтаешь. Да ещё – поищите батарейный радиоприёмник, нам также нужна информация, что же происходит у нас на востоке? Саша, всё вперёд…. Встречаемся здесь, послезавтра утром.

Мы дождались, когда Сашка гуляющей походкой вышел из леса, спокойным шагом дошёл до окраины и скрылся среди домов. После чего старшина повёл нас вокруг деревни и через два часа мы достигли окраины районного центра и с этого места осмотрели город и что было видно. К сожалению, Николай Иванович мало, что мог рассказать об этих местах.

– Алексей Денисович, как ушёл в армию, здесь бывал весьма эпизодически. А за время советской власти здесь много чего изменилось. Так что увы…

Уже в сумерках вернулись на знакомую полянку и я отпустил старшину домой, лишь напомнив ему.

– Николай Иванович, утром жду тебя и с другой стороны обойдём районный центр.

Обходом города остался доволен. Теперь я довольно хорошо представлял окрестности и мог запросто ориентироваться в этой местности. В этом мне помогал и большой артиллерийский опыт постоянной работы с картами, помогающий всю местность видеть в комплексе – как бы с высоты полёта птицы.

….Пьяные голоса и хмельной, женский смех мы услышали издалека и поэтому к месту гулянки немецких офицеров подобрались незаметно и затаились в кустах. На берегу небольшого чистого и уютного водоёма вокруг скатерти, заполненной бутылками и закусками, вольготно расположилась компания немецких офицеров и, по всей видимости, немецких медсестёр. Двое немецких офицеров и три медсестры, полураздетых и хорошо поддатых были в том состояние, когда до кульминации пьянки – то есть купания голышом и траханья в кустах оставалось недолго. Чуть в сторонке стоял легковой, камуфлированной раскраски, автомобиль, тут же лёгкий раскладной столик, где суетился водитель, прислуживающих гуляющей компании. Он старался казаться трезвым, но каждый раз, подав очередную порцию закусок, отойдя к автомобилю, воровато опрокидывал порцию спиртного в рот. Ему казалось, что в глазах своего начальства он выглядит трезвым как стёклышко, но пьяные офицеры и барышни уже не могли контролировать пьяный или нет водитель. Им просто было не до него. А, отойдя к машине, водитель расслаблялся и тогда его начинало мотылять из стороны в сторону, что было нам на руку. Нам же было довольно интересно наблюдать фашистов в такой интимной обстановке. Офицеры уже определились с партнёршами и теперь вовсю флиртовали, обнимались, целовались, заваливали визжащих избранниц на траву, залазили руками под рубашки и вовсю тискали медсестер, пили и снова обнимались. Третья, понимая, что она у скатерти лишняя, но тоже возбуждённая пикничком, выбрала себе в партнёры шофера. Встала и шатающейся походкой пошла к автомобилю, где стала активно обхаживать обалдевшего от удачи солдата.

Через десять минут всё подошло к логическому завершению пикника. Как мы и ожидали, гулявшие на берегу под дикие и весёлые крики стремительно обнажились догола и побежали купаться, а у автомобиля, глядя на своих подруг, немка оголилась по пояс и надолго прилипла в поцелуе к водителю.

– Берём, такого случая нельзя упускать. Увинарий, берёшь на себя водителя. А мы, тех голубков.

Дюшков скользнул в сторону и через две минуты незримым призраком возник за спиной водителя и приложил палец губам, приказывая увидевшей его немке молчать. Она наверняка сначала подумала, что ей спьяну только кажется. Но, увидев жест русского, так и застыла, прильнув губами к губам своего партнёра, который возбудившись, вовсю тискал груди немки.

Мы, уже не скрываясь, вышли к груде одежды, среди которой валялось оружие, и открыто встали на берегу. Сначала нас, увлечённые собой немцы, не замечали. Но сержант Дюшков коротко и сильно ударил водителя в затылок автоматом и тот мешком свалился на землю под ноги немки, после чего она громко завизжала от страха. Сержант пнул её по ноге и она, упав на колени, замолчала, с ужасом смотря на свою смерть в образе русского.

Визг прервал беспечное бултыхание в воде и четвёрка мутными от алкоголя глазами уставилась на нас, ещё не врубившись в ситуацию.

– Ну что, уроды, идите сюда, – я сделал приглашающий жест рукой. Немки взвизгнув, присели по шею в воде, а офицеры, развернувшись, тяжело и медленно поплыли к противоположной стороне водоёма, но короткая очередь старшины и цепочка водяных фонтанчиков справа от них, заставила их остановиться и они, развернувшись, поплыли обратно. Остановились в пяти метрах от берега и бараньими, всё ещё не верящими глазами, стали смотреть на нас.

От машины донёсся огорчённый голос Дюшкова: – Товарищ майор, по-моему я его убил. Вот блин, не рассчитал удар. Хотя конечно, всё равно их кончать придётся….

Я обернулся к машине и посмотрел на Увинария, который даже и не смотрел на убитого водителя, а с интересом разглядывал полуголую немку, поднявшую перед ним руки. Я засмеялся и толкнул локтём старшину: – Николай Иванович, Петька, посмотрите на Увинария, он только что не облизывается.

Мы рассмеялись, глядя на пунцового от смущения сержанта, не знающего что теперь делать: – Увинарий, ну раз грохнул, так грохнул. Чёрт с ним. Гони её сюда – все вместе посмотрим.

Наш весёлый и быстрый разговор лучше всего убедил немцев, что мы не видение перевозбуждённого алкоголем и предстоящим траханьем мозга, а объективная реальность.

– Hende hoch, – это было единственное, что в этот момент вспомнил из немецкого языка и сделал повелительный жест стволом автомата в сторону берега, – идите туда, камрады.

Офицеры послушно подняли руки вверх и побрели к берегу, а немки продолжали сидеть в воде. В это время Дюшков подогнал к нам от машины медсестру и она остановилась в трёх шагах со сцепленными руками на затылке, отчего её груди поднялись и соблазнительно торчали перед нашими глазами. Я опять засмеялся: – Старшина, ты у нас человек семейный, сегодня ночью дома был. Так что ты секи за фрицами, а мы немного развлечёмся.

Николай Иванович заговорчески фыркнул и непонятным тоном, то ли осуждающим, то ли одобряющим последующее действие произнёс: – Только не увлекайтесь, товарищ майор…

– Ну, Николай Иванович, обижаешь.

С откровенно мужским любопытством мы с минуту рассматривали полуголую немку, которая с ужасом смотрела на нас, наверно считая, что мы будем сейчас втроём насиловать её и насиловать в самых извращённых формах. Хотя несколько минут тому назад она сама к этому была готова приступить с водителем. С такими же, наверно, извращёнными фантазиями.

– Да она старая, товарищ майор. – Разочарованно протянул Петька, а Увинарий с некоторой долей осуждения поправил его.

– Ну и что, что старая. Да я сейчас хоть кого согласен….

– Ну и дураки вы молодёжь. Для вас она старая, а для меня почти девушка, – бойцы весело фыркнули, а я предложил, – давайте тех посмотрим.

– Эй вы, Freilin, Komm zu mir, – позвал немок, внезапно вспомнив ещё несколько фраз на немецком языке и они, поняв меня, побрели к берегу. Были они моложе и гораздо лучше сложены, чем первая. Но на лица корявые. Встав рядом с подругой, они замерли под нашими взглядами, а я поглядел на своих подчинённых. Ещё чуть-чуть и у них потекут слюни. И я их понимал: парни молодые, кровь с молоком, с месяц не видели женщин вот и повелись. Я тоже не был импотентом и в свои сорок лет с не меньшим интересом поглядывал практически на всех женщин. В блядство не впадал, но своего при случае не упускал. Я был старше этих пацанов и умел владеть своими эмоциями. Поэтому, когда Петька придушенным голосом, от которого немок бросило в крупную дрожь, спросил: – Товарищ майор, а может….

Я резко прервал его и рявкнул – Отставить. Даже мысли такие отставить, товарищ красноармеец. – Потом несколько смягчился.

– Ну ты своей башкой думай Петька – мы ж не немцы… Всё у тебя ещё будет, так что успокойся. Я ведь тоже не деревянный, но ведь не введусь на это…

– Всё, всё, товарищ майор, понял. Всё понял. Больше подобного не повториться. – Петька всё это произнёс виноватым голосом, а потом сразу же перешёл на деловой тон, – А что с ними делать будем? Кончать?

– Ну, ты и слово подобрал, – и мы грохнули от смеха, – конечно, кончать будем, но не в них. У меня тут одна весёлая мысль появилась. Вот вы с Дюшковым и развлечётесь, а я, с Николай Ивановичем, офицерами займёмся.

– Эту, – я ткнул пальцем в первую немку, тоже раздеть догола. Чтоб все были в равном положении. Потом ведёте их к столу и поите их до тех пор, пока они не отрубятся. Что-то мне баб не хочется убивать. Но самим ни-ни…

Петька с Дюшковым с энтузиазмом принялись за выполнение этого задания и, подталкивая, похлопывая всхлипывающих немок руками по соблазнительным местам, подогнали их к скатерти. Посадили на землю и стали их поить, при этом не упуская возможности слегка и потискать их.

– Ладно, пусть хоть так повеселятся, – сам повернулся к старшине, который заканчивал связывать голых офицеров.

– Ни хера они по-русски не понимают, товарищ майор. Я пытался их спрашивать, но они только по-немецки лопочут, а что непонятно.

В течение трёх минут, после бесплодных попыток, я сам убедился, что даже если бы они и знали русский, то сейчас они были неспособны даже слово «мама» сказать. От алкоголя, страха их переклинило и по моему они совсем перестали понимать что либо.

– Ладно, Николай Иванович. Бесполезно. Иди, займись имуществом, оружием. Глянь в машине, что нам в хозяйстве сгодиться. Ну, ты сам знаешь, чего я тебе инструктирую. А этими я сам займусь.

Пнул сапогом офицеров и те послушно завалились на траву, а сам повернулся к машине и скатерти. Дюшкова позвал старшина и те успешно потрошили машину, а Петька увлечённо поил одну из немок. Закинув автомат за спину, угрожающе ворча Петька правой рукой подталкивал руку с кружкой ко рту немки и та послушно пригубив, стала давясь пить. Левой рукой мой подчинённый из-за спины обнимал немку, ладонью лаская грудь. Остальные две медсестры также, давясь, тянули сквозь зубы спиртное.

– Петька, стервец, прекрати, – солдат сконфузился и отдёрнул руку, а я угрожающе помотал пальцем.

– Товарищ майор, да я ведь… да ничего ведь. Товарищ майор, я ведь её не…. Нууу, блин, сочная сука она… рука так и тянется. Да не убудет от них…

– Петька…, – сделал тон более угрожающим, – я ведь не посмотрю на то, что мы вместе чёрт знает сколько. Смотри мне…

Повернулся и без сожаления, без всяких угрызений совести, выстрелил в связанных немецких офицеров. Не мы эту войну начинали и не им нас судить.

Увидев, как я спокойно и равнодушно пристрелил офицеров, немки под моим взглядом, стали более энергичнее и крупными глотками глотать спиртное, а выпив тут же протянули кружки за новой порцией.

Добыча была богатой. Один автомат, винтовка, два пистолета. В багажнике обнаружилось большое количество патронов и несколько гранат-колотушек. Было много провизии, заготовленной для пикника и спиртное. Но больше всего меня заинтересовала офицерская форма. Прикинул один мундирчик на себя и он оказался почти моего размера.

– Николай Иванович, прибери-ка мундирчики, но только так чтобы не измялись. Может пригодятся.

– Товарищ майор, всё. Готовы, – Петька стоял над голыми женщинами, которые были в явном отрубоне и лежали около скатерти в живописных позах.

– Ну, готовы, так готовы. Ты собери всю одежду, все тряпки. Скатерть тоже и в машину. Всё сожжём и пусть они голые идут к своим.

Через пятнадцать минут всё, что нужно было нам, было собрано и увязано в узлы. Всё остальное сложили в машину, оставив на берегу только тела убитых офицеров и женщин. Машину подожгли и пошли прочь. На Петьку, в качестве наказания я нагрузил по максимуму и тот терпеливо пёр на себе узлы, лишь вытирая рукой пот с лица.

Через два часа мы оказались на своей полянке. Стемнело и я опять отпустил домой старшину до утра. А сами плотно покушали, выпив для аппетита немного слабенького немецкого винца. Распределив между Увинарием и Петькой дежурство, легли спать.

Утром, почти одновременно вернулись старшина и Максимов. Николай Иванович снова притащил кучу пирогов, на что я ему попенял: – Николай Иванович, перестань это делать. Мы обожрём твоих близких….

Старшина было замахал рукой, но я не дал ему возразить: – Сегодня у вас с продуктами нормально, а завтра каждую щепоточку муки считать будут. Так что всё – в последний раз… У немцев всё будем добывать.

Максимов, в свою очередь, принёс интересные новости: в районном центре появился бургомистр и городская дума. Назначен начальник полиции, который вовсю и энергично формирует полицию.

– Хм, интересно. Следующий раз, когда придёшь сюда, поставишь задачу – узнать фамилии бургомистра, начальника полиции и всех их приспешников. А также адреса, но всё это по возможности. А так посмотрим, как они дальше работать будут…

Выслушав и остальное, что успел сделать Максимов, я скупо похвалил комсомольца и протянул ему автомат с подсумком с рожками.

– Держи, это тебе авансом на будущее, – Сашка страшно обрадовался и пока мы не спеша перекусывали, Дюшков показал сборку-разборку автомата и как им пользоваться.

Через два дня, как мы вернулись от районного центра, на хутор заявился Григорий Яковлевич, который предложил сходить и посмотреть присмотренное им место для засады. Место действительно для такой акции было идеальное. Особенно удачны были пути отхода и возможности отсечь противника, если бой для нас сложится неудачно.

– Только чур, Алексей Денисыч, в бою тоже хочу участвовать и со мной будет второй товарищ, про которого я тебе говорил.

В мои планы не входило втягивать Сергушина в активные боевые действия: он был больше нужен на деревне, как источник информации. Хоть и деревня была в лесу и далековата от райцентра, но почти каждый день, через день крестьяне ездили туда и привозили свежие новости с центра. И чтобы не обидеть его, мягко объяснил виденье его деятельности: – …И напоследок, хочу спросить – только без обид. Ты довольно часто ходишь в лес к нам. Не подозрительны ли для других твои отлучки? Люди ведь разные бывают… Поедут и стуканут в полицию. А мне бы не хотелось такого варианта.

– Денисыч…, Денисыч…, погоди. Ты наш командир и тебе скажу как на духу. Когда вы пришли ко мне, и я налетел на вас: ругал советскую власть, вас, что бросили. Я чувствовал себя брошенным. Не знал, что мне делать и как жить дальше. Вернее знал, что должен жить ради внуков, невесток, которых мне сыны оставили. Это да…. Но ведь надо жить и ради другого, большего. Вы пришли, остались. Вон, просто сходили к райцентру и трёх супостатов извели. Да и племяш мне рассказал, как вы воевали. Теперь знаю ради чего мне жить и зачем жить. Хочу чтоб, когда сыны вернутся с войны – я ими буду гордится и чтоб они своим тятькой гордились. Не обижай стариков. Обузой мы не будем.

Я приобнял, Григория Яковлевича, и доброжелательно похлопал его по плечу: – Хорошо, пусть будет так. Но после боя, мы поговорим более подробно.

Засада и бой прошли на удивление легко и удачно. Были учтены все ошибки допущенные, при первой засаде. Правда, один немец всё-таки сумел улизнуть. Он бросил всё, даже оружие. Но лёгкость, с которой мы уничтожили одиннадцать гитлеровцев и две автомашины, меня в отличие от других насторожила. Все показали в бою себя только с лучшей стороны. И старые обстрелянные и новенькие. Никто нам не помешал после уничтожения спокойно шерстить машины и трупы. Нагрузились до предела. Я даже не пожалел Григория Яковлевича и его товарища Семёна Поликарповича, нагрузил их тоже по полной. И вместо того, чтобы рвануть напрямую к базе, мы дали кругаля километров в шестьдесят и лишь на вторые сутки, к вечеру, вышли с другой стороны к хутору. И только здесь расслабились.

С утра начали разбираться с добычей, которая оказалась очень богатой. Оружием и боеприпасами мы были обеспечены более чем в достатке. Даже шесть коробок с пулемётными лентами притащили. Вот только сам пулемёт был изуродован взрывом гранаты. Немного медикаментов. Продовольствием, даже если будем кушать без предела, дней на десять. Много было и другого, необходимого для жизни в лесу. Обувь с места боя унесли всю.

У всех было приподнятое настроение и все рвались в новый бой. Но у меня были другие мысли. Как бы не удобен был для проживания лесной хутор, как бы мы не привыкли к нему, но базу нужно было менять и уходить в глубь леса. Этим я и занялся с Григорием Яковлевичем. Теперь у него был автомат с полным комплектом магазинов, три немецкие гранаты. Чем он очень гордился. Всё это он хранил в тайнике, устроенном лесу, и как шёл к нам доставал оттуда оружие, а по возвращении прятал и выходил из леса с корзиной грибов, которые набирал на обратном пути. После последнего боя он даже помолодел и старался чаще бывать у нас, что меня беспокоило. В это время отправил Петьку, Белкина и Скорикова за закопанным на месте первой засады пулемётом. Думаю, что за восемь дней они обернутся и по их возвращению будем перебираться на новую базу.